Текст книги "Я с вами до скончания века…"

Совещание синедриона и предложение Иуды
Мф. 26, 3–5; 14–16; Мк. 14, 1, 2, 10, 11; Лк. 22, 1–6

События последних дней снова напомнили ожесточенным врагам Господа о ненавистном им Пророке галилейском. Незадолго перед сим они решили убить Его и дали приказание, чтобы всякий, знающий о местопребывании Его, объявил им для дальнейших распоряжений (Ин. 11, 53, 57). И что же? Когда настало время исполнения предвечного определения о спасении рода человеческого и пришел час, предназначенный свыше (7, 6, 30), тогда Агнец Божий, взявший на Себя грехи мира (1, 29, 36), Сам отдается в руки грешников (Мф. 26, 45): торжественно, как духовный Царь вечного Царства, вступает в Иерусалим, приходит в храм, как Господь храма, всенародно чудодействует и проповедует, обличает в последний раз пороки книжников и фарисеев, открывает будущую судьбу города, народа иудейского и всего мира.

Появление Иисуса Христа в Иерусалиме, среди многолюдного собрания богомольцев, стекавшихся к храму на праздник со всех сторон, привело в движение врагов Его. Первосвященники, книжники и народные старейшины, зараженные лицемерием и злобою своих руководителей, собрались на совещание во двор первосвященника Иосифа Каиафы, бывшего в то время, по воле римского правителя Валерия Грата, на действительной службе, вместо тестя своего Анны, или Анана. Хитрый председатель синедриона уже в прежнем совещании высказал свое мнение о пожертвовании Иисусом Христом для общего блага, и прочие члены совета в то время присоединились к мнению его (Ин. 11, 47–53). От настоящего совещания еще менее можно было ожидать благоприятного решения: положили в совете – взять Иисуса хитростью и убить, но говорили: не в праздник, да не молва будет в людех. По замечанию святого евангелиста Луки (22, 2), они боялись людей, опасались, как бы народ не вступился за своего единственного Благодетеля: тогда мог произойти один из тех бунтов, которые в Иудее были нередки и при усмирении народных страстей железною рукою римлян всегда сопровождались кровопролитием.

Приближалась последняя прообразовательная Пасха; все обстоятельства чудным устроением Промысла расположились так, чтобы истинная Пасха наша – Христос за ны пожрен бысть (1 Кор. 5, 7). «Враги Его хотели переждать праздничное время, но это не было попущено им: Господь, определяя Сам для Себя страдания, благоизволил предать Себя распятию на самую Пасху, ибо Сам быть истинная Пасха» (блаженный Феофилакт). И вот, те самые люди, которые, по расчетам благоразумия, решились не спешить с исполнением богоубийственного дела, внезапно отказались от предположенной медлительности и неведомо для себя обратились к осуществлению вечных судеб Божиих. В святом лике апостолов, ближайших спутников Иисуса Христа и свидетелей учения и чудес Его, давно скрывался предатель, и хотя Господь неоднократно давал понять ему, что злые намерения его, неведомые людям, ведомы Тому, перед Кем открыты сердца людей, но эти внушения не действовали на ученика, косневшего во зле (Ин. 6, 70, 71; 13, 11, 18, 21, 26). Между порочными наклонностями Иуды Искариотского сребролюбие было господствующей страстью, которую он выказал на вечери в доме Лазаря, лицемерно прикрыв заботою о нищих (12, 6). По замечанию святого евангелиста Луки, сатана овладел мрачной душой предателя (22, 3) и подвиг погибельнаго сына (Ин. 17, 12) на страшное дело измены Учителю. И какая противоположность добра и зла, света и тьмы! «В то время, – воспевает Святая Церковь, – когда грешница приносила миро, ученик совещался с пребеззаконными; та радовалась, изливая миро многоценное, а этот спешил продать Бесценного, та Владыку познавала, а этот от Владыки отделялся; та освобождалась, а этот порабощался врагу».

