Текст книги "Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел"

Были устроены большой прием, концерт и ужин в Александровском зале городской думы от имени города[914]914
  О приеме в Петроградской городской думе Л. Альдрованди-Марескотти записал 24 января (6 февраля): «Обед в Думе. Дума была закрыта по случаю нашего приезда, так как ввиду царящих в ней настроений иностранные миссии могли бы оказаться свидетелями фрондерских выступлений или каких-либо инцидентов. Дума откроется после нашего отъезда, и тогда сдерживаемое, хотя и трудно скрываемое, недовольство прорвется наружу» (Альдрованди-Марескотти Л. Указ. соч. С. 72).


[Закрыть]. Принимала делегатов и Гос[ударственная] дума[915]915
  Под 22 января (4 февраля) Л. Альдрованди-Марескотти записал: «Днем состоялся прием, устроенный в нашу честь Думой во дворце, подаренном Екатериной II Потемкину. Недовольство царем и нынешним правительством высказывают гораздо свободнее, чем я мог бы себе представить» (Там же. С. 71).


[Закрыть]. Подъем духа на этом приеме был очень большой, так как разнеслась как раз весть о том, что и Америка объявила войну Германии, хотя это было еще преждевременно.

На думский прием я был приглашен из министров в единственном числе. «Потому что мы Вас любим», – объяснял Родзянко. На вопрос Барка, почему не приглашены прочие, мне пришлось дать формальное объяснение, что я приглашен один по званию министра иностранных дел. Тут также был открытый буфет, снятие групповой фотографии.

Председатель Совета министров кн[язь] Голицын устроил раут, на который, однако, члены Гос[ударственной] думы не явились, кроме правых, в знак оппозиции[916]916
  В.И. Гурко раут у премьера запомнился несколько иначе: «Особенно многолюден был парадный прием, устроенный главой русского правительства князем Голицыным. Присутствовали, помимо иностранных гостей, множество русских общественных деятелей, членов Государственного совета и Думы» (Гурко В.И. Указ. соч. С. 299).


[Закрыть].

Военное ведомство устроило блестящий обед в Здании армии и флота[917]917
  Имеется в виду здание Офицерского собрания армии и флота в Петербурге (Петрограде) на пересечении Литейного проспекта и Кирочной улицы. Построено в 1895–1898 гг. по проекту В.К. Гаугера, А.И. фон Гогена и В.М. Иванова в русском стиле.


[Закрыть]. Был очень многолюдный обед с речами от Русско-английского общества[918]918
  Русско-английское общество (РАО) было создано 21 ноября 1916 г. в Петрограде на базе Общества английского флага, образованного там же 4 сентября 1915 г. Председателем РАО являлся М.В. Родзянко, почетным председателем – Д.У. Бьюкенен. Существовало до лета 1917 г.


[Закрыть] у Контана и более скромный от Франко-русского общества[919]919
  Русско-французское общество «Французский институт в С. – Петербурге» открылось 18 октября 1911 г. Почетной председательницей Попечительного комитета Французского института 20 апреля 1913 г. стала великая княгиня Мария Павловна Старшая. Членами Французского института были 27 человек: высшие придворные чины и должностные лица Российской империи, депутаты Думы и члены Государственного совета, выдающиеся отечественные ученые, представители французского истеблишмента в Петербурге.


[Закрыть] у Кюба[920]920
  «Кюба» – ресторан в Петербурге, существовавший с 1840-х гг. и первоначально называвшийся «Restaurant de Paris». В 1887–1894 гг. владельцем ресторана был французский повар Жорж Кюба, который и дал ему второе название, которое бытовало и позднее, хотя с 1894 г. рестораном владел Альмир Жуэн. Находился на углу Большой Морской улицы (д. 16) и Кирпичного переулка.


[Закрыть], где граф В.Н. Коковцов произнес прекрасную речь на французском языке. Не говорю уже об обеде у министра финансов, о раутах у члена Гос[ударственной] думы Радкевича, у ген[ерала] гр[афа] Ностица, об обедах у всех послов. Но этого мало: одновременно с конференцией прибыла в Петроград коммерческая итальянская делегация с маркизом Торретто во главе. Мне с нею было меньше дела, но, опять-таки, и для нее приходилось устраивать чай в министерстве и ездить на обеды, в частности, к Протопопову. Последний неизвестно ради чего устроил итальянцам у себя прямо лукулловский пир с балалаечниками и песенниками[921]921
  Итальянская торгово-промышленная делегация прибыла ранее делегаций, направленных на Петроградскую конференцию союзников, поскольку последние приехали в Петроград 16 (29) января 1917 г. около трех часов, между тем как «в 12 час. 15 мин.» этого дня Николай II в Александровском дворце Царского Села начал прием торгово-промышленной делегации, которая включала в себя 11 человек (см.: Николай II накануне отречения. С. 44). «Вчера вечером, – отметил Л. Альдрованди-Марескотти 23 января (5 февраля), – Протопопов дал обед в честь итальянской торговой комиссии. В разговоре с Шалойей и Карлотти Протопопов упомянул о сомнениях некоторых иностранных делегатов насчет внутреннего положения России. Он заявил, что не считает вероятной возможность беспорядков в России, но что, во всяком случае, страна и армия хотят довести войну до победного концы и что внутреннее положение не может помешать достижению этой цели» (Альдрованди-Марескотти Л. Указ. соч. С. 71).


[Закрыть]. И сюда, хотя и [с] чрезвычайной неохотой, пришлось ехать, чтобы не обидеть итальянцев.

Особенно оживленный обед и раут был у итальянского посла Карлотти. Не говоря о чрезвычайной оживленности этого приема уже в силу самого характера итальянцев, дело, говорят, дошло до того, что по разъезде гостей, оставшись в кругу своих, подпивший Карлотти велел музыкантам играть и сам танцевал перед ними со своей экономкой.

Все эти обеды и ужины произвели на делегатов неважное впечатление. Положим, за границею к этому привыкли. Но такой вакханалии, как у нас, я думаю, нигде не было. Как будто война была уже окончена и притом победоносно, в стране царствовало полное изобилие и ни о чем думать не приходилось. На деле же было совсем иначе, и делегатам это было хорошо известно. Но с нашими хлебосолами ничего нельзя было поделать. Не говорю уже о том, что делегаты, если не все, то некоторые, выезжали и в Москву, и на фронт, и в Москве подверглись таким же торжествам и гастрономическим испытаниям[922]922
  26 января (8 февраля) военные делегаты конференции выехали на фронт, гражданские – в Москву, куда приехали 27 января (9 февраля) и откуда выехали обратно 28 января (10 февраля). Военные делегаты вернулись в Петроград 7 (20) февраля (Там же. С. 73, 75, 77).


[Закрыть].

