Текст книги "Achtung “WHISKAS”! Все кошки умрут, а мы спятим"

Потом открыл холодильник и достал водку. Мой взгляд задержался на рукотворной открытке, прилепленной к стенке холодильника магнитом в форме маленькой лягушки. На открытке, представлявшей собой обычный лист ученической тетрадки, неумелой детской рукой был нарисован серый кот. Он топорщил в разные стороны свои роскошные усы и вздымал трубой пушистый хвост. По всему периметру листа были нарисованы сердечки, составлявшие на ней своеобразный алый кант. Также там была надпись:

СТИПАНУ ОТ ПОЛИНЫ

САМАМУ ЛЮБИМАМУ КАТУ НА СВЕТЕ

НЕТ КАТА ЛЮБИМЕЙ

ПОЛИНА

Эту открытку нарисовала и подарила Степе Поля на последний его день рождения в феврале, и с тех пор она красуется здесь.

Я вспомнил, что Поля, когда звонила нам из своего дома, обязательно спрашивала про Степу, просила позвать его к телефону. После этого мы подносили трубку к уху Степана, и он слышал, как Поля говорила ему всякие ласковые слова и признавалась ему в любви. Потом она спрашивала Лору – слышит ли ее Степан и почему не отвечает? И тогда Лора начинала мяукать в трубку – вроде это сам Степа так делает, хотя коту, на самом деле, все эти ласковые воркования Поли были до фени. Но Поля этого не знала, все принимала за чистую монету и была без ума от счастья.

Бывали и такие случаи, когда Лора гостила у сына, и они оттуда вместе с Полей звонили мне и просили, чтобы Степа поговорил с Полей. Но мне, как правило, некогда было заниматься пустяками, и я как-то раз придумал откоряку, будто Степа ушел учиться в школу. Полю эта новость привела в сумасшедший восторг, и она страшно заинтересовалась подробностями этого дела. Она расспрашивала, в чем Степа пошел в школу, в какой обуви, шапочке, взял ли сумочку с учебниками, ручками и тетрадками. А когда на следующий день она вместе с Лорой собралась к нам домой, то прежде попросила Лору зайти с ней в школу и навестить там ученика Степу. Лора ей сказала, что занятия в их классе кончились, и Степан сидит уже дома. А на следующий день Поля, несмело поглаживая сердитого Степана всего лишь двумя пальчиками, спросила меня:

– Дед, а почему Степа в школу не торопится? Пора уже, а то опоздает!

– Не будет он, Поленька, больше ходить в школу, выгнали его за неуспеваемость.

У Поли сам собой открылся рот, и она вытаращила на меня изумленные глаза – она никак не могла взять в толк, почему такого умного кота могли взять да вот так просто выгнать из школы…

От этих воспоминаний защипало в глазах. Я налил себе полстакана водки и помянул Степу. Случайно мой взгляд остановился на кухонных часах, они показывали 12–43. Видимо, остановились, потому что времени должно было быть гораздо больше, что и подтвердили мои наручные часы – шел третий час. И тут я вспомнил, что именно в это время умер позавчера наш мальчик и сопоставил с тем временем, когда хоронил Степу сегодня. Оно тоже совпадало, хотя тогда я и не смотрел на часы. Позавчера в 12–43 отлетела от тела Степина душа, а сегодня, в тот же самый час, она направилась в Рай.

Если сопоставить все события сегодняшнего дня, то просто мистика какая-то получалась!

Я забыл и еще забуду многих людей – с кем играл, с кем учился, с кем работал, в кого влюблялся. Но Степа в моей памяти останется навсегда! Он еще долго будет жить в наших с Лорой снах. И даже после нашей смерти Степа будет там оставаться вместе с нами всегда…

В этот день я серьезно напился. Но вечером меня разбудили жалобные гудки телефона, это звонила Поля. Она спросила:

– Дед, а правда, баба говорит, будто Степа собрал чемоданы и отправился в кругосветное путешествие?

– Правда, Поленька, правда, – попытался как можно веселее и беззаботнее ответить я и почувствовал, как мое сердце, словно мохнатой паучьей лапкой, сжимает спазма, отчего даже ритм дыхания изменился и стал частым и угнетенным.

– А за ним такси приехало?

– Да, увезло Степу в аэропорт, там он на самолет сел, долетел до океана, а теперь, наверное, плывет уже на корабле.

– А когда он назад вернется?

– Не скоро, Поленька, ему надо посетить много разных, хороших стран.

– А там растут пальмы?

– Да, там растут пальмы, там много цветов, много других котов и там есть теплое море, где Степа будет ловить рыбу.

– А почему он со мной не попрощался?

– У него не было времени, но он оставил тебе записку на своей фотокарточке, – нашелся, что ответить я и подумал, что надо, на самом деле, найти подходящее фото Степы и написать на обороте что-нибудь хорошее для Поли, вроде как от него самого. Пусть порадуется.

– Дед, а ты мне вышли эту фотографию на компьютер, я хочу посмотреть. Власик из школы придет и откроет почту.

