Электронная библиотека » Николай Миклухо-Маклай » » онлайн чтение - страница 24


  • Текст добавлен: 18 января 2018, 11:20


Автор книги: Николай Миклухо-Маклай


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Шрифт:
- 100% +

В 11 часов я расположился завтракать. Баду сказал мне, что мы не дойдем до Леба и придется спать в лесу. Я не имел причины не согласиться, но прибавил, что хочу спать где-нибудь на холме, а не в болоте и чтобы люди построили мне род высоких нар, на которых под моим каучуковым одеялом вместо крыши и покрытый моим толстым одеялом был уверен, что проведу отлично ночь.

Тропинки определенной не было, как я уже сказал, приходилось только соблюдать направление на юг и юго-юго-восток. Я шел не очень скоро, но люди почти постоянно отставали. Все они, за исключением Баду и еще одного человека, были оран-утан, очень малы ростом (около 1.48—1.52 и), имели темный цвет кожи, были очень хорошо сложены и не по росту сильны, но ноши были значительны; почти каждый нес вдвое больше, чем несли малайцы из Палона.

Около часа мы пришли к большому дереву, где мои спутники предложили остановиться для ночлега. Я сказал им на это, что если найдем подобное место через три часа, я останусь. Пошли опять вперед, все вразброд, так как тропинки не было, и если кто-нибудь отставал, ему самому приходилось искать дорогу. Около 3 часов мне сказали, что мы недалеко от жилья. Почти на каждом шагу встречались ловушки для мелких животных.

Было 4 часа, когда мы пришли к большому открытому месту с поваленными деревьями, где виднелись банановые деревья и две-три крыши. Опять пришлось путешествовать по стволам. Первая хижина оказалась пустой. Направились к другой. На полдороге мои спутники предложили мне подождать немного, потому что здесь живут оран-лиар (дикие, избегающие сношений с другими людьми) и, если я покажусь первый, они постараются убежать. Я согласился и, опереженный моими людьми, приблизился, наконец, к хижине, где они, уже сложив ноши, грызли и жевали сахарный тростник. На мой вопрос, есть ли люди, мне показали на перегородку, за которой была небольшая комната. Войдя, я увидел группу сидящих, прижавшихся один к другому людей; все лица были или закрыты, или обращены к стене. Группа состояла из трех женщин и пяти детей. Несмотря на их очевидный страх, я подошел к ним. Они еще больше ежились и жались. «Дянган такут!» – сказал я, обращаясь к одной женщине. Испуганная, она дрожащим голосом повторила мои слова. Я сказал ей еще что-то, что она тоже повторила. Другая женщина [сделала] то же самое. Но мое наблюдение этого странного влияния страха было прервано, когда я увидал голову с папуасскими волосами. Это было неожиданное открытие, но которое я желал найти, предпринимая эту экскурсию. Действительно, посмотрев ближе, я увидел совершенно папуасские волосы. Я с нетерпением желал рассмотреть поближе этот индивидуум. Для этого лучшее средство – рисовать портрет. Приготовив все для рисования, я отправился за интересным объектом, который оказался недурненькою молодою женщиной, лет менее двадцати. Она так боялась, что не решилась встать и, пугливо оглядываясь на нас, сейчас же отворачивалась. Я позвал Баду, к которому она сейчас же прижалась. Прижимаясь к нему, она встала и дошла до места, где я ее нарисовал. Портрет вышел удачным. Она была немногим темнее малайцев, но имела очень характерные волосы. Ее ребенок так кричал, что я должен был отправить его к другим женщинам, где он продолжал свой концерт. Ее муж, как и остальные мужчины, отправился в лес за «гута». Я смерил ее голову – 13.5 и 16.7. Большая шапка волос увеличила цифры. Измеряя ее рост и обхват, я мог разглядеть ее фигуру. Она была мала ростом – 1.38 м, имела небольшие, несколько конические груди, очень широкий зад, который значительно выдавался, тонкие икры, под мышками было много волос. Я взял пробу ее волос и подарил ей, к значительной ее радости, 20 центов. На мой вопрос о ее имени, она очень невнятно сказала, хотя повторила два раза, слово, которое я принял за «Дунгинла», но спутники уверяли меня, что ее зовут «Лунгин». Я заметил, что оран-утан ко многим словам прибавляют «ла». Ее ребенок имел гладкие волосы, как и другие дети, у двоих они были немного курчавы, у одного не черные, а с каштановым оттенком; грудные дети были замечательно светлы.