Очень большую заботу составил вопрос о безопасном возвращении делегаций на родину. От немцев можно было ожидать всяких сюрпризов вроде подводных лодок и т. п. Решено было обмануть их бдительность, симулировав отъезд части делегатов в Москву, обед для прочих у морского министра и т. д. Никаких проводов на вокзале допущено не было. Выезд совершен был настолько тихо, что никто, по-видимому, о нем не догадался. Помнится, что в газеты были даже пущены ложные сведения о предстоящих делегациям занятиях[923]923
  Ср. с записью Л. Альдрованди-Марескотти за 8 (21) февраля: «Готовимся к отъезду. Принимаются строгие меры к обеспечению нашей безопасности. С этой целью был пущен слух, что мы пока остаемся в России, но едем вглубь страны, поэтому наши апартаменты останутся пока за нами и не будут сдаваться, чтобы создать впечатление о предполагаемом возвращении нашем в Петроград перед окончательным выездом. Меры эти кажутся наивными и напрасными, тем более, что наш багаж полностью на виду у всех погружается в поезд, направляющийся в Колу. И, как бы не довольствуясь этим, вечером за несколько минут до нашего отъезда к нам в столовую приносят на подпись все протоколы конференции на виду у всей гостиницы» (Там же. С. 78).


[Закрыть]. Как бы то ни было, мы с большим страхом ожидали известий и успокоились только тогда, когда была получена депеша, что делегации благополучно высадились в Англии. И как счастливо они уехали – почти накануне революции! Коммерческая же делегация итальянцев, которая после обеда у Протопопова поехала на юг, так и застряла в России и уже не знаю, как вырвалась потом на родину.

Оценивая значение Петроградской конференции, я думаю, что она, несомненно, сыграла чрезвычайно серьезную роль в военном отношении: здесь соглашены были очень важные вопросы о совместных действиях держав Согласия. Хотя для нас, невоенных, эта сторона была секретом, тем не менее я слышал, что общие действия должны были получить [начало] на Западном фронте, удар же с Восточного подготовлялся к маю 1917 года[924]924
  Заключение Совещания по стратегическим вопросам, состоявшегося 1 февраля 1917 г., обсуждали под председательством В.И. Гурко генералы Г.Ю. Вильсон, Н.Ж. де Кастельно и П. Руджиери-Ладерки, а также адмирал А.И. Русин. Это заключение сводилось к следующим ответам на 7 вопросов: 1) операции 1917 г. будут иметь решающий характер, т. е. наступательные действия на разных фронтах будут вестись с максимумом средств, которыми будут располагать союзные армии и с целью добиться решительных результатов; 2) и 3) на каждом из главных фронтов коалиции к 15 февраля будут приняты все меры в целях воспрепятствовать противнику захватить инициативу операций. Если, с целью обеспечить за собою эту инициативу, один из союзников будет вынужден выступить ранее весны, то другие союзники выступят, в свою очередь, в срок, не превышающий 3 недель, при этом они используют максимум имеющихся в их распоряжении средств, учитывая климатические особенности каждого фронта; 4) если тому не будут противодействовать обстоятельства, общее наступление со всеми имеющимися в распоряжении союзников средствами будет произведено на всех фронтах между 1 апреля и 1 мая, причем последняя дата признается предельной всеми союзниками, если, однако, климатические условия не создадут непреодолимых условий; 5) при настоящей обстановке Балканский театр войны с точки зрения общего успеха операций уже не представляет той важности, какая была за ним признаваема ранее. Следовательно, более нет надобности стремиться к приведению в исполнение проекта изоляции Турции совместным действием русско-румынской и салоникской армий против Болгарии; 6) и 7) делегаты присоединяются к решению о взаимной поддержке, принятому конференцией в Шантильи 15 ноября 1916 г., а именно: если одна из держав будет атакована, то другие придут ей немедленно на помощь всеми имеющимися в их распоряжении средствами или, косвенно, переходом в самостоятельное наступление в кратчайший срок (в срок, который не должен превышать 3 недель, выше назначенных для перехода в наступление) или же, непосредственно, путем посылки подкреплений на другие союзные фронты, если сообщения между ними не представляют особых затруднений (Конференция союзников в Петрограде в 1917 г. С. 53–54).


[Закрыть].

Вопросы снабжения нашей армии получили также удовлетворительное решение. До начала конференции ген[ерал] Гурко высказывался в том смысле, что конца войны нельзя ожидать ранее конца 1918 г. Мне думается, по результатам этого года, обнаружившим крайнюю слабость Германского фронта, что, б[ыть] м[ожет], уже в 1917 г. война была бы если не совсем окончена, то совсем близка к окончанию. В этом большом деле России принадлежало бы почетное место. Правда, мы сохранили бы монархическое управление и буржуазный строй, а Европа не испытала бы всех последующих глубоких потрясений, по крайней мере, в ближайшие годы после войны. Но думаю, что даже кадеты, положа руку на сердце, предпочли бы такой результат тому разрушению, до которого доведена теперь Россия, прежде всего благодаря отсутствию у них патриотизма и той вечной страсти к шатанию без созидания, которое им так свойственно.

Мне остается теперь, в сущности, описать только три последних дня, когда я был министром иностранных дел, те три дня, в которые беспримерно быстро и просто совершилось разрушение монархии и положено было начало всем последующим несчастьям.

Раньше, однако, я считаю необходимым немного остановиться на причинах этого события, однородных с создавшими революцию 1905 г. Причины первого революционного движения я свожу к следующему: к полному разобщению интересов низших классов населения с интеллигенцией, которая не сумела сделаться нужной и полезной и занималась только бесплодной критикой; затем к изолированному положению правительственной власти, которая со времени освобождения крестьян не сумела связать с поддержанием существующего строя ни одного более или менее сильного общественного класса и стала чуждой интересам всех этих классов, живя миражами традиционной преданности крестьян и элементарными приемами полицейского управления; в инородцах же и евреях создала себе убежденных врагов, стремившихся всеми силами к ее ниспровержению. Обстоятельства, которые удержали в 1905 г. старый режим от распадения, заключаются, по моему мнению, в окончании войны[925]925
  Имеется в виду Русско-японская войны 1904–1905 гг.


[Закрыть], роспуске запасных и неглубоком еще влиянии агитации в войсках, в проявлявшемся в самой интеллигенции чувстве самосохранения и надежды на приобретение новых политических [прав] после Манифеста 17 октября 1905 года, в довольно еще устойчивом финансово-экономическом положении государства и, наконец, в страхе массы перед действительной возможностью репрессий за аграрные и другие беспорядки.

