Текст книги "Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1"

Вторая поездка в Новую Гвинею

(13/V 1874 г.)

Целью моего второго путешествия в Новую Гвинею был юго-западный берег ее, а именно берег, идущий на восток от высокого полуострова Кумавы (полуострова принца Оранье-Нассауского).

Этот берег от большой реки Каруфы (на полуострове Ку-маве) до мыса Буру носит туземное название Папуа-Ковиай. На север от полуострова Кумавы берег до залива Мак-Клюр (включая и его) называется Папуа-Оним; севернее залива М. Клюр, часть берега Новой Гвинеи, против о. Салавати, имеет название Папуа-Нотан. Это деление западного берега Новой Гвинеи я нашел распространенным между папуасами; оно также в ходу между серамцами, которые издавна находятся в торговых сношениях с папуасами.

Каждый из этих берегов населен независимыми племенами, носящими названия тех местностей, которые они населяют. Так, например, на Папуа-Ковиай различают людей Наматоте, Айдумы, Мавары, Каю-Меры и др. Племена названных частей побережья весьма близки между собою в отношении антропологическом, но между ними существуют большие различия в этнологическом отношении.

Папуа-Оним и Папуа-Нотан чаще посещаются макассарскими и серамскими торговцами, так как они представляют более безопасности. Берег Папуа-Ковиай, вследствие частых войн между папуасскими народцами, а также нередких убийств и грабежей торговых экспедиций, имеет дурную репутацию и теперь весьма редко посещается большими макассарскими прау (падуаканами).

Это последнее обстоятельство, т. е. меньший наплыв торговцев и меньшее влияние чужого элемента, решили мой выбор, хотя я, по рассказам макассарцев и серамцев, мог заключить, что вместе с более интересным избираю и более рискованное. Уже отправляясь в Папуа-Ковиай, я ожидал что-нибудь подобное случившемуся и нашел потом ряд приключений моих совершенно соответствующим характеру населения этой страны.

23 февраля 1874 г. отправился я из Гесира (островка между восточною оконечностью остр. Серама и небольшим остр. Серам-Лаут) в туземном урумбае[34]34
  У р у м б а й – большая непалубная лодка, с каютой в виде хижины посередине. Борт урумбая не выше 1.5 фута от ватерлинии, нос и корма заострены и высоки. Урумбай, общеупотребляемое судно в Молуккском архипелаге, бывает очень различной величины; мой урумбай мог поднять не более 2 тонн груза.


[Закрыть] на юго-западный берег Новой Гвинеи via острова: Горам, Матабелло и Ади.

Меня сопровождали двое слуг, жители острова Амбоины и мой папуасский мальчик Ахмат[35]35
  А х м а т, папуасский мальчик лет 12, был подарен мне в январе 1873 г. султаном Тидорским. Пробыв около 5 месяцев на клипере «Изумруд», он выучился говорить по-русски, и я до сих пор не говорю с ним иначе, как на этом языке. Хотя он имеет очень незначительную склонность к послушанию, но бывает мне полезен, будучи сметлив и расторопен.


[Закрыть]; экипаж урумбая состоял из 16 человек, из которых 10 были папуасы.

27 февраля урумбай бросил якорь около остр. Наматоте (остр. между заливом Битчару и заливом Тритон в Новой Гвинее).

Для выбора местности, удобной для постройки хижины, я посетил остр. Айдуму, берег Лобо, архипелаг Мавару и, наконец, решил остаться жить на берегу Новой Гвинеи, называемом Айва, находящемся против архипелага Мавара.

Папуасы были очень изумлены моим намерением жить между ними, но обходились со мной дружелюбно и даже очень почтительно. Так как береговые папуасы-ковиай ведут жизнь совершенно номадную, кочуя в своих пирогах из одного залива в другой, переезжая от одного берега к другому, то скоро моя хижина стала центром сбора, около которого постоянно теснились пироги жителей Наматоте, Айдумы, Мавары; начальники их – радья Наматоте, радья Айдумы, капитан Мавары – ежедневно посещали меня, уверяя в преданности и дружбе.