[8] января. Леба. Отсюда дороги нет. Надо отправляться далее по речке, но и пирог нет; пришлось послать за большою пирогой, могущей вместить всех нас с багажом, в соседнее селение. Сегодня на рассвете два человека отправились за нею, должны вернуться сегодня вечером. Вчера концерт детей сильно надоел мне. Голос детей положительно неприятен! Хорошо, что я сделал портрет той женщины вчера. Сегодня с рассветом все женщины с детьми исчезли.

– Такут! – объяснили мне мои люди.

– Оран-лиар! – прибавили они. – Пиги чори макан.

Вчера и сегодня вел длинные разговоры с Баду о диких племенах Иохора. Узнал от него, что их называют оран-утан, а сами они называют себя оран-далам, что, когда вводили ислам, жители-малайцы убежали в горы, питались скверно и сделались оран-утан.

Оран-якун называют оран-лиар тех, которые не хотят входить в сношения с малайцами, но они, собственно, малайцы и очень отличны от оран-текан (или оран-панган (?)), которых большое число живет в Пахане около речки того же имени. Они имеют курчавые (?), другие, чем у малайцев, волосы, пробуравливают носовую перегородку (мужчины и женщины) и татуируются – делают на щеках и на теле надрезы («маен-маен» – прибавил Баду). Они не едят риса, не употребляют соли, не обрабатывают почвы и не строят хижин, а спят около огней. Их малайцы боятся, потому что часто они отделываются от навязчивых ядовитыми стрелами. Говорят, что у людей некоторых из этих племен громадные ноги. Их не видали, но видели (Баду также видел собственными глазами) следы их ступней. Длина ступни у них, по его уверению, была не короче, как от локтя до пальцев. Он мне назвал человека из дер. Инки (Пахан) – Чиали, который хорошо знаком почти со всеми этими племенами и может служить проводником.

Река Текам в пятидневном расстоянии от столицы Пахана. У этих людей Текама есть обычай возвещать приближение друга, ударяя палкой по стволам. Из Пахана можно пройти в Maлакку. Целый день прождал пирогу, писал, хандрил и лежал, чувствуя себя нехорошо, хотя пароксизм был умеренный, не принял хины, потому что ее остается у меня на один только прием, а дней 8 странствования еще впереди. Люди спали и грызли сахарный тростник.

Посланные два человека вернулись с известием, что большой пироги нет. Придется отправиться завтра в Пангут в очень маленькой. Багаж люди принесут окольными дорогами.

[9] января. Узкая (не более полуметра ширины) пирога могла вместить только трех: меня, Баду и еще одного малайца. Надо было рассчитывать каждое движение, чтобы соблюсти равновесие. Речка была узка и очень запружена подчас повалившимися стволами, которые образовали пороги, низкие ворота, иногда высокие заборы зелени, через которые приходилось прорубать настоящие коридоры, рубя стволы, ветви, лианы, и затем протаскивать пирогу через стволы, что было не очень тяжело; даже когда я оставался в ней, пирогу могли удобно перетащить два моих малайца. Под стволами приходилось часто проезжать, нагибая голову до колен. На каждом шагу надо было остерегаться Calamus и других колючих растений. Эти удовольствия я испытывал сегодня в течение почти шести часов. Я думал, что они кончились, въехав в широкую р. Индау, в которую речка Леба впадала, но и она скоро разделилась на множество узких рукавов; затем мы въехали в еще более узкую речонку Ойя, на которой находилось селение Пангут. В том месте, где впадает речка Леба в Индау, находится очень небольшой островок зелени (2 кв. м). Это место с давнишних пор для малайцев – бату-крамат. Что повело к этому, мои спутники не умели объяснить; они сказали только, что это место уже давно крамат. и, проезжая, сделали салам. Большая, когда-то белая тряпка была повешена на куст, росший на островке, – жертва или знак?

