Электронная библиотека » Николай Миклухо-Маклай » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 18 января 2018, 11:20


Автор книги: Николай Миклухо-Маклай


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Так как заснуть мне не удавалось, я вышел из хижины и сказал снова, что хочу спать, что от болтовни Энглам-Мана тамо уши болят и что дым ест мне глаза.

Ночь была звездная. Большая группа туземцев сидела на площадке вокруг костра; когда эти люди узнали, в чем дело, несколько из них поднялись, по-видимому, с выговором мешавшим мне туземцам. По крайней мере, последние, один за другим, выбрались из хижины, куда я вернулся, пропустив последнего.

31 мая. Посредственно проспав ночь, я проснулся рано, еще перед рассветом. Вспомнил свою неудачную попытку измерить высоту Теньгум-Мана над уровнем моря с помощью аппарата Реньо и стал придумывать средство, как бы снова не испугать туземцев и сделать наблюдение. Придумав подходящий способ, я постарался заснуть, что мне вполне удалось. Было уже совершенно светло, когда я проснулся. Увидев, что в хижине уже было полное собрание туземцев, я нашел время удобным для опыта. Вставая, я стал кряхтеть и потирать себе ногу, и когда туземцы спросили меня, что со мною, я ответил, что нога очень болит. Мои вчерашние спутники стали также охать и повторять: «самбо борле» (нога болит). Я посидел, как бы что-то обдумывая; затем встал, говоря: «У Маклая есть хорошая вода: потереть ногу – все пройдет».

Все туземцы поднялись с нар посмотреть, что будет. Я достал мой гипсотермометр, налил из принесенной склянки воды, зажег лампочку, приладил на известной высоте термометр, сделал наблюдение, записал температуру и, сказав, что мне надо еще воды, сделал опять наблюдение и, записав снова температуру в книжке, слил оставшуюся воду в стакан и уложил весь аппарат в мешок.

Видя, что публики набралось очень много, я снял носок и усердно начал натирать ногу, наливая на нее воды; затем я снова улегся, сказав, что скоро боль в ноге пройдет. Все присели, чтобы посмотреть на чудо исцеления, и вполголоса стали говорить о нем. Минут через 10 я начал шевелить ногой, попробовал ступить на нее и, сперва хромая, уложил все вещи, а затем вышел из хижины уже совсем здоровым, к великому удивлению туземцев, видевших чудо и отправившихся рассказывать о нем по деревне. Это скоро привлекло ко мне разных больных, ожидавших быстрого исцеления от моей воды. Я показал им пустую склянку и сказал, что воды больше нет, но что в Гарагаси я могу найти для них лекарство.

Приготовление чая, новые вещи и невиданная процедура отвлекали внимание толпы. Я мог срисовать оригинальную хижину, в которой провел ночь. Она стояла позади других на небольшой возвышенности, состоящей из голой скалы, и не отличалась постройкою от прочих. Фасад ее был метра 3.5 в ширину и средняя часть его не превышала 3 или 3.5 м. Длина хижины равнялась 6 м; крыша по сторонам спускалась до самой земли. Размерами своими она была даже меньше многих других хижин; зато по обеим сторонам узкой и низкой двери, походившей более на окно, стояло несколько телумов. Некоторые из них были в рост человека. Над дверью висели кости казуара, черепах, собак, свиней, перья птиц, кожа ящериц, клювы Buceros, зубы разных животных и т. п. Все это вместе с телумами, серой старой крышей, обросшей травой, придавало хижине особый характер. Между четырьмя телумами один обращал на себя особенное внимание: он был самый большой, и хотя физиономией он мало отличался от остальных, но держал обеими руками перед грудью длинную доску, покрытую неправильными нарезами, похожими на какие-то иероглифы, почти потерявшие, впрочем, от ветхости свои контуры. Внутренность хижины тоже отличалась от прочих: над нарами был устроен потолок из расщепленного бамбука; там хранились разные музыкальные инструменты, употребляемые только во время «ай». Между прочим, мне показали с таинственностью, говоря при этом шепотом, большую деревянную маску с вырезанными отверстиями для глаз и рта, которая надевалась во время специальных пиршеств; ее название здесь «аин», и это была первая, которую мне пришлось видеть. Задняя часть хижины была занята тремя большими барумами; большие горшки и громадные табиры стояли на полках по стенам рядом с тремя телумами; под крышей висели нанизанные рядами, почерневшие от дыма, кости черепах, птиц, рыб, челюсти кускуса, свиньи и т. п.; все это были воспоминания об угощениях, происходивших в этой хижине.

