Текст книги "Ядовитый ринг"

ГЛАВА IV
СЕКЦИЯ БОКСА

К шести вечера я, весьма нерешительной походкой, будто отправился не на спортивную тренировку, а впервые проводить дрессуру в вольер с тиграми, подошел к спортзалу нашего клуба. Там заканчивались занятия борцов, и у открытой двери зала собирались парни из секции бокса, уже переодетые в раздевалке, кто-то – пообеспеченнее – в спортивное трико и чешки, а кто-то и просто в кедах и домашних трусах и майках. Они ждали, когда освободят помещение борцы и наступит их очередь занять зал.

Чуть в стороне и дальше от этой оживленно беседующей кучки, прислонившись спиной к стене, стоял высоченный здоровенный парень лет тридцати, казавшийся мне по моему малолетству уже мужиком, черный, как грач, с красивым лицом, производившим мужественное впечатление из-за вбитых в скулы щек. Он был в трениках и синей спортивной майке, на которой белыми буквами красовалась надпись – РСФСР, и поверх нее был вышит одноименный герб. В руках, с мощными, играющими мускулами предплечий, он перекатывал теннисные мячи. С ним о чем-то разговаривал Вовка, который почтительно смотрел на него снизу вверх и постоянно оглядывался. Заприметив меня, Вовка призывно замахал рукой. Я подошел.

– Вот, знакомься, – сказал Вовка, – это Дмитрий Олегович, наш клубный тренер по боксу. А это Коля Север, я вам про него сейчас только что говорил, Дмитрий Олегович, – подтолкнул он меня к тренеру. – Вы не смотрите, Коля хоть и щупловат малость, но к боксу куда как способный.

Дмитрий Олегович вблизи мне показался огромным, как утес, хотя ростом был лишь на несколько сантиметров выше меня. Может, это так мне казалось не только из-за его накаченности, но и потому, что впервые за последние пару лет я смотрел на человека не сверху вниз, а наоборот. Тренер мельком глянул на меня блуждающим, отчужденным взглядом и сказал, явно нехотя:

– Посмотрим. Отойди-ка метров на пять, гляну на тебя издалека…

Я отошел вглубь коридора и повернулся. В этот момент прямо мне в лоб со свистом полетел теннисный мяч, резко брошенный Злобиным. От неожиданности я едва успел увернуться – при такой скорости полета мячик запросто мог оставить синяк на моей голове. Но не успел я опомниться, как следом полетел следующий мячик, сопровождаемый возгласом: «Лови!». Я едва успел выбросить руку, чтобы схватить мяч, посланный правее меня, как тут же, с левой стороны, просвистел третий мячик, сопровождаемый все тем же выкриком. На сей раз я поймать его не смог – не успел сжать пальцы, и мячик отлетел в сторону от моей ладошки. Больше мячей у Злобина не было. Он стоял и смотрел на меня озадаченно, будто я внезапно вырос тут прямо из-под земли. Похлопав глазами, он бросил мне:

– Собери-ка мячи да давай иди переодеваться.

– Как, сразу сейчас? Так я ж без формы, – растерялся я, – и кед у меня с собой нет.

– Ничего, у нас половина пацанов без формы, – возразил Злобин и посмотрел на мои ноги. – Какой размер?

– Сорок четвертый…

– Свои боксерки дам, правда, они на размер больше, но ничего – на разок сойдут. Не эти, – он кивнул на свои ступни, – другие – боевые, они у меня в тренерской лежат.

– Так что, берете Кольку? – радостно вопросил Вовка.

– Посмотрим… – уже с определенным интересом, пошевеливая черными бровями и оглядывая меня с головы до ног, отозвался Дмитрий Олегович. – Найди ему в раздевалке свободную кабинку, – добавил он для Вовки.

Мы с Вовкой собрали мячи, отдали Злобину, после чего Вовка схватил меня за руку и потащил в раздевалку.

– Видал!? – горячечно шептал он. – Сразу тренироваться определил, не сказал, мол, приходи завтра. И чешки свои личные боевые тебе дает, это, значит, что ты ему шибко понравился! И, правда – реакция у тебя – охренеть можно! Я и не знал. Я про мячики говорю. Ну, ты даешь!

Вовка нашел мне пустую кабинку и смылся. Пока я переодевался, он успел вернуться с настоящими боксерскими чешками.

– Я тебя подожду, посмотрю, как первая тренировка пройдет, – напутственно сказал Вовка, подталкивая меня в спортзал.