– Хорошо, малышка, сейчас сделаю.

– Ты плачешь, дед?

Я и не заметил, что, действительно, по моему лицу текут слезы.

– Нет, Поленька, вовсе нет, дорогая, это я лук на кухне резал, вот и вышибло слезу.

После разговора с внучкой я вспомнил наказ Лоры и пошел поливать цветы. Когда я оказался у Степиной бегонии, то был неприятно поражен: ветви ее подвяли и безжизненно свисали с вазона, касаясь пола, листочки на них поблекли и скрутились в стручки. Я полил цветок и подставил под вазон проволочный обруч, на который заботливо уложил умирающие стебельки. Потом достал наш семейный альбом и стал выбирать фотографии Степы. К сожалению, их было немного, но они были. Я выбрал одну из них, отсканировал и выслал по электронной почте на адрес сына. Текст придумаю позже и напишу на обороте снимка, и к следующему приезду к нам Поли все будет готово. А сегодня мне больно, очень больно, я не могу.

Когда-то сын, подарил нам с Лорой радость в виде пушистого, живого серого комочка, подарил нам эту новую жизнь, но, по сути, не ведая того сам, подарил замену самому себе. Но, скорее всего, этот подарок сделал нам вовсе не он, а его руками сам Господь Бог. А “Whiskas” – отнял.

Так будь же ты проклят “Whiskas” – кошачья смерть!

13 декабря. Потерялся мальчик

Утром меня разбудили настойчивые телефонные трели – это трезвонили сразу оба телефона – и домашний и сотовый. С обоих звонила Лора.

– Ты все еще пьешь? – укоризненно, но без сердитости и злобы вопросила она. – Минут десять, как пытаюсь тебе дозвониться.

– Уже кончил, – отозвался я больным и слабым, с похмелья, голосом.

– Когда?

– Да вот прямо сейчас, прямо с этой минуты.

– Хорошо, хватит водку дуть. Пьянкой горе не залить, все равно когда-то трезветь надо. Помянул Степочку, и ладно. Меня пожалей, у тебя сердце слабое, не дай бог что случится…

– Не беспокойся, дорогая, я же сказал – с выпивкой закончено.

– Вот и ладно.

– Как там Поля?

– Да, можно сказать, все хорошо. Мы вчера в поликлинику с ней ходили, и врач сказала, что все в порядке, но в повязке походить еще придется какое-то время. Потом мы с Полей в парк зашли и, вообще, чуть ли не целый день по городу гуляли.

– А когда домой вернешься?

– Да вот сегодня и вернусь вечером.

– Ладно, целую тебя, малышка.

– И я тебя.

Я выбрался из постели, побрился, умылся, выпил крепкого горячего чая и, вооружившись кувшином с водой, пошел кормить цветочки. К бегонии я подошел в последнюю очередь с зажмуренными глазами. Но предчувствие меня не обмануло. Когда я открыл глаза, то увидел иссохшие желтые стебли и такие же листочки, скрученные так, словно их сожгло в пустыне солнце. Бегония была мертва!

У меня, наверное, кончился запас слез, и я просто захрипел – спазмы, сдавившие мне горло, не давали мне дико взреветь, словно внезапно подстреленному зверю…

Эта еще одна смерть хоть и ударила больно, но не так, как Степина, и она не могла добить меня окончательно, если уж я сумел пережить первую. Однако я не смог удержаться, чтобы залпом не проглотить полстакана водки, хотя и не собирался пить сегодня вообще. Потом перекурил, немного притупив боль в обнажившихся вновь нервах, и стал решительно собираться из квартиры вон.

Мне захотелось окончательно разогнать похмельный синдром и, заодно, и горестные мысли и воспоминания о, по прежнему чудившемуся мне повсюду, Степе. Ведь, сидя дома и глядя на любимые им места, я то и дело забрасывал в прошлое крепкую лесу с крючком, чтобы выудить оттуда образ моего мальчика, наши с ним игры, обнималки, целовалки. Но, увы, наживкой этим сладостным воспоминаниям служило мое собственное сердце. На другую моя память не клевала, а сердце могло и не выдержать…

Я долго рылся в кладовке, разыскивая свои старые, запылившиеся лыжные ботинки, затем разобрал на лоджии завалы скоплявшегося там годами хлама и достал сами лыжи, на которых не ходил вот уже лет десять. Экипировавшись в лыжный костюм, который за эти прошедшие годы стал мне несколько тесноват, вышел из дома.

На улице шел снег. Белый и пушистый, подравнивавший всю землю, с ее грязноватыми тропками и торными дорожками, в один цвет наивной чистоты. И самому тоже хотелось очиститься и быть белым и пушистым. Но человеку это невозможно, душа – у кого больше, у кого меньше – уже припачкана, и никаким снегом ее уже не прикроешь. Поэтому и ходят люди по улице, как черные галочки по чистому листу бумаги, оставляя за собой пунктиры грязных следов, обременяющих планету своих жизней. Много все-таки нас, человеков, на Земле расплодилось. Скоро, совсем скоро, планета не выдержит нашего насилия над ней и жестоко ответит. Время близко. И останутся одни птицы и звери. И коты там будут главными…

На автобусной остановке, на фонарном столбе, я увидел наклеенное объявление. Позже, в этот же день, я повстречал уйму точно таких же объявлений, развешанных и чуть ли не по всему городу. Там было написано:

ВЫ НЕ ВИДЕЛИ СТЕПУ?

