Текст книги "Почти как три богатыря"

– Да, Яша! Тебя, чтобы нормальным человеком сделать, надо ещё лет пять дрессировать! – добавил Царевич и своё наблюдение. – Видите-ли, на «шавку» обиделся. Хорошо ещё, «швейцар» с понятиями попался. Другой бы на месте Йодля «заяву» на нас в суд инквизиции, или того хуже, в международный трибунал по правам человека накатал, царя-батюшку из-за нас потом знаешь как заторкали бы? Всех виз в Евландию лишили бы. Опять на грани лезвия международного скандала стояли.

– Ладно, согласен, погорячился, – нехотя согласился цыган. – Но всё равно мне этот гусь не нравится, больше на гадкого утёнка смахивает.

«По Царевне-Лебеди соскучился», – догадались его спутники, но не стали ничего комментировать, сами задумались о своём.

А тем временем, пока ничего ни о чём не подозревавшие богатыри шли транзитом через королевство, на государственной границе швейцар Йодль во исполнение строгих директив честно строчил докладную записку, готовя им неожиданный сюрприз. И не куда-нибудь писал челобитную, а самому королю Пропистону Просвещённому, которого верные вассалы с любовью прозвали так за его просвещённый буйный нрав и скорую на расправу тяжёлую цивилизованную руку.

А что было в докладной записке на имя короля, которую швейцар отослал голубиной почтой, с пометкой «Весьма, весьма срочно», и про то, что последовало вслед за этим, мы с вами узнаем из первоисточника – из страдальческой баллады «О доблестных рыцарях короля», исполненной личным рапсодом короля, заслуженным бардом и лауреатом международного конкурса трубадуров, менестрелем Йоханом фон Бубеном, в первую годовщину тех самых трагических событий.

И если вы не поленитесь и прочитаете балладу заунывным тоном, под ушераздирающий аккомпанемент волынки, то вы не только узнаете все детали происшедшего, но и почувствуете сам дух той непростой эпохи, эпохи жестоких сражений, радостных побед и нерадостных поражений.

Итак, баллада.

 
Есть в королевстве нашем образцовом
Утёс – заросший серым мхом гранит.
Дракон на нём малиново-пунцовый —
Герой легенд, покой страны хранит.
Объяв своим хвостом холодный камень,
Недвижим сам как будто алая скала,
Лишь из ноздрей его струится пламя,
И на хладном ветру дрожат крыла.
 

Как вы понимаете, баллада подразумевает, немного мистического прошлого со дня основания того или иного королевства, поэтому не осмелюсь утомлять вас её полной версией. Сейчас, найду нужное место. Вот, кажется, оно.

 
Незыблем, на холмах ютится замок,
Стоит сталебетонный монолит,
И в окруженье преданных вассалок
На башне в мантии наш сир стоит.
На королевство сердцу дорогое
Король взирает с башенной стены,
Как много думок всяких про былое
В челе премудром все отражены.
 

Уже теплее, ближе к интересующему нас эпизоду, но тоже не оно.

В общем, дабы долго не искать, давайте так договоримся, я вам по памяти в суровой обыденно-жизненной прозе, коротко расскажу суть случившегося и хоть «из песни слов не выкинешь», мы всё же постараемся их наглым образом выдернуть, исключительно для того чтобы прочувствовать «дух эпохи».

Итак, продолжение баллады в прозе.

«И после схватки верный страж границы, с письмом дежурную сороку отослал. О происшедшем, целых три страницы он расписал, почти и не приврал…». В письме том швейцаром были описаны «зверства» трёх «шпионобогатырей» в отношении его официальной персоны, а также их особые приметы («Один друид, второй вервольф, а третий тоже тёмная лошадка») и заверения в их недружественных намерениях («Они, клянусь, проникли незаконно, к нам в королевство, это точный факт. Супротив вас, мой сир, эти шпионы, я чувствую, замыслили теракт!»). И в конце депеши мистер Йодль нижайше рекомендовал послать войска «навстречу трижды страшному врагу», чтоб стопроцентно «порубить врага в рагу». Как только получил сир Пропистон докладную записку от пограничника, не на шутку разволновался (особенно его расстроило упоминание про некую «тёмную лошадку»), сначала устроил дебош и панику в замке, затем схватив себя в руки, трезво взглянул на ситуацию и организовал поголовную мобилизацию («Эй слуги! Притащите мои латы! Горнист не спи! Труби! Вассалы стройся! Бей Бубен громче в барабан! Бонжур! Виват! Ура!») и «вот уж в сталь закованное войско, с фанфарами отбыло со двора».