Познакомившись с окрестною местностью, я решил предпринять более далекую экскурсию. Я воспользовался тем обстоятельством, что вследствие западного муссона урумбай не мог вернуться в Гесир. Оставив для охранения хижины амбоинца Иосифа и пять серамцев, я отправился с остальными людьми сперва на восточный берег залива Тритон, в местность, называемую Варика. Следуя своему обыкновению, оставив своих людей в урумбае, я один, и невооруженный, предпринял экскурсию в горы; меня сопровождали жители гор Камака, которые называются вуоусирау. Перейдя береговой хребет (около 1300 фут.), я посетил большое и очень интересное озеро Камака-Валлар, до сих пор не известное даже серамцам, которые почти ежегодно посещают эти берега. Озеро, о котором я вскоре надеюсь сообщить подробнее, находится на востоке, около 500 фут. над уровнем моря (высота определена с помощью гипсометра Реньо), окружено горами, которые понижаются немного на юго-восток. Около озера находятся несколько хижин вуоусирау. Горы на восток, т. е. в глубь страны, необитаемы.

Вернувшись в Варику, я продолжал путь в урумбае, останавливаясь у островов Айдумы, Каю-Меры, Лакайя, и пробрался в узкий залив Кируру (Этна-Бай голландских карт). Я нашел, что этот залив ошибочно называется заливом, представляя, собственно, род длинного пролива между материком и архипелагом низких островов, поросших мангровами. В последний, более обширный бассейн этого мнимого залива можно попасть другими путями, проезжая более узкими проливами между островами.

По берегам пролива Кируру не оказалось селений, и только в последнем бассейне, в местности, называемой Тимбона, я нашел два полуразрушенных шалаша; также в горах несколько тропинок, срубленные стволы и сучья свидетельствуют, что эти горы посещаются папуасами. Я узнал потом, что сюда приходят от времени до времени туземцы за масоем[36]36
  М а с о й – кора дерева из семейства лавровых – употребляется на Востоке как лекарство.


[Закрыть].

Возвратившись с экскурсии в горы на урумбай, я отправился искать вдоль берега удобного якорного места для ночлега, намереваясь на другой день вернуться к морю другим проливом. Мой план был изменен неожиданным появлением пяти больших пирог, на которых находилось значительное число папуасов. Это были жители не залива, а деревень Ваймата, Вайк и др. Многие обстоятельства при этой встрече заставляли думать, что папуасы последовали за нами в бассейн Кируру не с дружескими намерениями, и хотя, после долгих колебаний, некоторые из них и взошли на урумбай, но это только увеличило подозрение моих людей, между которыми было несколько людей бывалых, которые уже много раз посещали берега Новой Гвинеи и имели случай хорошо познакомиться с характером папуасов. Они говорили, что папуасы единственно для того приблизились мирно к нам, чтобы знать число людей и вооружение на урумбае и рассчитать относительные силы; они были убеждены, что туземцы ожидают ночи, чтобы напасть на нас, и очень просили меня не оставаться здесь на ночь, а выбраться скорее в море. Нехотя согласился я на их убедительные просьбы, соображая, что папуасов более 50 человек, нас же всего 13 и что ночью шансы очень неравные. Мои люди были так убеждены в близкой опасности, что замечательно усердно гребли всю ночь, и при помощи отлива к рассвету мы бросили якорь у выхода из пролива Кируру против водопада Гуру-Гуру. Весь следующий день я старался снова войти в сношения с папуасами, но ни одна пирога не приблизилась, хотя на берегу туземцы манили и звали нас в деревню. Мелководье не позволяло урумбаю подойти близко к берегу, и нежелание или опасение папуасов[37]37
  Папуасы Лакайя часто испытывали нападение хонгий султана Тидорского и папуасов Оним, что сделало их очень подозрительными и злобными.


[Закрыть] подъехать к нам заставили меня остаться весь день на урумбае.

Далее на юго-восток от залива Лакайя берег не защищен островами, как северная часть берега Ковиай, и не представляет надежных якорных стоянок; поэтому свежий ветер, большое волнение, сильный прибой представили серьезные неудобства продолжать путь на юг при малости урумбая и неблагонадежности вооружения его. Я решил вернуться в Айву.