Там уже ребята ставили ринг, крепя его к полу специальными цепями с крюками на конце, подвешивали боксерские мешки и груши. Переминаясь с ноги на ногу у входа, я огляделся. В секции было около тридцати мальчишек, в основном, возрастом лет по шестнадцать – восемнадцать. Были тут уже и накаченные ребята, видать, не первый год в боксе, а были и не очень – наверное, новички. Но такого, как я, чтоб совсем без мускулов, словно после годичной лежке в коме, я не увидел никого.

А вот ростом с себя одного парня я заметил, потом я узнал, что он был полутяж, имел первый юношеский разряд, был чемпионом города, и звали его Ерофеем Шмаковым. Нельзя сказать, что он выглядел таким уж и качком, но был широкоплеч и хоть и сух, но с рельефной, четко очерченной мускулатурой. Общее впечатление портила только непомерно маленькая, стриженая наголо голова, почти без шеи, кажущаяся, на фоне могучих плеч, металлическим шаром на спинке железной кровати. И еще лицо у него было невероятно детским – и по форме и по выражению – припухлое, с круглыми, невероятной голубизны, невинными глазками и маленьким носиком, из которого торчали наружу ноздри. Кажется, что лицо Шмакова так осталось с шести или семи лет таким само по себе, а тело выросло, стало взрослым. В соответствие с этим была у него и кликуха – Головка. И, если все остальные мало обращали на меня внимания, то он смотрел на меня с неподдельным интересом, видимо, прикидывая во мне будущего спарринг-партнера или, даже, соперника.

Неужели я когда-либо сподоблюсь этого?

Между тем ринг установили, и Дмитрий Олегович попросил меня взвешаться на напольных весах. Потом построил ребят вдоль стены. Он представил меня, как нового члена секции и сказал, что, как обычно, новичка сначала надо испытать, так сказать, на профпригодность. Он поманил пальцем одного паренька, чуть постарше меня и довольно крепенького, хотя и пониже меня чуть ли не на целую голову, и послал его вместе со мной на ринг. Как оказалось впоследствии, парня этого звали Генкой, он занимался тут уже около года и имел второй юношеский разряд. А выставил его тренер против меня еще и по причине нашей одинаковой с ним весовой категории – насколько я помню, это был первый полусредний вес.

Кто-то намотал мне на руки бинты и надел перчатки, и тренер, одновременно выполнявший роль судьи, свел нас к середине ринга и, не объясняя никаких правил, дал команду: «Бокс». И я ввязался в это мероприятие, словно вороненок, вытолкнутый из гнезда своими родителями в первый свой в жизни полет.

Бой, если то, что происходило на ринге, можно было бы так назвать, продолжался два раунда по две минуты. По сути, никакого боя и не было. Я, громыхая костями тела, плохо скрепленных жиденькими сухожилиями и зачатками мышц, просто уворачивался от ударов противника, закрывался перчатками, как мог, пятился назад или неуклюже прыгал из стороны в сторону. Так по голове за весь бой этот Генка попасть мне толком и не смог, разве что несколько смазанных ударов прошло, а я даже и не пытался сам нанести что-то в ответ. Короче отбегался. После «боя» Дмитрий Олегович спросил меня недовольно:

– А что ж ты ни разу его не ударил?

– Не умею, – уклончиво ответил я, хотя истинной причиной было то, о чем я уже говорил тебе, милый читатель, ранее – я попросту не смел ударить человека в лицо.

Злобин, вскинув дугой черные брови, почесал затылок:

– М-да… Ничего, научим…

Началась тренировка. Построили всех по росту. Сначала минут двадцать мы просто бегали по кругу. Меня поставили вторым после Головки – значит, он все-таки был выше меня – но по ходу забега я оказался в хвосте строя: не хватало дыхания держать темп. А потом и вовсе вся команда раза три или четыре обходила меня. После забега я опустился на пол около стены, хватая широко открытым ртом воздух и надеясь на пятиминутную передышку. Но не тут-то было: нас всех заставили вприсядку делать новые круги по залу. Я не смог так пройти и полкруга – ноги налились гудящим свинцом, и пацаны по-прежнему обгоняли меня, а я из последних сил заканчивал это упражнение, передвигаясь едва ли не на карачках и обливаясь горячим потом.

Потом тренер выдал нам новое упражнение – надо было боксерскими прыжками перемещаться по периметру зала с одновременным ритмичным ударами прямыми левой и правой в воображаемого противника. Я уже толком не помнил, как выполнял это задание: у меня звездилось в глазах, мутилось в голове, не слушались ни руки, ни ноги, панически не хватало воздуха в легких. И я уже перемещался не по кругу, а словно пьяный – беспорядочно мотылялся по залу во всех направлениях, тыча кулаками в туманный воздух, пока не свалился совершенно обессиленный.

На сей раз, тренер дал мне небольшую передышку. Пока я приходил в себя, сидя у стены на полу и уткнув голову в колени, пацаны, пробегая мимо, подшучивали надо мной, но беззлобно, даже сочувственно, а кое-кто мимоходом ободряюще похлопывал меня по плечам или спине. Я чуть не расплакался от выпиравшей из меня немой благодарности – в своей слабости я не оказался одиноким, как вывороченный на обочину дороги булыжник, и меня не доклевывали всей стаей, как обычно, а наоборот – подбадривали. И я сидел тихо, не шевелясь и наслаждаясь этим потоком доброты.

Потом мне дали шангарты – такие тоненькие тренировочные боксерские перчатки, а Дмитрий Олегович надел на руки «лапы» и начал со мной персонально отрабатывать левый прямой. Я должен был бить его левой рукой в подбородок, он подставлял «лапу» правой рукой, чтобы я не зацепил его, и, одновременно, левой лапой наносил мне левый боковой удар, от которого я должен был уклониться либо защититься правой рукой. В какой-то момент я опередил тренера и ударил его точно в подбородок, он не успел защититься, но не показал вида, что рассержен или обижен и продолжал отрабатывать со мной удары, как ни в чем ни бывало.

Затем меня заставили лечь на спину. Злобин взял в руки набитый песком тяжелый кожаный мяч, величиной с баскетбольный. Этот мяч бросали на живот спортсмену сверху с высоты человеческого роста для накачки мышц брюшного пресса и обретения привычки переносить удары в живот, под дыхало и по печени. Я уже видел, как это упражнение отрабатывали другие. Оно длилось обычно минут десять – пятнадцать. Мяч мог быть брошен с определенной силой, если спортсмен уже как-то подготовлен, а мог просто выпадать из рук тренера, бия по животу только своей массой.

В случае со мной Злобин просто выпустил его из рук от уровня груди. Я напряг пресс, но когда мяч упал на живот, мне показалось, что на него свалился не мячик с песком, а ударило пушечное ядро, отбившее мне все внутренности. Я охнул, свернулся калачиком, зажав живот руками, и лишь застонал, с превеликим трудом мужественно сдерживая себя, хотя от пылающей боли мне хотелось вопиять благим матом. На этом сие упражнение со мной сразу же прекратили. Олег Дмитриевич покачал головой и снова дал мне пять минут на восстановление.

Так, через боль, непроизвольно брызгающие слезы, дикое перенапряжение мышц и всего организма, прошла моя первая тренировка. После нее, в промокших насквозь от пота майке и трусах, Олег Дмитриевич пригласил меня к себе в кабинет, где мы поговорили без посторонних.

– Ну, что ж, Коля, задатки у тебя есть. И очень неплохие! Но ты не обольщайся.

Ну, уж куда там! С чего мне было обольщаться? Я чуть не крякнул сегодня на этой тренировке! Не знаю еще, приду ли на следующую? Выдержу ли еще хоть одну? – размышлял я и без приглашения плюхнулся на стул – дрожащие ноги отказывались меня держать.

– Но, чтобы стать мастером и большим чемпионом, надо много работать, Коля. И над техникой, и над дыхалкой, и мышцы подкачать придется, – между тем продолжал неспешно говорить Злобин. Он сидел на краешке стола, легонько постукивая кулаком одной руки о ладонь другой и пытливо глядя мне в глаза. – Кстати, как у тебя с учебой?

– Да так – ни шатко, ни валко… – вяло ответил я, едва слыша тренера – у меня еще шумело в голове, неимоверно болели все мышцы тела, а легкие, казалось, были забиты ватой.

– Этак не пойдет, милый мой. Все менять надо. Всё! Как ты относишься к учебе, к спорту, к любому делу – такой получаешь и ответ от жизни. Я не всем так говорю, я вижу сразу – от кого толк будет, а от кого нет. Учиться теперь будешь только «на отлично». Это приказ! Если, конечно, хочешь заниматься боксом дальше. Проверять дневник я, конечно, не буду, но… – Дмитрий Олегович с особой силой, сопровождаемым звонким шлепком, ударил кулаком о ладонь. – Это первое. Второе: купи себе разборные гантели десятикилограммовые. Дома будешь делать силовую гимнастику по системе Вейдера, мышечную массу качать, у нас здесь силовой подготовкой заниматься некогда, здесь мы успеваем только технические навыки вам дать. Время наше ограничено – сам посуди, всего две тренировки в неделю по два часа. Какая уж тут силовая подготовка? Вот, – он вытащил из ящика стола какие-то газетные вырезки и подал мне. – Начнешь с пяти килограмм веса – там все написано, как делать, как повышать нагрузки. Через полгода себя не узнаешь, будешь как я, а то и поздоровее. Я ведь и сам был когда-то таким же доходягой, вроде тебя. Что, не веришь?

Я и впрямь недоверчиво посмотрел на его улыбающееся, истинно мужское лицо и перевел взгляд на бумажки в своих руках – там были рисунки тренирующегося атлета по позициям упражнений и пояснения к ним.

– Ну, и третье. Поскольку мы решили быть чемпионами, то и тренироваться будем соответственно – не два раза в неделю, а четыре. Будешь еще и во взрослую секцию бокса ходить. Но не сразу! – он уловил мои подпрыгнувшие на него глаза полные ужаса. – Не волнуйся. А через месяц, может, два – как окрепнешь. Для начала тебе надо к обычным нагрузкам привыкнуть. Вон у тебя коленки от слабости трясутся, до дому не дойдешь. Кстати, после тренировки взвешивался?

– Да, потерял пару килограмм, скоро совсем на нуль сойду в вес «мухи», – нашел я в себе силы еще и пошутить.

– Так ты мне ответь, Коля, – согласен ли ты на новую жизнь? Согласен ли трудиться до седьмого пота, работать через «не могу», согласен ли быть Великим Чемпионом, кумиром девчонок и, вообще, человеком, которому удается все, любые дела?

Я воззрился на него недоуменным, ошалелым взглядом. Всерьез ли он так говорит? Да еще девчонок приплел сюда. Я уже знал, что Злобин был когда-то чемпионом Советского Союза среди юношей и среди юниоров, а позже чемпионом России среди взрослых – Вовка мне все рассказал. Этот, великолепно сложенный, красивый, как дьявол, молодой мужчина ослеплял меня сиянием своих спортивных титулов и настоящего мужского совершенства. Казалось, уже и невозможно мужчине быть совершеннее, на него хотелось быть похожим, хотелось ему подрожать, хотелось стать таким, как он. Я молчал, а голова моя, сама собой, кивала ему в знак безусловного согласия.

– Тогда – по рукам! – в руку Злобина моя кисть попала словно в стальные тисы. – С этого дня будешь делать все так, как мы сейчас с тобой договорились. Я буду все это время рядом, – Злобин, вдруг, нахмурился и отвернулся к окну. – Да не бери с меня пример, тебе, видать, тут уже наболтали…

Тогда я не понял, о чем он, никто ничего мне не наболтал, да я и сам не люблю слушать сплетни. Узнал много позже. Но об этом – потом…

Домой я возвращался на заплетающихся от усталости ногах, опираясь правой рукой о Вовкины плечи.

Но еще хуже мне было утром на следующий день. Казалось, каждая клеточка моего тела изнывала от боли, мне трудно было не только что-то делать, но без мук я не мог пошевелить даже кончиком пальца. Было такое впечатление, что я побывал не на тренировке, а отработал день в каменоломне, рубя киркой скалы и потом таская в мешках нарубленные булыжники в гору. Я решил в этот день не ходить в школу и отлежаться дома. Но этого мне не дал сделать Вовка. Не дождавшись меня около своего дома, он зашел за мной. Пристыдил, рассказал байку, как ему самому было также плохо после своей первой тренировки – мол, впору было дать дуба.

– Иначе ты не мужик, – в конце концов, после долгих уговоров, сказал он мне грубо, рывком сбрасывая с меня одеяло, под которым я чувствовал себя, словно черепаха под панцирем. – Так ты ни в боксе, ни в жизни ничего не добьешься нахрен. Ломай себя через «не хочу». Пусть, братан, это будет твоя первая победа. Над самим собой победа, вот. А это важнее, Колян, будет, чем кого-то там на ринге отлупастить. В тебя сам Злобин поверил. Злобин!!! Ты хоть это понимаешь? Неужели подведешь его?

Короче, Вовка заставил меня, чуть ли не насильно, подняться и идти на занятия. С этого момента моя жизнь в корне изменилась. Я стал добросовестно учиться, неистово тренироваться и совершенствоваться физически. Порой это было непреодолимо трудно. Было больно, и очень – до невозможности, до слез. Особенно разбитым я себя чувствовал, почему-то, по утрам. Тогда я шел к фотографии Макса Шмеллинга и просил у него помощи и совета. Я становился перед ним, вживаясь в его образ, пытаясь в этот момент стать им и услышать его мысли. И иногда мне это удавалось сделать настолько правдоподобно, что я начинал слышать рев беснующихся голосов в огромных, наполненных людьми, залах, видел какие-то смазанные картинки боев, чувствовал боль от пропущенных ударов, замечал брызги крови на канвасе…

Эти ощущения были настолько реальны и необычны, что, выйдя из этого состояния, я еще долго не мог придти в себя. Зато хорошо помнил, что первым советом Шмеллинга был такой же, как и Вовкин – крепить свою волю и ломать себя. С тех пор общаться с великим боксером по утрам, слушая его дельные подсказки, – стало моей неизменной привычкой. Но сказать об этом я никому не решался, боясь прослыть ненормальным.

…Первый месяц меня больше не ставили в спарринги. Но в парах, когда отрабатывались какие-либо удары или приемы, я по-прежнему продолжал работать. Отрабатывалась техника, ставился удар, и я потихоньку догонял остальных в физических нагрузках, которые через месяц стал выносить, почти так же, как и остальные. Но, в основном, я тренировался на мешках, колотил груши и лапы, которые надевал тренер. Я купил гантели и стал заниматься атлетизмом – ведь в наше время не было не только тренажерных залов, но и самих тренажеров.

Как результат – я немного окреп, и хоть до Геракла мне было далеко, но я уже не выглядел таким безнадежным доходягой, как раньше, и если, как говориться, до среднеразвитого пацана еще не дотягивал, и, конечно же, пока не производил впечатления спортсмена, то зачатки кое-какой мускулатуры на теле у меня уже обозначились. И мне самому было приятно наблюдать, как я потихоньку становлюсь похожим на остальных мальчишек.

Злобин уделял мне исключительно много внимания. Для отработки ударов в паре он подбирал мне самых разных партнеров и по росту и по весу, но никогда: ни сейчас, ни потом, если это было возможно, не выставлял против меня более слабого бойца. И эти отдельные удары и приемы шлифовались рутинно и долго, доводились до автоматизма. В итоге, за целый месяц, я прилично освоил лишь пару приемов – правый встречный прямой в разрез и левый хук, а также научился защите от таких же ответных ударов. Конечно, я знакомился и с другими приемами боя, но большая часть времени поначалу уделялась лишь вышеуказанным элементам.

Дмитрий Олегович на каждой тренировке, как я уже отмечал, обязательно работал со мной и сам лично – как сейчас, так и потом. Причем не просто в зале, а именно в квадрате ринга – для того, чтобы я чувствовал его, как он выражался – «кожей». Чтобы с закрытыми глазами знал – в скольки сантиметрах у меня за спиной канаты, где и на каком расстоянии – углы.

– Нет, так не пойдет, – говорил он походя, наседая на меня в своих лапах и гоняя по рингу. – Давай – хук, еще хук, давай прямой… Прямой в челюсть, прямой в глаз!.. Ударил – отскочил. Ударил – отскочил… Давай, давай ещё… Не застаивайся у канат. Ноги! Где ноги? Включай ноги! Давай в печень левой, еще левой в челюсть… правой в глаз, еще раз левой в печень. Свинг левой… Не стой! Уходи! Бей правой! Апперкот левой… Получай в челюсть – не открывайся, держи руки после удара… Руки держи! Получай под дыхало… Говорю, руки держи! Сам ударил – верни быстро назад…

Под такие руководящие возгласы он носился со мной по рингу персонально по пятнадцать – двадцать минут за тренировку безо всякой остановки на перерыв. После таких погонялок мою майку было впору выжимать от пропитавшего ее пота, я захлебывался от удушья, вместо головы чувствовал на плечах кипящий котел, а в глотке ощущение было такое, будто я проглотил полстакана крупной, дерущей горло, соли, и очень хотелось пить. Но мне разрешалось сделать только несколько глотков воды.

Иногда тренер давал мне хлебнуть какого-то травяного отвара из плоской серебряной, видимо, трофейной фляжки, с изображением орла, держащего в когтях свастику, которую Злобин носил с собой на тренировки и на соревнования. Но отпивать из нее он позволял далеко не всегда, как правило – во время боев между раундами, но главное – не всем. Зато и силы и свежесть этот отвар восстанавливал довольно быстро. На чем этот напиток был настоян, Дмитрий Олегович не говорил, отшучивался, мол, семейный секрет, сделанный по старинному рецепту еще русских кулачных бойцов, и ему достался от дяди, а тому от деда – знаменитого на все дореволюционное Поволжье рукопашника по прозвищу Каменный Кулак.

И вообще я не сразу, но все же заметил, что другие новички занимались по обычной программе, персонально Злобин с ними занимался мало. Это я только много позже понял, что тренер готовил меня не к каким-то конкретно предстоящим соревнованиям, а на долгую перспективу.