Собрав против нарушителей королевского спокойствия хорошо вооружённую и мотивированную армию, Пропистон лично возглавил эту карательную экспедицию («Кто это с Нами там задумал потягаться? Ась? С Нами, с Пропистоном королём? Не будем Мы особо напрягаться, в миг всех их в порошок зубной сотрём!»).

Такое войско получилось, мама не горюй: и на первый, и на второй, и даже на третий взгляд, непобедимое. Непобедимое и многочисленное. Если перевести её мощь на сухой язык цифр, выходило где-то треть орды, плюс полдюжины когорт королевского резерва. У стороннего наблюдателя, от грозного вида этой стальной армии могло создаться впечатление, что разбить её мог только легендарный Дон Параличчо, но про него уже давно никто не слышал. Давно. Никто.

Ну, а пока длилось восхищение грозной армадой, эта вся рыцарско-королевская рать настигла марширующую по просёлкам троицу уже на следующее утро, да в чистом полюшке. В таком месте подкараулили, хитрюги, что укрыться от многочисленных копий возмездия богатырям было негде. Единственный свидетель, а местами и соучастник, большой старый дуб, раскинувшийся невдалеке, не мог служить им какой-либо существенной спасительной защитой. Плюс ко всем 33 проблемам ещё «с рассветом небо принесло ненастье: свинцом тоскливым весь зенит заволокло», но «не быть бы счастью, да природное несчастье, троим героям как назло, блин, помогло». Под вспышки молний и под грохот грома, колдун помчался к дубу, вслед за ним к дереву поспешили и его спутники. А далее, всё как по нотам: «Велев своим друзьям прижаться к дубу, взобрался ловко на него ведун, поднял вверх трость, ну и давай, сквозь зубы, заклятье страшное своё читать, колдун». Благодаря правильно сформулированному заклинанию «пик молнии вонзился в шар на трости, сквозь тело колдуна искра прошла», а уже через древо по стволу «искра его друзей нашла». Ну и что из того? Спросите вы. А то что «заклятьем древним призванная сила, собой тела их щедро наделила». Спрыгнув с дерева, колдун потянулся, разминая конечности, и самоуверенно произнеся: «Ух, повоюем с войском мы сейчас! Теперь сильны мы словно полубоги, жаль только, что сильны всего на час» предложил товарищам сильно не калеча войско размяться по старинке «стенка на стенку».

Не подозревая о произошедшей с иноземными богатырями физиологическо-магической перемене «скакали рыцари, ещё совсем не знали, что (!) им в итоге там придётся пережить».

Цыган не стал мудрить, пошёл врукопашную («как мельница в буран «вервольф» кружил»), колдун с помощью волшебной трости закручивал сногсшибающие смерчи («да так, что армию в овраги ветром сносит»), а Царевич затрубил со всей дури в горн, что «раскаты грома он трубою перекрыл, забарабанил нестерпимо в перепонки, войска контузил, ошарашил, оглушил». И, несмотря на то, что Пропистон сражался по всем правилам передовой военной науки – заход с флангов, засадный отряд, полное окружение малочисленного противника, броуновская атака, поочерёдный наскок, стремительный скачок – эти тактические уловки явного перевеса по ходу боя ему так и не принесли.

Я нарочно опускаю все подробности сражения, оставляя их на растерзание вашему кровожадному воображению, ибо, если пересказывать весь ход боя, расписанный в балладе на доброй полусотне листов, у нас не останется времени на затяжной перекур.