Несколько слов о посещенной стране и ее жителях. Я имел случай видеть при этой экскурсии одну из самых живописных местностей Ост-Индского архипелага. Море с многочисленными заливами и проливами, отвесные скалы, высокие хребты гор с разнообразными контурами, богатая растительность представляют в Папуа-Ковиай самые эффектные комбинации, и часто пейзаж не довольно назвать «красивым», но надо назвать «величественным».

Кроме красоты природы, путешественника поражает безлюдье этой по виду роскошной страны. На всем протяжении берега Ковиай, который я посетил (от залива Битчару до залива Лакайя), встречаются не более 3 или 4 построек, которые можно назвать хижинами; все остальные, и эти очень малочисленные, едва заслуживают название шалашей; между ними встречаются часто такие, в которых может поместиться один человек, и то единственно в лежачем положении. Все эти жилища только временно обитаемы, и даже редко можно застать в них жителей. Все население скитается по заливам и бухтам в своих пирогах, оставаясь только несколько часов или дней в одной местности. Причина тому – главным образом постоянные войны между населением, нападение хонгий[38]38
  Морские экспедиции многочисленных пирог с целью убийств, грабежа и добычи рабов.


[Закрыть] папуасов Оним, которые часто направляются к берегу Ковиай. Постоянная опасность не позволяла жителям изменить номадный образ жизни или, может быть, сделала их номадами. Население тор еще малочисленнее берегового, и только узкий береговой пояс кое-где населен. Замечателен факт, показывающий большую изолированность групп населения Новой Гвинеи, что ни береговые, ни горные жители Папуа-Ковиай положительно ничего не знают о Гельвинк-Бай, несмотря на узкость перешейка (особенно около залива Кируру). Горы вовнутрь не населены, и никогда жители Папуа-Ковиай не переходили и не переходях этих гор. Этот факт достоверен, потому что я часто и обстоятельно расспрашивал об этом жителей различных местностей и всегда получал самые отрицательные ответы.

Сравнивая образ жизни папуасов Ковиай с образом жизни папуасов берега Маклая[39]39
  Очерк образа жизни папуасов берега Маклая, еще прошлый год почти готовый к печати, я не замедлю прислать в скором времени.


[Закрыть], встречаешь большое различие между обоими населениями. Несмотря на то что папуасы Ковиай уже давно знакомы с железом и разными орудиями, хотя они и познакомились с одеждою и огнестрельным оружием, хотя и носят серебряные и даже золотые украшения, но они остались и остаются номадами.

Недостаток пищи вследствие неимения плантаций и домашних животных[40]40
  Только у горного населения Папуа-Ковиай я встретил собак, береговые жители не имеют даже и этого домашнего животного. Так как и в горах собак очень немного, то их не употребляют в пищу, как на берегу Маклая.


[Закрыть] заставляет их скитаться по заливам в поисках морских животных, за ловлею рыб, бродить по лесам за добыванием некоторых плодов, листьев и корней. На вопросы при встрече «куда» или «откуда» я почти всегда получал от папуасов ответ: «ищу» или «искал, что поесть».

Папуасы берега Маклая хотя живут совершенно изолированно от сношения с другими расами, хотя не были знакомы (до моего посещения в 1871 г.) ни с одним металлом, однако строили и строят своими каменными топорами большие селения, с относительно очень удобными, часто большими хижинами, обрабатывают тщательно свои плантации, которые круглый год снабжают их пищей, имеют домашних животных – свиней, собак и кур. Вследствие оседлого образа жизни и союза многих деревень между собою войны у них сравнительно гораздо реже, чем между папуасами Ковиай.

Все это доказывает, что сношения в продолжение многих столетий более образованных малайцев с папуасами далеко не имели благоприятных последствий для последних, и вряд ли можно ожидать, что столкновение в будущем папуасов с европейцами, если оно ограничится только торговыми сношениями, поведет к лучшим результатам.

На возвратном пути в Айву, 2 апреля, у острова Айдумы я узнал от папуасов, что во время моего отсутствия горные жители залива Битчару напали на жителей Айдумы, которые временно поселились около моей хижины, убили варварски жену и дочь радьи Айдумы, ранили несколько людей и женщин Айдумы и что вследствие того мои люди оставили хижину в Айве, перенеся вещи мои на макассарский падуакан, пришедший недавно в Наматоте для торговли с папуасами.

