Текст книги "Куприн на поединке в любви и творчестве"

Александров – юнкер-александровец

Не случайно Александр Иванович Куприн дал герою своего романа «Юнкера» фамилию Александров. Это намёк на то, что Александров – это он сам, юнкер Александр Куприн, который осенью 1888 года после окончания кадетского корпуса поступил в Александровское юнкерское училище.

Учёба в кадетском корпусе не прошла даром. Корпус воспитал грамотного в науках, подтянутого в строевом отношении, развитого физически юношу. Это был образованный, культурный человек, прекрасный танцор – в кадетском корпусе танцам и правилам этикета уделялось большое внимание.

Первые годы были тяжёлыми, потому что прошли они в непонятном учебном заведении, названном военной гимназией, но постепенно положение выровнялось. Просто Куприн не довёл своего повествования до выпуска, а остановил его на ранившем душу эпизоде, связанном с розгами.

Прототипом матери юнкера Александрова стала мать Александра Ивановича Любовь Алексеевна Куприна. Юнкер Александров называет её «обожаемой».

Вот строки из романа:

«Отношения между Александровым и его матерью были совсем необыкновенными. Они обожали друг друга (Алёша был последышем). Но одинаково, по-азиатски, были жестоки, упрямы и нетерпеливы в ссоре. Однако понимали друг друга на расстоянии…»

Куприн не скрывал, что юнкера Александрова писал с себя и наделил его всеми своими проказами. Даже выдумывать ничего не требовалось – на шалости он был богат.

В юнкерские годы проявилась особенная наклонность будущего классика русской литературы – необыкновенная влюбчивость. Он сам признавался, что ещё кадетом влюблялся в каждую новую партнёршу по танцам – в кадетские корпуса на уроки танцев приглашали гимназисток. Ну а уж юнкером он увлекался и подавно.

Владислав Ходасевич в статье «Юнкера» писал:

«Что такое роман? В сущности, мы не имеем точного определения этой формы литературного творчества. Как бы, однако, ни определять его, существенным и бесспорным признаком романа во всяком случае окажется наличие единой, планомерно развивающейся фабулы, основанной на столкновении интересов, страстей, характеров между довольно значительным числом персонажей. Вот этого-то единства фабулы мы в "Юнкерах" и не встретим прежде всего. Имеется, в сущности, единственный герой, юнкер Александров. В книге рассказано его пребывание в юнкерском училище, показан ряд его увлечений, сердечных, литературных и других, намечен ряд впечатлений, им выносимых из жизни, но все события и все встречи с людьми, в конце концов, оказываются совершенно эпизодическими. Люди, появляющиеся, скажем, на первых страницах, затем исчезают, чтобы уже не появиться ни на одной из последующих. Сыграв известную роль в развитии одного эпизода, они уже не влияют на ход дальнейших. Отдельные эпизоды и персонажи порою описаны чрезвычайно подробно – однако ж эти подробности оказываются несущественны для развития фабулы. Персонажи, связанные с главным действующим лицом, сплошь и рядом не связаны между собою, сплошь и рядом не знают ничего друг о друге. Отдельные частности, выписанные вполне колоритно, затем, в свою очередь, исчезают бесследно, никак не связываясь с ходом действия. Кажется, Чехов сказал, что если в рассказе, романе или повести упоминается ружье, то оно должно рано или поздно выстрелить – иначе оно не должно упоминаться. В "Юнкерах" – великое множество таких нестреляющих ружей: людей и событий, в смысле сюжетосложения вовсе не нужных. Больше того: из "Юнкеров" можно, кажется, вынуть любой эпизод или любое действующее лицо – без ущерба для того, что можно бы назвать единством действия. В конце концов, приходится прийти к выводу, что Куприн написал роман без фабулы – то есть нечто, до чего не доходил и самый бесфабульный из русских (и, вероятно, не только русских) писателей – Чехов».

Объясняется всю довольно просто. Куприн, «скалывая с себя», рассказал читателям о жизни юнкеров, о их учёбе и службе, потому что так и не взявшись за свои собственные большие мемуары, он стремился выразить то, что осталось в сердце, что осталось нетленно в памяти о прекрасном времени, времени, когда всё впереди, когда молодой человек полон надежд на успехи, на невероятные достижения, на большую любовь. Он писал о своей юности. А как можно писать о юности, не говоря постоянно, ярко, пронзительно о том, чем характерна юность – о любви, которая именно в юности кажется порой всепобеждающей, кажется пришедшей однажды и на всю жизнь.