Мне кажется, что новых причин не приходится придумывать и для революции 1917 г. За 12 лет, протекших со времени первой революции, и правительство, и общество сумели заснуть сладким сном наступившего успокоения и думали, что все страшное уже миновало. Только один П.А. Столыпин видел ясно, что нужна коренная аграрная реформа, что необходимо создать обширный класс мелких земельных собственников как верную опору государственного строя. Но, к сожалению, он не мог довести своей мысли до конца: обструкция землевладельческого класса помешала ему сделать логический вывод из своей верной мысли. Широкая покупка помещичьих земель Крестьянским банком была прекращена, и аграрная реформа свелась, в сущности, к внутринадельному, самому трудному и самому длительному землеустройству. Помещики, а ведь это было большинство Госуд[арственной] думы, не говоря уже о Гос[ударственном]совете, твердо стояли на принципе охранения своей собственности во что бы то ни стало, и пропасть между ними и крестьянством стала еще глубже. Государственная дума не совладала с аграрной проблемой, и революционный клич «Земли и Воли» только еще усилился. Правительство, особенно после Столыпина, пожалуй, еще в гораздо большей степени, чем до революции 1905 г., стало увлекаться мыслью, что можно не только вернуться к прежним социальным условиям, но даже и к политическим порядкам, существовавшим до 1905 года. С каждым годом, с каждым месяцем, особенно в последнее время, оно старалось освободиться от всякого общественного содействия, стремилось свести все общественные начинания на нет. Этим путем оно сделалось, если возможно, еще более изолированным и от народа, и от интеллигентного общества. Никакого общественного сильного класса, который поддерживал бы это правительство, оно создать не умело. Нельзя же было назвать таким классом Объединенное дворянство, скорее карикатуру, чем настоящее общественное учреждение. Эту дикую работу правительство продолжало с усердием, достойным лучшей участи, в то именно время, когда оно более всего нуждалось в общественной поддержке – во время войны. Оно не сумело воспользоваться войною и тем патриотическим подъемом, который война создала во всей стране, оттолкнув от себя даже благоразумные правые элементы. А тут еще нашлись министры, которые, подобно Протопопову, пели Государю о безбрежной силе правительственной власти, когда власть эта едва держалась на ногах. Мираж не только не ослабел, но усилился.

Но и интеллигенция, возмущаясь правительством и его действиями, со своей стороны не проявила никакого решительно прогресса в своем образе действий. Все более и более поддаваясь водительству Кадетской партии, она увлеклась легкостью критики подобной правительственной власти и начала с еще большею, чем когда-либо, энергиею подтачивать не только правительство, но и самые устои, на которых стояло государство. Патриотический долг, несмотря на войну, был забыт. Стали думать, что, разрушая власть, спасают страну. Грубый обман и дурман, наведенный кадетами на все общество. Между тем забывали, что за время, истекшее с революции 1905 года, сами ничего не создали серьезного, не сделались нужными народу, думали не о социальных улучшениях, а главным образом о своих политических прерогативах. Последних не увеличили, а от аграрной и податной реформ отбоярились. Очень понятно, что такая интеллигенция, оказав революции свою поддержку в деле свержения монархии, была в свою очередь почти немедленно сметена вместе с Гос[ударственною] думою тем же самым революционным движением. Поэтому я считаю, что если правительство проспало революцию, то не менее виновато в этом и наше интеллигентное общество.

Наконец, в вопросах еврейском и инородческом в 1916 году слышались ровно те же песни, что и в 1896, как будто за 20 лет не произошло ровно ничего нового. Конечно, раздражение инородцев и евреев увеличилось еще более. Не говорю уже о том, что формы внутреннего управления и самоуправления остались прежние, несмотря на громадную дифференциацию местных интересов и полную невозможность регулировать их из центра, находящегося притом на северном углу государства[926]926
  То есть из Петербурга (Петрограда).


[Закрыть]. Что же удивляться, что при первом же революционном толчке от России стали отпадать не только окраины, но даже такие исконные ее части, как Украина. Итак, урок 1905 г. остался неиспользованным – вот основная причина революции 1917 года. К ней присоединились и другие.

На первом месте надо поставить Европейскую войну. Таких войн Европа еще не видела с Переселения народов[927]927
  Имеется в виду Великое переселение народов – совокупность этнических перемещений в Европе в IV–VII вв., преимущественно с периферии Римской империи, инициированных вторжением гуннов с Востока в середине IV в. н. э.


[Закрыть]. Правда, бывали очень продолжительные столкновения народов, напр[имер], войны Семилетняя и Тридцатилетняя[928]928
  Семилетняя война проходила в 1756–1763 гг. в Европе, Азии, Африке и Америке. На главном театре войны, в Европе, противниками были Пруссия и Священная Римская империя Габсбургов. На стороне Пруссии воевали Британская империя, Португалия, Брауншвейг-Люнебург, Гессен-Кассель и Российская империя (в 1762 г.), на стороне австрийских Габсбургов – Франция, Испания, Швеция, Саксония, Неаполитанское и Сардинское королевства и Российская империя (в 1757–1761 гг.). Тридцатилетняя война продолжалась с 1618 по 1648 г. и велась в Европе между протестантами и католиками Священной Римской империи. В Евангелическую унию входили Богемия, Курпфальц, Саксония, Бранденбург, Ансбах, Баден-Дурлах, Гессен-Кассель, 17 имперских городов и другие протестантские государства Империи, которых поддерживали Швеция, Датско-Норвежская уния, Республика соединенных провинций (Голландия), Трансильвания, Франция, Шотландия, Англия, Швейцария, Савойя, Венеция, Московское царство и Оттоманская империя. На другой стороне была Католическая лига, объединившая Баварию, Кельн, Трир, Майнц, Вюрцбург и остальные католические государства империи, а также Австрия, Испания, Португалия, Датско-Норвежская уния (в 1643–1645 гг.), Речь Посполитая и Папская область.


[Закрыть], войны Французской революции и Наполеона[929]929
  Подразумеваются войны, вызванные Великой французской революцией 1789 г., начавшиеся в 1792 г. и продолжавшиеся с небольшими перерывами вплоть до 1815 г. Французской республике, затем, с 1804 г., империи и императору Наполеону I противостояли пять антифранцузских коалиций, в которые входили европейские монархии, вдохновлявшиеся и поддерживавшиеся Англией.


[Закрыть]. Но эти войны, по имеющимся о них сведениям, все-таки не поглощали до такой степени народных и экономических, и физических сил, как война 1914–1918 гг. Эта же война призвала под ружье на годы чуть ли не все население почти всех стран Европы, население, привыкшее, между тем, за более чем сорокалетнее спокойствие к мирной жизни в определенных условиях благосостояния. Все это было сорвано с мест и брошено в страшную бойню, где не было места даже личной доблести, а исключительно действию техники истребления человечества. Никакого нет сомнения, что такая война, не сопровождаемая даже военными успехами, не могла не потрясти в корне народных нервов. Что же удивляться, что это случилось в России, когда то же самое произошло в Германии, которая, несмотря на безостановочные победы свои, вынуждена была признать себя побежденной, как только на поле сражения появились свежие силы американцев.

В какой мере возможно было избегнуть этой войны, я не знаю, но раз война была неизбежна – нельзя было не защищаться. Надо было понять этот патриотический долг, и как правительство, так и общество в лице Думы обязаны были отказаться от всяких политических вожделений и пожертвовать решительно всем, идти на всякие взаимные уступки, чтобы только додержаться до конца. А поступили как раз наоборот. Утомленные же массы населения, настроенные страшно развившейся и не встречавшею никакого серьезного противодействия революционною пропагандою, дрогнули сразу, сперва в войсках, вовсе уже не похожих на прежнюю дисциплинированную военную силу, а затем и в массе городского и сельского населения. Зацепиться было не за что и не за кого.