Я немедленно поспешил в Наматоте и узнал еще следующее: мои соседи, береговые папуасы, жители Мавары и Наматоте, воспользовались нападением горных жителей и разграбили мои вещи, остатки которых были перевезены с помощью макассарских матросов на падуакан. Между разграбленными вещами особенно чувствительна была для меня потеря нескольких метеорологических инструментов, аппаратов для анатомических и антропологических исследований; моя аптека и мой запас хинного и красного вина также не были пощажены. К потере других вещей, забранных папуасами (белье и платье, консервы в жестянках и т. п.), я мог отнестись совершенно равнодушно, так как лишение их не изменило моих занятий и планов.

Я хотел вернуться в Айву, но ни серамцы, ни мои амбо-инские слуги не хотели следовать за мною туда, боясь второго нападения папуасов.

Анакода (малайский шкипер) находился постоянно в ожидании нападения и грабежа, так что, как только я перенес мои вещи из падуакана на урумбай, он поспешно оставил берег Ковиай, направившись на остров Кей или Ару.

Моим людям очень хотелось следовать за падуаканом, но я решил, так как мои люди все без исключения отказались жить в Айве, переселиться на о. Айдуму. Для этого я вернулся в Айву, снял атап[41]41
  А т а п – пласты особенным образом связанных листьев ниповой или саговой пальмы; употребляется в Ост-Индском архипелаге для покрытия крыш и иногда для стен хижин.


[Закрыть] с крыши и стен моей хижины, сжег остатки ее и из перевезенных атап построил большую вторую хижину на о. Айдуме, в местности, называемой Умбурмета. Моя вторая хижина была меньше первой, и я жил в ней один, так как мои люди боялись проводить ночи на берегу и спали на урумбае, который находился на якоре недалеко от берега. Но мне не пришлось более жить спокойно. Обстоятельства с каждым днем усложнялись: горные и береговые папуасы действительно приходили еще раз в Айву; также узнал я, что жители Наматоте хотят напасть на мою новую резиденцию в Айдуме; каждый день являлись новости: то те, то другие замышляют недоброе против меня, то здесь видели подозрительные прау, то там заметили свежие следы неизвестных людей, бродивших около моей хижины и даже проведших ночь вблизи ее. То на одного, то на другого папуаса указывали мои союзники, жители Айдумы, как на неприятельских шпионов.

Приходилось быть настороже, носить оружие, что было скучно и утомительно. К тому же я узнал еще более подробностей о грабеже. Оказалось, что моим серамским людям нельзя доверять и что даже нельзя будет ожидать от них помощи в случае нападения. Явились фактические доказательства, что один из серамцев принял участие в грабеже моих вещей в Айве, что другие находятся в интимных отношениях с папуасами, что когда горные папуасы приходили в Айву и когда мой амбоинский слуга Иосиф роздал порох и пули, чтобы прогнать их, серамцы стреляли холостыми зарядами. Эти факты легко объясняются тем обстоятельством, что три четверти моих серамских матросов были папуасы, некоторые из них были вывезены в малом возрасте даже из этих самых местностей.

Я поселился в Айве, имея в виду, что на материке Новой Гвинеи фауна богаче, чем на ближайших островах. Мое пребывание на о. Айдуме доказало, что я не ошибся; хотя этот остров в одном месте не отстоит далее от Новой Гвинеи, чем на пол морской мили, фауна оказалась бедней. После грабежа моих вещей люди Наматоте и Мавары не осмелились посещать мою хижину в Айдуме и только люди Айдумы, Каю-Меры, Камака оставались около моей новой резиденции, вследствие чего материал для антропологических наблюдений стал ограниченнее. При натянутом положении дел нерационально было предпринимать большие экскурсии и даже далеко удаляться от хижины; мои наблюдения поэтому сосредоточились преимущественно на ближайшем коралловом рифе, а свободное время и вечера я проводил между папуасами, которые, вытащив свои пироги на берег, образовали вновь вблизи моей хижины маленькое селение.

