Текст книги "Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел"

Так представлялась из Ставки картина петербургской разрухи. Однако вскоре нашему спокойствию наступил конец: нам сообщили, что революционеры проникли в Мариинский дворец, прошли в помещение Государственной канцелярии, там хозяйничают и вскоре пройдут в Канцелярию Совета министров[956]956
  Военный министр генерал М.А. Беляев сообщал дворцовому коменданту генералу В.Н. Воейкову в телеграмме, поданной из Петрограда 28 февраля 1917 г. в 1 час. 55 мин. и принятой в Могилеве в 1 час. 59 мин.: «Мятежники заняли Мариинский дворец. Благодаря случайно услышанному по телефону разговору, там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Войновского-Кригера, заблаговременно ушли из дворца. Относительно этих двух сведений не имею» (Февральская революция 1917 г. (Документы Ставки верховного главнокомандующего и Штаба главнокомандующего армиями Северного фронта). С. 16).


[Закрыть]. Мы с Кригером сидели в комнате (бывшей Брянчанинова) сперва при свете, но затем затушили освещение и даже решили спрятаться под столы в надежде, что таким способом вошедшие в комнату, м[ожет] б[ыть], нас не заметят. Но уже вскоре это комическое положение стало невыносимым, а тут как раз нам пришли сказать, что по черному ходу м[ожет] б[ыть] и можно будет выйти. Так как наши пальто и калоши были при нас, то мы и стали спускаться по черной лестнице, которая была запружена народом – курьерами, их женами и детьми. Выйдя на двор, мы попытались пройти через ворота на Новый переулок. Но ворота эти были заперты, и грубый голос нам крикнул с улицы: «Только суньтесь, то мы вам зададим из пулемета!» Разумеется, мы вернулись на черную лестницу и, поднявшись, кажется, в первый этаж, вышли в длинный и низкий коридор, куда выходили служительские квартиры. Коридор этот был также переполнен народом. Пробовали мы просить, чтобы нас пустили в какую-либо из комнат, но получили отказ. По-видимому, нас не узнавали. Мы решили ждать, будь что будет, и если нас спросят, кто мы такие, не скрываться. Спустя некоторое время в коридор действительно явился солдат с ружьем и стал засматривать во все комнаты. Я думаю, мы к нашему благополучию не были впущены ни в одну комнату: там мы бросились бы в глаза. В коридоре же в толпе нас просто не заметили и ни о чем не спрашивали. Солдат повернулся довольно быстро, а после него больше уже никто не являлся. Мы все-таки решили еще не выходить. Тут явился один камер-лакей, которого я давно знал еще по службе в Канцелярии Комитета министров. Он узнал меня и очень сочувственно отнесся к нашему положению. Он предлагал нам даже заварить кофе, чтобы подкрепить силы, но нам было не до кофею. Тогда он и сын его взялись проследить минуту, когда можно будет выйти на улицу. И действительно, около четырех часов ночи во дворце революционеров больше не было, и мы совершенно спокойно вышли через те же ворота на Новый переулок. На площади перед дворцом горел костер из дел Совета. Почему это всегда занимаются этим при всяких революциях? На улицах было совершенно тихо и ни души. Мы пошли по Мойке, перейдя Синий мост. Изредка и очень издали раздавались выстрелы. Когда мы переходили Гороховую, то на самом конце ее по Загородному проспекту видели огонь пожара: горело помещение полицейского участка. После четырех часов я был уже дома, в здании Министерства иностранных дел, а Кригер-Войновский пошел со своим курьером дальше, ночевать к каким-то знакомым.

Когда я был уже у себя на лестнице, раздался страшный выстрел, как будто тут же под боком, гулко раздавшийся в ее сводах. Но я был дома, спать хотелось до чрезвычайности после всех пережитых волнений.

Так окончилась эта страшная ночь, а вместе с ее описанием оканчиваю я и свои записки.

Д.Н. Шилов
Археографическое послесловие

Воспоминания Н.Н. Покровского по обстоятельствам их создания можно разделить на две примерно равные по объему части – четыре главы, написанные в России, и одну, написанную в эмиграции. «Российская» часть мемуаров – это очерки «Несколько слов о русской политике в Литве», «Комитет министров и его Канцелярия в 1890-х гг.», «Воспоминания о Государственном совете и его Канцелярии в начале 1900-х гг.» и «Проекты податной реформы в 1905–1916 гг.» (главы 1, 2, 3 и 4 настоящего издания). Они составляют три единицы хранения в фонде Л.М. Клячко в Российском государственном архиве литературы и искусства в Москве[957]957
  Соответственно: РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 38. Л. 9 – 15; Д. 39. Л. 1 – 24; Д. 38. Л. 1–8; Д. 40. Л. 1 – 29.


[Закрыть].

Лев Моисеевич Клячко (1873–1933) – журналист (псевдоним Л. Львов), до революции корреспондент крупнейших столичных газет («Биржевые ведомости», «Новое время», «Речь» и др.), за профессиональные напористость и удачливость снискавший репутацию «короля репортеров». После 1917 г. Клячко – председатель Союза журналистов РСФСР (с 1919 г.), учредитель, владелец и редактор издательства «Радуга» в Петрограде (Ленинграде) (1922–1930).