Вместе с тем как бы нарочно никогда Россия не имела такого слабого и бездарного правительства, как именно во время войны. Я уже привел характеристику целого ряда министров этого времени и возвращаться к ней больше не буду. Могу только сказать, что состав кабинета слабел прямо-таки с каждым месяцем. Последнею же каплею, переполнившею чашу, было назначение Протопопова: железные балки держат нередко громаднейшие грузы, надо только чувствовать, до каких пор дальнейшая нагрузка безопасна. Если за этим не наблюдать, то оказывается момент, когда один только лишний золотник нарушает всю устойчивость, и вся постройка падает. Таким золотником и был, по моему убеждению, Протопопов: его удаление и вообще некоторое обновление кабинета могло бы все-таки отсрочить катастрофу хотя бы до конца войны, а ведь это все, что было нужно. Вот почему все благомыслящие люди в свержении Протопопова видели якорь спасения. Но здесь не помогли никакие средства, никакие убеждения.

Была еще одна ужасная причина, совершенно дискредитировавшая царскую власть не только среди интеллигенции, но и среди всего народа. Это распутинская эпопея. Я могу сравнить ее только с теми историями, которые распускались накануне Французской революции о Марии Антуанетте и дворе Людовика XVI. Но там многие из слухов были нарочно выдуманы, здесь же очень многое отвечало, к несчастью, истине.

Наконец, к несчастью России, Богу угодно было, чтобы в самую трагическую минуту ее истории на престоле сидел человек совершенно слабохарактерный, который в критический момент сумел только подчиниться требованию об отречении от престола[930]930
  Имеются в виду события, происходившие во время Февральской революции в Ставке верховного главнокомандующего в Могилеве и в Штабе Северного фронта в Пскове, где находился тогда Николай II, закончившиеся 2 марта 1917 г. его отречением от престола в пользу брата, великого князя Михаила Александровича. Царь отрекся от престола не добровольно, а под давлением руководства армии, которое ориентировалось на Государственную думу в лице М.В. Родзянко, чье телеграфное требование о необходимости отречения Николая II поставило его перед дилеммой – бороться за власть, что означало начало гражданской войны и резкое ухудшение ситуации на русско-германском фронте, или отойти в сторону, чтобы создать условия для достижения Россией победы, и он выбрал последнее. См.: Куликов С.В. Ставка: 23 февраля – 1 марта // Первая мировая война и конец Российской империи: В 3 т. СПб., 2014. Т. 3. С. 343–369; Он же. Отречение Николая II // Там же. С. 385–407.


[Закрыть], преемник же его не имел, в свою очередь, мужества взять в руки бразды правления, подчинившись пугливым советам новоявленных министров[931]931
  Этот абзац и последнее предложение предыдущего абзаца (начиная со слов «Но там многие из слухов…») Покровский подчеркнул простым карандашом и взял в скобки. Имеется в виду последовавший 3 марта 1917 г. отказ великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти до решения Учредительного собрания и передача ее великим князем Временному правительству. См. об этом: Куликов С.В. «Вполне присоединились к новому правительству…». Великие князья как участники революции (февраль – март 1917 г.) // Страницы истории. СПб., 2008. С. 423–439.


[Закрыть].

Теперь, конечно, поздно оплакивать прошлое, но причины переворота представляются мне достаточно ясными, чтобы говорить о них уже и ныне.

После этих общих рассуждений я перейду теперь к описанию последних дней монархии в пределах того, что мне пришлось самому видеть и слышать. Конечно, это будет не общая картина событий, а лишь несколько штрихов к общей картине, которая впоследствии будет нарисована историками на основании целого множества таких же штрихов.

Гос[ударственная] дума созвана была 14 февраля, как было решено по предложению Раева, поддержанному Протопоповым и Добровольским. В этот день не произошло, по-видимому, ничего особенного.

21 февраля я был с докладом у Государя, который отъезжал в Ставку. На мой вопрос, следует ли мне ехать в Ставку со следующим докладом, Государь ответил, что в этом нет надобности, так как недели через полторы он сам вернется из Ставки.

На следующий день, в среду, мы с женою были на обеде у американского посла Френсиса и провели там и вечер. Помнится, уже в четверг и, особенно, в пятницу стали ходить слухи о сильных беспорядках на заводах в связи с продовольственными затруднениями.

В пятницу 24 февраля мы с женою были званы на обед к вдове известного адмирала Макарова, любопытной по своим манерам, но далеко не глупой даме. Она считала себя принадлежностью дипломатического корпуса. На этом обеде были вел[икий] князь Борис Владимирович, мин[истр] земледелия А.А. Риттих, член Гос[ударственного] совета Д.А. Олсуфьев, барон Кнорринг, управляющий Двором вел[икой] княгини Марии Павловны[932]932
  Речь идет о Конторе Двора великой княгини Марии Павловны Старшей, являвшейся подразделением Министерства Императорского двора и уделов и ведавшей обеспечением быта этой великой княгини. Учреждена 14 марта 1909 г., упразднена 23 июля 1918 г.


[Закрыть], и две дамы, гр[афиня] Гейден, фрейлина императрицы Марии Федоровны, и ее сестра гр[афиня] Шереметева. Обед прошел в очень веселом тоне. Риттих, впрочем, уехал очень рано, почти до обеда, потому что должен был отправиться на какое-то совещание[933]933
  По согласованию с М.В. Родзянко князь Н.Д. Голицын около полудня 24 февраля 1917 г. «ввиду наблюдаемого за последние дни в деле снабжения продовольствием населения столицы обострения, приведшего уже к уличным беспорядкам» решил собрать под своим председательством «экстренное совещание» для обсуждения продовольственного положения Петрограда, с тем чтобы выработать «доступные для его облегчения меры», о чем князь телеграфировал Николаю II в Ставку верховного главнокомандующего в 13 час. 13 мин. В Совещании, собравшемся вечером того же дня в Мариинском дворце, участвовали министры: земледелия – А.А. Риттих, военный – генерал М.А. Беляев, морской – адмирал И.К. Григорович, путей сообщения – Э.Б. Кригер-Войновский и торговли и промышленности – князь В.Н. Шаховской, председатели Государственной думы М.В. Родзянко и Государственного совета И.Г. Щегловитов, их товарищи Н.В. Некрасов и В.Ф. Дейтрих, секретарь Государственной думы И.И. Дмитрюков, государственный секретарь С.Е. Крыжановский, петроградский городской голова П.И. Лелянов и председатель Петроградской губернской земской управы Е.И. Яковлев. Участники совещания единогласно постановили передать продовольственное обеспечение Петрограда от Министерства земледелия и МВД столичному самоуправлению, причем Н.Д. Голицын информировал об этом императора во втором часу ночи 25 февраля. О совещании 24 февраля см.: Куликов С.В. Совет министров в дни Февральской революции // Революция 1917 г. в России. СПб., 1995. С. 78–80; Он же. Совет министров и Прогрессивный блок во время падения монархии // Нестор. 2005. № 7. С. 280–299.