Предатель, оставив святое вифанское общество, к которому уже не принадлежал душою, удалился туда, куда увлекал его исконный враг Бога и людей, в ту темную область, где давно созревал богоубийственный замысел. Что ми хощете дати, – сказал Иуда первосвященникам и начальникам, – аз вам предам Его? Такое предложение разом избавляло членов синедриона от всех затруднений, какие представлялись на пути к задуманной цели. Ближайший ученик Иисуса Христа, знавший местопребывание и занятия своего Учителя, мог указать им, когда удобнее было бы взять ненавистного им Пророка галилейского, без всякого шума, тайно от народа. А, схватив Его и немедленно предав в руки римского правителя, они снимали с себя всякую ответственность в случае, если бы народ, сведав о совершившемся, пришел в волнение. Святые евангелисты Марк и Лука прямо говорят, что первосвященники и начальники обрадовались, выслушав предложение Иуды, – обрадовались, рассчитывая, что погибель Назарянина теперь будет устроена именно так, как им хотелось, – верно и безопасно. С полною охотою они согласились вознаградить предателя деньгами и только, быть может, обманули ожидания Иуды относительно самого количества, предложив ему тридцать сребреников.[2]2
  Здесь разумеется серебряный сикль, который оценивался во времена Иисуса Христа около 90 коп., так что 30 сиклей могли составлять около 30 рублей (Странник, 1863).


[Закрыть] Это была обыкновенная цена раба, которую, по закону Моисееву (Исх. 21, 32), господин получал в случае утраты его. Назначая такую цену, быть может, из презрения к Ценимому, или же ввиду скупости и алчности предателя удовлетворявшегося малым, думали ли враги Христовы, что они исполняют древнее пророчество? Они, – предсказывал пророк Захария, – поставиша мзду Мою тридесять сребреник, – высокая цена, в какую они оценили Меня! и приях тридесять сребреник и вложих их в храм Господень в горнило, – для горшечника (Зах. 11, 12, 13). Условившись в цене, первосвященники и предатель не могли определить с точностью ни времени, ни способа предания. Иуда обещал только воспользоваться первым удобным случаем, чтобы предать Учителя во власть их тайно, не при народе, не возбуждая каких-либо подозрений, неудовольствия и замешательств со стороны усердных почитателей Его. Неблагодарный ученик, ослепленный страстью сребролюбия, не предугадывал, к каким последствиям приведет измена его, и никак не думал, что предает на пролитие неповинную кровь Учителя (Мф. 27, 4), за которую заплатит своею жизнью и подвергнется величайшему и нескончаемому горю (Мф. 26, 24). Но решительный шаг был сделан, неправедная мзда получена, предатель неудержимо стремился в самую глубину зла, увлекаемый духом тьмы и своим злым произволением, и с этого времени искал удобного случая предать Господа.

Пятый день – Великий четверг

Тайная вечеря
Мф. 26, 17–20; Мк. 14, 12–17; Лк. 22, 7–18

Наступала Пасха, величайший праздник Израиля, установленный в память чудного изведения еврейского народа из египетского рабства. С ним соединялось также воспоминание об избавлении от погибели первенцев еврейских кровью Пасхального агнца (Исх. 12, 17–27). Эти радостные события, положившие начало самостоятельности народа, делали праздник Пасхи особенно дорогим и вожделенным сердцу каждого израильтянина. Знаменательный обряд заклания и снедения агнца, заповеданный Моисеем (Исх. 12, 3–11), придавал Пасхальной вечери исключительную торжественность. Для обозначения поспешного выхода из Египта, евреи присутствовали за этой вечерей одетые по-дорожному, с жезлами в руках (12, 11). Празднество начиналось чашей вина, которая символизировала физическое освобождение из рабства. Отец семейства или старший в доме брал в правую руку эту чашу с красным вином, разбавленным водою. Вино непременно употреблялось красное, в вспоминание агничей крови, спасшей первенцев израильских от погубления, и разведенное водою, потому что пить его должны были все, и женщины, и дети. Держа чашу, глава семейства произносил благословение в таких словах: «Нынешний день был временем нашего исшествия из Египта. Да будет благословен Господь!» – и, отведав из чаши, передавал ее домочадцам. По умовении рук в пиршественную комнату вносили по-праздничному убранный стол с горькими травами, напоминавшими потомкам Израиля горькую жизнь предков их в Египте (1, 14). Затем на стол полагали хлеб, Пасхального агнца, испеченного на огне без преломления костей (12, 8, 46), особо приготовленное мясо, и также жидкое блюдо из разных плодов, для обмакивания в нем трав и кусков снедаемого. Глава семейства брал со стола горькие травы и в воспоминание горечи рабства в Египте съедал их и раздавал вкушать другим.