В его фонде хранится коллекция мемуаров разных лиц[958]958
  Входившие в коллекцию рукописи обнаруживаются также в других фондах (например: Муратов Н.П. Прокурорские воспоминания. 1904–1905 гг. // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 154; Путилов А.С. Воспоминания. Граф С.Ю. Витте // Там же. Д. 217; Арбузов А.Д. Из близкого прошлого: Воспоминания директора департамента // ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 54).


[Закрыть]. Из них наиболее интересны рукописи: Вельяминов Н.А. Встречи и знакомства (д. 3); он же. Материалы к истории отечественной войны. 1914–1917 гг. (д. 4); он же. Мои воспоминания об императоре Александре III, его болезни и кончине (д. 5); Григорович И.К. Воспоминания о некоторых событиях в жизни в должности министра (д. 9); Зайончковский Н.Ч. Записки. Тетради 1–5, 8–9 (д. 10–16); Ковалевский В.И. Воспоминания о С.Ю. Витте (д. 24); он же. Из старых заметок и воспоминаний (д. 25); Муратов Н.П. Воспоминания (д. 28); Поливанов А.А. Девять месяцев во главе Военного министерства (д. 41–42); Прилежаев В.В. Воспоминания (д. 45); Путилов А.С. Период князя Голицына (д. 46); Тимашев С.И. Записки. 1903–1906 гг.; Кабинет Столыпина (д. 48); Шинкевич Е.Г. Воспоминания и впечатления. 1904–1917 гг. (д. 51); Щегловитова М.Ф. Мои воспоминания о муже И.Г. Щегловитове (д. 52); Эрштрем Э.А. Моя служба в Финляндском статс-секретариате (1900–1906 гг.) (д. 53).

Об истории создания коллекции сам Клячко незадолго до кончины составил «Памятную записку» следующего содержания: «Вскоре после октябрьского переворота я решил приступить к собиранию воспоминаний оставшихся в столице сановников. Вернее, не столько к собиранию, сколько к тому, чтобы заставить написать. Моя преимущественная (но, конечно, неисключительная) установка была такова, чтобы писали о том, что видели люди, сами не игравшие политической роли и вообще не заинтересованные в извращении событий. Именно таким пороком страдают такие данные воспоминания, как например, воспоминания гр[афа] Витте (и др.), который лжет и извращает истину там, где пытается оправдать свои ошибки и двойственные действия.

Получив разрешение Наркомпроса, я организовал редакцию “Мемуаров”, состоявшую вначале из пишущего эти строки, секретаря и делопроизводителя-переписчицы. Но уже вскоре после того, как начали поступать материалы, редакция была мною организована по-настоящему в составе: директора Публичной библиотеки в Ленинграде – А.И. Брауде, ныне покойного, А.И. Изгоева[959]959
  Ошибка мемуариста, правильно: А.С. Изгоева.


[Закрыть], А.Б. Петрищева, присяжного поверенного Айзенберга, знатока сенатских дел. Эта часть редакции имела своей миссией определить историко-общественно-политическую значимость данного материала, после чего он шел в переписку. Кроме указанных лиц, мною были привлечены для проверки правильности написанного бюрократы: [директор] Департамента общ[их] дел Министерства внутренних дел – Арбузов, вице-директор Департамента духовных дел – Харламов, помощник управляющего канцелярии Совета министров – Путилов и др.

Нелегко было заставить бюрократов писать. Приходилось применять всевозможные методы. Так, например, царский хирург Вельяминов был мною взят на полное “иждивение”. Помимо гонорара я взял на себя устройство всех его нужд. Я устроил ему право обедать в Доме литераторов. Кроме того посылал ему на дом провизию, керосин, дрова и даже прачку для стирки белья. Его дело было только писать. И вот блестящий царедворец, фаворит старой царицы, далеко не привыкший к усидчивому труду, написал в течение 1½ лет около 40 печ[атных] листов, значительная часть которых представляет большой интерес. Баронессу Икскуль (придворная дама, одна из основательниц высшего женского образования в России) мне удалось заставить написать о Распутине (она была его поклонницей, потом отошла) лишь после того, как мне удалось добыть ей какое-то заграничное лекарство, которого она достать не могла. В общем работал более 3-х лет.

Как я указал, материал, прежде чем идти в переписку, рассматривался в редакции. Вот почему в тетрадях товарища обер-прокурора Синода Зайончковского имеются сокращения, сделанные Изгоевым и Брауде.

Мне, лежащему в кровати, трудно писать и дать подробную оценку материалов. Могу сказать только, что они дают яркую и правдивую характеристику событиям и лицам и освещают некоторые стороны дореформенной жизни в популярной и интересной форме. Говорю это определенно, потому что ни одна строка не прошла мимо меня. 5 V 1933 г.»[960]960
  Клячко Л. М. Памятная записка о «Мемуарах» // РГАЛИ. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 1. Л. 1–2. Опубликована: Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XIX вв. М., 1994. [Вып.] 5. С. 250.