[Закрыть], а обеда не начинали, пока не приехал из Царского Села вел[икий] князь, который опоздал почти на целый час. Впоследствии Френсис называл свой обед «le duma dîna diplomatiquement de l’Empire»[934]934
  «Дума дипломатически пообедала Империей» (фр.).


[Закрыть]. А К.Е. Макарова называла свой обед вообще «le duma dîna de l’Empire»[935]935
  «Дума пообедала Империей» (фр.).


[Закрыть].

После обеда мне пришлось беседовать с вел[иким] князем о персидских делах. Он недавно был в Персии и приехал оттуда в наилучшем настроении: ожидался приезд к нам персидского принца и т. д.

Между тем, вел[икий] князь Николай Николаевич, наместник кавказский, написал мне, что подозревает чуть ли не всех наших консульских агентов в неблагонадежности и чуть ли не в шпионаже, [что] он намерен всех их выслать и спрашивает моего заключения. Этот акт был бы глубоко не политичен, знаменуя как бы перерыв сношений. Я докладывал об этом Государю, который совершенно согласился с тем, что делать этого нельзя, с видимым неудовольствием отметив, что вел[икий] князь делает вещи несообразные. По тону этих слов можно было заметить, что между Государем и великим князем продолжаются еще натянутые отношения. В данном же случае, несомненно, вел[икий] князь наместник был неправ, о чем я ему и написал.

О городских беспорядках почти разговора не было. Мы вернулись домой совершенно благополучно и по дороге завезли гр[афа] Олсуфьева в его дом на Фонтанке у Цепного моста. На следующий день довольно уже поздно вечером я был вызван на квартиру к кн[язю] Н.Д. Голицыну на Моховой[936]936
  О заседаниях Совета министров 25, 26 и 27 февраля 1917 г. см.: Куликов С.В. Совет министров и падение монархии // Первая мировая война и конец Российской империи: В 3 т. СПб., 2014. Т. 3. С. 165–186.


[Закрыть]. Здесь был уже в сборе почти весь, сколько помню, Совет министров. Кроме того, были ген[ерал] Хабалов и градоначальник Балк. Вопрос о начавшихся в городе беспорядках стал к этому времени очень серьезным. Стало известно, что помимо уличных волнений происходят в Военно-промышленном комитете какие-то заседания рабочих[937]937
  Возглавлявшийся А.И. Гучковым Центральный военно-промышленный комитет использовал состоявшую при нем Рабочую группу и ее структуры на фабриках и заводах Петрограда для политической мобилизации столичного пролетариата в целях совершения государственного переворота, что и стало главной причиной проходивших в столице 23–26 февраля забастовок и демонстраций. Подробнее о роли ЦВПК в подготовке и проведении Февральской революции см.: Куликов С.В. Центральный военно-промышленный комитет накануне и в ходе Февральской революции 1917 г. // Российская история. 2012. № 1. С. 69–90.


[Закрыть]. О настроении войск ничего неблагоприятного сообщено не было. Шел вопрос о необходимых мерах, о роспуске Думы. Я и некоторые согласные со мною члены Совета (Феодосьев, Риттих, Кригер-Войновский) указывали на необходимость одновременного изменения в составе правительства. Во время заседания явились три члена Государственного совета, А.Ф. Трепов, кн[язь] Ширинский-Шихматов и Н.А. Маклаков, которые настаивали на немедленном объявлении в городе осадного положения, так как беспорядки очень грозные. На это Совет министров тогда не решился, но поручил генералу Хабалову, который был, если не ошибаюсь, комендантом или командующим войсками округа[938]938
  Генерал С.С. Хабалов являлся командующим войсками Петроградского военного округа.


[Закрыть], принять самые решительные меры для подавления беспорядков[939]939
  Осадное положение в Петрограде Совет министров ввел только после полудня 27 февраля 1917 г. См.: Куликов С.В. Совет министров и Прогрессивный блок во время падения монархии // Нестор. 2005. № 7. С. 295–296.


[Закрыть]. Мне с Риттихом поручено было переговорить с некоторыми более видными членами Гос[ударственной] думы из разных партий и выяснить настроение в Думе. Заседание закончилось довольно поздно.

На следующее утро я видел уже результаты принятых Хабаловым мер: на подступах к Дворцовому мосту стояли многочисленные патрули, а на стенах были вывешены объявления, угрожавшие строгой репрессией[940]940
  О военных властях Петрограда в дни Февральской революции см.: Куликов С.В. Петроградское офицерство 23–28 февраля 1917 г. Настроение и поведение // Новый часовой. 2006. № 17/18. С. 101–127.


[Закрыть].

После завтрака в воскресенье 26 февраля я и Риттих стали принимать последовательно приглашенных нами членов Гос[ударственной] думы[941]941
  О происходивших 26 февраля 1917 г. переговорах Н.Н. Покровского и А.А. Риттиха с думцами см.: Куликов С.В. Последние попытки. Переговоры министров и думцев 26 февраля 1917 г. // Политическая история России первой четверти XX в. СПб., 2006. С. 227–237.


[Закрыть]. Первым приехал В.А. Маклаков. Мы считали нужным говорить с каждым отдельно, и не предупреждая прочих, чтобы иметь их самостоятельное мнение. В.А. Маклаков признавал положение чрезвычайно серьезным и требующим самых экстренных мер. Роспуск Думы был, по его мнению, совершенно необходим во избежание эксцессов: слишком много накопилось там горючего материала. Но одновременно еще более необходимо полное обновление состава правительства. Без этого роспуск Думы может повести к революции, против которой умеренная часть членов Думы кажется бессильною. Напротив, при одновременном изменении состава кабинета, роспуск Думы на известный, точно указанный срок можно мотивировать необходимостью для нового Совета министров подготовиться к выступлению в Думе и войти в дела. При этом В.А. Маклаков утверждал, что в Думе вовсе не настаивают на образовании парламентарного министерства, но оно должно состоять из людей, пользующихся доверием страны. В качестве желательного председателя Совета министров в Думе указывали на генерала Алексеева. Вообще, Маклаков назвал имена всех желательных министров, из которых я сейчас упомню: министра иностранных дел Сазонова, финансов гр[афа] Коковцова, меня в качестве госуд[арственного] контролера, народного просвещения гр[афа] Игнатьева. Были, кажется, два-три общественных деятеля. Но, во всяком случае, предлагалось министерство совершенно не парламентарное и в общем приемлемое. После Маклакова приехал Н.В. Савич, очень видный октябрист, человек совершенно умеренных убеждений. Он говорил приблизительно совершенно то же самое, что и Маклаков, не предлагая, впрочем, никакого списка министров. Роспуск Думы он считал необходимым, но непременно в связи с переменою в составе правительства.