Далее следовала вторая общая чаша, символизирующая духовное освобождение. Прежде чем ее выпить, читали: «Рабами были мы у фараона в Египта». Старший изъяснял значение Пасхи и приглашал присутствовавших воспеть хвалу Богу; тогда все собрание пело 113 и 114-й псалмы. После сего, по омовении рук, старший преломлял пресный хлеб в воспоминание поспешного бегства из Египта; опресноки – хлеб бедствия, не настоящий хлеб. Произнесши благословения, глава вечери вкушал горьких трав, мяса и агнца; примеру его следовали все присутствующие. Вечеря продолжалась, и среди беседы предлагалась третья чаша, выпиваемая за спасение евреев от войска египетского. Присутствующие благословляли имя Господне и выражали надежду на будущую жизнь.

Наконец, выпивали четвертую чашу в память дарования Торы на Синае.

Была еще пятая чаша – чаша Илии, пророческая. Из нее в этот день не пьют. Чаша Илии – самая красивая, часто сделана из драгоценных металлов; ее ставили на середину стола. Когда возглашали: «Излей гнев Свой…» – дети открывали входные двери, чтобы Илия мог войти, и следили, как будет убывать вино в пятой чаше, если Илия придет и невидимо будет пить из нее.

Чаша пророка Илии символизировала обещание Бога избранным: Я введу вас в ту землю о которой Я, подняв руку Мою, [клялся] дать ее Аврааму, Исааку и Иакову, и дам вам ее в наследие (Исх. 6, 8). Чаша пророка Илии – знак того, что кроме тех четырех раз, когда Господь избавлял Свой народ во время исхода из Египта и жизни в земле обетованной, будет еще избавление – в будущем. Избавление это связано именно с пророком Илией потому, что именно он возвестит о пришествии Мессии: Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их (Мал. 4, 5–6).

Празднество оканчивалось пением аллилуиа – пением псалмов 115–118. Ветхозаветная Пасха начинала совершаться таким образом за 1609 лет до Рождества Христова. И Господь Иисус Христос с учениками совершил эту Пасху.

Но если для простого израильтянина праздник Пасхи соединял в себе радостные воспоминания о древних благодеяниях Божиих народу, то для Богочеловека, и особенно в наступающее время великих событий, он имел глубокий таинственный смысл. Пасхальный агнец служил прообразом Агнца непорочна и пречиста Христа (1 Пет. 1, 19), вземлющего на Себя грехи мира (Ин. 1, 29); заклание сего агнца со всеми обрядами, предписанными законом преди зображало крестную смерть Искупителя (19, 36), а выход израильтян из Египта предвещал избавление рода человеческого Кровью Ходатая Новаго Завета (Евр. 9, 15) от рабства мысленному фараону, имущему державу смерти, сиречь диаволу (2, 14). Господь знал, что каждый раз, празднуя Пасху, Он предпраздновал Свои страдания и смерть, а теперь приближался час, когда прообразование должно было уступить место самой истине. Всеведущий видел, что завтра, перед тем временем, как иудеи соберутся на Пасхальную вечерю для вкушения прообразовательного агнца, Он, истинная Пасха, уже будет заклан за грешное человечество (1 Кор. 5, 7) и Своею смертью запечатлеет и совершит весь сеновный закон, все прообразования и пророчества. Последняя Пасхальная вечеря, естественно, должна была принять вид прощальной вечери небесного Учителя с учениками.