Тогда давайте сразу перейдём к концовке битвы, которую, считаю, уже можно преподнести без сокращений, только читать надо будет ещё тоскливее и протяжнее.

 
…Короче, армия ещё недолго билась,
Король рыдал, и было отчего.
Поспешно войско, вскоре удалилось,
Точнее жалкие остатки от него.
«Видать у войска не было настроя, —
Так успокаивал себя геройский сир. —
Оно одно, а этих целых трое.
Деваться некуда, заключим с ними мир».
Богатыри же, тоже не из стали,
В бою неравном том, растратив дар небес,
Они конечно тоже подустали,
От войска королевского отстали
И отдохнуть свернули в ближний лес…
 

В принципе, дальше можно не продолжать. Там на оставшихся страницах баллады менестрель поимённо оплакивает покалеченных и напуганных на поле брани рыцарей.

Сразу скажу, что «грузом 200» в той схватке, как это хотят представить потомки рыцарей и короля Пропистона, и не пахло. Максимум увечье, травма или заикание. А не то, как пытаются выдать желаемое за действительное иноземные историки, искажая факты: «Внезапно на мирно пасшееся на лугу войско короля Пропистона коварно напали форс-мажорные обстоятельства, что переводится на дикарский язык как непреодолимые силы противника. Полегло к чертям собачьим всё войско. и разлагалось оно ещё полгода, потому как некому было с почестями захоронить героев, а без почестей герои хорониться не соглашались…».

Абсурд, да и только! Вот и эта баллада фон Бубена, намного правдивее иноземских так называемых архивных Икс– и Игрек-файлов.

Что ж, у нас всё-таки сказка, а не площадка для историко-политических дискуссий. Давайте вернёмся к нашим козлам, то есть баранам, а точнее.

* * *

Пропистон понял, что своим необдуманным поступком нарвался на более крупные неприятности. Отдышавшись от, организованной по всем правилам баталий, героической ретирады, он в срочном порядке направил, парламентёра из числа своего безотказного менестреля Йохана фон Бубена с богатым «магарычом» (в который входили запасы провианта, пуховики и спальные мешки) к продолжившим после краткосрочного привала свой путь богатырям. Взяв с менестреля честное-пречестное слово, что он уговорит не обижаться эту троицу на «введённого в заблуждение» короля, ибо, как говорится, «после драки а ля гер, не а ля гер». Также попросил Бубена постараться склонить их на ратную службу Его Королевскому Величеству в качестве наёмников в Его же Величества Почётный Иностранный Легион Почётных Иностранных Легионеров, и если же они не согласятся, то, как минимум, проводить их до границы и убедиться своими собственными глазами, что они без задних мыслей покинули территорию королевства.

Затем августейший в скором порядке подготовил пакт о вечной дружбе между своим и тридевятым (но это только по уровню жизни, а по военной мощи уже почти первым!) государствами, в коем обязался (сам, сам, да, никто его не просил) оплатить весь внешний долг «многоуважаемого и авторитетного монарха Владибора-свет-Ильича» в казинах и ресторациях герцогства Маньякко. Данный документ он по скорому отправил в своё посольство по факсо-голубинной почте.

* * *

Фон Бубен нагнал пересекавших наискосок королевство богатырей уже на его противоположной окраине. Удобно разместив своё, не самое отважное в королевстве менестрельское сердце в пятках, он окликнул не в ногу марширующую по шоссе троицу и, виновато пожимая плечами, передал глубочайшие извинения от «любезного сира Пропистона» и его стратегический план укрепления вооружённых сил королевства.

Не знаю, что больше подействовало на богатырей: жалкий вид тощего менестреля или переданное на словах (со всхлипываниями и заламыванием рук) дружелюбное послание короля, но наши герои поспешили в ответном слове передать монарху, что нисколько не обиделись на него, а даже наоборот, чувствуют себя немного не в своей тарелке за так безжалостно избитую ими одну из лучших армий во всей Евландии.