Около часу пополудни причалили мы к пню, где начиналась тропинка, которая вела к просвету в лесу. Пришлось опять карабкаться по пням и стволам, под палящим солнцем, идти плантациями, т. е. по большому пространству, где между множеством обрубленных наполовину, поваленных и обгорелых, лежащих на земле стволов громадных деревьев посажены вперемежку уби-каю, бананы, каладиум, сахарный тростник. Пришли к большой стоящей на высоких столбах хижине, где нашли несколько женщин и детей. Одна женщина и два ребенка лежали больные лихорадкой. К большому моему удовольствию все трое имели курчавые волосы, несомненно папуасской помеси. Съев несколько бананов и обещав лекарство больным, я отправился к другой, еще большей хижине, где нашел много людей и опять встретил таких, которых habitus указывает на давнишнее смешение (и Rьckschlag), хотя они начинают вследствие скрещения и принятия обычаев делаться или опять становиться малайцами.

Нарисовал несколько характеристичных физиономий. В физиономиях оран-утан, особенно женщин, характеристичны вдавленная переносица и широкий нос с открытыми ноздрями.

В хижине, где я нахожусь, живет много семейств, всего около тридцати человек, помещающихся в восьми комнатах. Так как люди с вещами не приходили, то я прибегнул к туземным кушаньям – каладиуму и уби-каю. Из последнего приготовляются здешними жителями довольно безвкусные лепешки, которые называются «лыпес». Так как бисквитов у меня нет, то я прибегнул к этим лепешкам и ел их, посыпая солью или сахаром. Туземцы приготовляют еще род леденца, выжимая сок сахарного тростника самым примитивным образом (рычагом) и кипятя сок. Мои люди с вещами пришли около 5 часов, так как никто из них не знал дороги, которой, впрочем, в этом болоте нет.

[10] января. На это место – окрестности Индау, – хотя оно принадлежит Иохору, в настоящее время радья Пахана имеет претензии, которые иногда выражаются довольно энергически; так, напр., месяца три тому назад люди Пахана застрелили чиновника махарадьи в его доме. Так как еще никто не заменил его, оран-утан боятся. Торговля приостановилась и сношения между населенными местами также. Мне приходится ждать, так как не могу найти здесь пироги и должен послать за нею далеко, в Лундан (деревня убитого).

Ночью визг детей разбудил меня. Я встал и, подойдя к открытой двери, любовался прекрасным лунным небом. На ночь лестница была из предосторожности отставлена, так что хижина, стоящая на высоких сваях, была как бы в осадном положении. Так как люди, отправившиеся за пирогой, не приходили, я послал еще двух, а сам, приняв остатки хины, отправился рисовать хижину, которая имела 19 м длины, 7 м ширины и 2 м над землей; конек ее отстоит на 5.5 м от земли. Средняя комната, служащая общей комнатой, не имеет стен; другие комнаты имеют стены из коры. Около хижины несколько кольев, вокруг которых вьется сири. Нет никакой тропы. Пни и стволы делают для европейца ходьбу очень неудобною, но босоногие туземцы свободно ходят по самым высоко лежащим гладким стволам, даже почти что грудные дети следуют за матерями. В каждой комнате – очаг, запас дров и немного утвари – тарелок, горшков.

Затем я отправился к могиле недавно умершего оран-утан. Гробница состояла из продолговатой, срезанной четырехугольной пирамиды из глинистого песка, с рамкой из гладких, нетолстых стволов. Наверху лежали два ствола сахарного тростника; в головах и в ногах воткнуты две резные палки – нисан, которые показывают пол погребенного. В могилы женщин втыкают две доски из другого дерева. Около гробницы повешена корзина, поставлен сосуд для воды и положена подставка для даммарового факела. В головах и в ногах посажены две палки, которые уже пустили ростки. Покойника зарывают обернутого каином.