[Закрыть].

В 1933 г. Клячко, тяжело заболев, передал часть собранных материалов в Государственный литературный музей. После смерти Льва Моисеевича его вдова Цецилия Григорьевна направила туда же оставшиеся рукописи. В 1941 г. все материалы были переданы в ЦГАЛИ.

В результате инициативы Клячко-Львова за 1919–1922 гг. была собрана коллекция мемуаров из более чем полусотни рукописей объемом от 10–20 до многих сотен страниц. Среди авторов преобладали бывшие министры, крупные и средние чиновники. Насколько можно судить, Л.М. Клячко руководствовался прежде всего любопытством, желанием заполучить и сберечь интересные свидетельства об ушедшей эпохе, а также поддержать бедствующих чиновников, со многими из которых он был лично знаком[961]961
  Сам Л.М. Клячко до 1917 г. специализировался на политической публицистике, интервьюировал многих государственных деятелей и был вхож в дома некоторых сановников как благодаря своим связям, так и вследствие необычайной журналистской настырности. Свои наблюдения он уже на склоне лет описал в ряде мемуарных сочинений. См.: За кулисами царского режима: (Воспоминания журналиста). Л., 1926. Т. 1; Звездная палата // Минувшие дни. 1928. № 3; Повести прошлого. Л., 1929.


[Закрыть].

На что надеялись в Наркомпросе, судить трудно. Можно предположить, что новая власть рассчитывала получить воспоминания, резко критикующие прежний режим. Но подобные надежды не оправдались. Царское правительство почти во всех рукописях представало в гораздо более выгодном свете, чем было принято считать. Редакция, со своей стороны, вполне добросовестно подходила к делу, не сокращая и не редактируя при перепечатке получаемые тексты, даже если считала их пристрастными и необъективными (единственное исключение – дневники бывшего товарища обер-прокурора Синода Н.Ч. Зайончковского, наполненные газетными вырезками и цитатами антимонархического толка). В результате ни одна рукопись в то время опубликована не была, в то время как с 1922 г. началась публикация других дневников и воспоминаний, содержавших желаемую критику, – А.В. Богданович, Д.У. Бьюкенена, С.Ю. Витте, П.В. Долгорукова, А.П. Извольского, Ж.М. Палеолога, А.Ф. Тютчевой и многих других.

Рукописи из собрания Л.М. Клячко представляют собой по большей части не законченные повествования, а отдельные мемуарные очерки. Это, а также отчасти вынужденный характер труда над воспоминаниями побуждают относиться к ним как к источникам с бóльшим доверием, нежели к традиционным мемуарам. Какие-либо отвлеченные соображения во время литературной работы мало занимали авторов, большинство из которых в те годы были вынуждены бороться за физическое выживание. Как писал один из них, В.И. Ковалевский, «цельный, связный очерк хотя бы некоторых периодов былого на моей памяти я предпочитаю дать впоследствии, когда душе не будет так скорбно и мрачно, а телу так холодно и голодно»[962]962
  Воспоминания В.И. Ковалевского // Русское прошлое: Историко-документальный альманах. Л., 1991. № 2. С. 28.


[Закрыть].

Таковы и четыре мемуарных очерка Н.Н. Покровского. Все они созданы, по-видимому, в первые месяцы 1919 г. На текстах рукописей стоят штампы: главы 2 – «20 марта 1919», главы 4 – «22 марта 1919», глав 1 и 3, помещенных в одной тетради, – «9 апреля 1919 г.». Указанные даты обозначают, по-видимому, даты поступления рукописей в редакцию, но отнюдь не обязательно – время и очередность создания очерков. Возможно, что заинтересованный в гонораре Покровский предпочел сначала сдать в редакцию более пространные тексты. Написать за два дня, с 20 по 22 марта 1919 г., обширный очерк о проектах податной реформы он при всем своем трудолюбии, конечно, не мог.

Рукописи всех четырех очерков представляют собой беловые автографы, текст написан черными чернилами на листах in folio, с обеих сторон листа, с полями по внешнему краю. Листы сложены в тетради, между собой не сшиты. Редкие авторские исправления сделаны карандашом. Кроме них, во всех рукописях присутствуют позднейшие карандашные пометки, в основном технического свойства, принадлежащие, очевидно, членам редакции (добавлены «хвостики» к буквам, сделано не всегда логичное разделение на абзацы, имеются волнообразные знаки на полях и подчеркивания в тексте).

В очерке о Комитете министров (первом по хронологии штампов) на первой странице почерком Л.М. Клячко синим карандашом сделана пометка: «Покровский». В начале каждой тетради этого очерка простым карандашом написано: «I Тетрадь Комитет М[инист]ров», «II Тетрадь Комитет М[инист]ров». На полях против предложения «Надо было в уста каждого говорившего ввести не только то, чтó он говорил, но и то, чтó он мог сказать, и притом в наиболее изящной форме» сделана пометка карандашом: «Хорошо».