Преднамереваясь на последней вечери передать ученикам Свои чувства, ясно и прямо возвестить недосказанное прежде (Ин. 16, 25, 29) и преподать им Страшные Тайны Тела и Крови Своей, Господь наш Иисус Христос восхотел окружить святое собрание таинственностью. Эта таинственность была тем необходимее, что, как известно было Всеведущему, не только состоялось определение синедриона взять Его хитростью и убить (Мф. 26, 4), но что даже между избранными учениками скрывался предатель, условившийся в цене с врагами Господа и искавший лишь удобного случая для приведения в исполнение своего намерения (ст. 15, 16). Внезапное нападение могло бы нарушить тишину святых минут и прекратить прощальную беседу в самый важный момент, что было бы для учеников потерей невознаградимой. Но предусмотрительная таинственность, укрыв святое общество от внимания злобствовавших, сделала прощальную вечерю для самого погибающего предателя трогательным предостережением, последним решительным призывом к покаянию. И вот, когда настал предпоследний день земной жизни Спасителя, приступили к Нему ученики и спросили: где хощеши, шедше, уготоваем да яси Пасху. Обратившись к апостолам Петру и Иоанну, Господь сказал: шедша, уготовайта нам Пасху, да ямы. Выполнение этого поручения ввиду опасности, грозившей святому обществу, требовало крайней осмотрительности и совершенного соблюдения тайны, а посему для приготовления последней вечери были избраны Господом из числа двенадцати два довереннейшие ученика, которые и впоследствии представляются действующими в полном согласии (Ин. 13, 23–24; 18, 15–16; Деян. 1, 8, 14). Жители Иерусалима, следуя древнему обычаю, охотно и даже бесплатно давали иногородним комнату для совершения Пасхальных обрядов. Таким образом, на обязанности Петра и Иоанна лежало найти такую комнату, приготовить столы, ложа, а также и все принадлежности Пасхальной вечери – вино, агнца, горькие травы, и на этот раз, без сомнения, простой хлеб, потому что законом Моисея дозволено было вкушать опресноки не прежде как вечером 14-го нисана (Исх. 12, 8; Втор. 16, 3) и все квасное было устраняемо из дома лишь утром того дня.

Необычное поручение, предупреждавшее Пасху иудейскую, давало понять ученикам, что предстоит вечеря необычно торжественная и знаменательная. Петр и Иоанн обратились к Божественному Учителю с новым вопросом: где хощеши, уготоваем? Они знали, что Пасху должно было совершать не иначе как в Иерусалиме, вблизи храма, и так как, по выражению блаженного Феофилакта, «ни они сами, ни Христос не имели собственного дома», то и спрашивали, в каком доме и у кого именно приготовить вечерю. Господь отвечал: идита во град, – се восходящема вама во град срящет вы человек в скудельнице воду нося; по нем идета в дом, в оньже входит, и рцета дому владыце: глаголет тебе Учитель, – время Мое близ есть, у тебе сотворю Пасху со ученики Моими, – где есть обитель, идеже Пасху со ученики Моими снем? – Своим временем Он назвал «Свое заклание», по изъяснению того же толковника, и этим намеком желал, с одной стороны, показать, что «Он закалается не без ведома о том и не против воли Своей», а с другой – изъяснить причину, почему Он намеревается совершить Пасху днем ранее времени, указанного законом. Домохозяин, к которому Иисус Христос послал учеников, вероятно, был тайным последователем Его, потому что, как замечает отечественный писатель, «дом для вечери должен быть избран самый безопасный, у человека верного и надежного: другой почел бы за долг дать знать синедриону о Том, Кто в доме его совершает теперь Пасху».

Петр и Иоанн отправились в Иерусалим, при входе в город нашли все, как наперед было сказано им, и приготовили Пасху. С наступлением сумерек, около того времени, когда по закону (Втор. 16, 6) должно было совершать Пасху, Иисус Христос, окруженный учениками, пришел в Иерусалим. Тихо и незаметно, среди праздничного движения города, наполненного богомольцами, святое общество достигло того дома, где была приготовлена для него комната, убранная по-праздничному. Здесь когда настал час вечери, Господь возлег и двенадцать апостолов с Ним.

Тайная вечеря началась с ветхозаветной Пасхи, которую Господь совершил на день раньше, как полагалось путешествующим, по закону. Это было 13 ни сана, а поскольку отсчет дней шел с вечера – и бысть вечер, и бысть утро, день един (Быт. 1, 5), – то уже начинался Пасхальный день 14 нисана. (То есть после захода солнца конец четверга, 13 нисана, был самым началом пятницы, 14 нисана.)

По обычаю, были приготовлены четыре чаши вина. Поставили и пятую чашу, предназначенную пророку Илии. Но в горницу Сионскую пришел не пророк Илия, а Духоносный Гость, Сам Господь.