Было около 11 часов, когда люди, наконец, вернулись с двумя небольшими пирогами, но с нехорошими известиями. Люди Пахана угрожают напасть на Индау, и окрестные жители разбежались. Не без громкого, серьезного разговора убедил я их, что белому туану нечего бояться раздоров малайцев, как и людям, которые будут с ним. По жаре пришли мы в час пополудни к пирогам. Ничего не ев с утра, я положительно боялся солнечного удара. Пришлось поделиться с людьми хиной: обещал вчера – tengo una palabra. К 4 часам, к моему удивлению, подъехали мы к Лундану. Я думал, что сюда гораздо дальше. Речка, по мере того как принимала притоки, переменяла названия. Богатая растительность, освещенная солнцем, проникавшим по временам в узкий зеленый коридор, по которому мы плыли, была очень разнообразна. Саба, мынтара (титул), меня сопровождающий, молодой оран-утан, провел меня по головоломной тропе или, вернее, мосту из поваленных стволов к своей хижине, которая стояла на высоких сваях (метра 2.5 от земли). Проходя около одной хижины (всех было три), я заметил голову девушки с большой куафюрой вьющихся волос. Я сейчас же пригласил всех жителей хижины (одна она не пошла) последовать за мною. В хижине мынтары я нашел целое собрание, было много курчавых голов. Одна мне сейчас же бросилась в глаза миловидностью и приятным выражением лица. Я сперва не мог сказать положительно, мальчик ли это или девочка. Но немного застенчивый, хотя не глупый взгляд и перемена выражения лица, когда он (или она) увидал, что я обратил на него (или на нее) внимание, доказали, что это девочка. Я собрал всех жителей, начал мерить и рассматривать их. Жаль, что для представления мне эти люди старались одеться. Мынтара представил мне своего старого отца, который мне сказал, что он в родстве с махарадьей и радьями Иохор-Лама, и жену, довольно красивую женщину, лет около двадцати четырех.

Я нарисовал портрет Мкаль, которая оказалась действительно девочкой, лет тринадцати. Как только я сказал ей, что я хочу ее нарисовать, она поспешила надеть рубашку, но я вовремя предупредил ее, что это не нужно. Груди еще не были развиты, только округлость сосков немного вспухла, маленькие соски были вдавлены. Видя, что я на нее часто смотрю, она вовсе перестала бояться и также смотрела на меня, даже когда я кончил, не отходила от меня, очевидно, ей нравилось, что я обращаю на нее внимание. Вечером, когда я пишу, она сидит около и смотрит. Положительно, девочки здесь рано становятся женщинами и имеют то превосходство над европейскими, что во всех отношениях натуральнее и откровеннее. Я почти убежден, что если я ей скажу: «пойдем со мною», заплачу за нее ее родственникам – роман готов.

[11] января. Дождь. Баду жалуется на боль в ухе, в голове, говорит, что он глух (я думаю, что отчасти боится вчерашних рассказов).

Мне приходится отпустить его. Скука возиться с больным или притворяющимся человеком. Мынтара тоже говорит, что не может оставить селение. Не хочу брать человека, которому очень не хочется отправиться со мною.

7 часов. Дождь продолжается, небо серо, люди больше болтают, чем делают. Я сам чувствую, что лихорадка не далека. Досада – нет хины. К 8 часам немного выяснило, и я отправился снова по этим чертовским подмосткам, которые были мокры и скользки. Я должен был иногда хвататься за руку или плечо шедшего рядом со мною, нарочно для этого, мынтары. Мкаль, хотя несла ящик с провизией, и довольно тяжелый, проворно шла по тонким колеблющимся стволам и улыбалась, глядя на мое осторожное шествие. Уложив вещи в пирогу, я простился с мынтарой и его семейством. Они долго стояли на берегу и кричали «табе» и «саламат-делян». Мкаль не спускала с меня глаз. Странное дело – я бы охотно взял с собою эту девочку.