Но это, увы, не так, что и показывает писатель, а показывая, вынужден вводить героев, точнее героинь, ненадолго, на какой-то описываемый период, ибо юность, кроме всего прочего, характерна и непостоянством, и сменой интересов, конечно, жизненных – интересов. Служения Отечеству, долга перед Отечеством это не касается.

Александровское военное училище

Но когда же пришла первая любовь к будущему писателю?

Ответ надо искать именно в романе «Юнкера», поскольку в повести «На переломе (Кадеты)» всё-таки говорится не о любви, а скорее об увлечениях, а порой даже о «спортивных состязаниях» в том, что ныне демократы – обезьяны западничества – окрестили занятием любовью. В романе читаем:

«Есть и у Александрова множество летних воспоминаний, ярких, пёстрых и благоуханных; вернее – их набрался целый чемодан, до того туго, туго набитый, что он вот-вот готов лопнуть, если Александров не поделится со старыми товарищами слишком грузным багажом… Милая потребность юношеских душ!

И на прекрасном фоне золотого солнца, голубых небес, зелёных рощ и садов – всегда на первом плане, всегда на главном месте она; непостижимая, недосягаемая, несравненная, единственная, восхитительная, головокружительная – Юлия…»

И далее в книге рассказ о первой драме, которую пережил не только герой романа, но и сам Куприн и о которой впоследствии упоминал и в произведениях и просто в разговорах. В этом эпизоде проявилось то, с чем нередко встречались юнкера, с чем встречались и встречаются курсанты, словом, те юноши, которые обрекли себя ради своей главной цели на многие ограничения в жизни, связанные с казармой, с редкими увольнениями в город и с постоянной боевой учебой, постоянными полевыми выходами и учениями.

«…С большим трудом удалось ему улучить минуту, чтобы остаться наедине с богоподобной Юленькой, но когда он потянулся к ней за знакомым, сладостным, кружащим голову поцелуем, она мягко отстранила его загорелой рукой и сказала:

– Забудем летние глупости, милый Алёша. Прошёл сезон, мы теперь стали большие. В Москве приходите к нам потанцевать. А теперь прощайте. Желаю вам счастья и успехов».

Не первая ли эта любовная драма в жизни писателя? Ведь, повторяю, писал Куприн с себя самого и писал зачастую почти с документальной точностью, даже имена героям давал со смыслом. Как уже упоминалось, он сам – Александр. Главный герой – юнкер Александров.

Куприн показал своего героя и в первых его увлечениях таким, каким он был сам. Александров даже с шутливой иронией называл себя «господином Сердечкиным».

Куприн не раз прямо говорил о том, что юнкер Александров – это он сам. Вот и относительно увлечения Юлией сказано в интервью: «В то лето я был “безумно” влюблён в старшую из трёх сестер Синельниковых, в полную волоокую Юленьку – Юлию Николаевну».

Влюбчивость… В чём её причины? Только ли в характере человека? А почему мы не учитываем обстоятельства? Позади кадетский корпус. Годы ограничений – чтобы попасть в город, нужно получить увольнительную. Следовательно, встреча с девочкой или девушкой, которая тронула сердце, могла быть только тогда, когда юноша, на плечах которого погоны, получал увольнительную. Или на балах и уроках танцев. Но это всё мимолётно и всё на людях. А любовь такое чувство, которое требует обязательного уединения влюблённых.

А у сверстниц этих самых юношей в погонах свобода полная. Каждая ли станет терпеливо сидеть дома, отказывая себе пусть даже в самых безобидных развлечениях?

Помню, один мой приятель курсант, когда мы учились в Московском ВОКУ, с огорчением поделился разговором со своей девушкой.

После окончания суворовского военного училища он пришёл в Московское высшее общевойсковое командное училище, ставшее, отчасти, наследником Александровского юнкерского училища. Девушка же его, с которой он встречался ещё суворовцем, несколько огорчилась – она рассчитывала, что он поступит в академию, что будет более или менее свободен – с увольнительными в академиях значительно легче. Не то что у кремлёвцев…

– Да, отпускать будут редко, – со вздохом сказал он. – Во всяком случае, на младших курсах. Потом будет уже легче…

– Так что ж, – с раздражением заявила она. – Я, по-твоему, должна законсервироваться на это время?