На первой странице очерка о проектах податных реформ карандашом написано: «Покровский» и в форме эпиграфа повторена последняя фраза из авторского текста: «“Очевидно, в государственных делах мало одной осторожности, необходима и предусмотрительность” (Н.Н. Покровский)».

Рукописи из коллекции Л.М. Клячко давно привлекают внимание исследователей, которые активно цитируют их в своих трудах. С 1991 г. началась постепенная их публикация – изданы мемуары Н.А. Вельяминова (частично), И.К. Григоровича, В.И. Ковалевского, Н.П. Муратова (частично), А.А. Поливанова, С.И. Тимашева[963]963
  См.: Воспоминания Н.А. Вельяминова об Императоре Александре III // Российский архив. М., 1994. [Вып.] 5. С. 249–313; Воспоминания Н.А. Вельяминова о Д.С. Сипягине // Там же. М., 1995. [Вып.] 6. С. 377–392; Григорович И.К. Воспоминания бывшего морского министра (1909–1917). СПб., 1993; Он же. Воспоминания бывшего морского министра. Кронштадт; М., 2005 (более полное издание); Воспоминания В.И. Ковалевского // Русское прошлое. Л., 1991. № 2. С. 5 – 96; Муратов Н.П. Записки тамбовского губернатора. Тамбов, 2007; Министры внутренних дел последних десятилетий самодержавия: Из воспоминаний Н.П. Муратова // Исторический архив. 2010. № 5. С. 90 – 100; Поливанов А.А. Девять месяцев во главе Военного министерства (13 июня 1915 г. – 13 марта 1916 г.) // Вопросы истории. 1994. № 2, 3, 5, 7 – 11; Тимашев С.И. Кабинет Столыпина: Из «Записок» министра торговли и промышленности // Русское прошлое. СПб., 1996. Кн. 6. С. 95 – 130; Автобиографические записки С.И. Тимашева (1903–1906 гг.) // С.И. Тимашев: жизнь и деятельность. Тюмень, 2006 (в издании опубликована и глава «Кабинет Столыпина»). Описание и публикацию фрагментов мемуаров Э.А. Эрштрема см.: Shilov D.N. Venäläistämispolitiikka 1900-luvun alun Suomessa: Senaattori E.A. Oerstroemin muistelmat [Русская политика в Финляндии в начале ХX века: По воспоминаниям сенатора Э.А. Эрштрема] // Historiallinen Aikakauskirja. Helsinki, 2005. № 3. S. 328–337).


[Закрыть].

Очерки Покровского привлекали внимание публикаторов дважды. В 2002 г. М.А. Приходько опубликовал главу мемуаров о Комитете министров[964]964
  Воспоминания Н.Н. Покровского о Комитете министров в 90-е гг. XIX в. / Публ. М.А. Приходько // Исторический архив. 2002. № 2. С. 179–215.


[Закрыть]. При передаче текста публикатором были допущены небольшие погрешности, один фрагмент рукописи остался неразобранным. В 1991 г. был частично и с измененным заглавием опубликован очерк о русской политике в Литве[965]965
  Покровский Н.Н. Имперская политика в Литве // Новое время. 1991. № 23. С. 40–42.


[Закрыть].

Эмигрировав, Покровский вскоре написал вторую часть своих воспоминаний, посвященную периоду Первой мировой войны и доведенную до событий Февральской революции. Как видно из последнего предложения: «Так окончилась эта страшная ночь, а вместе с ее описанием оканчиваю я и свои записки», – продолжать мемуары автор более не намеревался.

Создание второй части воспоминаний совпало по времени с началом выхода в Париже исторического сборника «Русская летопись», который издавал и редактировал бывший государственный секретарь С.Е. Крыжановский. От него Покровский, по-видимому, и получил предложение опубликовать мемуары в «Русской летописи». 6 сентября 1922 г. Николай Николаевич из Берлина писал Крыжановскому: «Глубокоуважаемый Сергей Ефимович, посылаю Вам рукопись последней части моих записок. В ней я карандашом исключил те места, которые не желательно было бы мне видеть теперь в печати. Посылаю все-таки с оказией, но с оказией особого рода: через курьера здешней русской миссии. Этот конечно доставит вовремя. На почте же в последнее время производится перлюстрация всех заказных писем, а тем более такого толстого письма. Подлинник Вы можете мне не отсылать, кроме случая, если издательский комитет вообще не примет этих записок к печати. Если же они будут напечатаны, то Вы не откажете прислать мне печатный экземпляр. При том то, что я Вам посылаю, есть в сущности копия: настоящий подлинник, без купюр, находится у меня. Что касается гонорара и других условий, то я в этом отношении предоставляю решение издательскому комитету. Ведь конечно были уже примеры и практика. Я же сам никаких условий ставить не могу»[966]966
  Письмо Н.Н. Покровского С.Е. Крыжановскому от 6 сентября 1922 г. // Bakhmeteff Archive of Russian and East European Culture (далее – BAR). S.E. Kryzhanovskii papers. Box 3.


[Закрыть].