Что мне в Айдуме особенно надоедало, – это постоянное беспокойство окружавших меня людей, серамцев и папуасов, и их страх относительно нападения, убийств, грабежа. Мои союзники, люди Айдумы, указывали на многих людей, которые, называя себя жителями Айдумы, приходили к моей хижине, как на людей Наматоте и Мавары и как на грабителей моих вещей в Айве, прося меня убить их. Раза два они даже насильно приводили ко мне нескольких папуасов, которые имели дерзость явиться в Урбурмету в одежде, украденной в моей хижине. Я приказал отпустить их, хотя я решил не оставить безнаказанным убийство людей, искавших убежище под моею кровлей, и грабеж моих вещей в Айве. Но мне казалось недостаточным застрелить нескольких простых папуасов, которые хитростью хотели проникнуть к моей хижине, даже если они были истинно шпионы неприятелей. Я хотел захватить по крайней мере одного, если не обоих предводителей грабежа. Я хотел сделать это сам, потому что я по опыту, а также из слов самих папуасов мог заключить, что в случае если бы военное или другое большое судно взяло на себя наказание папуасов, все виновные скроются в горы. Относительно незначительное число моих людей, дружественные отношения папуасов с серамцами не дозволяли им предполагать, что я осмелюсь предпринять что-нибудь серьезное против их вождей.

Не составляя никакого плана, я ожидал обстоятельств.

К концу апреля погода изменилась. Частые грозы, сильные дожди, усилившийся прибой указывали на перемену муссона. Приближалось время, когда урумбай мог и даже должен был вернуться в Серам, так как потом, при установившемся муссоне, ветер, прибой и волнение могли бы сделать опасным возвращение столь небольшого судна, как урумбай.

Я должен был также сдержать слово, данное серамцам: отпустить урумбай при перемене муссона.

Мои двое амбоинских слуг отказались наотрез остаться одни со мною, если я отпущу урумбай, как я предложил им, обещая прибавку жалованья.

Неожиданное обстоятельство определило мое решение.

Утром 23 апреля я узнал, что один из предводителей грабежа, капитан Мавары, скрывается в одной из пирог. Я сейчас же решился: не сказав ни слова моим людям, которым я не мог доверять, отправился я в сопровождении только одного человека к пироге, где капитан Мавары был спрятан. Найдя его и приставив ему револьвер ко рту, я приказал следовавшему за мной человеку связать ему руки. Он был так изумлен и испуган, что не оказал ни малейшего сопротивления.

Также изумлены были серамцы и папуасы, которые были на берегу и видели все происшедшее. Никто не ожидал случившегося. После этого ареста я не должен был ожидать вечера, когда другие папуасы узнают о плене одного из начальников, и приказал немедля препроводить вождя Мавары на урумбай и перенести туда же мои вещи из хижины.

Папуасы были так поражены происшедшим, что беспрекословно повиновались моему приказанию помочь моим людям переносить вещи в урумбай.

Через полтора часа после ареста капитана Мавары все было готово к отплытию, и при благоприятном ветре урумбай находился уже далеко от берега Папуа-Ковиай.

30 апреля я прибыл с моим пленником на остров Кильвару и ожидаю здесь прибытия голландского судна, которое должно прийти сюда с амбоинским резидентом.

Я вывез из Новой Гвинеи довольно интересную зоологическую коллекцию, которую я собрал, имея в виду сравнительно-анатомические исследования. Я собирал преимущественно тех позвоночных, которых анатомическое строение еще не совершенно известно. На коралловых рифах губки с их многочисленными разновидностями особенно привлекали меня. Моя краниологическая коллекция обогатилась также шестью, несомненно, подлинными папуасскими черепами.

Подробное сообщение моих наблюдений и исследований я могу предпринять только по возвращении в Европу, отчасти вследствие многочисленных рисунков, которые должны быть сделаны под моим надзором, отчасти потому, что я хочу посвятить здесь время дальнейшим исследованиям, а не разработке уже добытого материала.