Речка влилась скоро в большую – Лундан. Здесь находилась хижина убитого иохорского помулу, в которой теперь жил мантри (род малайского начальника над оран-утан), который должен был сопровождать меня с четырьмя оран-утан. Шестого я не взял, так как у него была лихорадка, несмотря на которую его посылали, за неимением людей, со мною. Хижина находилась в красивом местечке; река была здесь широка, и растительность очень живописна; перед домом было посажено несколько кокосовых пальм, что придавало более разнообразия растительной декорации. Я вошел в хижину мантри, которая была довольно велика. Кроме большой постели, состоявшей из циновок, постланных на полу, с большим балдахином от москитов и очага с некоторою посудой, ничего не было. Жена мантри вышла нести за мужем кое-какие вещи. Он отправлялся на несколько дней, люди были не старые, и меня удивило немного их прощание – он почти не оглянулся, взяв вещи. Ни слова не было сказано между ними. Она, раз быстро оглянувшись в нашу сторону, пошла домой.

Речка скоро сузилась, потом снова расширилась и почти при каждом впадении какой-нибудь речки, каком-нибудь расширении, при повороте, имела другое название. В 11 часов, мы подъехали к месту, где находился в некотором отдалении кампонг. Позавтракав, я решил пойти туда, хотя меня предупреждали, что дорога нехороша. Она действительно была очень скверна – болото и пни. Кроме того, пошел проливной дождь. Пришли, наконец, к хижине батена, который принял меня очень любезно. Я попросил собрать всех жителей, что вскоре было исполнено, – все население собралось. Оран-утан менее избегают показывать чужестранцам своих женщин. Дождь перестал не надолго, и я отправился назад к пироге, с курицей и бананами. Речка то расширялась, то, образуя много рукавов, суживалась до того, что небольшая пирога едва могла пройти. Приходилось прорубать коридор в зеленых заборах, образованных повалившимися деревьями. В 3 часа мы проезжали мимо большой населенной хижины, где мне предложили провести ночь. Я отказался. По берегам показались холмы. Дождь, иногда очень сильный, надоедал несколько раз. В шестом часу мы приехали к покинутой хижине. Промокший и голодный, я рад был добраться, особенно вследствие того, что все время в пироге нельзя было переменить положение. Около самой хижины находились две могилы. Может быть, поэтому хижина и была покинута. В одной из могил была погребена женщина. Могилы здесь, как я уже сказал выше, различны, смотря по полу погребенного. Здесь была доска, а не резная палка. В головах (на восток) был другой нисан, как и в ногах. Оба нисана были разрисованы черной и белой краской. На могиле лежала чашка. Кругом могилы был забор из бамбука, и могила, кроме того, была снабжена крышей из коры. Покойника здесь хоронят в тот же день, покрывая его каином, оставляя голову и ноги открытыми, в лежачем положении.

Множество громадных комаров не позволило мне писать вечером и мешало спать. Мои люди забрали все, что могли найти в покинутой хижине.

[12] января. Утром человек, посланный за водой, вернулся с новостью, что пирога унесена течением, но ее, к счастью, словили недалеко. Пока люди отправились искать ее, я занялся рисованием могил. Проехав недалеко, мы увидали покинутые хижины и плантации; около одного такого места было причалено прау с некоторой поклажей. Все доказывало, что люди на очень короткое время покинули ее. Мои люди уверяли, что мой выстрел утром, вероятно, напугал жителей, и без того напуганных военным положением, оттого они убежали и не отвечают на наши повторные зовы. Немного далее услыхали мы удары топора – рубили дерево в лесу. Я приказал остановиться и крикнуть. Не было ответа, но удары прекратились. Я послал человека, он вернулся со стариком, который уверял меня, что не боится, что стар. Он был очень глух и рассказал, что много людей забрали, но его не к чему брать – стар, не может работать. Его товарищ убежал, заслышав наши зовы.