В это время Крыжановский с энтузиазмом собирал и публиковал в «Русской летописи» мемуары об эпохе Николая II. 18 октября того же года, обращаясь к бывшему министру земледелия А.А. Риттиху с просьбой прислать рукопись воспоминаний помощника управляющего делами Совета министров А.Н. Яхонтова «Тяжелые дни» о кризисе в правительстве летом 1915 г., Сергей Ефимович попутно сообщал: «Мне это потому очень интересно, что как раз теперь я читаю воспоминания Н.Н. Покровского и вообще много всяких материалов о том времени»[967]967
  Цит. по: Совет министров Российской империи в годы Первой мировой войны: Бумаги А.Н. Яхонтова (Записи заседаний и переписка). СПб., 1999. С. 441.


[Закрыть].

Однако публикация не состоялась. Надо полагать, что причина была той же, что и в случае с «Тяжелыми днями». «Мотив особенно ярко формулирован А.Ф. Треповым, – писал Яхонтов Б.Э. Нольде 29 июня 1925 г., – который указал, что “Тяжелые дни”, будучи полезны для истинного освещения событий и вскрытия многих неизвестных обществу пружин, не должны делаться пока достоянием гласности, ибо могут повредить “Вождю” (имеется в виду великий князь Николай Николаевич. – Д.Ш.). По этому соображению он закрыл для меня страницы “Русской летописи”, куда меня звал С.Е. Крыжановский»[968]968
  Там же. С. 482.


[Закрыть]. Мемуары Покровского с замечаниями, что «никогда Россия не имела такого слабого и бездарного правительства, как именно во время войны», что «распутинская эпопея» – это «ужасная причина, совершенно дискредитировавшая царскую власть не только среди интеллигенции, но и среди всего народа», наконец, что «Богу угодно было, чтобы в самую трагическую минуту ее истории на престоле сидел человек совершенно слабохарактерный, который в критический момент сумел только подчиниться требованию об отречении от престола», еще менее вписывались в общую идейную направленность «Русской летописи» и руководивших ею, по выражению Яхонтова, «настроенных апологетически компаньонов» Крыжановского, чем «Тяжелые дни», где высказывания о Николае II были вполне лояльными. По-видимому, мотив преждевременности «вскрытия пружин» убедил и Покровского, решившего повременить с публикацией вообще.

Однако два года спустя он изменил свое решение. Летом 1924 г. Крыжановский по просьбе Покровского возвратил ему рукопись мемуаров, оставив для себя их копию. 28 июня 1924 г. Николай Николаевич сообщал ему из Кейдан, что посылка с мемуарами благополучно дошла. «Приходится изменить свое первоначальное намерение и попробовать их напечатать, – писал Покровский, – так узко пришлось с материальными делами. Надо восстанавливать хозяйство, а денег нет, да еще взыскания»[969]969
  BAR. S.E. Kryzhanovskii papers. Box 3.


[Закрыть].

Однако Н.Н. Покровскому не удалось осуществить свое намерение. Местонахождение подлинника записок, если таковой и сохранился, пока неизвестно. Оставшаяся у Крыжановского копия воспоминаний в 1960 г. была вместе с архивом «Русской летописи» приобретена у его наследников Бахметьевским архивом русской и восточноевропейской культуры Колумбийского университета (Нью-Йорк, США).

Сохранившийся текст второй части (глава 5 настоящего издания) напечатан на пишущей машинке, без нумерации листов или страниц, по старой орфографии, с большим количеством опечаток и ошибок, нередко с неверно поставленными знаками препинания (вследствие чего из одного предложения получается два, одно из которых бессмысленное, и т. п.). В публикации текст передается в современной орфографии и пунктуации. В тексте машинописной копии присутствуют подчеркнутые и взятые в скобки фразы. Судя по упоминанию в письме Покровского Крыжановскому и по содержанию этих фраз, это те пассажи, которые автор первоначально предполагал изъять.

К большому сожалению, в копии Крыжановского две лакуны – утрачены листы после 10-й и после 59-й страницы (по счету сохранившихся страниц). Исходя из проставленных на границах второй лакуны номеров страниц, можно предположить, что первая составляет около 30, а вторая – около 40 страниц. На первую приходится описание событий с осени 1914 г. по январь 1916 г., на вторую – с мая по июль 1916 г.

Первым из российских историков эту часть воспоминаний Покровского обнаружил в начале 1990-х гг. Р.Ш. Ганелин, который подробно пересказал и частично процитировал в опубликованном им обзоре мемуаров из Бахметьевского архива те их страницы, на которых описываются события начала Февральской революции[970]970
  См.: Ганелин Р.Ш. Материалы по истории Февральской революции в Бахметьевском архиве Колумбийского университета // Отечественная история. 1992. № 5. С. 156–160.


[Закрыть].

Д.Н. Шилов
От священника до министра: краткие заметки из семейной истории Покровских

Семья Покровских – характерный тип для истории русской бюрократии. В XIX столетии беспоместное и безденежное русское чиновничество, наполненное выходцами из захудалого провинциального дворянства и непривилегированных сословий, силою своего образования и личных способностей сумело потеснить титулованную аристократию на высших государственных должностях. В эту эпоху национальная элита оказалась как никогда проницаема для трудолюбивых и талантливых людей. Сыновья крестьян становились генералами и министрами, и это уже никого не удивляло.