Это была последняя Пасха, которую Иисус Христос праздновал с данными Ему и возлюбленными Им до конца (Ин. 13, 1; 17, 6). Раскрывая Свое сердце настолько, насколько ученики могли понять превыспренние чувства души Богочеловека, Иисус Христос предначал вечерю многознаменательными словами: желанием возжелех сию Пасху ясти с вами, прежде, даже не прииму мук: глаголю бо вам, яко отселе не имам ясти от нея, дондеже скончаются во Царствии Божии. Он желал ее, потому что пришел не нарушить закон, но исполнить (Мф. 5, 17) и указать высший смысл его. Он желал Пасхи ветхозаветной, потому что знал ее образное и сеновное значение (Евр. 8, 5) и намеревался заменить образ и сень самою истиною. Он желал этой Пасхи именно ввиду приближающихся страданий, потому что Сам был и Агнцем непорочным и пречистым, предуведеным к закланию прежде сложения мира (1 Пет. 1, 19, 20), и великим Первосвященником, священнодействующим Себя Самого в умилостивительную и очистительную за грехи мира жертву (Евр. 9, 11, 28). И после прообразовательной Он желал также «Пасхи истинной, новозаветной, не только осязаемой, но и созерцаемой, не только вещественной, но и духовной, и Божественной, не только закланной, но и живой, и животворящей, начинаемой прежде мук, дабы она была всегдашней свидетельницей предуведения и свободного приятия мук, но уже заключающей в себе спасительное действие креста для всех времен, как свойственно действовать вечному началу» (святитель Филарет Московский).

Ветхозаветная Пасхальная вечеря шла далее с некоторыми особенностями. Господь взял чашу, произнес над нею благословение и, подавая ученикам, сказал: приимите сию и разделите себе: глаголю бо вам, яко не имам пити от плода лознаго, дондеже Царствие Божие приидет. Эта первая чаша, которою обыкновенно начиналась Пасхальная вечеря, а также некоторые другие признаки, как то: обмакивание пищи в блюдо (Мф. 26, 23; Мк. 14, 20; Ин. 13, 26), заключительное пение (Мф. 26, 30), показывают, что Господь наш Иисус Христос, оканчивая Ветхий Завет и утверждая Новый, благоволил вкусить, по выражению церковных песнопений, «Пасху древнюю, сеновную и законную». С этим предположением вполне согласны мнения святых отцов и учителей Православной Церкви. Святитель Иоанн Златоуст, спрашивая: почему Христос совершил тогда Пасху? – отвечает: «потому что древняя Пасха была образом имеющей быть и надлежало истине заступить место образа; прежде показал Он тень, потом предложил истину на трапезе». Также выражается святой отец во многих других местах своих творений, и толкованию его следовали позднейшие святые отцы и учители Православной Церкви. Преподобный Иоанн Дамаскин говорит: «в горнице святого и славного Сиона, Христос, вкусив с учениками Своими ветхозаветной Пасхи и исполнив Ветхий Завет, умыл ноги ученикам», а блаженный Феофилакт прямо замечает: «наперед Он совершил прообразовательную Пасху, а потом совершил и Пасху истинную». Впрочем, допуская, что Спаситель на последней вечери совершил ветхозаветную Пасху, нельзя думать, что Он совершил ее вполне так, как требовал обычай, установившийся в то время не без влияния толкований книжников и фарисеев. Обрядность Пасхи, заповеданная законом Моисея (Исх. 12, 3–11), была не так сложна, как расширенная позднейшими дополнениями ревнителей преданий старец (Мк. 7, 3). При совершении последней Пасхи при конце Ветхого и начале Нового Заветов, Сыну Человеческому подобало показать, что Он не только отвергает человеческие дополнения к закону Божию, но и для самой законной Пасхи, так же как и для субботы (Мф. 12, 8), есть воистину полновластный Господь и Владыка. Предварение иудейской Пасхи целыми сутками, отсутствие опресноков, для которых не наступило еще время, заклание агнца не во дворе святилища, где агнцы были закалаемы лишь 14-го нисана после полудня, беседы с учениками, составлявшие как бы отступление от иудейской обрядности, – все эти обстоятельства достаточно показывают, что последняя Пасхальная вечеря, оставаясь по намерению Господа закона вполне законною, и походила, и не походила на законные иудейские вечери. Она служила как бы преддверием и приготовлением к той истинной Пасхальной вечери, на которой Богочеловек принес Самого Себя в Таинственную жертву за грехи всего мира.