Скоро мне пришлось испытать другое следствие военного положения. Мы остановились перед громадною баррикадой зелени. Два очень толстых дерева и несколько малых со множеством лиан и т. п. запрудили так речку, что и думать нельзя было прорубиться. Мантри предпочел протащить пирогу по берегу, что стоило немало труда, – рубить стволы, лианы, тащить пирогу. На мою долю пришлось прорубить себе тропинку и прогуляться по болоту. Так как пирога была слишком мала, чтобы спать в ней, я приказал в 4 часа искать сухого места на берегу. Около холма Панкаман-букит нашлось такое. Я приказал построить высокое бали-бали, затем, постлав одно каучуковое одеяло, другое приспособив в виде крыши, устроил себе помещение на ночь. Внизу могли лежать мои вещи, и даже я мог сидеть. Люди оран-утан устроили себе неподалеку пондо из кадьяна пироги и постлали на несколько срубленных ветвей циновки на ночь. Когда стемнело, группа, расположенная у костров, окрестность, освещенная молодым месяцем, с быстрою рекою и разнообразной растительностью были очень живописны. Но комары, голодные и многочисленные, часто будили меня. Ночью даже я должен был будить людей, чтобы поправлять огонь.

[13] января. В 2 часа ночи вода в реке поднялась (прилив), и мои люди должны были переместить свое пондо, перенеся его выше. Ночью дождь несколько раз шел очень сильно. Утром он также мешал мне сделать эскиз моего бивуака. Все утро, пока мы не добрались до рума-пасон Квала-Индау, дождь не переставал.

Рума-пасон была хижина, построенная на сваях при впадении р. Кахан в Индау, так что она стояла совершенно в воде. Две высокие лестницы вели к большой веранде, пол которой состоял из круглых необтесанных бревен, на ней находилась пушка. Я вошел в хижину, которая оказалась небольшою казармой. Посредине, вокруг стойки, стояли старые английские ружья, одну половину хижины занимали невысокие нары, отгороженные циновками, на другой половине валялись на грязных циновках человек восемь, которые оказались солдатами этой крепости. Я спросил начальника. Довольно молодой малаец с энергичным лицом представился как «капала». Я ему объяснил, что у меня письмо махарадьи и что я отправляюсь к морю, в Индау, затем вернусь сюда, чтобы отправиться через Иохор-Лама в Иохор-Бару, что мне надо людей и прау и я надеюсь, что он все устроит.

Прочтя письмо махарадьи, он отвечал на все «боле». Я попросил его дать, не отлагая, риса моим спутникам, оран-утан, которые дрожали от холода (шел проливной дождь) у дверей, не решаясь войти, боясь малайцев, и сказал им, чтобы они приблизились к огню. Пока одну половину нар (другая, отгороженная циновками, оказалась комнатой начальника) освобождали от вещей, завешивали моим каучуковым одеялом и приготовляли мне помещение, я спросил моего нового знакомого, знает ли он человека, которому адресовано письмо, данное мне инчи Андой. Оказалось, что он и есть это лицо. Я ему рассказал о виденном и слышанном, о войне, и прибавил, что мы мало надеялись застать кого-либо в рума-пасон. От него я узнал, что, действительно, люди Пахана говорят, что не оставят эту рума-пасон, так как махарадье Иохорскому принадлежит правый берег р. Индау, а рума-пасон стоит на левом берегу, который принадлежит Пахану. На самом деле они называют нарочно р. Кахан (или Сомброн, как ее здесь называют) – Индау, что оспаривают иохорцы. Я знаю только, что, когда плыл по р. Кахан, я ни разу не слыхал от оран-утан, что это Индау.

Гарнизон рума-пасон состоит всего из тринадцати человек, и начальник уверял меня, что их всех перебьют, если дойдет дело до схватки. Далее я узнал от него, что хотя он сам никогда не пользовался этим путем, но знает, что отсюда можно добраться до Иохор-Бару дней в пять по рекам Сомброн, Кахан и Маде, затем один день ходьбы пешком до Иохор-Лама. По Индау живет много оран-утан, и, поднявшись по реке, можно дойти до высокой горы Улу-Индау.