Вот и приходилось и суворовцам, и курсантам, как юнкерам и кадетам, учитывать этакие обстоятельства, учитывать, что не все их пассии готовы «законсервироваться», что многие из них не будут сторониться весёлых компаний, и за забором училища жизнь будет продолжаться…

Продолжалась эта жизнь и за воротами Александровского юнкерского училища. Куприн рассказывает о первых пусть маленьких любовных трагедиях юнкера Александрова, но всё же трагедиях… Пока он учился, жизнь продолжалась.

Сначала «богоподобная Юленька» писала: «А мне без вас так ску-у-чно. Ваша Ю. Ц.». Потом: «Забудем летние глупости, милый Алёша… А теперь прощайте…».

Но и это не всё… Он был приглашён на бракосочетание Юлии… Серьёзно ли переживал юнкер? Переживал, но не очень серьёзно. Вероятно, так же, с налётом огорчения, но всё же более или менее спокойно встретил подобную трагедию, будучи юнкером, и сам Александр Иванович Куприн. Юлия не пожелала «законсервироваться».

Что ж, такое бывало нередко… И это не лучшим образом влияло на тех, кто вынужденно «консервировался» в казарме, это подрывало авторитет представительниц прекрасного пола, это подталкивало к несколько иному, более вольному отношению к преданности и верности им.

Вспоминается анекдот советского времени, с бородой. В точности его не помню – помню только смысл. Заседание. Определяют, люди какой профессии занимают первое место по супружеским изменам. Называют одну профессию, ну скажем, журналисты на первом месте. А на втором месте – военные. И вдруг встаёт в зале офицер, уже в годах и с возмущением говорит, мол, безобразие, я, к примеру, ни разу не изменял своей жене. А из другого конца зала ещё более разгневанно: «Из-за такого дурака мы упустили первое место!»

В каждой шутке есть доля правды. Да, нередко можно слышать, что офицеры, мол, гулёны. А кто задумался, почему? Вот это легковесное отношение закладывается зачастую именно в «консервирующих» молодых людей казармах, поскольку «незаконсервировавшиеся» их сверстницы на воле поступают соответственно с этой волей…

Куприн, будучи «законсервирован» в казарме, не раз испытал неверности своих пассий. К чему это привело? Это мы увидим в последующих главах.

Сколько самых разных историй и во времена Александра Ивановича, и в поздние времена… Вот строки из письма моего однокашника, тоже Николая, а фамилия… Фамилию называть не буду, не в этом суть. Он прочитал мою повесть о курсантах-кремлёвцах – и тут же пошли воспоминания…

«Коля, привет. Да, классно ты всё написал. Было время, как мы были молоды тогда. Да и не все смогли делать так, как хотелось. У меня практически получилась твоя история. Только девушка первая приняла решение выйти замуж за однокурсника – уж очень он ей вскружил голову. Тем более, я был в Москве, а она в Петрозаводске. Правда, потом она была дружкой у моей жены на свадьбе. С тех пор о ней ничего не знаю. Слышал только, что она через полгода после моей свадьбы развелась, уехала к родителям в Москву, родила сына. Но я был уже в Германии. А затем все следы затерялись, да и восстанавливать их вроде уже не стоит. Мы с женой вместе уже 43 года. Я ведь говорил тебе, что женился на зимних каникулах на 4-м курсе. Вот так и живём. А может, с той бы и жили лучше. Но не будем о грустном. У каждого своя история жизни. Будем жить. Пиши…»

Причина – он в Москве, она – в Петрозаводске. Не захотела «законсервироваться». Ну а что вышло, то вышло.

Удивительно, сколько же общего между нами – курсантами-кремлёвцами второй половины двадцатого века и александровцами конца девятнадцатого века. Ведь Куприн учился в Александровском юнкерском училище ещё в годы царствования Александра Третьего…

В какой-то степени это объяснимо – ведь Советская военная школа строилась на фундаменте Российской Императорской военной школы.

Александр Иванович Куприн писал о своём родном Александровском училище:

«Москва в число своих фаворитов неизменно включала и училище в белом доме на Знаменке, с его молодцеватостью и вежливостью, с его оркестром Крейнбринга и с превосходным строевым порядком на больших парадах и маневрах». Немало знаменитых выпускников было среди александровцев. Это генералы Н. Н. Юденич и Н. Н. Духонин, прославившиеся в годы Первой мировой, а затем ставшие активными участниками Белого движения, это, как уже упоминалось, композитор А. Н. Скрябин, это знаменитый актер Б. В. Щукин. Это и герой Гражданской войны, советский военачальник командарм 1-го ранга С. С. Каменев. Учился в Александровском и наследник цесаревич Алексей Николаевич, а шефом училища являлся сам император.

В книге, посвящённой Александровскому военному училищу, приводится замечательное стихотворение:

 
Друзья! Железною стеной,
Во имя правды и закона,
Для блага родины святой,
Сомкнемся у подножья трона.
 
 
Пускай мятежная волна
Сметет ряды родного строя,
Но разобьется и она,
О грудь погибшего героя…
 
 
Утихнет буря, и тотчас
Замолкнут брань и укоризны,
И все поймут, что только в нас
Залог спокойствия отчизны…
 

Подпись неполная. Просто:

“Бывший александровец 3-й роты”

Журнал “Александровец”»

(№ 6 за 1907 год).

В годы советской власти в этом здании находились центральные главные учреждения Министерства обороны и Генерального штаба. Затем было построено новое здание Генерального штаба, но Главное Военно-политическое управление СА и ВМФ (ГлавПУР) оставалось там вплоть до развала СССР, а впоследствии размещалось в этом здании Главное управление воспитательной работы, в которое был преобразован ГлавПУР.

После образования юнкерских училищ были определены и правила поступления в них. Преимущество предоставлялось выпускникам кадетских корпусов, временно бывшим военными гимназиями.

Собственно, такие же правила существовали и в Советской Армии – выпускников суворовских военных училищ принимали в первую очередь, правда, хрущёвские проамериканские выходки сократили число СВУ. Но потом, после того как этого негодяя отправили на пенсию, авторитет суворовским военным училищам был возвращён. Преимущества сохранялись вплоть до недавнего времени. До 1966 года включительно в высшие общевойсковые командные училища принимали суворовцев сразу на 2-й курс. Ну и во все остальные училища на первый, но без сдачи вступительных экзаменов. Преимущества при советской власти предоставлялись тем, кто поступал из войск, где проходил срочную службу. Конечно, в царской России солдат в юнкера не брали. Правда, принимать в юнкера юношей всех сословий уже было разрешено. Дворян не хватало – армии становились массовыми.

Александр Иванович Куприн поступил в Александровское военное училище после окончания кадетского корпуса. Тогда была особая тенденция среди кадет – выбирать именно юнкерские училища, в которых готовили офицеров для пехоты-матушки. В советское время старались, конечно, учитывая желание, направлять суворовцев-выпускников в первую очередь в высшие общевойсковые и высшие танковые командные училища. Общевойсковыми были названы пехотные училища в связи с колоссальными изменениями в армии, ведь прежде пехотный командир имел в подчинении в основном только пехоту, а теперь уже начиная с командира батальона – и артиллерию (миномётная батарея), и связь. У командира полка уже были и танковый батальон, и артиллерийский дивизион, и различные специальные подразделения.

И всё-таки было по-прежнему очень много общего между юнкерами и курсантами. Звание курсант родилось как-то само собой. Стали создавать, к примеру, пулемётные курсы. Юнкерами назвать? Как можно? Пережиток царизма. Вот и стали именовать курсантами – и это звание утвердили.

Моё родное Московское высшее общевойсковое командное училище родилось как раз из Первых московских пулемётных курсов, которые некоторое время размещались в Кремле, и курсанты несли охрану советского правительства, в 1918 году перебравшегося из Петербурга в Москву.

Считается, что – об этом стали говорить лишь после крушения советской власти – эти пулемётные курсы в какой-то мере стали продолжением Алексеевского юнкерского училища. Оттуда пришли некоторые преподаватели. Разумеется, были на курсах и преподаватели из Купринского Александровского училища.

«Бедный человек… тот, у которого нет мечты»

Словом, между юнкерами и курсантами общего было действительно много, даже погоны ввели с окантовкой, когда вводились в Красной армии погоны в 1943 году. Так же были на казарменном положении, так же получали увольнительные по выходным дням, так же отпускали курсантов на каникулы летние и зимние, разве что у юнкеров они устраивались немного в другое время и звались рождественскими.

И конечно, курсанты так же влюблялись, как юнкера, так же страдали от любви, так же мечтали о той единственной, которая станет спутницей на всю оставшуюся жизнь.

Мечтал и Александр Иванович Куприн. Он подарил свои мечты главному герою романа юнкеру Александрову.

Вспомним фразу о влюбчивости Куприна. Да только ли Куприна, если брать его военные годы. Особая влюбчивость характерна для военных вообще, разумеется, прошедших настоящую военную школу – я имею в виду военные училища, а не военные кафедры институтов. И в особенности училища строевые, где дисциплина много жёстче, нежели, скажем, в военных академиях, куда принимали на инженерные факультеты некоторое количество слушателей без офицерских званий – со школьной скамьи или со скамьи суворовской и кадетской.

И всё та же причина – неустойчивость отношений с прекрасным полом из-за острого дефицита свободного времени на такие отношения. Да и знакомства?! Как, каким образом суворовец или курсант может познакомиться с девушкой?

Лучшее место – танцевальные вечера, в училище… В дореволюционной России это были балы. Шикарные, торжественные балы… Теперь они возрождаются… В путинской России возрождаются. В России эпохи ельцинизма вообще всё было предано забвению, что только можно забвению предать.

Куприн же не щадил недостатков военной системы, говорил о них прямо и открыто, но… Он показывал и блистательные стороны военной службы – почёт этой службы, её красоту…

В «Юнкерах» замечательно описание бала, на который отправили по шесть человек с каждой роты. Александров, у которого уже было назначено свидание, пытался упросить командира не отправлять его, но ничего не вышло. И вот он в прекрасном зале, где предстоит бал…

«Он… заторопился было к ближнему концу спасительной галереи, но вдруг остановился на разбеге: весь промежуток между двумя первыми колоннами и нижняя ступенька были тесно заняты тёмно-вишнёвыми платьицами, голыми худенькими ручками и милыми, светло улыбавшимися лицами.

– Вы хотите пройти, господин юнкер? – услышал он над собою голос необыкновенной звучности и красоты, подобный альту в самом лучшем ангельском хоре на небе.

Он поднял глаза, и вдруг с ним произошло изумительное чудо. Точно случайно, как будто блеснула близкая молния, и в мгновенном ослепительном свете ярко обрисовалось из всех лиц одно, только одно прекрасное лицо. Чёткость его была сверхъестественна. Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал её всю и навсегда, и хотя бы прошли ещё миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склонённой головой, этого неповторяющегося, единственного “своего” лица с нежным и умным лбом под тёмными каштаново-рыжими волосами, заплетёнными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раёк был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер…»

В романе «Юнкера», как и во многих других произведениях, Куприн продемонстрировал своё величайшее художественное мастерство. Вчитайтесь в эти пламенные, пронзительные строки! Стиль изложения великолепен. Когда сегодня задают иногда сочинения – это ведь делается всё реже и реже – на тему преемственности в создании произведений о любви и предлагают сравнить прозу Куприна, Бунина с прозой нынешних графоманов, беспомощных в описаниях и обстановки, и природы, и героев, ничего кроме возмущения вызвать подобное не может. Те, кто предлагает сделать такие сравнения, даже не думают, что оказывают медвежью услугу нынешним классикам графомании.

Ну кто может нынче с таким изяществом описать, скажем, бал? Конечно, не побывав на балу, ничего не напишешь. Тут нужны личные ощущения. Но дело даже не в этом. Чтобы показать переживаемое героем, надо самому пережить то, что нынешние специалисты по занятиям любовью пережить не могут по определению.

Обратимся к роману:

«Если бы мог когда-нибудь юнкер Александров представить себе, какие водопады чувств, ураганы желаний и лавины образов проносятся иногда в голове человека за одну малюсенькую долю секунды, он проникся бы священным трепетом перед ёмкостью, гибкостью и быстротой человеческого ума. Но это самое волшебство с ним сейчас и происходило…»

Такое мог написать только человек, сердце которого, выражаясь языком Екатерины Великой, «ни на час не может быть свободным от любви». Да, действительно, только человек, сердце которого умеет любить, в состоянии написать такие строки, поскольку способен прочувствовать и осознать, что творится у него в душе…

Читаешь роман и невольно возвращаешься в необыкновенную обстановку вечеров и в суворовском, и в общевойсковом училищах. Конечно, они уступали великолепному балу, на который были приглашены юнкера Александровского училища и на котором был сам Куприн в бытность свою юнкером, – иначе бы не сделал столь блистательного описания.