Не успел я кончить эскиз хижины и напиться чаю, как пошел дождь, который постепенно так усилился, что идти сегодня домой оказывалось неудобным. Пришлось вернуться под крышу. Имея достаточно времени, я сделал с помощью камеры-люциды портрет одного из туземцев с очень типичной физиономией. Жители оказались здесь очень различного роста, цветом светлее прибрежных, но зато между ними встречаются чаще некрасивые лица, чем среди береговых папуасов. О женщинах и говорить нечего: уже после первого ребенка они здесь все становятся одинаково некрасивы. Их толстые животы и груди, имеющие вид длинных, полупустых мешков почти в 1 фут длиной, и неуклюжие ноги исключают всякую претензию на красоту. Между девочками четырнадцати-пятнадцати лет встречаются некоторые, но и то редко, с приятными лицами. Я узнал, что жители соседней деревни, лежащей на северо-восток от Энглам-Мана, называющейся Самбуль-Мана, узнав о моем приходе сюда, явятся познакомиться со мною. Действительно, когда дождь немного перестал, на площадку пришли люди из Самбуль-Мана. Я вышел к ним, пожал им руки и указал каждому место полукругом около меня. Когда я смотрел на кого-либо из них, он быстро отворачивался или смотрел в сторону до тех пор, пока я не переводил глаз на другое лицо или на другой предмет. Тогда он в свою очередь начинал рассматривать меня, оглядывая с ног до головы. Меня усердно угощали бетелем; я не чувствую отвращения к нему, но не люблю его главным образом потому, что вкус его остается во рту очень долго и изменяет вкус всех других продуктов.

Люди из Самбуль-Мана во всем схожи с жителями Энглам– и Теньгум-Мана. У них также часто встречаются элефантиазис и другие накожные болезни; оспа тоже оставила на многих свои следы. Наречие Энглам-Мана немного отличается от наречия Самбуль– и Теньгум-Мана. Я собрал ряд слов всех трех диалектов.

После непродолжительной сиесты я совершил прогулку в лес; нашел тропинки хуже вчерашних. Видел несколько новых для меня птиц, не встречающихся на побережье. После дождя в лесу раздавалось немало птичьих голосов; почти все были мне незнакомы. Я убежден, что орнитологическая фауна гор значительно разнится от береговой. Голод вернул меня в деревню. Один из первых попавшихся мне навстречу туземцев спросил меня, ем ли я кур. Я ответил утвердительно. Тогда принесли двух кур и при мне размозжили им головы о дерево; затем вместо ощипывания опалили или сожгли перья, принесли также несколько связок таро и стали его чистить. Все это были приношения отдельных личностей; меня угощала целая деревня. Один из туземцев, чистивших таро, попросил у меня для этого нож, но он действовал им не только хуже и медленнее, беспрестанно зарезая слишком глубоко, но под конец даже обрезался, после чего двое туземцев принялись за изготовление бамбуковых ножей.

Был принесен кусок старого бамбука, каменным топором обрублены оба конца и затем расколоты на тонкие длинные пластинки, которые, будучи согреты на угольях, получили такую твердость, что ими можно было резать не только мягкое таро и ямс, но также мясо и даже волосы. Пример этого я видел здесь же: один из туземцев, нечаянно попав ногой в лужу, обрызгал грязью волосы другого, после чего первый взял один из бамбуковых ножей и стал отрезать большие пучки волос, забрызганные грязью. Дело не обошлось без гримас сидящего, но редким ножом можно резать столько волос зараз, как этой бамбуковой пластинкой. Здесь же я видел бритье волос головы небольшой девочки такой же деревянной бритвой. Это было сделано весьма искусно и успешно, без всякой боли для пациентки.