С благодарностью приняв дары от менестреля, богатыри ещё раз заверили последнего в своих дружеских намерениях по отношению ко всему их королевству и к королю в частности, но на службу, даже за хороший годовой оклад с бонусами, внеочередное звание «сэра», должность «пэра» с обязанностями «мэра» и почётный боевой орден «Пурпурной печени», дававший определённые льготы его обладателям при получении ипотечных кредитов, всё равно поступать отказались.

– У нас контракт с государём-батюшкой. Да и королевств и царств много, а Родина (та самая, которая с большой буквы) у нас одна, – пояснил за всех причину отказа Иван Царевич. И хотя Сероволк и Василевс думали несколько иначе: первый просто-напросто любил волю-вольную, а второй больше склонялся к научно-алхимической деятельности, чем к ратно-наёмному делу, но и они, соглашаясь с товарищем, кивнули.

– Значит, так сему и быть, – поклонился им фон Бубен. – Передам нашему августейшему сиру Пропистону ваши золотые слова, многоуважаемые сэры энд джентльмены. Счастливого вам пути!

Менестрель фон Бубен сел на своего коня и с чувством глубокой радости от чувства исполненного долга повернул к королевскому замку. Теперь он смело мог доложить августейшему Пропистону, что погромов, насилия и мародёрства со стороны «воинственных дикарей» («которые оказались не такими уж воинственными, и уж совсем не дикарями» – прим. менестреля) в королевстве не планируется. С одной стороны, это была радостная для короля весть, с другой, не совсем – жаловаться в международный трибунал по правам человека не на что, а так хочется. Ведь побитое в потасовке войско не в счёт, любой маломальский адвокат докажет, что «навешали» им по-честному, потом ещё и «за гнилой базар» могут моральную неустойку истребовать «ответчики» с «истца».

Богатыри, зная одну главу из интернационального уголовного кодекса гласившую – «победителей не судят» – не забивая себе головы подобной юридической «эквилибристикой» пошли себе дальше и совсем вскоре остановились у противоположной границы королевства с наспех приколоченной табличкой «WELCOM на ЕХIТ» на пограничном столбе.

Доброжелательный, дальше некуда, бородато-бакенбардный швейцар, в таком же картузе и макинтоше как и у Йодля (кстати, с недавнего времени особо опального безработного) без лишних вопросов поднял перед путниками шлагбаум и застыв в глубоком реверансе, всем своим видом показал троице радушную пантомиму «идите, идите, милости просим не задерживаться».

– Молодой человек! – учтиво обратился Царевич к пожилому швейцару.

– А это что за «терра инкогнита»? – махнул он рукой на заросшую ягелем скалистую неприветливую землю в туманной дымке, раскинувшееся на их легендарном пути.

– Э-э-э. – промычал швейцар нечленораздельно (по последней директиве ему категорически строго воспретили разговаривать с кем бы то ни было, особенно если это трое иностранных богатырей, смахивающих на хипплиеров, дабы не огорчить их нечаянно, а не ответить им тоже было страшно – вдруг рассердятся).

– Ты что, немой? – пришёл ему на выручку Сероволк.

– Так точно-с! – не проявил свою, некогда завидную выдержку, швейцар, проболтался. – Немчура-с мы-с, эс-сэ-сэ-сэр! – выпалил он заикаясь, и, поняв, что ляпнул лишнего намного больше чем предписывала директива, больно прикусил свой предательски лживый язык, аж застонал, бедолага.

Яков многозначительно переглянулся с товарищами.

– Вот заливает! И даже глазом не моргнёт! – проницательно разгадал швейцарову уловку Царевич. – И стонет-то как натурально, как настоящий немчик.

– Ну-ка отвечай – чьи земли дальше за вашим кордоном? – с ненавязчивой угрозой в тоне голоса, пристал Сероволк к «погранцу». – А то твоё молчание боком выйдет!

Швейцар, только крепче сжав губы, загрустил по былым временам, по тем временам, когда на границе он был сам себе царь, ревизор и бог, и сам решал, кого, за сколько и в какую сторону пропускать. А теперь совсем житья на границе не стало, даже рта не раскрыть.