Фамилия последнего министра иностранных дел Российской империи Н.Н. Покровского безошибочно указывает на происхождение его рода из духовного сословия[971]971
  Здесь и далее сведения почерпнуты из дел об утверждении родов Волковых, Покровских и Кушинниковых в дворянском достоинстве (РГИА. Ф. 1343 (Департамент герольдии Правительствующего сената). Оп. 18. Д. 3726; Оп. 27. Д. 4368. Д. 573; Оп. 36. Д. 19685; Оп. 23. Д. 11276), формулярных списков И.Г. Покровского (Там же. Ф. 1349 (Коллекция формулярных списков). Оп. 3. Д. 1747. Л. 18–25) и Н.Г. Покровского (Там же. Ф. 37 (Горный департамент). Оп. 74. Д. 1023), дел о службе отца Покровского, Н.Н. Покровского (старшего) (Там же. Ф. 37. Оп. 51. Д. 286; Ф. 573 (Департамент окладных сборов Министерства финансов). Оп. 23. Д. 558), дела о службе П.И. Волкова (Там же. Ф. 381 (Канцелярия Министерства земледелия). Оп. 9. Д. 4546), а также из печатных справочников: Общий морской список. Ч. 6. СПб., 1892. С. 556–557 (справка о И.Г. Волкове); Ч. 8. СПб., 1894. С. 159–160 (справка о И.В. Рыкове); Ч. 9. СПб., 1897. С. 493–494 (справка о П.И. Волкове); Ч. 11. СПб., 1900. С. 415–416 (справка о В.И. Рыкове); Русский биографический словарь. СПб., 1905. Т. Плавильщиков – Примо. С. 284–287, 289–290 (биографии Г.С., И.Г. и Н.Г. Покровских); Т. Романова – Рясовский. Пг., 1918. С. 680–681 (биографии И.В. и В.И. Рыковых); Петербургский некрополь. Т. 1. СПб., 1912. С. 475–476, 694; Т. 2. СПб., 1912. С. 580; Т. 3. СПб., 1912. С. 444–445, 642–643; Новодевичье кладбище. СПб., 2003. С. 360; Русские писатели. 1800–1917: Биогр. словарь. М., 2007. Т. 5. С. 25–26 (биография И.Г. Покровского). Кроме того, использованы Адрес-календарь Российской империи и адресная книга «Весь Петербург (Петроград)» за различные годы и воспоминания отца Н.Н. Покровского: Покровский Н.Н. Отжившие бюрократические порядки (К вопросу о реформе Правительствующего сената) // Русская старина. 1910. № 11. С. 349–364.


[Закрыть]. Однако это верно лишь отчасти – к моменту рождения Николая Николаевича его предки уже более полувека принадлежали к столичному чиновничеству. Священником – в Новой Ладоге, уездном городе Петербургской губернии, – был прапрадед Покровского. Прадед, Гавриил Семенович (1767, Новая Ладога – 12 мая 1834, Петербург), в 1789 г. окончил в столице Главную Александро-Невскую семинарию и поступил на службу подканцеляристом в Новгородскую духовную консисторию, в 1791 г. был произведен в канцеляристы, в июне 1794 г. назначен секретарем консистории, а в мае 1795 г. переведен на ту же должность в Петербургскую духовную консисторию. Согласно семейному преданию, в это время произошло его знакомство и сближение с окончившим ту же семинарию будущим основоположником российской государственной системы М.М. Сперанским. В ноябре 1800 г. последний способствовал переводу Г.С. Покровского в канцелярию генерал-прокурора Сената П.Х. Обольянинова, фактически являвшегося в то время вторым лицом в государстве после императора. Еще через месяц Гавриил Семенович был произведен в коллежские асессоры, приобретя, таким образом, права на потомственное дворянство. С учреждением министерств Покровский вслед за своим покровителем Сперанским перешел в сентябре 1802 г. на службу в Министерство внутренних дел, где и служил до самой смерти. Это министерство, единственное из всех возглавленное членом «Негласного комитета» – графом В.П. Кочубеем, в 1800-х гг. являлось «локомотивом» реформы центрального административного аппарата в России. Служба в МВД была нелегка и многого требовала от чиновников, зато открывала перед ними большие карьерные перспективы. Перейдя под крыло Сперанского, Г.С. Покровский стал быстро повышаться по службе, был произведен в чины надворного (1803), коллежского (1806) и статского (1808) советника, а в 1810 г. получил и первый орден – Св. Анны 2-й степени (в 1816 г. – алмазные знаки к нему). С октября 1809 г. Покровский – начальник отделения Департамента МВД. В июне 1823 г. он был произведен в генеральский чин действительного статского советника, в феврале 1826 г. награжден орденом Св. Владимира 3-й степени. За десятилетия службы в МВД Гавриил Семенович много раз исполнял обязанности директора департамента, а в октябре 1827 г. был назначен исправляющим должность директора одного из них – Департамента полиции исполнительной (в январе 1830 г. утвержден в должности). На Пасху 1829 г. Покровский стал сановником со «звездой», будучи награжден орденом Св. Анны 1-й степени, а в январе 1832 г. получил еще одну, крайне редкую в бюрократическом мире награду – так называемую аренду по чину. Преклонные года вскоре побудили его ходатайствовать о переводе на менее хлопотную и ответственную должность, и в сентябре 1833 г. Покровский был назначен членом Совета МВД с производством в тайные советники. О его деловой репутации сохранилось другое семейное предание. Во время его директорства в департаменте пропал важный документ. Покровский принял вину на себя. Однако император Николай I, выслушав доклад о потере, сказал: «Не может этого быть, он кого-нибудь спасает, поможем ему». И Покровский не понес никакого наказания[972]972
  Русский биографический словарь. СПб., 1905. Т. Плавильщиков – Примо. С. 285.