Другой октябрист, секретарь Гос[ударственной] думы И.И. Дмитрюков отозвался довольно неопределенно: он не видел необходимости в роспуске Гос[ударственной] думы и не усматривал столь грозной опасности, как говорившие до него. Я приписываю это, главным образом, свойству его характера – чрезвычайному оптимизму.

Наконец, четвертый член Думы, с которым мы вошли в собеседование, был лидер националистов Балашев. Он всецело примыкал к мнению Маклакова и Савича, роспуск Думы считал нужным, но при непременном условии коренной перестройки в составе министерства.

Выслушав все эти мнения, мы с Риттихом в точности передали их Совету министров, опять собравшемуся вечером на квартире кн[язя] Н.Д. Голицына. Со своей стороны, мы всецело держались взглядов Маклакова, Савича и Балашева и полагали, что одновременно с роспуском Думы необходимо представить Государю о настоятельности коренного изменения в Совете министров. К нашему мнению опять примкнули наши прежние сторонники Феодосьев и Кригер-Войновский. Риттих очень волновался, говоря, что он просто, пожалуй, подаст в отставку. Я находил, что мы должны настаивать на смене, но единично не должны оставлять свои посты в такую минуту, не имеем права. С этим Риттих согласился.

Вопрос о роспуске Думы не встретил возражения. У кн[язя] Голицына оказался бланковый указ, где следовало только проставить число. Впоследствии это был один из пунктов обвинения, по которому Чрезвычайная следственная комиссия допрашивала решительно всех, были ли такие бланковые [указы] обычным явлением[942]942
  См.: Показания Н.Н. Покровского. С. 350–352.


[Закрыть]. Я лично этого не знаю и могу лишь утверждать, что на этот раз у кн[язя] Голицына имелся бланковый указ.

Протопопов был, главным образом, озабочен тем, чтобы указ о роспуске был опубликован настолько своевременно, чтобы Дума не успела еще собраться. Поэтому как только все бланки были заполнены, он схватил указы (их было два) о роспуске Думы и Гос[ударственного] совета и уехал, как мне показалось, в радостном настроении, не дождавшись решения второго вопроса – об изменении в составе правительства. По этому поводу среди оставшихся произошло сильнейшее разногласие. Против нас, сторонников перемены, выступили, главным образом, ген[ерал] Беляев и П.Л. Барк. Они говорили, что Совет не имеет права делать таких предложений Государю, что изменение в составе министерства зависит исключительно от воли монарха и отступление от этого не может быть мотивировано никакими соображениями. При таком разноречии вопрос не мог быть решен тогда же ни в ту, ни в другую сторону. Остановились на том, чтобы отложить решение до ближайшего заседания Совета, когда выяснятся последствия роспуска Думы.

Во время этих разговоров я был позван по телефону членом Думы Балашевым, который спросил меня, что решили. Когда я ему сказал, что Дума распущена, об изменении же в составе правительства не последовало решения, он ответил: «Ну, теперь будет плохо».

Поздно вечером, кажется, после двух часов, вернулись мы домой. Усталый, я проспал что-то до девяти с половиной часов, как вдруг меня разбудил телефон. Звал В.А. Маклаков: «Знаете ли Вы, – спросил он меня, – что среди войск началась революция?»[943]943
  Имеется в виду начавшееся утром 27 февраля 1917 г. восстание Запасного батальона Волынского полка, вскоре охватившее запасные батальоны некоторых других гвардейских полков.


[Закрыть] Я этого не знал. Он прибавил, что еще раньше, чуть ли не в субботу, произошли сильные беспорядки в Павловском полку, часть которого была оцеплена и разоружена[944]944
  Беспорядки в Запасном батальоне Павловского полка произошли во второй половине дня воскресенья, 26 февраля 1917 г., и были быстро подавлены. Подробнее см.: Черняев В.Ю. Восстание Павловского полка 26 февраля 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 г. Л., 1989. С. 152–177.


[Закрыть]. Ни в субботу, ни в воскресенье в Совете министров об этом речи не было: напротив, на прямой вопрос о настроении войск отвечали, что оно совершенно надежное. Не обмолвились ни Протопопов, ни Беляев, ни Хабалов, которые, однако, не могли не знать о беспорядках в казармах Павловского полка. Весьма вероятно, что будь это ранее известно, меры были бы приняты другие.

Узнав о начавшейся военной революции, я вызвал к телефону кн[язя] Н.Д. Голицына, который, как оказалось, уже знал об этом и просил немедленно же приехать к нему на Моховую, где соберется Совет министров в час дня. Я отправился в автомобиле по Невскому, по Фонтанке и Симеоновскому и проехал совершенно спокойно, не встретив по пути ни войск, ни толпы. Только уже на Симеоновском, между Моховой и Литейным, стояли кавалерийские патрули. Что было на Литейном, я этого не видел. К кн[язю] Голицыну я приехал почти первым, был, кажется, Беляев, а потом явился Хабалов. Последний был в совершенно растерянном состоянии и стоял с открытым ртом, когда Голицын делал ему резкий выговор за нераспорядительность. Непосредственное командование военными силами принял на себя ген[ерал] Беляев, выражавший убеждение, что беспорядки не могут не быть подавлены. Пришел и Протопопов, который говорил, что переход от себя с Фонтанки сделал пешком без всяких препятствий. Потом уже сообщили, что его квартиру разнесли. Приехал и Барк, успевший за ночь радикально изменить свой взгляд: он говорил мне, что Протопопов должен быть уволен непременно. Помнится, собрались и другие. Наверно могу сказать, что не было Риттиха: он накануне вечером отправился на Сергиевскую к Кривошеину, а утром уже не мог пройти через Литейный проспект, где происходили беспорядки.

Собственно говоря, у кн[язя] Голицына [никакого заседания] не происходило, даже не садились и разговаривали стоя. Кабинет его в нижнем этаже выходил окнами на улицу, почти напротив Тенишевского училища[945]945
  Тенишевское училище – среднее учебное заведение Петербурга (Петрограда), основанное в 1898 г. меценатом князем В.Н. Тенишевым как 3-классная общеобразовательная средняя школа. В 1900 г. получило статус коммерческого училища. Находилось по адресу: Моховая ул., д. 33–35. Упразднено в 1922 г.


[Закрыть]. Стали говорить, что в Тенишевском училище собираются какие-то подозрительные личности, м[ожет] б[ыть] стрельба по окнам, а потому предпочтительнее беседовать в соседней комнате, выходившей окнами на двор. Но и там пробыли недолго. Справедливо указывали, что пребывание Совета министров в соседстве с беспорядками может легко окончиться его арестом. Поэтому лучше отправиться в обычное место заседания, в Мариинский дворец, и там продолжать обсуждение создавшегося положения. Это решение удалось осуществить беспрепятственно: на автомобилях и по тому же пути, т. е. по Симеоновскому, Фонтанке и Невскому, я благополучно проехал в Мариинский дворец. Думаю, что и другие проехали тем же путем. Здесь в три часа дня началось заседание Совета министров. Заседание это нельзя было назвать связным: каждые пять-десять минут приходили телефонные известия от Куманина из Министерского павильона о том, что происходило в Гос[ударственной] думе. Вести становились все тревожнее: не хотелось верить, что председатель Думы Родзянко возглавил революцию, но, наконец, и телефонные уведомления были прерваны, Совет министров оказался изолированным от внешнего мира. Суждений и разговоров, собственно говоря, никаких не было. Решено было, прежде всего, устранить Протопопова, который, впрочем, был тут же в заседании и выражал недоумение, чем он виноват во всем происшедшем. Но кем его заменить? Никаких кандидатов не было. Отыскали какого-то генерала, председателя или прокурора Главного военного суда, фамилию которого не упомню и которого решительно никто не знал, и решили даже не справляться о том, согласен ли он или нет, и возложили на него управление Министерством[946]946
  Имеется в виду главный военный прокурор и начальник Главного военно-судного управления Военного министерства генерал А.С. Макаренко.


[Закрыть]. Заготовлена была бумага и запечатана в конверт, но отослана она не была, потому что спустя несколько времени пом[ощник] управляющего делами Совета министров А.С. Путилов сообщил, что по его сведениям это человек не совсем надежный. Тогда и бумага с конвертом была разорвана.

К Государю постановлено было послать по прямому проводу телеграмму, где просить о назначении в Петроград главнокомандующего с особо широкими полномочиями и о назначении нового председателя и членов Совета министров. Кн[язь] Голицын совершенно открыто говорил, что он ни за что не останется, считая себя слабым и старым и неспособным вести такое дело. Может быть меня могут спросить, почему я молчал. Я считал дело с воскресенья вечером проигранным: все, что было в моих силах, я сделал раньше. То решение, к которому пришли, надо было принять раньше, а тут было поздно: войско перешло в революцию, Дума открыто подняла знамя ее, а правительство растерялось окончательно и лишилось способности не только действовать, но и рассуждать.

Телеграмма была составлена, рассмотрена и отправлена[947]947
  Телеграмма Н.Д. Голицына Николаю II, составленная по итогам заседания Совета министров П.Л. Барком и Н.Н. Покровским и отправленная в Ставку около 18.00, сообщала: «Совет министров… дерзает представить Вашему величеству о безотложной необходимости принятия следующих… мер… с объявлением столицы на осадном положении, каковое распоряжение уже сделано военным министром по уполномочию Совета министров собственною властью. Совет министров всеподданнейше ходатайствует о поставлении во главе оставшихся верными войск одного из военачальников действующих армий с популярным для населения именем». Далее указывалось, что «Совет министров не может справиться с создавшимся положением, предлагает себя распустить, назначить председателем Совета министров лицо, пользующееся общим доверием, и составить ответственное министерство» (Блок А.А. Последние дни императорской власти // Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 6. С. 240).


[Закрыть], и в шесть часов заседание было закрыто, с тем, чтобы возобновиться в девять часов вечера. Некоторые члены Совета пробрались домой, но я не решился, хотя и пробовал два раза выходить: стреляли и по Морской, и по Канаве[948]948
  Канава – просторечное название Екатерининского канала в Петербурге (Петрограде) (с 1923 г. – канал А.С. Грибоедова). Находится между реками Мойка и Фонтанка.


[Закрыть], и как будто даже и по подъезду Мариинского дворца. Поэтому я там остался до вечернего заседания. Везде, на лестнице и в помещениях, выходивших на площадь, было совершенно темно. Во дворец введено было 20–30 человек военной охраны, занимавших главный подъезд. Во время моего там пребывания я позван был к телефону в швейцарскую, совершенно темную, зажигать света нельзя было. Спрашивал меня итальянский посол о том, что происходит. Оказывается, послы без меня приезжали и очень были обеспокоены событиями. Я вкратце объяснил ему, где мы и что делаем[949]949
  Согласно Ж.М. Палеологу, Н.Н. Покровский 27 февраля после 6 вечера вернулся в МИД и около половины 7-го принял Д.У. Бьюкенена и Ж.М. Палеолога и проинформировал о решениях, принятых Советом министров, а также сообщил им о создании Думой Временного комитета во главе с М.В. Родзянко (Палеолог Ж.М. Дневник посла. М., 2003. С. 733). Затем Н.Н. Покровский вернулся в Мариинский дворец. Память изменила либо Покровскому, либо Палеологу, но поскольку последний вел дневник, то скорее следует доверять его свидетельству.


[Закрыть]. Пока я говорил, чувствую, что кто-то в темноте трогает меня за руку. Это был Протопопов. Он ушел из заседания, но боялся выйти из дворца и прятался в темноте. Я тотчас же переговорил с Феодосьевым и посоветовал ему, пользуясь темнотой, пройти в Государственный контроль и спрятаться там. Тем временем в Мариинский дворец приехали вел[икий] князь Михаил Александрович с адъютантом, с одной стороны, и представители Думы, Родзянко, Савич и Некрасов, с другой. Может быть, был еще и Дмитрюков. Все были в большом волнении. Великий князь, Родзянко и кн[язь] Голицын прошли в кабинет государственного секретаря и там заперлись. Впрочем, совещание их не было очень продолжительным, едва ли более получаса, после чего великий князь и представители Думы уехали из дворца[950]950
  Еще днем 27 февраля 1917 г. М.В. Родзянко вызвал великого князя Михаила Александровича из Гатчины. Приехав оттуда, великий князь около 17 часов телефонировал председателю Думы и договорился с ним о встрече. Переговоры с Михаилом Александровичем члены Временного комитета Думы уполномочили провести М.В. Родзянко, товарища председателя Думы Н.В. Некрасова, ее секретаря И.И. Дмитрюкова и лидера Фракции земцев-октябристов Н.В. Савича. Местом переговоров была выбрана резиденция царского правительства, т. е. Мариинский дворец, поскольку ранее, на частном совещании, депутаты поручили членам Временного комитета посетить Н.Д. Голицына и убедить его, что только отставка существующего кабинета и немедленное образование «ответственного министерства» «могло бы ввести в законное русло разраставшееся движение». Переговоры начались около 7 вечера и происходили в кабинете государственного секретаря С.Е. Крыжановского. Представители Временного комитета заявили великому князю, что «единственным спасением» является передача власти Думе, которая «сможет образовать правительство для успокоения страны». Михаил Александрович заметил, что «у него нет такой власти, чтобы санкционировать эту меру», и пожелал посоветоваться с Н.Д. Голицыным, поддержавшим рекомендации думцев. Далее Н.В. Савич и И.И. Дмитрюков указали, что «течение событий требует отстранения от власти императора Николая II» и «принятия на себя регентства великим князем». Около 21 часа Михаил Александрович согласился «принять на себя власть», но только в том случае, если «это окажется совершенно неизбежным» («Протокол событий» Февральской революции // Февральская революция 1917 г. Сб. документов и материалов. М., 1996. С. 115, 116). Затем великий князь отправился вместе с военным министром генералом М.А. Беляевым в Дом военного министра на Мойке, откуда Михаил Александрович намеревался сообщить по прямому проводу в Ставку содержание телеграммы, адресованной Николаю II и составленной М.В. Родзянко и Н.Д. Голицыным, при участии М.А. Беляева и С.Е. Крыжановского (Куликов С.В. «Вполне присоединились к новому правительству…»: Великие князья как участники революции (февраль – март 1917 г.) // Страницы истории. СПб., 2008. С. 424–425).


[Закрыть]. К девяти часам вечера министры стали собираться в заседание, которое и возобновилось в девять часов вечера. Были налицо далеко не все, да и разговоров последовательных и связных вовсе не было: собрались, чтобы дождаться ответа от Государя на телеграмму Совета министров. Но ответа не было, да так и не было получено до конца этого заседания, т. е. приблизительно до 12 часов ночи. Говорили, что великий князь Михаил Александрович сидел в квартире военного министра[951]951
  Точнее – в Доме военного министра (Довмин) на Мойке, 67, где находилась его служебная квартира.


[Закрыть] у прямого провода и имел беседу с Государем, но о чем шла речь, нам оставалось неизвестным[952]952
  В Доме военного министра 27 февраля 1917 г. около половины одиннадцатого вечера Михаил Александрович вел переговоры по прямому проводу не непосредственно с Николаем II, а с начальником Штаба верховного главнокомандующего генералом М.В. Алексеевым, которого великий князь просил доложить брату следующую телеграмму, составленную вечером этого дня в Мариинском дворце: «Для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета необходимо одновременно назначить заместителей. При теперешних условиях полагаю единственно остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего императорского величества и пользующемся уважением в широких слоях, возложив на такое лицо обязанности председателя Совета министров, ответственного единственно перед Вашим императорским величеством. Необходимо поручить ему составить кабинет по его усмотрению. В виду чрезвычайно серьезного положения, не угодно ли будет Вашему императорскому величеству уполномочить меня безотлагательно объявить об этом от высочайшего Вашего императорского величества имени, причем, с своей стороны, полагаю, что таким лицом в настоящий момент мог бы быть князь Львов». «Я, – сообщал Михаил Александрович М.В. Алексееву, – буду ожидать Ваш ответ в Доме военного министра, и прошу Вас передать его по прямому проводу. Вместе с тем, прошу доложить Его императорскому величеству, что, по моему убеждению, приезд государя императора в Царское Село, может быть, желательно отложить на несколько дней». «Государь император, – отвечал начальник Штаба, – повелел мне от его имени благодарить Ваше императорское высочество и доложить Вам следующее. Первое. В виду чрезвычайных обстоятельств государь император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиною часа дня. Второе. Все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе, его императорское величество отлагает до времени своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград генерал-адъютант Иванов в качестве главнокомандующего Петроградского округа, имея с собою надежный баталион. Четвертое. С завтрашнего числа с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград, из наиболее надежных частей, четыре пехотных и четыре кавалерийских полка» (Февральская революция 1917 г. (Документы Ставки верховного главнокомандующего и Штаба главнокомандующего армиями Северного фронта) // Красный архив. 1927. Т. 21. С. 11–12).


[Закрыть]. Между тем, шли разговоры о том, что революционные толпы вскоре должны подойти к Мариинскому дворцу. Заседание прекратили, а большинство членов Совета разошлись. Говорили, что председатель Совета кн[язь] Н.Д. Голицын отправился не к себе на квартиру, а куда-то исчез. Добровольский, человек очень грузный, страдавший одышкой, не решился идти в Министерство юстиции и просил приюта в итальянском посольстве. Барк и Феодосьев отправились по домам. Во дворце остались я и Кригер-Войновский с курьером. Мы решили переждать до более позднего часа, когда прекратится уличная стрельба, и остались в помещении Канцелярии Совета министров[953]953
  Канцелярия Совета министров – созданное 23 апреля 1906 г. на основе Канцелярии Комитета министров учреждение, обеспечивавшее делопроизводство Совета министров. К 1917 г. состояло из девяти отделений, среди которых дела распределялись исходя из отраслевого принципа. В состав Канцелярии входили также Экспедиция (Инспекторская часть), Архив, Павильон министров при Государственной думе и Хозяйственный комитет. Переименована в Канцелярию Временного правительства 10 марта 1917 г.


[Закрыть]. С нами был еще помощник управляющего делами Совета А.С. Путилов и два-три чиновника Канцелярии. Первое время все было довольно спокойно. Позвонили только из Главного штаба[954]954
  Главный штаб – подразделение Военного министерства, созданное 31 декабря 1865 г. при слиянии Инспекторского департамента с Главным управлением Генерального штаба того же министерства. Ведал вопросами управления вооруженными силами, делами по личному составу и комплектованию войск и военных учреждений, их устройством, деятельностью, размещением и хозяйством. Возглавлялся начальником, назначавшимся императором. Реорганизован 8 мая 1918 г. Во время Первой мировой войны Главный штаб был единственным столичным учреждением, соединенным со Ставкой верховного главнокомандующего прямым телеграфным проводом, ответвление от которого соединяло со Ставкой также и Дом военного министра.


[Закрыть]. Я подошел к телефону, и мне сообщили текст ответной телеграммы Государя с просьбой передать ее председателю Совета. Но где же было его найти! В этой телеграмме Государь отвечал, что главнокомандующим в Петроград назначает генерала Иванова, который с отрядом георгиевских кавалеров немедленно отправляется в Петроград. На второе же ходатайство Совета об изменении состава правительства Государь отвечал категорическим отказом, требуя, чтобы все оставались на местах до его собственного прибытия[955]955
  Здесь Н.Н. Покровский соединил содержание двух телеграмм. Первая телеграмма, адресованная лично царем князю Н.Д. Голицыну и переданная в 23 час. 25 мин. 27 февраля 1917 г., гласила: «О главном военном начальнике для Петрограда мною дано повеление начальнику моего Штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. То же и относительно войск. Лично Вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемен в личном составе при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми. Николай». Вторая телеграмма, адресованная Н.Д. Голицыну начальником Штаба верховного главнокомандующего генералом М.В. Алексеевым и переданная в 1 час. 19 мин. 28 февраля, сообщала: «По высочайшему повелению главнокомандующим Петроградского военного округа назначается генерал-адъютант Иванов с чрезвычайными полномочиями. Двадцать восьмого февраля вместе с генерал-адъютантом Ивановым в Петроград высылается из Ставки Георгиевский батальон. С Северного и Западного фронтов высылаются четыре полка конницы и четыре полка пехоты» (Февральская революция 1917 г. (Документы Ставки верховного главнокомандующего и Штаба главнокомандующего армиями Северного фронта). С. 13, 16).


[Закрыть].