– Гляньте, братцы, как воды в рот набрал, стоит! – оскорблёно возмутился цыган. – Все ведь слышали, что ты говорить умеешь. Отвечай, я тебя спрашиваю!

– Ну всё, хварэ горячиться, Яшенька! – осадил его Василевс, которому надоело наблюдать цыганскую гоп-сценку. – Товарищ при исполнении, чего ты к нему пристал?

– А я чо, а я ничо! – пожал плечами Яков. – Просто хотел спросить, что там за туманами. А он мычит перед правильными мужиками как корова дойная. Грех не придраться.

– А там, дорогой мой человек, если не врут глобусы древних глобографов, – сказал Премудрый, покрутив пальцем вокруг шара на трости. – Раскинулась великолепная Викинпедия – суровая земля варяжских викингов. За ней только великое Студён-Ледовит-море остаётся. Я правильно говорю, месье?

– Угу-угу! – закивал швейцар, вновь гостеприимно указав на выход.

– Ну всё, пошли, ребята, хватит человека доставать! – сжалился над швейцаром Иван и взяв остаток богатырского трио под руки, дружно выдворился с ними из ставшего в одночасье дружественным королевства. Шлагбаум со свистом опустился за их широкими спинами и мокрый от внутреннего напряжения швейцар строевым потопал писать рапорт по собственному желанию (а какое у него было желание, наша история нарочно умалчивает, чтобы интрига сохранялась).

Так, практически неприметно, богатыри из королевства-побратима вторглись, да простят меня женщины и дети за выражение, в самое настоящее конунгство, ту самую варяжскую Викинпедию – родину рыжих мореходов, я бы даже сказал мореплавателей.

* * *

Спустя пару часов после легендарного побоища, царь-батюшка Владибор Ильич, выбравшись из грязелечебного бассейна, омывшись и надев халат с двуглавыми мишками, неожиданно получил официальный документ с заголовком «НОТА ПРИВЕТСТВИЯ» (причём слово «приветствия» было дописано пером над аккуратно зачёркнутым словом «протеста»). «Ноту» им занёс лично, обычно напыщенный и спесивый, полномочный посол короля Пропистона сэр Майлрус, который с неожиданными поклонами и реверансами зачитал суть дела, изложив заверения в вечной дружбе между «отныне и вовеки веков братскими государствами», и восхищение (правда без подробностей) тремя царскими чудо-богатырями. К «ноте» прилагался длинный чек об уплате внешнего долга государя и пригласительная виза, действующая на всей территории «Евландиийского антантуса».

– Не знаю, что эти мошенники там откаблучили, – сказал на досуге довольный государь недовольному боярину Годуновичу. – Но, что бы они там ни натворили, а всё-таки молодцы. Эх, молодцы! Жаль, что их королевич Полисей угробит, хотя и не факт, я вам скажу, батенька, не факт.

Будь государь обычным демагогом, он бы наверняка бы ещё добавил, что «пора бы наш державный застой сменить бескомпромиссной опалой для казнокрадов и прилипал, оттепелью для инакомыслящих и перестройкой хижин да дворцов». Но он был всё таки суеверным монархом и не стал лишним трёпом отгонять, как ему почудилось в тот момент, вернувшуюся в страну Шамаюн-птицу с крыльями цвета морской волны.

С этого дня внутренний мир самодержца стал медленно но верно гармонизироваться с окружающим миром, а жизнь в тридевятом (по последнему рейтингу иноземной политико-деловой многотиражки «Форбпирус» почти уже тривосьмом) государстве стала также, незаметно для невооружённого интеллектом глаза, меняться.

* * *

«Может всё-таки бросить его, – сквозила в опалённой голове королевича, искоса поглядывавшего на безжизненно свисавшего с коня Ихтиандро, шальная мысль. – Всё равно ведь, бедолага, не жилец, да и птиц можно будет отвлечь ненадолго».

Дело в том, что некоторое время назад к их незадачливому трио, уже несколько раз натыкавшемуся на обглоданные скелеты диких дромадёров (королевич до сих пор наивно думал что это «искалеченные лошади») неведомо откуда присоединилась ещё одна неординарная парочка – два ободранных, тощих, но весьма настырных грифа, которые больше всего нервировали итак ослабшего духом Искалибура.

Падкие на всякую падаль падальщики (фу, какая отвратительная тавтология), случайно наткнувшиеся в безжизненной местности на почти издохшую, правда, ещё чудом передвигавшуюся пищу, сразу застолбили все три блюда за своими пернатыми персонами и, без устали наматывая круги над головами, безнадёжно ковылявших по пустыне путников, терпеливо ожидали заветного обеденного часа. А ждать эти общипанные хлопцы могли ой как долго.

Но, несмотря ни на что, Полисей всё никак не решался отделаться от чешуйчатой обузы. Видимо, иммунитет на благородство, эту старорыцарскую болезнь, у него за прошедшие годы до сих пор не выработался. От этого шансы на сытный обед из трёх порций, у грифов увеличивались в разы.

– Всё, алес и капут! – огорошил спутников королевич, увидев на своём пути скирду сена, прикрытую сверху перевёрнутым казаном. Такой идиотский мираж, справедливо рассудил он, мог примерещиться аккурат на последнем этапе перед полным отключением провяленного мозга и, само собой разумеющейся, погибелью. – Как говорится: сено-солома, кто в лес, кто на сенокос.

– Командир, брось меня, – прошептал в сотый раз, в горячечном бреду Ихтиандро. – Уплывай к нашим, я прикрою. Позаботься о Мормышке.

– Тьфу, ты! – тоже в сотый раз, попытался сплюнуть королевич, но слюны во рту даже близко не было. – Хорошо хоть в атаку не зовёт.

Искалибур, увидев копну, тоже сначала не поверил своим глазам, а потом, видя, что мираж не рассеивается, поковылял к пище. Поняв, что конь хочет отведать сена, Полисей, зная, чем это может грозить обезвоженному организму животного, попытался предостеречь последнего возгласом следующего содержания.

– Искалибур, фу-у, нельзя! – крикнул он ушедшему вперёд коню. – Поперхнёшься сушняком или заворот кишок будет! Не ешь, хуже будет!

Конь оглянулся на хозяина, прочитавшего в его взгляде отчаянный возглас «куда уж хуже!» и ухватил зубами добрый пучок сена.

– Кто зде-есь?! – внезапно разнёсся по округе полный боли голос, и разносился он, по всей видимости, из этого самого стога сена. – Я во второй и последний раз спрашиваю, кто здесь на неприятности нарывается?!

Выпустив изо рта так и не оторванный от скирды пучок сена, Искалибур (и откуда только опять силы взялись), встал на дыбы, сбросив с себя бредившего морскими баталиями Ихтиандро мордой в песок, и в несколько прыжков оказался за самым ближним и самым верным укрытием – за спиной королевича. (Не смейтесь, раньше он был отважным боевым конём, но события последних дней, или недель, конь уже не помнил, которые они с хозяином провели на грани жизни и смерти и неизвестность перед новой напастью, вновь сыграли с ним злую шутку, вторижды за всю карьеру заставив его спрятаться за спиной господина).

– Ну-ну, спокойней, – похлопал кравшегося за спиной коня, Полисей, по, тяжело дышавшей над ухом, морде. – Сейчас разберёмся, кто тут обитает, кто тут балует и кто пугает.

Проследив, как быстро смотались из поля видимости прозорливые грифы, рыцарь не знал как расценивать этот знак: либо гибелью, а, соответственно и падалью, здесь не пахнет, либо есть возможность пострадать всем в окрестностях – поэтому, аккуратно, без лишнего шума, обнажил клинок с замысловатым прозвищем и приблизился к скирде.

С обнажённым мечом и боевым конём, прикрывавшим тылы (давайте пожалеем доброе имя Искалибура и назовём это так), королевич всё ещё представлял серьёзную опасность для любого обитателя этой пустыни, пусть даже эта огромная скирда была бы сама тем грозно говорящим противником.