Эта вторая экскурсия в Новую Гвинею, доставившая мне новые научные результаты, увлекает меня на путь исследования этого интересного острова и его жителей, несмотря на трудности и разные непредвидимые компликации обстоятельств. Я надеюсь, что эта вторая экскурсия не останется моим последним посещением Новой Гвинеи.

Остров Кильвару

13 мая[42]42
  Мое нездоровье в Амбоине, а затем возвращение на Яву замедлили пересылку и высылку этого сообщения до августа месяца. Ти-Панас, на о. Яве, 20 августа 1874 г.


[Закрыть] 1874 г.

Первое путешествие по Малайскому полуострову

(22/XI 1874 г. – 31/I 1875 г.)

Ноябрь

22 ноября. Батавия. После ночи, проведенной без сна (я должен был кончить поправку рукописей об этнологии папуасов берега Маклая, написать несколько писем), я чувствовал себя относительно очень свежим, когда Иеллинггауз, резидент города, заехал за мною в 6 часов, чтобы отправиться к пристани небольшого парохода, который в 7 часов отвез нас к «Namoa» на рейд. Я получил отдельную каюту и так был занят переноской многочисленных моих вещей, что, когда И. должен был перейти снова на небольшой пароход, который возвращался в Батавию, я совершенно забыл передать ему свою рукопись и письма Л. Л. Я дружески простился с этим человеком, который всегда был очень любезен ко мне и показывал мне много симпатии. Несмотря на усталость, я почти весь день провел на палубе. Пассажиров было немного; американский реверент с женой, фон Свитен – племянник генерала, Анастадиадес – грек, проживший 12 лет в Тифлисе, теперь поселившийся в Калькутте.

24 ноября. После удобного плавания при гладком море и лунных ночах пришли мы вечером в Сингапур, где я поселился в Hоtel d’Europe.

25 ноября. Узнал неприятную новость, что sir A. Clarke, губернатор, отправился вчера в Малакку по случаю беспорядков между населения. В отеле встретил старых знакомых: австрийского консула Кониги и американского майора Штудера.

26 ноября. Сделал визит леди Кларк. Довольно красивая женщина, лет двадцати семи или двадцати восьми, любезная и простая, понимает и говорит по-французски, но имеет рыжие волосы. Я остался во время ее завтрака, сам ничего не ел и слушал ее болтание.

Детей у нее нет, муж старше ее двадцатью годами. Вчера Кониги рассказывал мне, что какой-то проезжий венгерский граф был очень влюблен в нее. Я подумал о Л.

27 ноября. Вчера познакомился с г. James Collins, директором небольшого нового здешнего музея – Raffles Library. В музее несколько этнологических предметов из Борнео и Новой Гвинеи, подаренных Моресби и офицерами «Basilisk». Последние вместе с доктором Cоmrie, видевшим меня в гошпитале в Амбоине, распространили здесь известие о моей вероятной смерти. Мне представился некто г. R. Cusack, которому очень бы хотелось попутешествовать со мною.

28 ноября. Мне так неудобно заниматься в этой большой казарме (в Hоtel’e), что решился отправиться в Иохор, где, вероятно, мне можно будет заниматься покойно.

29 ноября. После полутора часов езды и переправы в небольшом пароходе я прибыл в Иохор, резиденцию махарадьи (императора), где был принят им очень любезно. Я не ошибся: дом, или дворец, махарадьи имеет хороший вид, и я помещен комфортабельно.

30 ноября. За завтраком я возобновил знакомство с г. Hole, которого видел в прошлом году у нашего вице-консула Вампоа. Очень доволен моим местопребыванием.

Декабрь

1 декабря. Иохор-Бару. После завтрака г-н Hole предложил мне посетить так называемых оран-утан, которые занимаются рубкой леса недалеко. Мы отправились в полицейском сампане – род большой шлюпки, средняя часть которой снабжена крышей от солнца и дождя. Через часа полтора гребли встретили на речке, называемой Сунги-Малаю, первую пирогу оран-лаут-слета. Слета – местность на о. Сингапуре, где, по преданию, жили прежде эти люди; теперь она превращена в полицейскую станцию. Эти оран-утан, или, как их также здесь называют, якун-лаут, не имеют положительно постоянных жилищ, живут в своих пирогах, кочуя по рекам и морскому берегу. Питаются они всем, что могут найти, едят даже своих собак. Они не приняли магометанства, но очень многие сделались христианами, особенно оран-якун около Малакки (см. Jagor, Reiseskizzen)¹.

Имеют особый, отличный от малайского, язык. В первой пироге, которую мы встретили, я увидел старуху, которая гребла; волосы ее образовали большой желто-белый парик, который большими прядями и клочьями падал на лицо; некрасивое, очень прогнатическое лицо имело трусливо-глупое выражение.

Только средняя часть туловища была прикрыта какою-то тряпкой. Морщинистое грязное тело с отвислыми грудями и толстым животом было вдобавок покрыто сыпью. Около небольшого островка, который, однако ж, не имел ни фута твердой земли, а состоял только из мангров, группировалось с десяток пирог, покрытых крышами. Что мне сейчас же бросилось в глаза и заинтересовало, – это большая шапка волос у многих, напоминавшая мне папуасов. Большинство женщин и девушек были голые по пояс, дети (мальчики) совсем голые, мужчины, с немногими исключениями, имели одеждой только тидако. Мы позвали всех последовать за нами и пристали к берегу, где, перенеся свои аппараты, несмотря на грозящий дождь, я начал мерить и рисовать. Я обратил сперва внимание на волосы; у большинства волосы были курчавы, но у некоторых совершенно прямые, зато у трех или четырех женщин и нескольких детей волосы оказались полупапуасообразными, совершенно как у папуасской смеси, которую я часто встречал около Серама. Губы у многих были толсты. Я пришел к заключению, что здесь положительно должна существовать примесь папуасской крови, несмотря на то, что головы оказались брахикефальны и [цвет кожи был] не темнее других малайцев. Я смерил одного мужчину, который был выше и крепче других; он оказался 1.62 м. Смерил также совершенно развитую замужнюю женщину, которая не очень отличалась от других; она оказалась 1.38 м. Верхние конечности длинны относительно роста. У многих я заметил следы оспы. Когда я мерил одну из девушек, она сильно тряслась от страха. Дождь заставил меня отложить дальнейшие наблюдения.

2 декабря. Целый день почти шел дождь. Положительно нагоняет хандру.

3 декабря. Несмотря на лучшую погоду, mon humeur, воспоминая (несмотря на то, что не хочу о том думать) Богор, devient toujours plus misanthrope. Г. Hole уехал в Сингапур. Я обедал один и был доволен одиночеством, как вдруг нагрянули неожиданно четыре англичанина, приехавшие в гости к махарадье. Только к половине двенадцатого ночи они угомонились, а то болтали, пели, свистали etc., etc. Положительно меня все более и более утомляют «die ordentlichen Mitglieder des Menschenpacks».

9 декабря. Отправился утром в Сингапур, получил несколько писем и книг из Европы, но ни единого письма, которого ожидал из Богора. Горькое чувство несколько раз появлялось и надоедало мне, даже за обедом у sir A. Clarke и даже вечером в театре, куда я был приглашен сопровождать губернатора и его жену. Узнал вечером, что d’Albertis в Сингапуре и целый день ищет меня. После представления я отправился повидаться с ним, но неуспешно. Вернулся в первом часу ночи к Вампоа.

10 декабря. Познакомился с d’Albertis. Говорили много о Новой Гвинее. Он отправляется на юго-восточный полуостров Новой Гвинеи с английскими миссионерами.

12 декабря. Отправиться прямо из Иохора в Малакку оказывается очень трудным, потому что дорог нет, и [невозможность] нести с собою достаточный запас провизии (даже один рис) для людей делает эту экскурсию почти что неисполнимою (люди могут нести на себе одну только провизию для себя, так что одно и то же – взять ли 5 или 10, или 20 человек с собою).

14 декабря. Несколько месяцев тому назад несколько жителей Сингапура (оран-бугис) были убиты в Иохоле; это были торговцы, а убийцы – люди Пахан и Иохол. Так как замешаны были люди значительные, то махарадья иохорский не добыл виновных, так что (так как он обещал добыть их губернатору) он снаряжает третью экспедицию. Так как эта экспедиция должна проехать и пройти значительную часть Иохора, то я думаю сопровождать ее.