[Закрыть].

От Екатерины Николаевны, урожденной Аладовой (около 1780 – 27 апреля 1847, Петербург), Г.С. Покровский имел шестерых сыновей – Ивана (см. далее), Николая (см. далее), Василия (род. около 1809), Федора (род. около 1810), Якова (род. около 1811) и Павла (род. около 1814), а также дочь (имя неизвестно), бывшую в замужестве за хирургом Кондратием Ивановичем Грум-Гржимайло (ок. 1792 – 14 сентября 1874). Среди детей Гавриила Семеновича известность получили двое – Иван и Николай Гавриловичи. И.Г. Покровский (1800, Петербург – 18 февраля 1863, Царское Село), поэт и переводчик, член Общества любителей российской словесности и Общества любителей словесности, наук и художеств, по окончании Петербургской гимназии служил в Особенной канцелярии Министерства внутренних дел (1820–1823), Департаменте полиции исполнительной (1824–1834, с 1827 г. помощник правителя, с 1833 г. правитель канцелярии), Государственном контроле (1836–1837, правитель канцелярии Департамента морских отчетов). В июне 1837 г. вышел в отставку вследствие тяжелой болезни, однако нужда заставила его вернуться на службу: в мае 1838 г. И.Г. Покровский получил место чиновника особых поручений в Министерстве народного просвещения. Два с половиной года спустя он был вынужден оставить и эту должность, оставшись «в причислении» к министерству без жалованья. Уйдя со службы, Покровский стал литератором – сотрудничал в «Русском инвалиде», «Сыне Отечества», «Москвитянине» М.П. Погодина.

Н.Г. Покровский (7 декабря 1808, Петербург – 28 августа[973]973
  Данные «Петербургского некрополя» (СПб., 1912. Т. 3. С. 445). По формулярному списку – 29-го (РГИА. Ф. 1343. Оп. 36. Д. 19685. Л. 23).


[Закрыть] 1866, Царское Село) первоначально избрал военную карьеру. Окончив 1-й кадетский корпус (1827), он был выпущен на службу в конно-артиллерийскую № 1 роту, с которой участвовал в подавлении Польского восстания 1830–1831 гг. Находясь со своим дивизионом в отряде под началом барона Д.Е. Остен-Сакена, Покровский отличился в сражениях на Понарских высотах и под Ковно, а также при штурме Варшавы, за что был награжден орденом Св. Анны 4-й степени и чином подпоручика. По окончании кампании он женился на дочери полковника бывшей Польской армии Наталии Антоновне, урожденной Эрдман (ок. 1813[974]974
  Время рождения определено по воспоминаниям ее сына, где сообщается, что Н.А. Покровская скончалась на 78-м году жизни (Покровский Н.Н. Отжившие бюрократические порядки. С. 351). Согласно «Петербургскому некрополю», она умерла на 73-м году, т. е. родилась около 1818 г. По-видимому, в последнем издании присутствует ошибка, допущенная при прочтении цифры на надгробном памятнике, так как представляется невероятным, чтобы мать мемуариста вышла замуж в столь юном возрасте: в тех же воспоминаниях отмечается, что брак был уже заключен, когда после Польской кампании «войска вернулись в свои квартиры» (Там же. С. 349).


[Закрыть] – 27 октября 1890). С тех пор на протяжении столетия семья Покровских поддерживала тесные дружеские связи с польскими родственниками (об этом упоминает в своих мемуарах и наш автор, сам свободно говоривший по-польски и пользовавшийся уважением не только среди польских родственников, но и в польском обществе[975]975
  См.: Лопухин В.Б. Записки бывшего директора департамента Министерства иностранных дел. СПб., 2008. С. 48.


[Закрыть]). Незадолго до смерти отца Н.Г. Покровский оставил военную службу (поскольку не имел к ней, по воспоминаниям сына, «особенного влечения»)[976]976
  Покровский Н.Н. Указ. соч. С. 349.


[Закрыть]. В мае 1835 г. для лучшего обеспечения семьи он поступил на гражданскую службу в ведомство Государственного контроля, быстро освоив новое для себя поприще. В феврале 1836 г. он был сделан помощником столоначальника, год спустя переименован в младшие контролеры Департамента гражданских отчетов, в августе 1841 г. стал старшим контролером, а в апреле 1847 г. занял ключевой пост правителя канцелярии государственного контролера. «Сверх способностей он отличался необыкновенной добросовестностью», – вспоминал о нем сын[977]977
  Там же. С. 350.


[Закрыть]. Непосредственный начальник Н.Г. Покровского, вельможа и богач генерал-контролер Л.К. Нарышкин, так ценил нравственные качества своего подчиненного, что уговорил его взять на себя надзор за делами по управлению всеми своими имениями.

В декабре 1847 г. Николай Гаврилович перешел на службу в Министерство финансов, где получил место начальника счетного отделения в Департаменте горных и соляных дел. Этот пост он занимал почти девятнадцать лет, до самой кончины, заслужив чин статского советника (1856), ордена Св. Анны 2-й степени и Св. Владимира 4-й степени (оба в 1864). В эпоху Великих реформ он трудился в составе комиссии под руководством государственного контролера В.А. Татаринова для устройства кассового и ревизионного порядка и единства кассы. Покровским был разработан и, после командировки летом 1863 г. на Уральские и Олонецкие горные заводы, введен в действие новый порядок счетоводства на казенных горных заводах.

У Н.Г. и Н.А. Покровских было трое детей: Николай (см. далее), Ольга (13 декабря 1839 – не ранее 1898, осталась в девичестве), в 1869–1894 гг. преподавательница музыки в Смольном институте[978]978
  См.: Черепнин Н.П. Императорское Воспитательное общество благородных девиц: Исторический очерк. 1764–1914. Пг., 1915. Т. 3. С. 441.


[Закрыть], и Иван (10 июня 1844 – 15 июня 1882), титулярный советник. Старший сын, Николай Николаевич (18 ноября 1836, Петербург – не ранее 1917), отец будущего министра, в июне 1857 г. окончил с чином поручика Горный институт в Петербурге и поступил на службу на Петербургский монетный двор, в феврале 1858 г. был назначен младшим помощником управляющего золотыми переделами, в январе 1860 г. – старшим помощником управляющего серебряными переделами, в апреле следующего года произведен за отличие в штабс-капитаны, в январе 1863 г. назначен управляющим Лабораторией разделения золота от серебра. В марте – апреле 1864 г. молодой чиновник был послан за границу для знакомства с устройством европейских монетных дворов. В марте 1866 г. Н.Н. Покровский был произведен, вновь за отличие, в капитаны, а в апреле того же года назначен пробирером по приему и отпуску металлов и монеты. В ходе демилитаризации горного ведомства был в июле 1867 г. переименован в надворные советники. Безукоризненная репутация Покровского побудила Петербургскую городскую думу в мае 1869 г. избрать его столичным участковым мировым судьей на очередное трехлетие, а в 1872 и 1875 гг. – дважды переизбрать на новый срок. Но в декабре 1877 г. должность судьи пришлось оставить: Николай Николаевич был назначен чиновником особых поручений Министерства финансов и командирован в Варшаву для заведования Варшавской пробирной палаткой. В начале 1878 г. Сенат утвердил его в чине статского советника. В декабре 1880 г. Покровский был включен в состав комиссии для обсуждения проекта Пробирного устава, в мае 1882 г. утвержден в занимаемой должности, с наименованием управляющим Варшавской пробирной палаткой, а на коронацию Александра III в мае 1883 г. произведен в действительные статские советники. В сентябре 1886 г. Николай Николаевич вернулся на службу в Петербург, став начальником отделения частных золотых промыслов Горного департамента Министерства государственных имуществ. В апреле 1891 г. он был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени, а в ноябре того же года назначен в том же департаменте на пост окружного инженера Северного горного округа. В марте 1894 г. Н.Н. Покровский (старший) по собственному желанию вышел в отставку, будучи уволен от службы с мундиром и пенсией в размере 1500 рублей в год. Его жена, мать мемуариста Мария Александровна (22 сентября 1840, Петербург – не ранее 1917) была дочерью генерал-майора Корпуса жандармов Александра Николаевича Кушинникова (24 августа 1799 – 2 октября 1860, Петербург) и Екатерины Васильевны, урожденной Марченко (25 июня 1808 – 22 января 1877, Петербург) и, следовательно, по матери внучкой государственного секретаря и члена Государственного совета В.Р. Марченко. Семья владела небольшим двухэтажным каменным домом в Ковенском переулке, составлявшим приданое М.А. Покровской. В 1877 г. род Покровских был внесен Петербургским дворянским собранием в третью часть губернской родословной книги (потомственное дворянство по ордену). Документы о службе прадеда и деда в Сенат представить тогда не удалось, поэтому родоначальником формально был утвержден Н.Н. Покровский (старший). Много лет спустя эти документы удалось разыскать его сыну, будущему министру, и в 1899 г. в дворянстве были утверждены Г.С. и Н.Г. Покровские, а также сыновья Н.Н. Покровского (младшего). В 1906 г. Сенатом был утвержден герб рода.