Чувствуя это своё призрачное превосходство, Полисей остановился невдалеке от необычного препятствия, решив для начала всё же испробовать свои не ахти какие дипломатические навыки.

– Слушай меня внимательно тот, кто внутри стога! – уверенно и даже дерзко крикнул скирде Полисей. – Значит так! Ежели ты добрый молодец, и тебе жизнь дорога, – будь мне оруженосцем! – королевич переглянулся с конём и подмигнул тому, мол, не тужи друже, сейчас «разведём по понятиям», – Ежели ты девица красная – тогда будь мне. оруженосцем! – не менее громко произнёс рыцарь-следопыт, что даже издыхающий Ихтиандро приоткрыл глаз, поглядеть, всё ещё бредится ему или королевич реально «лепит горбатого», – А ежели ты чудище кровожадное, то, так и быть, будь и ты мне оруженосцем! А коли у тебя и вода есть, то будь мне ещё и братом названным.

Если кто-то подумал, что Полисей тупо задумал сплавить своё тяжёлое вооружение, наняв здесь носильщика, то он глубоко ошибается. Королевич просто пытался нейтральными разговорами «вывести на чистую воду», а в нашем случае, на открытое пространство, пока невидимого собеседника, чтобы прикинуть примерную физическую мощь и имеющееся оружие у потенциального супостата.

– Хватит болтать у меня за спиной всякую ерунду! – после непродолжительного молчания вновь раздался голос из «скирды». – Обойди вокруг, смельчак, только в обморок не упади! – сказал невидимка и громогласно чихнул.

Королевич, держа опалённое ухо востро, обогнул необычную копну и остолбенел не на шутку, а будь он чуток впечатлительней, возможно бы и в обморок хлопнулся. Конечно, такую жуть увидеть с ближины.

Честно признаться, повидавшему на своём веку, королевичу, сия ошеломительная картина порядком перетряхнула сознание: принятое ими за копну препятствие на пути, на самом деле оказалось гигантских размеров рыжеволосой и рыжебородой, живой головой, пронзительно смотревшей на него с высока. В его, почти человеческом лице, неуловимо проглядывали кошачьи черты.

– Ишь ты, мальчик с пальчик! – проговорила голова огромными, как две докторские колбасы, губищами. – Тебя сюда, какими ветрами занесло, человечек?

Полисей, раскрыв рот, глядел на голову, перебирая среди броуновского движения мыслей в голове, что-то некогда слышимое им про подобное диво, что-то до боли в мозжечке знакомое, но ему решительно ничего похожего не вспоминалось. К нему уже присоединился Искалибур, у которого тоже челюсть отвисла от увиденного, приполз ластоногий Ихтиандро, поглядеть на причину своего падения с лошади, и тоже разинул зубастый рот, а Полисей всё стоял, не понимая как такое вообще возможно.

– Может, хватит глазами лупать, – нахмурилась голова, которой совершенно не нравилось когда её рассматривают как какое-нибудь восьмое чудо света. – Никогда живой головы не видел, что ли?

Королевич отрицательно покачал головой.

– Согласен, подобные мне личности, сегодня великая редкость, если не сказать больше, – сказала голова.

– Погодь, я кое-что слышал про подобных тебе товарищей, – одновременно вернулись к Полисею и дар речи, и воспоминания древних летописцев про ещё более древних богатырей, почёрпнутые им из книг, хранившиеся в библиотеке отца. – Прости, не ты ли, случайно, тот самый великий воин Ибн-Саид из клана Свитогорцев.

Пусть и не дословно припомнил имя былинного богатыря, Полисей, но всё-таки «близко к тексту».

– Нет, ни случайно, ни специально, это не я, – пробасила в ответ великанская голова и свела свои губы в добродушную усмешку.

– Значит ты тот самый Гулливер фон Доуэль? – вновь «ткнул пальцем в небо» королевич и, само-собой промахнулся.

– Не-а!

– Ха! Вспомнил! Ты та самая голова, того самого всадника без головы!

– Да, нет, не гадай, человечек, всё равно не угадаешь, – «сжалилась» над рыцарем голова. – Я последний представитель нашей древней расы, сын великого народа атланторов. Величают меня Гиперборис, а родом я из славного града Лемурмана.

– Очень приятно, а я – королевич Полисей, – представился королевич. – Это мой верный спутник, а по совместительству и боевой конь, Искалибур, а это, – кивнул он на лежащего у ног морского монстра, – наш случайный попутчик, сеньор Ихтиандро.

– Вижу что не лесотундра, – сострил атлантор Гиперборис. – Вы, вообще как здесь оказались?

– Мы, мягко говоря, заблудились, – мужественно признался в своём низком профессионализме бывалый следопыт и сразу перевёл беседу в другое русло. – Но это, наверняка, сущий пустяк по сравнению с твоей многовековой историей жизни.

– Что да, то да, – надул щёки Гиперборис, что в данном случае являлось выражением самодовольства. – Я, действительно, многое повидал на своём веку. Хвала проклятым мною богам, что за несколько прошедших тысячелетий я, наконец-то вижу хоть одно разумное существо.

– Двух! – не открывая глаз, прошептал лежавший на песке Ихтиандро. – Я всё ещё не испустил дух и до сих пор соображаю кто я и где.

– Даже двух разумных существ из трёх имеющихся! – сделал перерасчет, обрадованный Гиперборис, в сторону повышения их коэффициента разумности.

Внимательно наблюдавший за беседой хозяина Искалибур недовольно заржал и нарисовал на песке копытом вопросительный знак, чем удивил даже знавшего его интеллектуальные возможности, королевича.

– Хорошо, хорошо, трёх разумных существ, – переглянувшись с королевичем, покосился на коня атлантор. – Так вот хвала проклятым мною богам, что я увидел вас. Есть хоть кому рассказать про все, что у меня в голове накопилось за эти эпохи, а то знать всё это и не иметь возможности никому поведать. я удивляюсь, как у меня череп до сих пор не треснул.

– Что же, если тебя не затруднит, расскажи свою увлекательную историю, – не задумываясь, королевич своей «лёгкой рукой» подписал себе и спутникам суровый приговор. Он даже близко не представлял всю длину «истории» атлантора.

– Отчего не рассказать, – задумался Гиперборис с чего бы начать. – Вот расскажу про всё, а там и умирать не страшно, – его взгляд затуманился, заглядывая в прошлое, а из облаченного, выгоревшей на солнце бородой, рта полилась история древнего времени, преданья старины глубокой, – Это было на заре нашей молодости. Люди, то бишь твои предки, тогда ещё по деревьям наперегонки с орангутангами скакали, а мы – раса атланторов – уже были полноправными властелинами планеты, мудрыми детьми нашей Матери Земли. Мы знали многие тайны природы и жили долго и счастливо, не знали болезней, не знали смерти, короче, сами жили в своё удовольствие, и братьям нашим меньшим жить не мешали. Мы знали многих богов в лицо, и иногда с ними спорили по ключевым вопросам эволюции. Например, они считали, что вашим приматоподобным пращурам надо дать шанс, сразу наделив их искрой разума. Наша раса была против такого несвоевременного поворота в эволюционной спирали, справедливо полагая, что только долгий и упорный труд, сможет сделать из любой обезьяны настоящего человека. Это разногласие переросло во взаимные упрёки, упрёки в противостояние, которое в итоге вылилось в кровопролитную войну между нами и богами. И длилась война две тысячи лет. Мы тогда в азарте битв чуть планету в пух и прах не разнесли.

Прошло уже где-то около трёх часов, а Гиперборис продолжал вести захватывающий дух рассказ о войнах между богами и полубогами, полубогами и демонами, между демонами и полудемонами. Полисей поначалу слушал и слушал, совсем не обращая внимания на очередные приступы бреда у Ихтиандро, призывавшего «уходи, командир, брось меня, уходи и уводи остальных, я дослушаю», затем стал демонстративно зевать, намекая говорившей голове, что пора бы и закругляться, а длинный монолог атлантора, казалось, только набирал обороты.