Так как в этот день я, за неимением риса, кроме пяти испеченных неспелых маленьких бананов, ничего не ел, то позавтракал с большим аппетитом.

Устраиваясь в своем помещении, я встал так, что хорошо мог видеть через перегородку из циновок внутренность комнаты Майман-Али, большую часть которой занимала постель, закрытая большим кламбу. Майман-Али не было, и из-за занавески выглянула, к большому моему удивлению, женская головка. Я вспомнил, что он мне говорил, что хотя он только три месяца здесь, но уже успел жениться. Несколько раз, пока мужа не было, молодая женщина выглядывала из-за занавески и посматривала на меня.

Почти весь день шел дождь.

[14] января. Плавание по р. Индау. Широкая и быстрая река представляет мало разнообразия, исключая двух или трех холмов на правом берегу. Около одного из них, Букит-Тана-Хабат, находятся оставленные оловянные копи, около другого – Букит-Иора – оставленная иохорская рума-пасон. Правый берег (иохорский) почти не населен: люди, боясь паханцев, оставили даже свои плантации и хижины; на левом берегу, начиная от селения Рантау-Пандья, почти везде видны хижины, около которых посажены кокосовые и арековые пальмы, сахарный тростник, рис, бананы. Несколько раз шел проливной дождь, и кадьян протекал так, что писать почти нельзя было

Я приказал остановиться около хижины денана паханского, попросить или купить молодых кокосов. Мне сперва сказали, что его нет дома; я уже думал отправиться далее, когда вышел из хижины старик, который, почтительно, немного боязливо кланяясь, просил зайти к нему. Я отказался, потому что тропинка была очень грязна, но пригласил его к себе в пирогу. Он с любопытством расспрашивал, откуда, куда и зачем я направляюсь. Я нарочно принял очень серьезный вид и, показывая ему свои инструменты (компас, анероид, термометр) и записную книгу, сказал, что путешествую, чтобы видеть людей, животных, растения, чтобы видеть горы, как они высоки, реки, где и как текут. Прибавил, что знаю, где р. Индау и где р. Кахан (спорный вопрос) и что ни один человек не называет этой реки одним и тем же именем, кроме людей Пахана. Очень поучительным тоном прибавил еще, что люди Пахана затеяли нехорошее дело, что вследствие этого все оран-утан разбежались, боятся. Мои люди были очень довольны, видя, как физиономия старика вытянулась. Принимая меня за агента сингапурского губернатора, он стал меня уверять, что люди Пахана и не думают о войне и т. д. Но что люди не совсем спокойны, это доказали мне мои остановки в паханских селениях; везде встречали меня толпы людей, вооруженных крисами, парангами; на мои вопросы очень неохотно отвечали и поглядывали очень подозрительно. По берегам росло много ниповых пальм, попадались также саговые; по мере приближения к устью растительность становилась однообразнее. Стали преобладать мангровы. Противный ветер и прилив очень замедляли плавание, так что только в шестом часу, после 11-часового плавания, я пристал к рума-пасон и увидал море, с белой линией прибоя, который в течение почти шести месяцев препятствует входу и выходу прау.

Меня встретили Хаджи Лати, отец и сын, и я отправился к рума-пасон, внутренность которой далеко не соответствовала моим ожиданиям и словам моих спутников, говоривших мне о столах, стульях и лампах. Кроме хромого кресла и скамьи, в ней ничего, кроме голых стен, не оказалось. Вечером появилось множество голодных москитов, но мне принесли кламбу.

Сегодня ровно месяц, как я странствую по Иохору.

Несмотря на москитов и очень жесткий пол, иду спать, хотя только 7 часов 30 минут вечера.

[15] января. Ночью раза три будили меня москиты, поэтому я решил спать вторую ночь не здесь, а в пироге. Утром отправился к устью реки, к морю. Несмотря на серое небо с нависшими облаками, оно было хорошо, даже здесь, с песчаными, покрытыми лесом берегами, не представляющими ничего особенного, даже после богатого тропического леса. Странное дело, я, однако же, боюсь утонуть, положительно боюсь воды. Вдали виднелось несколько необитаемых островов, почти скрывавшихся в тумане.