Туземцы положительно ходили за мною по пятам, целой толпой сопровождая меня всюду, умильно улыбаясь, когда я глядел на кого-нибудь из них или без оглядки убегая при первом моем взгляде.

Такая свита везде и всюду весьма утомительна, особенно когда не можешь говорить с ними и сказать им вежливо, что постоянное присутствие их надоедает.

По случаю дождя все в деревне рано улеглись спать, и я могу записать эти заметки, сидя один у костра.

1 июня. Встав до рассвета, я один отправился бродить по деревне и ее окрестностям, чтобы найти удобное место с обширным видом на горы кругом. Высокие цепи их, одна выше другой, покрытые зеленью до вершин, очень манили меня. Были бы там деревни, я во всяком случае скоро отправился бы туда, переходя из одной в другую, все выше и выше. Но высокие горы не населены; я сперва не верил этому, но сегодня убедился: нигде в горах, выше Энглам-Мана, нет и признаков жилья.

Позавтракав, я стал торопить туземцев идти обратно. Человек 12 захотели идти со мною: одни, чтобы нести мои вещи, другие – свинью, подарок туземцев, третьи – ради прогулки. Один из намеревавшихся идти со мною, старик лет под 60, усердно обмахивал себе шею, спину и ноги зеленой веткой, постоянно что-то нашептывая. На мой вопрос, для чего он это делает, он мне объяснил, что дорога длинна и что для этого нужно иметь хорошие ноги и, чтобы иметь их, он и делает это. Отдав ветку одному из моих спутников, он сказал несколько слов, после чего и этот стал делать то же самое. Принесли горшок с вареным таро; когда его содержимое было разложено по табирам для моих проводников из Гумбу и моих новых спутников из Энглам-Мана, то один из последних взял тлеющую головню и, подержав ее над каждым блюдом, проговорил короткую речь, высказав пожелание, чтобы мы благополучно вернулись домой и чтобы с нами не случилось какого-нибудь несчастья.

Вследствие дождя дорога стала очень неудобной, но спускаться все-таки было легче, чем подниматься. Мы часто останавливались, чтобы партия женщин Гумбу, возвращавшаяся вместе с нами из Энглам-Мана, могла следовать за нами. Кроме грудного ребенка, почти у каждой лежал на спине громадный мешок с провизией, подарок жителей Энглам-Мана; мужья же их несли одно только оружие. Я вернулся в Гарагаси не ранее 5 часов после с лишком восьмичасовой ходьбы.

2 июня. Был рад просидеть весь день дома и не видеть и не слышать с утра до вечера людей около себя.

3 июня. Убил в продолжение двух часов семь различных птиц. Между ними оказался молодой самец райской птицы (Paradisea apoda), а также в первый раз убитый мною Centropus; последний редко летает, а обыкновенно бегает в кустарниках. Туземцы называют эту птицу «дум», подражая ее заунывному крику. Я много раз слышал этот крик, не зная, какая птица его производит. Перья у нее черно-зеленого цвета, хвост очень длинен сравнительно с небольшими крыльями. Не думаю, однако, чтобы это был новый вид, а не уже описанный Centropus.

6 июня. Старый Бугай из Горенду пришел в Гарагаси с людьми из Марагум-Мана, с которыми Горенду и соседние деревни заключили мир. Бугай с жаром рассказывал четырем пришедшим о могуществе моего страшного оружия, называемого туземцами «табу», и о том, как они уже имели случай удостовериться в его действии. Пока мы говорили, тихо прилетел большой черный какаду и стал угощаться орехами кенгара, как раз над моей хижиной. Раздался выстрел, птица свалилась, а мои туземцы обратились в бегство. Торжествующий Бугай, и сам немало струхнувший, вернул их, однако, уверяя, что Маклай человек хороший и им дурного ничего не сделает. Какаду показался мне очень большим; когда я смерил расстояние между концами его крыльев, оказалось 1027 мм. Вернувшиеся туземцы, попросив спрятать «табу» в дом, подошли к птице, заахали и стали очень смешно прищелкивать языками. Я им подарил перья из хвоста какаду, которыми они остались очень довольны, и несколько больших гвоздей; с последними они не знали что делать, вертя их в руках, ударяя один о другой и прислушиваясь к звуку, пока Бугай не рассказал им об их значении и о той многосторонней пользе, которую туземцы уже умеют извлекать из железных инструментов. После этих объяснений Марагум-Мана тамо завернули гвозди в старый маль, род папуасской тапы. Прислушиваясь к их разговору, я не мог ничего понять. Диалект был также отличен от языка Самбуль– и Энглам-Мана.

Вздумал пригласить жителей Горенду есть у меня свинью, подаренную мне в Энглам-Мана. Пока мы их ждали, Ульсон стал приготовлять суп и, отправившись за водой, оставил в кухне несколько кусков мяса. Пока он ходил туда, я заметил большую ящерицу, пробирающуюся с большим куском мяса из кухонного шалаша. Незначительный шорох заставил ее бросить добычу и скрыться. Наконец, мои гости пришли и пробыли до 5 часов. Они даже принесли с собою кеу; одним словом, распоряжались у меня в Гарагаси, как у себя дома. Мы расстались большими друзьями.

8 июня. Полагая, что мне удастся добыть вчерашнюю большую ящерицу, я снова положил несколько кусков мяса в кухню и предупредил Ульсона не входить туда. Действительно, через полчаса ожиданья я заметил ящерицу: она осторожно пробиралась между хворостом. Не желая раздробить ей кости дробью, я взял револьвер и убил ее. Длина ее туловища была больше метра. Пришедшие туземцы очень меня упрашивали дать им шкуру легуана. Они обтягивают ею свои «окамы» (небольшие барабаны). Мясо ящерицы также очень ценится.

13 июня. Небольшой кускус, которого я приобрел несколько недель тому назад, живет и растет у меня отлично. Ест все – рис, аян, бау, кокосовые орехи, сладкий картофель и очень любит бананы. В продолжение дня спит обыкновенно свернувшись, но все-таки ест, если ему дадут; ночью же немилосердно грызет дерево ящика, куда я его сажаю.

14 июня. Приходили туземцы с просьбой указать им место, где находятся их три больших «ненира» (корзина для рыбной ловли), которые были снесены в море, несмотря на якоря. Они были крайне разочарованы, услыхав, что я не знаю, где они находятся. Зайдя в Горенду, я был окружен женщинами, просившими меня дать имя родившейся день или два тому назад девочке. Я назвал несколько европейских имен, между которыми имя Мария им понравилось более всех. Все повторяли его, и мне была показана маленькая обладательница этого имени. Очень светлый цвет кожи удивил меня; волосы также не были еще курчавыми.

17 июня. Было большое угощение жителей в Горенду, на которое и я был приглашен. Не менее как 8 больших связок таро, из которых каждую несли по два человека, очень большая свинья, несколько собак и один кускус с разными аксессуарами папуасской кухни были очищены, сварены в сорока или более громадных горшках и, наконец, съедены при звуках разнокалиберных папуасских ай и барума. Это угощение отличалось от других тем, что происходило в деревне и что женщины хотя и отдельно, но участвовали в нем. Музыканты же не переступали порога буамбрамры.

18 июня. Встречаясь с туземцами или проходя через деревню, приходится постоянно отвечать на вопросы, как, напр.: «Куда идешь?», «Что сегодня убил?» и т. п. Возвращаясь назад, снова приходится отвечать на вопросы: «Где был?», «Что ел?», «У кого?», «Что несешь?» и т. д. Это любопытство нельзя, однако же, считать характерным для черного племени; оно не меньше развито и среди образованных европейцев, только вопросы задаются другого рода.

Ульсон жалуется постоянно на нездоровье; работа его ограничивается варкой бобов, бау и едой. Такие субъекты, как он, наводят скуку. Ему сегодня нездоровилось. Он уверял, что чувствует приближение сильного пароксизма. Мне пришлось готовить, но я предпочел есть почти сырые бобы и недоваренный бау, чем смотреть за огнем и раздувать его.

20 июня. Туземцы начинают собирать орехи кенгара (Canarium Commune). Несколько человек влезает на дерево и сбрасывает ветки с множеством орехов; под деревом место очищено от мелких кустарников, и женщины и дети собирают сброшенные орехи. Так как черные какаду питаются в это время исключительно кенгаром и уничтожают в день значительное количество его, то месяца уже 3 или 4 как мне приходится частенько слушать крики папуасов, которые ежедневно несколько раз приходят под деревья спугивать какаду. Эти дисгармонические человеческие крики часто в последнее время нарушают тишину леса.

Встал с головной болью, но, несмотря на это, отправился на охоту. Пароксизм захватил меня, и мне пришлось лечь в лесу, так как я был не в состоянии оставаться на ногах по случаю головокружения и сильной головной боли. Несколько часов пролежал я в лесу и, как только стало немного лучше, еле-еле добрался домой. Пришлось лечь, и сильнейшая головная боль промучила меня далеко за полночь.

26 июня. Последние дни мне не приходилось ходить на охоту. Растущие у самого дома большие Canarium были покрыты спелыми орехами. Разные виды голубей прилетали с утра и доставляли провизию для завтрака или обеда. Эти дни приходил ко мне несколько раз Коды-Боро, брат туземца, которого один из офицеров «Витязя» прозвал диким, похожим на черта. Он приходил с настойчивым приглашением приехать в Богати, уверяя, что там всего много, предлагая, подобно жителям Били-Били, построить мне хижину и прибавляя, что люди Богати дадут мне двух или трех жен, что женщин там гораздо больше, чем в Бонгу, и т. д. Он как-то недоверчиво посмотрел на меня, когда его предложения не произвели желанного эффекта.

30 июня. Убив голубя и какаду на моем дереве, я позволил Дигу влезть на него за орехами. На высокий, гладкий, толстый ствол Дигу влез так же, как туземцы влезают на кокосовые пальмы, т. е. при помощи связанной веревки, которую надевают себе на ноги. Он взобрался на самый верх и стал кидать оттуда орехи. Я, Ульсон и восьмилетняя дочь Буа подбирали их. В результате оказалось, что маленькая девочка собрала больше, чем мы оба вместе: так хороши были ее глаза и так ловко, несмотря на голое тело, она пролезала везде, даже между самыми колючими лианами и хворостом.

Довольно характерная черта туземцев та, что они очень любят поучать других, т. е., если кто-нибудь делает что-нибудь не так, как они, туземцы сейчас же останавливают и показывают свой образ действий. Это заметно даже в детях; много раз маленькие дети, лет шести или семи, показывали мне, как они делают то или другое. Это происходит оттого, что родители очень рано приучают детей к практической жизни, так что, будучи еще совсем маленькими, они уже присмотрелись и даже научились более или менее всем искусствам и действиям взрослых, даже и таким, которые вовсе не подходят к их возрасту. Дети мало играют; игра мальчиков состоит в метании палок, наподобие копий, в стрельбе из лука, и как только они делают небольшие успехи, то применяют их к практической жизни. Я видел мальчиков, очень небольших, проводящих целые часы у моря, стараясь попасть из лука в какую-нибудь рыбу. То же самое бывает и с девочками, и даже в большей степени, потому что они раньше начинают заниматься хозяйством и делаются помощницами своих матерей.

Погода великолепная. Купаюсь в море несколько раз в день. По вечерам не хочется входить в хижину. Температура, однако, не превышает 31°.

1 июля. Между многочисленными птицами самым заметным после черного какаду является «наренг» (Buceros) не только по своей величине, большому, немного загнутому клюву, но и по шуму полета, который слышится уже издали. Эти птицы летают очень высоко, обыкновенно попарно, садятся на вершины самых высоких деревьев и при малейшем шуме улетают. Несмотря на все старания, мне не удалось пока застрелить ни одного наренга.

Сегодня в продолжение трех часов, по крайней мере, я провозился с одним из них. Выстрелив в него очень мелкой дробью и ранив его, вероятно, незначительно, я проследил его далее в лесу. Снова выстрелил и, по всему вероятию, опять-таки попал, так как наренг не улетел, а только перелетел на соседнее, более высокое дерево. Заметив это место, я вернулся позавтракать и снова возвратился туда, где оставил птицу. Пробираясь в лесу, попал в такую чащу, что был сам не рад. Десятки тонких лиан, гибкие, колючие хвосты Calamus, цепляющиеся за платье, царапающие лицо, сбрасывающие шляпу, задержали меня минут около десяти. Это было тем более досадно, что птица оказалась все еще на дереве. Выбравшись, наконец, из чащи, я приблизился к дереву, так что наренг увидел меня, но все-таки остался на месте, стал кричать очень громко, точно протестуя против преследования, и бить одним крылом; другое висело без движения. Он, однако, попытался, продолжая кричать, влезть выше. Густые листья скрыли его из виду, но я мог слышать иногда его голос. Явился другой наренг и с криком стал летать, описывая большие круги над деревом, где сидел его раненый товарищ. Исколотые ноги, солнце, особенно же муравьи обратили мое пребывание под деревом в добровольную пытку. Дерево было высокое, и, для того чтобы следить за движениями птицы, приходилось смотреть постоянно вверх; через полчаса шейные мускулы очень устали; глаза, которым приходилось плохо от солнца и от освещенных листьев, почти отказывались служить; но я все-таки сидел и ждал. Наренг не показывался, но откликался на постоянный крик товарища, который в сотне шагов перелетал с дерева на дерево. Головокружение и головная боль заставили меня, наконец, вернуться домой. Проспав около часа, я вернулся обратно. Раненый все еще находился там, но товарищ его улетел при моем приближении.

4 июля. Погода стоит замечательно хорошая. Занимался микроскопическим исследованием волос папуасов. Нашел большое разнообразие в толщине и контурах поперечного разреза волос, срезанных с различных частей тела одного и того же человека. У белой расы не только толщина, но и цвет волос, растущих в разных частях тела, различны. Проходя недалеко от дерева, где два дня тому назад я оставил раненого наренга сидящим высоко на дереве, а другого – летающим около него, я подошел к тому месту и, к удивлению моему, увидел обеих птиц в том же положении, как и 48 часов тому назад.

10 июля. В Горенду Туй строит новую хижину с помощью людей Горенду, Гумбу, Бонгу, за что угощает их по вечерам. По случаю постройки несколько раз слышался барум.

11 июля. Около 4 часов был довольно сильный шквал с дождем, затем прояснило, ветер спал, и я сидел на веранде, рисуя кое-что. Вдруг мне почудилось, что большое дерево напротив как будто покачнулось. Следующая мысль была, что я, вероятно, дремлю и вижу это во сне. Не успел я додумать, быстрее, чем я теперь это записываю, громадное дерево сначала медленно, затем быстрее, быстрее склонилось, рухнуло и легло не более как шагах в двух от хижины, перпендикулярно к ее фасаду, или веранде. Дерево было совсем зеленое и казалось совершенно здоровым, только в метрах двух от земли (место перелома) оно было почти что проедено личинками разных жуков. Высота дерева оказалась 96 футов, и если бы оно свалилось на хижину, то проломило бы крышу, могло бы переломать много вещей и, пожалуй, ранить одного из нас. Сегодня я поверил предостережению туземцев, что деревья в Гарагаси могут убить меня. Особенно странно было то обстоятельство, что, когда это случилось, ветра уже почти что не было.

12 июля. В последнее время туземцы часто говорили мне: «Завтра будут жечь унан; много будет там диких свиней и других животных. Маклай пойдет со своим «табу» бить свиней, мы же придем с нашими копьями, луками и стрелами». Но это «завтра» все откладывалось, а сегодня в деревне меня снова уверяли, что завтра непременно будут жечь унан, и некоторые заявили, что придут за мною около полудня. Увидим.

13 июля. Не было еще 11 часов, я и не думал собираться на новую для меня охоту, как вдруг послышались приближающиеся голоса, и затем скоро явилось несколько жителей Бонгу в полном воинском убранстве, с туго натянутыми луками и множеством вновь заостренных стрел разного рода. Каждый имел по два копья, концы которых были натерты красной краской, как бы покрытые кровью. Кроме развевающихся на голове перьев, в волосах туземцев красовались алые цветы китайской розы; за «сагю» были заткнуты ветки с красно-желтоватыми листьями разных видов Coleus или длинные темно-красные листья Colodracon. При каждом движении все эти украшения развевались и производили блестящий своеобразный эффект. Пришедшие за мною объявили, что унан уже горит и что следует идти немедленно. Накинув на себя охотничью сбрую и захватив кое-что на завтрак, я отправился, сопровождаемый пестрой свитой.

Пройдя ближайшей тропинкой лес и подходя к опушке, я услышал шум, похожий на плеск водопада, масса воды которого то увеличивается, то уменьшается. Выйдя из леса, я увидел в сотне шагов, у самой земли, полосу огня, которая удалялась от нас, оставляя после себя черные обгорелые следы унана и груды легкого пепла. Столбы дыма поднимались около Горенду, далеко на юго-запад, у самого края около Бонгу, и с другой стороны на восток за Гумбу, около берега реки Габенеу. Пожар только еще начинался, и мы расположились в тени, у опушки леса. Я принялся завтракать, туземцы курить и жевать бетель. Через три четверти часа огонь отодвинулся от опушки приблизительно на полмили благодаря норд-весту, который гнал дым в противоположную от нас сторону.

Мы пошли по сожженной поляне, которая оказалась далеко не такой ровной, как я себе ее воображал: она вся, насколько я мог обнять глазом, была покрыта кочками футов около 5 высотой, и приблизительно футов 10 или 12 в диаметре у основания. Эти кочки были неравной величины и состояли из земли и мелких камней. Происхождением своим они, вероятно, обязаны земляным постройкам Maleo. В лесу находятся подобные же кочки, но реже.

Мы подошли шагов на десять к линии огня, и каждый из нас избрал себе кочку для наблюдения; таким образом, параллельно огневой линии, образовалась цепь охотников, следящих за движением пламени и готовых напасть на добычу. Пожар то увеличивался, то уменьшался; по временам целая стена буро-белого дыма поднималась к небу, и пламя большими языками неслось по ветру; порой же пламя почти потухало, пелена дыма разрывалась, открывая вид на далекие горы и ближайший лес. Вдруг неожиданно дым столбом поднимался вновь, двигался, ложился, и пламя тонкими змейками вилось над почерневшей землей.

Туземцы, стоя в воинственных позах, держа луки и стрелы в левой руке, а в согнутой правой – копье, над плечом наперевес, острием вперед, внимательно следили за движением пламени, желая каждый первым открыть неприятеля. Несколько мальчиков, лет десяти-одиннадцати, с миниатюрными луками и копьями, также стояли немного поодаль от отцов и служили живым примером того, как наука папуасской жизни передается из поколения в поколение. Сухой унан трещал, вспыхивал, падал; иногда порыв ветра гнал массу дыма на нас; легкий пепел травы влетал нам в нос и рот, заставляя чихать и кашлять. Иногда огонь, точно недоумевая, кидался в разные стороны, возвращался назад и прибавлял духоту к жаре уже и без того палящего солнца.

Очень утомившись, я положительно заснул бы стоя, если бы по мере удаления огня голос соседнего часового не напоминал мне, что надо идти вперед. После томительных двух часов мы дошли до противоположной стороны. Наша линия сошлась с встречной линией. Взоры туземцев, внимательно исследуя почерневшую поляну, ничего не находили, и, когда последние стебли вспыхнули и потом мелким дождем пепла разлетелись по воздуху, я услышал от ближайшего охотника неутешительное «буль арен» (свиньи нет). Мы сошли со своих кочек. Несколько жителей Гумбу, образовавших противоположную линию, тоже заявили, что ничего не видели.

Я остановил одного из них, за спиной которого, привязанное к копью, висело новое для меня животное, похожее на большую крысу. Я занялся рассматриванием его: волосы были интересны тем, что походили на плоские иглы, хотя и эластичные. Они были отчасти опалены, так же как и ноги и морда, а высунутый язык немного обуглен. Животное, вероятно, задохнулось от дыма.

Я рассматривал его острые зубы, как вдруг крик отошедших в сторону туземцев: «буль, буль!» заставил меня оглянуться. В сотне шагов, лавируя между многочисленным копьями, которые со всех сторон вонзались в землю, бежала большая свинья. Я выхватил двуствольное ружье из рук туземца, который держал его, пока я рассматривал новое для меня животное. Подпустив свинью шагов на 20, я выстрелил. Пуля пробила ей грудь, но ниже сердца. Свинья пошатнулась, однако кинулась в сторону и пробежала мимо меня. Я снова прицелился и раздробил ей заднюю ногу. Свинья остановилась на несколько секунд, но, видя мое наступательное движение, снова отбежала на несколько шагов. Вынув револьвер, я стал подходить. Животное, поднимая верхнюю губу и показывая почтенные клыки, издавало глухое рычание.

С каждым выстрелом я подходил ближе и остановился шагах в шести от свиньи, которая свалилась на сторону, но иногда все еще поднималась и показывала клыки. Подбежавшие туземцы не дали мне времени выстрелить: один копьем пробил ей бок, другое копье пролетело мимо, а из трех стрел одна («палам», с широким, плоским бамбуковым наконечником) вонзилась в шею животного. Оно имело еще настолько силы, что несколькими движениями освободилось от копья и стрелы, конец которой остался в ране. Желая покончить с нею, я подошел с противоположной стороны, хотя охотники и кричали мне, чтобы я не подходил, и, выбрав момент, вонзил свой длинный нож по рукоятку ей в бок, немного позади передней конечности. Струя теплой крови покрыла мою руку, и животное окончательно свалилось. Окружившие нас туземцы единогласно объявили свинью моею и стали расхваливать мое «табу» и меня самого.

Далекие крики возвестили о том, что можно рассчитывать еще на добычу. Я снова зарядил ружье. Охотники один за другим удалились, раздраженные первой неудачей. Я же, найдя удобную кочку, сел и стал ждать. Вдали слышались крики: «Буль, буль, буль!» Голоса издали призывали меня. Затем туземцы вернулись и рассказали мне, что там были еще две свиньи, но они ушли, потому что не было меня и моего «табу». Партия людей Бонгу пришла объявить, что они убили одну свинью, но что при этом Саул, которого она повалила, был так ею искусан, что бок, рука, голова и глаз были все в крови, когда его отвели в Бонгу. В свою очередь мои спутники рассказали о наших похождениях, о «табу» и о большом «буль» Маклая. Мы отправились к убитому животному, и на вопрос, куда его нести, я сказал, что беру голову и заднюю ногу себе, а прочее отдаю людям Бонгу, что, оставив ружье дома, я пойду в Бонгу перевязать раненого Саула и что приглашаю всех ко мне покурить моего табаку. Все остались довольны, и мы двинулись вперед длинной процессией.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации