Текст книги "Путешествия на Новую Гвинею (Дневники путешествий 1872—1875). Том 1"

У многих жителей здесь волосы не курчавые, а просто вьющиеся кольцами, у некоторых почти что гладкие. Бывает так, что у одного отца, настоящего папуаса, одни дети с мелкими курчавыми волосами, другие – с крупными кудрями, и всех их добродушный папаша считает своими.

8 марта. Наконец, могу сказать, что я снова житель Новой Гвинеи. Целый день я устраивался в хижине, и нахожу, что помещение довольно комфортабельно. Пришедшие туземцы рассказали мне, что дней 5 тому назад, именно в день, когда я выбрал эту местность для постройки своей хижины, жители Телок-Камрау убили одного человека с о. Наматоте с женой и детьми. Это случилось очень недалеко отсюда, в Телок-Бичару. Необходимо здесь быть настороже.

9 марта. Ночью я был разбужен криками, похожими на завывание собаки. Мне, однако, объяснили, что это были голоса туземцев, поселившихся на песчаном берегу в Айве, которые, боясь нападения алифуру («оран-алифуру» – название, распространенное у малайцев, жителей Серама, и перенятое также и здешними жителями, вообще для обозначения туземцев гор или материка в отличие от прибрежных), перекликаются или показывают, что находятся настороже. Лил сильный дождь. Наконец, крики усилились, послышалось много голосов. Немного погодя раздался выстрел. Я встал и вынул из ящика ружье. В эту ночь, однако, ничего более не случилось. Утром мне сказали, что оран-алифуру бродили всю ночь в окрестностях, и один из моих серамских матросов выстрелил из ружья, чтобы немного успокоить испуганных жителей Айдумы, которые к пущему страху видели чужую собаку, – верный признак, по их мнению, что алифуру находятся где-нибудь вблизи и выжидают случая и удобного времени для нападения. Пришли радья Наматоте и другие начальники, просясь в отпуск на несколько дней. Я согласился. Пять пирог ушли по разным направлениям. Чувствую большую слабость в ногах; левая рука сильно болит, она совершенно бессильна.

10 марта. Записывал слова диалектов Серама и Айдумы. Много слов общих. Положительно большинство папуасских слов я не мог верно произнести. Я слышал разницу, но не мог привести гортань и язык в надлежащее положение, чтобы выговорить правильно папуасское слово. Капитан Ройер, командир парохода «Этна», говорит, что жители Наматоте и Лакахии ненадежны (вероятно, по словам его спутников, тидорского принца Амира и др.), и, напротив того, хвалит людей Камрау и Каймана. Теперь же, наоборот, все папуасы, а за ними и серамцы называют людей Камрау и Каймана разбойниками. Я же уверен, что все они ненадежны. Туземцы здесь сами говорят, что «оран-папуа» убивают людей, чтобы завладеть их вещами, и тот же радья Айдумы, который так жалуется на нападения людей Карас и Камрау, сопровождал тидорские «хонгии» («хонгиями» называются морские экспедиции, предпринимаемые султанами Тидора и Тернате для собирания по берегам Новой Гвинеи дани, которую эти султаны считают себя вправе взимать), чтобы убивать людей Лакахии, жечь их хижины и разорять плантации. Этого еще там не забыли, почему Сангиль и радья Наматоте не советуют мне брать с собою радью Айдумы в Лакахию, а то там туземцы будут опасаться меня или нападут на нас из желания, собственно, отомстить старому радье.

Последние дни дождь шел несколько раз каждый день.

11 марта. Нездоров: лихорадка.

13 марта. Ахмат болен сильной лихорадкой; жар почти не уменьшался всю ночь и в течение дня, несмотря на приемы каломеля и хины.

Охота довольно удачна: кроме трех птиц, Давид принес мне большого кенгуру, старого самца. Эти животные не влезают на деревья, как говорит Мюллер. Я отпрепарировал скелет и сохранил сердце и мозг. Мясо превосходно. Папуасские начальники из подражания серамцам не едят кенгуру.

14 марта. Отправился посмотреть, откуда мои люди берут воду. Я пришел к небольшому озеру, окруженному лесом, а с двух сторон – высокими скалами. Местность была очень живописной, но не особенно безопасной. Сопровождавшие меня матрос и Давид сообщили мне, что в озере много крокодилов, и не успели они сказать это, как у противоположного берега мы услышали плеск воды и увидали голову большого крокодила, который только что с берега спустился в воду. Я был совершенно без оружия, но мои люди имели в руках по большому малайскому парангу. Подвигаясь, мы стали внимательнее оглядывать края тропинки. Небольшой ручей впадал в озеро, и в этом месте мои люди брали воду, которая хотя и была пресной, но не могла быть здоровой, протекая в болотистой местности. Воду же озера нельзя пить, так как в высокую воду оно соединяется с одним из многочисленных морских заливчиков.

Чтобы иметь лучший вид на красивое озеро, я приказал вырубить кусты, прилегающие к скалистому берегу, и при этом мы открыли большую пещеру, очень узкую, но высокую, с большим отверстием наверху, через которое падал свет, проникая через зеленую занавесь разнообразной растительности. Во многих местах громадные куски скал, громоздясь один на другой, грозили падением. На стенах были заметны сталактиты, на других – много окаменелостей, которые я не замедлил собрать. Мои спутники наткнулись на кости, и один из них спросил меня, не кости ли это свиньи; но они были человеческие. Многие торчали между камнями, другие едва-едва были прикрыты землею. Судя по величине, это были кости женщины. Я разгреб камни и землю, ища череп, но без результата. В подобных пещерах, как мне объяснили серамцы, туземцы зарывают свои более ценные вещи, боясь нападения хонгий, и странствуют в своих пирогах из залива в залив только с самым необходимым; сами же они, если находятся в значительном количестве, готовы тоже убивать и грабить более слабых. Так, напр., в Айве брат радьи Айдумы убил торговавшего здесь жителя Гилоло, урумбай которого находился на берегу. По смерти своего брата радья Айдумы думает починить урумбай и употребить его для своих странствований. Здесь говорят, что этот старик – большой мошенник, что он не раз забирал у макассарских и серамских торговцев товары, а затем скрывался в далеких заливах, не думая уплатить по обещанию за взятые вещи. Теперь при мне он щеголяет под маской большой честности.

Многие серамские матросы трусят отправиться со мною в Лакахию, боятся папуасов, говоря, что в Гесире я нанимал их с целью отправиться в Айдуму и требовал от них только постройки хижины. Это для меня безразлично, так как мне необходимо оставить часть моих людей для охраны хижины и вещей. Оставлю здесь нежелающих отправиться со мною и возьму только охотников.

15 марта. Оказывается, что белые муравьи проникли в нашу хижину и забрались в несколько ящиков. Пришлось выбрать из них все вещи, разрушить все ходы муравьев и т. д. Ахмату лучше, но он очень слаб.

16 марта. Радья Наматоте принес мне экземпляры голубя и молодого Buceros. Голубей называют здесь «титер» и ловят ловушками, которые расставляют в местах, куда эти птицы обыкновенно прилетают. Такие ловушки носят у туземцев название «ета».

Механизм ее весьма прост. Палка f, на которой лежат легкие лалки и хворост, покрывается листьями и падает, когда птица наступает на настилку g. Тогда d выскакивает и освобождает конец согнутой палки а, который тянет за собою петлю, обхватывающую ноги птицы. Подобная ловушка употребляется и на Сераме, где называется «сау-саут» и где ею ловят даже оленей. Доставленный мне вид голубей не встречается на Сераме, но ежегодно отсюда и с других берегов Новой Гвинеи вывозят значительное число их на о-ва Серам-Лаут, Серам и даже в Макассар. Как уверяют меня туземцы, между полами этих голубей нет никакого внешнего различия.

17 марта. Вчера заболевший Иосиф помешал мне отправиться в горы Камака. Сегодня ему не лучше. Радья Айдумы рассказал, между прочим, что внутри страны, по р. Утанате, живут люди очень небольшого роста, но большие людоеды: они даже вырывают мертвых и едят их. Мозг человека кажется им особенно вкусным. Названия этого племени радья не знал.

Вечером у меня были с визитом с полдюжины дам с о. Наматоте; по случаю этого визита они, кажется, навязали на себя все тряпки, добытые ими от макассарских и серамских торговцев. Болтливая женщина с Серама, о которой я упоминал, говорящая по-малайски, служила им переводчицей. Они пришли покурить и попросить иголок.

Ахмату положительно хуже. Хотя пароксизмы реже и не так сильны, но он крайне слаб, не может не только ходить и стоять, но даже сидеть без посторонней помощи. Кашляет и жалуется на грудь. Не могу решиться оставить его в таком положении. Отложил поэтому отъезд до послезавтра. Досадно: время идет. Живописный вид из моего окна заставляет меня часто забывать все неприятности повседневной жизни.

19 марта. Утром во время отлива собрал целую коллекцию губок. Ахмату не лучше: навряд ли поправится.

20 марта. На горизонте едва заметно показался и вскоре скрылся парус. Сангиль полагает, что это урумбай из Гесира, что капитан Кильтай отправляется торговать по берегу Новой Гвинеи, в Лакахию и Утанате. Приказал спустить урумбай, решил отправиться завтра. Ахмату очень плохо: он с трудом и редко говорит, не может без посторонней помощи приподнять голову. Мне его очень жаль, но взять я его не могу, а терять далее время не следует. Был последние дни очень не в духе. Камака и Лакахия развлекут меня новыми впечатлениями.

21 марта. Назначив Иосифа быть главным, так называемым «капалаоран» над людьми, которых оставляю сторожить хижину, я приказал радье Наматоте и радье Айдумы также оставаться в Айве. Иосифу я оставил значительное количество хины (малайцы и даже серамцы знают действие этого лекарства и очень ценят его) и, попросив его специально, чтобы Ахмат получал исправно лекарство, позволил ему брать для больного все, что он захочет, из моей провизии. Оставив своих шесть людей в Айве, я поднял якорь и отправился.

Мы опять прошли узкие и спокойные бассейны пролива вел. кн. Елены, и опять я любовался красотами пейзажа. Приморские скалы с их растительностью представляли самые разнообразные и эффектные комбинации, и опять безлюдность кругом поразила меня: единственная пирога, которую мы встретили, принадлежала одному туземцу из Лобо и его семейству, состоявшему из трех жен, на которых приходился один только ребенок. Они скитались от одного «пасера»[28]28
  Песчаный берег – по-малайски.


[Закрыть] к другому, и на мой вопрос: «Откуда?» и «Куда»? – отвечали: «Чари моканан» (ищу, что поесть).

Если взять всех жителей Наматоте, Айдумы, Лобо, даже с горными жителями майраси и вуоусирау, то не думаю, чтобы набралось всего более ста человек. Кругом горы почти не населены. Там и сям встречается песчаный берег (пасер) с кокосовыми пальмами – несомненный признак того, что здесь когда-то жили люди. Туземцы живут больше в своих пирогах, на платформах которых помещаются их семьи. Пироги эти имеют довольно основательные крыши из «кадьян» (прочные циновки из листьев пандануса). Подойдя к песчаному берегу, пирогу вытаскивают на берег и превращают ее в шалаш, в котором туземцы живут по неделям, занимаясь «чари-моканан» – ловят рыбу, собирают в лесу плоды хлебного дерева, ставят ловушки на птиц, иногда даже разводят скрытую в лесу небольшую плантацию таро и сладкого картофеля, изредка заглядывая на нее, чтобы собрать плоды. На одном же месте они остаются недолго.

Вечером мы подошли к о-вам Койра, в глубине бухты Тритон. На берегу встретили несколько жителей Айдумы, которые были посланы радьей Айдумы ожидать нашего прибытия. Один из них, по имени Ямба, отличался своим высоким ростом и значительной силой. Надо было здесь достать проводников, знающих дорогу к озеру в горах, так как радья Айдумы и другие береговые папуасы знали озеро только понаслышке. В пироге в сопровождении радьи Айдумы и его двух людей Ямбы и Турона я отправился в Ломиру, где мы надеялись встретить несколько вуоусирау и уговорить их отправиться с нами.

Было великолепное утро, и при полном штиле маленькая пирога наша скользила очень быстро у самого берега. При каждом повороте картина менялась; на отвесных бело-желтых скалах, в которых прибой вырыл длинную пещеру, растительность теснилась до самой линии прилива. Старый радья, сидя важно в своем желтом халате, бил в тифу, и ее звуки отдавались сильным эхо из глубины пещеры. В одном месте старик указал мне на небольшое углубление в скале: это была маленькая бухточка, в десяток метров ширины, наполненная подводными камнями и спереди совсем закрытая свесившейся зеленью; вода в этом тенистом, прохладном уголке была почему-то (у меня не было времени остановиться и доискаться причины) в постоянном движении, и плеск ее при полной тишине утра, повторяемый эхо пещеры, был слышен издали. Старый радья сказал мне, что это место «помали» и что пирогам не следует близко подходить к нему. Он много говорил о нем, но было трудно его понять. Я понял только, что оно называется «Намбитека» и почему-то особенно опасно замужним женщинам. Мы проехали между многими небольшими островками, направляясь к юго-восточному углу бухты. Эта местность приблизительно обозначена на карте Дюмон-Дюрвиля. На голландской карте ее нет. Несколько пирог виднелось вдали, занятых рыбной ловлей. Звуки нашей тифы привлекли их внимание, и они направились к нам.

За несколькими скалистыми островами виднелась бухточка у подошвы высокой и очень крутой горы Ароры. Кроме трех пирог, вытащенных на берег, мы увидели недавно построенный шалаш. Зеленые листья крыши еще не успели пожелтеть. Около костра сидели женщины. Из шалаша вышло несколько мужчин к нам навстречу. Между ними я увидел Хукома Драмая, начальника вуоусирау, который был раза два у меня. Он очень почтительно подошел ко мне, изгибаясь, прикладывая руки к голове, и представил мне несколько горных жителей, вуоусирау, между которыми одного он даже назвал «капитан», прибавив, что все они находятся здесь и ищут для меня животных, которых привезут мне по возвращении из Лакахии. Я ответил, сообщив ему свое намерение отправиться сегодня же к оз. Камака-Валлар и прибавив, что мне нужны люди. После нескольких возражений все устроилось, по крайней мере на словах, и я роздал табак, который привез с собой.

Название «вуоусирау» происходит от слова «вуор», что значит «гора». Туземцы эти не отличаются от других. Различие в цвете кожи и росте встречается у них в той же степени, как и у береговых жителей. Между женщинами я заметил одну девочку, лет тринадцати, большие темно-карие глаза которой с длинными ресницами могли бы удовлетворить самых взыскательных ценителей женской красоты. У вуоусирау я также увидал собак, совершенно похожих на собак берега Маклая. Береговые папуасы собак не держат.

Я вернулся на урумбай, чтобы собрать необходимые вещи для экскурсии к Камака-Валлар. Урумбай, войдя в пролив между о-вами Койра и материком, высадил меня и моих спутников – Давида, Сангиля, радью Айдумы и человек 5 или 6 туземцев. Место, где мы сошли на берег, называлось Варика. Не стану описывать подробно дорогу, узкую папуасскую тропинку, то взбиравшуюся на холм, то спускавшуюся круто в лощину, чтобы потом опять подняться. Корни, лианы, толстые стволы повалившихся от дряхлости или от ветра деревьев, болотистый грунт – всего этого здесь было довольно. Через полчаса я почувствовал себя очень усталым, в ногах ощущал сильную слабость, и при каждом шаге боль в опухшем левом боку усиливалась. Возвращение из Ломиры в открытой пироге под солнцем не прошло мне даром. Я чувствовал приближение пароксизма, но принятая незначительная доза хины парализовала его силу. Все ограничилось головной болью и головокружением.

В двух или трех местах мы встречали развалившиеся шалаши, временные жилища вуоусирау. Я был рад, когда через два часа ходьбы мне сказали, что мы на вершине хребта и что теперь будем спускаться. В этом месте находились два повалившихся шалаша. Пока мы отдыхали, а спутники мои курили, я собрал при помощи двух переводчиков, радьи Айдумы и Сангиля, следующие сведения. В горах далее Камака-Валлар жителей нет; люди вуоусирау в своих дальних экскурсиях в горы следов людей никогда не встречали, и по всему этому берегу единственно на горе Ламансиери и в горах Камака живут люди, из коих первых называют «майраси», а вторых «вуоусирау».

На другой вопрос: «Знают ли, откуда они пришли, из какой береговой местности переселились?» – было отвечено, что вуоусирау всегда жили в горах, что язык их отличен от диалекта майраси, но что береговые папуасы думают, что они и майраси – одни и те же люди, но живут в разных местах. Во всяком случае, если они физически и не отличаются от майраси, то живут отдельно весьма долго, так как у них выработался особый диалект.

Мы спустились в болото. Здесь все эти ночи шел дождь, почему тропинки были скользки и мокры. Затем поднялись к покинутой плантации, где солнце меня крайне утомило. Плантация была обширной, на ней стояло несколько толстых пней, срубленных метра на 3–4 от земли, для чего дерево, которое желают срубить таким образом, окружается подмостками. Такой способ рубки деревьев, цель которой – главным образом уничтожение тени, совершенно рационален, так как построить подмостки – труд очень небольшой сравнительно с трудом рубки дерева на несколько метров ниже, что потребовало бы втрое больше работы.

Направление, которому мы следовали, было ост и ост-норд-ост. За плантацией находились еще два длинных шалаша на сваях, напоминавшие мне шалаши негритосов на о. Люсоне. Сваи состояли из трех связанных тонких кольев, что доказывает опять стремление к более легкой работе и сметливости.

Пошел дождь. Тропинка стала круче и хуже. Пришлось идти, однако, целых три часа под сильным дождем, часто скользя и спотыкаясь. К закату солнца пришел к двум хижинам очень усталый, с натертыми пузырями на ногах от новых промоченных башмаков и очень голодный. Меня ожидал сюрприз: Давид забыл захватить кофе и сахар, на которые в продолжение последних трех часов я очень рассчитывал. Надо было довольствоваться вареным рисом и сушеной говядиной.

23 марта. Проспав сносно ночь в хижине и за неимением кофе выпив немного безвкусного рисового отвара, я собрал принадлежности для рисования и отправился к озеру, которое находится в пяти минутах ходьбы от хижины. Мы пришли к песчаному берегу, покрытому стволами сухих деревьев, из которых многие еще стояли на берегу, другие же торчали или лежали в воде. Далее от берега из воды виднелись одни верхушки деревьев.

Озеро было не широко, но очень длинно. Близ берега находились два островка. Противолежащие горы на ост и норд-ост тянулись длинными однообразными хребтами. Вокруг островка виднелась полоса сухих деревьев, отчасти на берегу, отчасти в воде. Обоих концов озера на юг и на север, несмотря на то что вид был обширный, нельзя было видеть: они были закрыты выдающимися мысками. Сделав эскиз озера с берега, я выехал в сопровождении радьи Айдумы и двух папуасов в пироге на середину озера. Здесь вид был иной, гораздо более живописный. Высокие горы с красивыми контурами замыкали озеро, которое имело неправильную форму; много мысков и островков разнообразили его. Длина его была раза в три более ширины. Я полагаю, что в быстрой, легкой пироге можно бы переехать его в длину с севера на юг часа в два, обойти кругом (предполагая существование хорошей дороги) часов в восемь – десять. При настоящем положении тропинок туземцы сомневались, чтобы возможно было это сделать даже и в три дня.

Кроме гор на запад, которые мы вчера перешли, нашлось одно более низкое место на юго-запад, между высокой горой Арора и другой. Сделав еще два рисунка, я был обрадован приобретением трех экземпляров одной рыбки, которая водится в озере. Есть еще другая, но ее можно ловить только с помощью крюка, так как она живет в глубине.

На возвратном пути я осмотрел отвесные белые скалы, на которых виднелись две параллельные линии, одна над другой; нижняя отстояла приблизительно на 150 см, другая – на 3 м от постоянного уровня озера. На камнях, стволах и ветвях стоящих в воде деревьев я собрал несколько экземпляров губки. Эта находка навела меня на мысль, что оз. Камака-Валлар было некогда заливом или же находилось каким-нибудь образом в связи с морем. Собранные раковины, принадлежащие моллюскам, еще и теперь живущим в озере, делают это предположение довольно вероятным. На мои вопросы о сухих деревьях в воде и по берегу туземцы сказали, что вода озера была некогда высока и все эти деревья погибли, будучи совсем или отчасти покрыты водой, и что теперь вода в озере понизилась. Но когда вода была высока и когда понизилась, я не мог добиться. Определив с помощью аппарата Реньо высоту уровня озера, я вернулся к хижине и занялся рисованием ее и людей.

Хижина, хотя и была построена на сваях, была низкой и имела очень плоскую крышу. Стены состояли из планок, связанных ротангом; они были не выше 1 м, так что только более малорослые туземцы могли в ней стоять, и то только посередине, под коньком. Мне же и это оказалось невозможным. Оба фронтона были открыты. Пол сделан из планок так называемого «пинанг утан» (дикая арековая пальма). Под одной крышей были собственно два отделения хижины, между которыми находился проход. Каждое из этих отделений в свою очередь состояло из двух каморок. С обеих боковых сторон под продолжением крыши находились платформы для сиденья или спанья. Двери были очень малы: в них можно было только пролезть с большим трудом и совсем съежившись. Не только стоять, но и сидеть с поднятой головой нельзя было в каморках. Так как перегородки между ними были низкие, то можно было, стоя на коленях, видеть все, что происходило в других отделениях хижины. Двери открывались в разные стороны. Было также заметно стремление к украшениям: концы выдающихся брусьев были вырезаны наподобие головы крокодила, который, по словам туземцев, водится в большом количестве в озере. Несколько прямолинейных орнаментов, вырезанных и разрисованных углем, красовались на некоторых стенах.

Я нарисовал портрет начальника вуоусирау, так называемого «капитана», и одного из его людей (самого красивого и высокого), а также портреты двух женщин – жены и дочери капитана; первая была очень мала ростом и брахикефальна, вторая, лет четырнадцати-пятнадцати, но почти что развившаяся женщина, имела очень недурненькую для папуаски рожицу. Смерив рост и обхват многих вуоусирау, верхние конечности которых оказались весьма длинными, я захотел убедиться, насколько диалект вуоусирау отличается от остальных диалектов этого берега. Я стал записывать слова. Чтобы сделать это вернее, я несколько раз перед записыванием произносил узнанные слова громко. Мое произношение много раз возбуждало общий смех туземцев, и я сам чувствовал, что никак не могу выговорить некоторые слова. По собранным сведениям оказалось, что число всех вуоусирау не превышает 35–40 человек, включая мужчин, женщин и детей.

Мне хотелось добиться того, чего я не мог узнать утром, именно – сколько лет тому назад вода озера была высокая и когда она понизилась. Я придумал для этого следующее средство: указывая на нескольких детей, я спросил, видели ли эти дети высокую воду. Оказалось, что нет, что они родились гораздо позже. Я перешел к другим – подросткам, – также нет. Я указал на дочь капитана, которую звали Саси. На этот раз вопрос удался: отец ответил, что именно немного времени перед тем, как Саси родилась, вода озера вдруг понизилась. Смотря на эту девочку, у которой имелись маленькие конические груди и худощавый зад которой и ноги свидетельствовали еще о ее неполном развитии, ей нельзя было дать более четырнадцати лет. Итак, оказывается, что приблизительно лет 14 тому назад вода Камака-Валлар понизилась; с тех пор, по единогласному отзыву всех туземцев, вода держалась на том же уровне. Оставались, однако, еще и другие вопросы. Я снова стал допрашивать людей, помнят ли они, когда вода повысилась до того уровня, на котором находилась 14 лет тому назад. Оказалось, что никто не видал и никто не помнит рассказов старых людей о повышении воды. Самому старшему из окружавших меня вуоусирау было лет 45. Выходит, следовательно, что вода повысилась до 1825 г.

Однако есть полнейшее доказательство тому, что вода озера находилась когда-то на гораздо более низком уровне, чем в настоящее время, метров, может быть, на 40 или еще ниже, так как одни верхушки больших деревьев виднеются во многих местах вдоль берега; чтобы вырасти до того объема, которого достигли ныне стоящие в воде деревья, требуется не один десяток лет. Итак, в середине прошлого столетия вода оз. Камака-Валлар была на гораздо более низком уровне. Озеро было гораздо меньше настоящего, и берега его, находящиеся теперь под водой, были покрыты растительностью.

Часа в три пополудни я был вынужден отправиться назад к урумбаю, так как ни у меня, ни у моих спутников, ни даже у вуоусирау не было еды. Мои люди, полагаясь на гостеприимство последних, захватили с собою очень мало провизии, а у них почти что ничего не оказалось. Проехав в пироге вдоль берега озера три четверти часа, мы очутились около плантации, где проходили вчера. Это обстоятельство значительно сократило путь; к тому же сходить с горы было легче, чем взбираться на нее.

Вуоусирау затянули песню, воткнули себе в волосы, за пояс и за браслеты на руках и на ногах разноцветные листья, и мы спустились в Арику, где нас ожидали урумбай и пироги. В тот же вечер я отправился на старую стоянку к о. Койра в сопровождении девяти пирог. Вид этой процессии был характерный: все наперерыв хотели обогнать друг друга, оставляя, однако ж, урумбай всегда впереди. На каждой пироге народу было много, женщины, дети, все пели и кричали, стараясь перекричать друг друга. На трех пирогах, не закрытых крышей и где были только мужчины, одним из них был исполнен воинственный танец. Стоя на платформе, он то прыгал, размахивая руками, то пел, причем крик его переходил в визг; иногда он сильно рубил воздух своим парангом или, схватив лук, пускал в воздух высоко стрелы; иногда, набрав горсть песку из ящика, служившего очагом, искусно бросал песок вверх.

На окружающих горах собирались черные тучи, и грозил дождь, почему многие туземцы занялись «заговариванием грозы», причем они обращались лицом к туче, постоянно грозя ей пальцем или тем, что находилось у них в руке, и что-то усердно бормотали. Это очень напомнило мне подобный же прием у жителей берега Маклая. Даже и мои матросы-серамцы делали что-то подобное.

Вечером, отдохнув немного от прогулки, я был на берегу и видел танцы туземцев, при которых мужчинам приходится играть главную роль. Женщины двигаются медленно, делая маленькие шаги и выдвигая зад, которым они вертят из стороны в сторону; так как туловище при этом наклонено вперед, то груди при этом болтаются. Последнее, вероятно, утомительно, почему время от времени женщины подпирают свои груди ладонями, но все же продолжают вертеться. При пляске мужчин также главным образом движется средняя часть туловища, колени остаются согнутыми, руки заняты ударами в тифу, которыми они аккомпанируют танцу. Движения постоянно усиливаются, и под конец темп делается совсем неистовым и затем вдруг прерывается. Женщины плясали в центре, мужчины – кругом их, двигаясь один за другим все быстрее и быстрее. Эта пляска напоминала мне танцы алифуру, минагаси и негритосов Лимай (на о. Люсоне).

Дождь заставил меня вернуться на урумбай довольно рано, но он не помешал туземцам плясать. Гам продолжался далеко за полночь.

24 марта. Ветер был неблагоприятный весь день, так что к вечеру мы добрались только до Вайкалы, на северном берегу о. Айдумы. У самого берега стояла хижина, или, вернее, развалины ее. По здешнему обычаю, после смерти хозяина хижина его покидается; жить в ней считается не безопасным. Хижина оставалась уже много лет необитаемой; крыша ее была, как решето; столбы едва держались, а пол провалился бы при первом шаге. Мои матросы, несмотря на папуасское «помали», воспользовались старым канатом, который нашли в хижине, и несколькими досками.

25 марта. За группой о-вов Каю-Мера находится большой залив, который тянется сперва с севера на юг, а затем с запада на восток. О-ва Айдума, Драмай, Каю-Мера и окружающие их горы пустынны. На северо-западе видна довольно узкая долина, которая ведет, вероятно, к оз. Камака-Валлар. До озера недалеко, почему, как мне сказали, многие из жителей Каю-Меры находятся в родстве с вуоусирау. Мы искали жителей, стреляли холостыми зарядами (условный зов серамских гостей), старались открыть дымок или пирогу – напрасно: везде безлюдье. Деревня Каю-Мера была сожжена.

26 марта. Около двух часов пополудни мы пришли к восточному песчаному берегу маленького о. Лакахии, который бывает населен только временно, когда, напр., торговое прау бросает поблизости якорь. Мои люди отправились за водой на южный берег, где находится, как говорят, небольшой резервуар дождевой воды, вкус которой оказался весьма солоноватый. На песчаном берегу разбросаны кусочки каменного угля, нахождение которого здесь известно уже давно и в последний раз было констатировано экспедицией парохода «Этна».

Обогнув мыс Тандьон-Бай (Cap Baudin), можно было заметить, что характер местности здесь меняется. Горы поворачивают круто на восток, следуя левому берегу зал. Кируру: правый берег совершенно низменный, за исключением двух высоких островов – Бавия и Мой. Вдали тянется высокий горный кряж; с южного, низменного берега поднимается еще тоже довольно высокий Тандьон-Буру.

Набрав воды, мы направились вдоль низменного южного берега, и, пройдя зал. Терера и островок Ния, пришли к входу в зал. Кируру. Берег был болотистый и покрыт мангровыми деревьями. Людей мы заметили только около мыса Ваймата. В ответ на наш выстрел показался высокий столб дыма. Когда мы подошли ближе, туземцы бегали по берегу, махали снятой одеждой и бросали вверх песок, что издали казалось маленькими облаками дыма. Часа два люди мои перекрикивались с папуасами, но, несмотря на наш зов, туземцы не решались приблизиться и, хотя у них были пироги, они обращались в бегство, как только урумбай двигался в их сторону. Имена «Оран-Серам», «Гесир» не помогали. Я вздумал испытать, не сможет ли вид белого человека привлечь их: я вышел из каюты, приказал людям замолчать и сказал по-малайски, что, если они подойдут, я дам им табаку. К моему удивлению, это удалось. Сперва они приблизились немного, но потом, собравшись с духом, подошли ближе, а затем и к самому борту; но решились взойти на палубу только после того, как я поднял занавесь моей каюты и они убедились, что там нет спрятанных вооруженных людей, которые могли бы убить их или увезти в неволю. Удостоверившись в своей безопасности, они с криком влезли на урумбай, стали обнимать всех, громко говорить, смеяться, но все-таки по временам боязливо озирались кругом. Я мог, однако, заметить, что эта веселость была одной маской. Такое недоверие неудивительно. Сколько раз этих людей грабили, избивали, уводили в рабство. Один тидорский принц, Амир, несколько лет тому назад увез, как говорят, много сотен людей отсюда; в январе этого года люди Камрау убили и ранили людей Каю-Мера, а женщин и детей увели с собою. Неудивительно, что каждый чужой кажется им неприятелем. Они также старались в свою очередь отплатить без разбора всем, кто легкомысленно попадался им в руки. Именно эта местность, берег около Лакахии, имеет дурную репутацию. Здесь были убиты матросы капитана Кольфа, много людей Серама и др.