Различна обстановка, но разве не такой же необыкновенный трепет испытывали и суворовцы, и курсанты 60-х, 70-х или 80-х лет двадцатого века?

И снова вспоминается то колоссальное превосходство в отношении к курсантам, в их воспитании, которое ненавязчиво, но твёрдо демонстрировали наши командиры. Вот только один маленький пример. Заканчивается вечер в клубе училища. Неожиданно приходит командир второго взвода 1-й роты – мой командир – Виктор Александрович Минин, в ту пору старший лейтенант, впоследствии полковник, в последующие годы службы ставший порученцем министра обороны СССР Маршала Советского Союза Андрея Антоновича Гречко.

Спокойно так объявляет, чтобы все, к кому на вечер приехали приглашенные девушки, подошли к нему за увольнительными записками. А с увольнениями в город в ту пору было ох как сложно.

Выписывает увольнительные, повторяя:

– Как же можно не проводить девушку до дому? Это не по-курсантски, это не по-военному.

Пусть вечера у нас были скромнее, пусть описания бала, сделанные Куприным, буквально завораживают. Но разве в этом дело…

Юнкер Александров. Юный совсем и, как мы уже знаем, влюбчивый Александров – то есть Александр Куприн – сражён прекрасной пока ещё незнакомкой, и мысли его восторженны – впрочем, разве не были и наши мысли, мысли суворовцев и курсантов, восторженными на вечерах, когда перед нами раскрывалась палитра красок в лице приглашённых в гости девушек…

А в романе «Юнкера» эти девушки показаны необыкновенно. Недаром юнкер Александров в восторге. Недаром мечты охватывали его уже на балу, чтобы потом занять всецело позже, когда оживали уже в стенах училища воспоминания о том, что происходило на балу.

Читаем в романе…

«Неужели я полюбил? – спросил он у самого себя и внимательно, даже со страхом, как бы прислушался к внутреннему самому себе, к своим: телу, крови и разуму, и решил твердо: – Да, я полюбил, и это уже навсегда».

Какой-то подпольный ядовитый голос в нём же самом сказал с холодной насмешкой: «Любви мгновенной, любви с первого взгляда – не бывает нигде, даже в романах». «Но что же мне делать? Я, вероятно, урод», – подумал с покорной грустью Александров и вздохнул. «Да и какая любовь в твои годы? – продолжал ехидный голос. – Сколько сот раз вы уже влюблялись, господин Сердечкин? О, Дон-Жуан! О, злостный и коварный изменник!»

И вот, донжуанский список юнкера Александрова, который, надо думать, и является разве что немного изменённым донжуанским списком самого Александра Ивановича Куприна.

«Послушная память тотчас же вызвала к жизни все увлечения и “предметы” Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца пронеслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали из окон летящего на всех парах курьерского поезда, а он стоял на платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда прошлым летом по вечерам.

…Наташа Манухина в котиковой шубке, с родинкой под глазом, розовая Нина Шпаковская с большими густыми белыми ресницами, похожими на крылья бабочки-капустницы, Машенька Полубояринова за пианино, в задумчивой полутьме, быстроглазая, быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в которую он столько же раз влюблялся, сколько и разлюблял её; и трое пышных высоких, со сладкими глазами сестёр Синельниковых, с которыми, слава Богу, всё кончено; хоть и трагично, но навсегда. И другие, и другие, и другие… сотни других… Дольше других задержалась в его глазах маленькая, чуть косенькая – это очень шло к ней – Геня, Генриетта Хржановская. Шесть лет было Александрову, когда он в неё влюбился. Он храбро защищал её от мальчишек, сам надевал ей на ноги ботинки, когда она уходила с нянькой от Александровых, и однажды подарил ей восковую жёлтую канарейку в жестяной сквозной, кружками, клетке.

Но унеслись эти образы, растаяли, и ничего от них не осталось. Только чуть-чуть стало жалко маленькую Геню, как, впрочем, и всегда при воспоминании о ней.

“О нет. Всё это была не любовь, так, забава, игра, пустяки, вроде – и то правда – игры в фанты или почту. Смешное передразнивание взрослых по прочитанным романам. Мимо! Мимо! Прощайте, детские шалости и дурачества!”

Но теперь он любит. Любит! – какое громадное, гордое, страшное, сладостное слово. Вот вся вселенная, как бесконечно большой глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть прежняя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. “Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности времени и пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и всё это вместе с моей горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей”».

Мечты юнкера! В произведениях Куприна многие герои мечтают. Мечта героя – один из любимых приёмов автора. Мечтает прапорщик армейский в рассказе с названием одноимённым, мечтает подпоручик Ромашов в «Поединке», мечтает и юнкер Александров в романе «Юнкера». Сократ говорил: «Бедный человек не тот, у которого нет ни гроша в кармане, а тот, у которого нет мечты», поскольку, как гласит народная мудрость, человек без мечты, как птица без крыльев! А Михаил Михайлович Пришвин и вовсе утверждал, что «надо мечтать, как можно больше, как можно сильнее мечтать, чтобы будущее обратить в настоящее».

Юнкера Александровского училища за приготовлением уроков

Мечтательность свойственна юности, но особенно свойственна, говоря известной поговоркой, когда «молодость в шинели, а юность перетянута ремнём».

Человеку военному легче перенести невзгоды, если он наделён даром мечтать, потому что военный человек в поступках своих практически не зависит от своих желаний, а обязан делать то, что расписано приказами и наставлениями, что определено жёстким распорядком.

В кинофильме «Атака», замечательном советском военном кинофильме о «современной армии», мать говорит сыну – главному герою, лейтенанту Ермакову:

«– Не обижай солдат, они ведь кругом зависимые люди!»

А разве курсанты и юнкера, ровно, как и суворовцы, и кадеты, не в аналогичном положении? Всё определено распорядком, всё расписано уставом – добро бы одним, так нет, многими уставами – боевым, строевым, внутренней службы, гарнизонной и караульной служб…

Что же остаётся у тех, чья юность проходит в казарме? За пределы территории училища или войсковой части выйти без увольнительной записки нельзя, даже в чайную или кафе на территории училища без разрешения пойти нельзя. И очень много других нельзя. А вот мечтать? Мечтать можно. Мало того, о том, что является предметом мечтаний, никогда не узнает командир и не сможет ничего сказать. И никто из товарищей не узнает о мечтах, связанных с волнениями сердца…

Юнкер Александров пользовался мечтой, как единственной своей независимостью, и от зоркого глаза командиров, и от насмешливого взгляда товарищей…

Куприн писал в романе:

«Мечтая так, он (Александров. – Н.Ш.) глядел на каштановые волосы, косы которых были заплетены в корону. Повинуясь этому взгляду, она повернула голову назад. Какой божественно прекрасной показалась Александрову при этом повороте чудесная линия, идущая от уха вдоль длинной гибкой шеи и плавно переходящая в плечо. “В мире есть точные законы красоты!” – с восторгом подумал Александров.

Улыбнувшись, она отвернулась. А юнкер прошептал:

– Твой навек…»

Я уже упоминал, что в романе «Юнкера» имена многих героев взяты из жизни и во многих случаях совершенно неизменены. Значит, и «донжуанский список» вовсе не является вымышленным.

А между тем представления хозяйки окончились, и «тонкий, длинный офицер с аксельбантами» объявил:

– Полонез! Кавалеры, приглашайте ваших дам! Полонез! Дамы и господа, потрудитесь становиться парами».

Полонез – теперь уж забытое слово. Во всяком случае, забытое в качестве названия танца, поскольку редко кто не слышал о «Полонезе Агинского» и не слушал с удовольствием его по радио или телевидению. Но прежде это был ещё и танец, пришедший к нам из Польши, это был танец торжественный, танец-шествие и шествие, что особенно нравилось юнкерам, в умеренном темпе, когда танцующие в парах партнёры могли даже переговариваться между собой. И теперь нравятся тем, кому хочется поговорить с партнёршей, медленные танцы, которые, собственно, представляют собой просто топтания на месте безо всяких танцевальных правил и норм.