ПОТЕРЯЛСЯ МАЛЬЧИК

А ниже под этой надписью была помещена фотография, которую я выслал позавчера Поле. На ней был Степа на руках у Лоры, которая имела вид счастливой матери. Степина голова покоилась на Лориных плечах и была повернута к читающему, а серые, с серебряным отливом, мощные лапы, спускались на Лорину спину. Взгляд изумрудных глаз нашего мальчика, казалось, проникал со снимка вам прямо в душу, словно задавая тот же вопрос, что и обозначенный в самом начале объявления.

Под фотографией был помещен номер личного сотового телефона Лоры…

Эпилог. Возвращение Степы

Прошел год.

Новый декабрь вернулся озверелым морозом, напролом пролазивший в дом в мельчайшие щели, и ледяной стужей, изрезавший окна фантастическим лунным орнаментом. Как назло, что-то случилось с отоплением, и в квартире стоял арктический холод.

Дело шло к полуночи, но в стылую постель ложиться не хотелось, и мы с Лорой коротали время в моем кабинете, в центре которого поставили калорифер, не позволявший нам окоченеть окончательно. Лора забралась в кресло с ногами и закуталась в, верблюжьей шерсти, красный плед, выпростав из-под него руки с какой-то в них книжкой. Сам я, словно луковица, в нескольких натянутых на себя свитерах, сидел за компьютером и делал вид, что что-то там читаю, хотя на самом деле я рассматривал фотографии Степы – завтра, то есть, по сути, через несколько минут, исполнится ровно год, как он ушел из нашей жизни навсегда. Но Лоре я напоминать о нашем малыше не хотел, чтобы не травить ей лишний раз душу.

Бормотала радиоточка, потом проиграл гимн, возвещавший о наступлении новых суток, и в квартире воцарилась одичалая, хрустальная тишина. Вдруг жена сказала настороженно:

– Коля, послушай, мне кажется, кто-то скребется в дверь…

Я оторвался от монитора, обернулся к порогу и прислушался. Да, действительно, Лора не ошиблась, через короткие промежутки времени от двери исходили некие звуки, будто с той стороны кто-то детской рукой чиркал по ней каким-то скребком.

– Пойду, гляну, в чем дело, – неохотно оторвался я от компьютера.

Я открыл дверь и у порога увидел… Степана! И это не был просто похожий на него кот, это был именно он! Из миллиона подобных ему котов я бы непременно его узнал точно так же, как из миллиона детей одного возраста я узнал бы своего ребенка. Причем выглядел Степа не таким тощалым страдальцем, с каким мы простились прошлой зимой, а упитанным и гладким, коим был в свои лучшие годы. В студеном коридоре от него исходил легкий парок, он смотрел на меня снизу вверх, и в его глазах был немой укор: «Ты что, не узнаешь меня, папка, или ты мне не рад?».

Я протер веки, но Степа никуда не исчез, все так же настороженно в упор глядя на меня. У меня часто забилось сердце, словно дикая птица, внезапно накрытая черным покрывалом, и кровь прилила к вискам. Я нагнулся и протянул к своему мальчику дрожащие от волнения руки. Степа вытянул мне навстречу головку, с зажмуренными в неге глазами, но вдруг как-то прогнулся под моими ладонями и медленно ушел в пол.

Потрясенный, я оставался стоять на месте, тупо глядя себе под ноги, где мгновение назад Степа млел от счастья нашей с ним встречи после годовалой смертной разлуки.

– Кто там, Коля? – окликнула меня за спиной Лора.

Некоторое время я молча и недвижно стоял у порога, чтобы справиться с наплывом охвативших меня противоречивых чувств нежданной радости и жестокого разочарования. Наконец, я захлопнул дверь и вернулся в кабинет, напряженно размышляя над тем, что мне сказать жене. Говорить о привидевшимся я не хотел, чтобы не рвать ей сердце и пробормотал какую-то чепуху. И тут я увидел, как Лора медленно сползла с кресла, оставив на нем плед, опустилась на колени и стала гладить перед собой воздух. Потом подняла ко мне сияющее лицо с глазами полными влаги.

– Коля, наш Степочка вернулся! – прошептала она с ангельской интонацией и засмеялась еле слышно и мягко.

Потом как-то неловко повалилась на бок, прижимая что-то невидимое к груди, глаза ее закрылись, выпростав из-под век кристаллики двух невинных слезинок, ресницы затрепетали, она глубоко вздохнула и тихо успокоилась.

И в этот миг ночь озарилась ослепительным светом, словно от вспышки молнии, и оконное стекло звонко лопнуло – это срикошетила о него и тут же взмыла в небо новая, только что родившаяся, звезда…