15[—16] декабря. В 4 часа пополудни отправился я с г. Hole, секретарем махарадьи, со своим слугой Сайнаном (Сунда) и Ахматом на канонерской лодке махарадьи к устью р. Муар, куда подошли 16 декабря к 10 часам утра.

16 декабря. Река Муар имеет общее направление на северо-восток; очень извилиста, хотя миль около 50 остается широкою; глубина приблизительно 6 или 7 сажен. Берега покрыты лесом, который прерывается поясом мангров. Живописная пальма «нибонг» оживляет береговой пейзаж. Кое-где плантации, хотя очень примитивные. Табак растет здесь очень хорошо; аррорут вследствие слишком жирной земли подымается слишком высоко. Плантации здесь, как и на Новой Гвинее, насажены без разбора: кофе, бананы, аррорут, табак, Golocasia и т. п. насажены друг около друга.

Правый берег принадлежит Малакке, левый Иохору.

Был великолепный заход солнца, который мне напомнил об обещании, обоюдно данном [здесь в рукописи переплетающиеся инициалы Л. Л. и М. М. – Ред.].

Совсем стемнело, когда мы бросили якорь около нашей цели, которая называется Лынга. Здесь мы должны были найти главу станции, человека доверенного и к которому от махарадьи у меня были письма. В очень плоской пироге переехали мы на берег к плоту, которого круглые бревна и большие щели между ними гармонировали с пирогой и головоломною лестницей с очень далеко друг от друга отстоящими ступенями. Подобная пристань нарочно такая неудобная на случай нападения соседей. Мы взобрались на веранду высоко на сваях стоящей хижины; нас встретил хозяин, инчи Анда (инчи – титул), который провел нас на веранду еще выше стоящей хижины, где мы все поместились около круглого [стола]. Прочитав письмо от махарадьи, инчи Анда объявил мне, что он должен все делать, чего я ни потребую. Так как по справкам экскурсия в Иохол заняла бы более 15 дней, я решил изменить план и отправиться через Палон – Индау в Иохор.

17 декабря. Лынга (0 высоты над ур. м.). Мы с г. Hole обошли плантации за домом инчи Анда; встретили свежие следы тигра, который бродил ночью по плантации.

Вчера вечером собрал некоторые сведения об якун; особенно замечательно племя, живущее в лесу и прячущееся от других. Их называют якун-лиар. Они очень дики, питаются всем, что находят, не употребляют соли. По сведениям, они не представляют большого различия от прочих якун. Я решил ждать якун, за которыми были посланы люди. В первом часу канонерская лодка «Пулай» с г. Hole ушла. Чувствую себя по временам очень нехорошо.

Люди якун не пришли – боятся. Миссионер сказал правду: они боятся и не доверяют малайцам. Люди инчи Анды приготовляют патроны к завтрашней экспедиции. Воспоминание о Богоре наполняет меня иногда очень горьким чувством. Урок: не привязываться ни к кому и не верить в других.

Вечером сильный пароксизм лихорадки.

18 декабря. Отправляюсь, несмотря на головную боль, в Палонг.

22 декабря. На пятый день плавания вверх по реке сегодня причалили мы к плоту около хижины помулу, где пишу теперь при свете даммарового факела.

Плавание представляет то удобство, что можно спокойно наслаждаться красивою местностью, между тем как при путешествии пешком приходится более обращать внимания на то, что у ног: на пни, лианы, камни и т. д., что мне, к досаде моей, пришлось много раз испытать; думаешь лучше видеть страну, нет – видишь меньше. Удобство – важная вещь в жизни. Туземная пирога состояла из очень плоско выдолбленного ствола, который посредине был не уже как около 1.5 м; длина всей пироги, которая называется здесь яло, около 8 м. Большая часть ее снабжена крышей из кадьяна. Переднюю часть занимают гребцы, которых у меня было четыре. Я провел первую ночь в хижине китайца в Букит Копон, другие три – в яло, в лесу, затопленном высокою водой. Были прекрасные лунные ночи. Здешний помулу сопровождает меня. Много раз думал о Л. и о Богоре!