Квала-Индау – небольшое селение, которого жители исключительно малайцы. Китаец, который одно время жил здесь, вернулся в Иохор вследствие раздоров с Паханом.

Сильный ветер, который выл всю ночь, продолжается и теперь. Я мог достать здесь некоторое подкрепление моим запасам сахару, чаю, кур, соли.

Хаджи Лати рассказывал мне, что год тому назад был здесь англичанин, имени которого [он] не знает, который после неудачной охоты на слона очень заболел, и он больного отвез в Иохор. Этот господин приехал из Бату-Пахата.

Рума-пасон здесь очень небольшой, но довольно хорошо из досок построенный домик, состоящий из двух этажей; верхний состоит из большой проходной веранды, открывающейся на обе стороны, и двух небольших комнат.

В 3 часа я отправился, пройдя очень короткою тропинкой прямо в Падан, и тем избежал более чем часового плавания. На этот раз пирога была гораздо больше – на 6 гребцов, хотя мне не было удобнее: пирога была очень валка, при малейшем нарушении равновесия она сильно качалась. Около 5 часов вдали показались на минуту высокие горы, или, вернее, холмы Индау. Я заехал в деревню Пландо – резиденцию Палимы-Кичиль, виновника всех раздоров. Как и вчера, жители вышли все вооруженные. Я, не обращая внимания на их недружелюбный вид, спросил саго и, пока его отмеривали и насыпали, спокойно сел и разговаривал с толпой.

Сам Палима-Кичиль не хотел или не смел показаться. По рассказам, этот человек, которого здесь все, иохорцы и паханцы, очень боятся, очень некрасив, даже урод, и хотя он не начальник, но, будучи человеком энергичным, действует смело и решительно; он убил или по его поручению были убиты два иохорских начальника. Оран-утан большею частью привлечены им на сторону Пахана и переселились туда; те, кто не хотел его слушать, были убиты; в Пахане, говорят, это очень в моде, радья рубит часто и многим головы.

По странному стечению обстоятельств оба человека, которые сопровождали меня вчера и сегодня, без меня, или, вернее, не сопровождая белого туана, не посмели бы показаться здесь, не рискуя жизнью. Вчера со мною был перебежчик, который прежде жил в Пахане, а теперь служит махарадье; сегодня – один иохорец, которого уже раз хотели убить, но он спасся. Здесь уже не раз и даже недавно испытали силу белых, и их боятся.

Саго, которого здесь много едят, было желтое, но недорогое. Заплатив 10 центов, мы отправились. Была великолепная лунная ночь, и, так как люди довольно лениво гребли, я, отчасти чтобы побудить их ускорить темп, отчасти чтобы переменить положение, взял весло. Грести было легко: весло легкое и пирога не тяжела. Мы хотели провести ночь в Дусун-Тинги, в хижине иохорского малайца, но он встретил нас так неприязненно, боясь Палимы-Кичиль, что мои люди предпочли переночевать в оставленной хижине, также иохорского подданного, который, опасаясь паханцев, переселился отсюда. Я остался спать в пироге.

[16] января. Забрав несколько кокосов, мы отправились. Я позавтракал a la mode de la Cоte Maclay бананами и водой кокосового ореха. Так как люди гребли лениво и приписывали это голодному желудку, я приказал искать места, где можно было бы сварить рису. Опять нашлась пустая хижина, покинутая иохорцем. Плантация была большая. Говорят, земля здесь отличная. Пока я пил чай, люди завтракали. Ахмат, сохранивший свои папуасские привычки, отправился искать съедобного в лесу и вернулся с разными листьями, уверяя, что их хорошо есть с солью. Мое знание ботаники не позволило мне определить эти растения, но я их попробовал и нашел их действительно не хуже вкусом растений, употребляемых европейцами в пищу. Я часто на Новой Гвинее удивлялся количеству растений, листья и цветы которых едят люди.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации