Текст книги "Почти как три богатыря"

Рыцарь вздрогнул от этих слов словно от пощёчины. Он ведь мечтал совсем о другой «славе».

– Но почему, ведь я им ничего плохого не сделал? – спросил он, нервно подёргивая плечами.

– Но ты не сделал и ничего того, за что тебя можно было уважать и любить людям, – ответила его совесть в белом плаще. – Порой бездействие и безразличие, порождает большую ненависть, чем самое гнусное преступление.

– Но почему?!!

– За преступление всегда приходит расплата. Если вора или убийцу не найдут и не повешают, то он будет всю жизнь скрываться от людей, бояться каждого шороха за спиной, вести такой образ жизни, которому не позавидуют и шакалы, и в конце-концов его же совесть сожжёт его сердце и разум, – слова юноши, словно гвозди вбивались в сердце Освальда. – А безразличие, как таковое, преступлением не считается. Всадника благородных кровей, оставившего в ночи, на дороге усталого путника-простолюдина, возможно на растерзание зверю, хотя до ближайшего постоялого двора каких-то десять миль, – иронично ухмыльнулся юноша, – такого всадника не станет карать даже самый справедливый король. А что людская молва, так пусть себе шепчутся за спиной, от этого жизни не лишаются. Вот только совесть.

– Знаю, знаю, – поднял Освальд руку в стальной перчатке. – Только совесть сожжёт и его сердце и разум.

– Ну, не совсем. Здесь я могу только подсказать, но есть ещё Высший суд и судить тебя будут не продажные судьи, из числа людей. Там уже решат гореть тебе или нет.

– Но, похоже, что ты уже начал сжигать мой разум: эти видения, помутнение сознания.

– Да нет же, всё совсем не так! – юноша поспешил разъяснить, в чём собственно дело. – Ты действительно задремал и твой конь тоже, вот вы и сбились с проторённой дороги, заехали в чащу, где ты и был выбит веткой из седла. Твои преклонные лета и подвигли меня на мысль о скорой кончине. Сверзнуться с лошади головой о камень, такой удар не каждый смог бы перенести, даже из молодых и здоровых рыцарей. Вот ты и увидел, что увидел.

– Этот глупый спектакль?

– Да, пусть будет глупый, – согласился юноша. – Но обычно в такие роковые моменты человеку показывают какие-нибудь запоминающиеся моменты из его жизни, чтобы сделать ему приятное. Оттого и говорят, что перед смертью вся жизнь перед глазами пролетает, хотя на самом деле всего несколько отрывков. У тебя же в жизни не было ничего запоминающегося, поэтому они и придумали этот сюжет. По нему ты должен был одолеть своего чёрного рыцаря и найдя, наконец, даму сердца, со спокойной душой (извиняюсь за ещё одну тавтологию) отдать богу душу на рассмотрение.

– И почему этого не случилось? – спросил Освальд, вспоминая почти настоящий удар копьём в грудь. – Опять я что-то не так сделал?

Юноша усмехнулся, услышав лёгкую иронию в словах рыцаря.

Возможно, он не ошибался в нём, и ещё не всё потеряно.

– Ты будешь смеяться, – тоже иронизируя, ответил юноша. – Но сегодня просто не твой день. Смерть по видимому предоставила тебе ещё один шанс.

– Как мило с её стороны, продлить моё ничтожное существование, – криво усмехнулся старый Освальд.

– Отнюдь, – ответила его совесть. – Тебе просто даётся редкий шанс выполнить одиннадцатую заповедь, если не хочешь гореть в аду, за свои былые «подвиги» безразличия.

Рыцарь с сомнением посмотрел на юношу. Возможно его удар головой о камень (спасибо ржавому шлему, смягчившему удар) как-то отразился и на ожившей, то ли на самом деле, то ли в его сознании, совести.

– Если я не ошибаюсь, их всего десять! – сказал Освальд, насмешливо поглядывая на собеседника.

– Ты ошибаешься! – уверенно кивнул в ответ юноша. – Их одиннадцать, и если первые десять гласят о том чего нельзя вытворять, то в одиннадцатой указано, то, что надо совершить. Так называемый «минимум миниморум».

Освальд от нового знания немного растерялся, не зная верить в это или нет.

– Так что, быть или не быть? – спросил юноша.

– Искупления желаю, – вздохнул Освальд, в неуверенности опустив глаза.

– Так вот у тебя есть ровно год, благородный рыцарь, – уже без тени иронии произнёс юноша. – Ровно год, чтобы выполнить эту заповедь.

– И тогда я смогу стать «ролэндом»? – с замиранием сердца спросил рыцарь.

– Не факт, хотя кто знает? – пожал плечами юноша. – Ты просто не думай об этом. Делай то, что тебе подскажет сердце, потому что разум, сам видишь, – показал он на себя, – немного дал сбой.

Его Совесть, согласитесь, имела превосходное чувство юмора.

– Хорошо, я согласен, – окончательно приняв решение, сказал Освальд.

– Скажи мне эту заповедь, и я исполню её, что бы мне этого не стоило.

Юноша прищурился.

– Э-э нет, это не ко мне. Тебе придётся самому познать её. Ты почувствуешь, когда, вернее «если», если будешь готов к ней. Ты готов отправиться в путь?

– А чем я всю жизнь, по-твоему, занимаюсь? – проворчал Освальд, поднимаясь и беря коня под уздцы. – В этот раз всё будет по-другому.

– Согласен, всё по-другому, – хитро улыбнулся юноша. – Перво-наперво ты оставишь здесь свой меч и доспехи.

– Но как тогда я смогу вершить благие дела? – возмутился Освальд, выпятив нижнюю губу.

– Опять за старое? – притворно нахмурил брови юноша.

Спесь с лица Освальда мигом слетела.

– Ну ладно, ладно, – недовольно проворчал рыцарь, снял ножны с пояса и бросил меч на землю рядом со шлемом. – Доволен?

– Ещё нет, – ответил юноша. – Шлем и ножны утопи в ручье, а меч вонзи в камень.

– Издеваешься?

– Делай, как я сказал.

Освальд выбросил шлем и ножны в ручей, и, повертев меч в руках, обратился к своему собеседнику:

– Он ведь ржавый, такой и в дерево.

– В камень, – перебил его юноша беспрекословным тоном.

– В камень, так в камень. Жаль сломаем только.

С этими словами Освальд, поднявший меч обоими руками над головой, с размаху ударил им в камень и. вонзил его в гранит, словно в перезревшую тыкву.

– Чудеса! – удивился он, и перевёл взгляд на улыбавшегося юношу.

– Ведь можешь, когда захочешь! – подмигнул ему юноша.

– Что дальше? – настроился рыцарь на очередное чудо.

– А всё! – огорошил его юноша. – Это меч будет ждать здесь очередного героя, а ты сможешь налегке отправиться в путь.

– Куда?

– Неважно. Только от коня тебе тоже придётся избавиться.

– Избавиться от Росэфала?! – заиграл желваками рыцарь. – Как? Он же мой. он мой. мой единственный друг. Я не смогу его прирезать.

– Зачем же резать, – всполошился юноша. – Достаточно отпустить его на волю. Это, как ты догадался непростая поляна. Пусть он здесь попасётся на закате дней, попьёт воду из этого животворящего ручья.

– Пусть будет так, – согласился с предложением Освальд, он обнял коня за шею, – Ты был верным боевым товарищем, пришло время и для отдыха, – сняв с Росэфала седло и перемётную суму, он пустил коня пастись на луг. Ничего не подозревающий Росэфал начал мирно пощипывать сочную травку, удаляясь к другому краю поляны.

– Теперь можно идти? – обратился Освальд к юноше, бросая полные грусти взгляды на лошадь.

Тот показал глазами на его латы.

– Так и пойдёшь в ржавых доспехах?

– Доспехи я не сниму, – твёрдо сказал рыцарь. – Это не обсуждается.

– Бросай их в ручей, – в тон ему произнёс юноша. – Их не многие рады будут увидеть вновь. Но надо будет накинуть что-нибудь сверху.

Освальд не стал пререкаться, снял латы и забросил их в ручей, затем порылся в сумке и, выудив более менее исправное дорожное платье, которое он практически и не одевал, облачился в него.

– И плащ одевать не надо, – посоветовал ему юноша.

Вняв совету, старый Освальд отпихнул плащ ногой в сторону и, взглянув в последний раз на Росэфала, пошёл через ручей вброд.

– И помни, – крикнул ему вслед юноша-совесть. – Больше ты меня не увидишь и не услышишь, но всё равно будь начеку, прислушивайся к своей совести. Исполни одиннадцатую заповедь!

– Уж постараюсь! – крикнул Освальд и развернулся, чтобы помахать юноше на прощание, но на том месте уже никого не было.

Рыцарь махнул рукой и пошёл дальше.

Вскоре он вышел на проторенную дорогу и побрёл новой стезёй старого пути.

Совсем немного прошёл Освальд, как ему повстречались нищенствующие бродяги: слепой старик с повязкой на глазах и тощий мальчишка, оба в грязных лохмотьях, сидели в тени придорожного дерева.

Презрительно взглянув на жалких попрошаек, рыцарь попытался пройти мимо, но в этот раз у него не было шлема с опущенным забралом, за которым он мог спрятать своё лицо, и, встретившись взглядом с пронзительными мальчишечьими глазами, полными отчаяния и недетской тоски, остановился. Преодолев непонятное чувство, то ли отвращения, то ли смущения, он приблизился к отдыхавшим путникам и, не зная, что спросить, как начать разговор, просто смотрел на мальца. И чем больше он смотрел, тем сильнее у него начинало свербеть в груди.

Эти люди ничего не просили, ни на что не жаловались, а внутри у Освальда сердце рвалось на куски.

Никогда прежде он не испытывал подобного чувства.

Не зная, почему рыцарь вдруг вынул из сумы кусок хлеба и молча протянул его мальчику. Тот также молча взял хлеб и, разделив его пополам, сунул половину в руки слепцу. Старик жадно припал к еде. Съев свой кусок, он поинтересовался у мальчика, откуда взялся хлеб.

Тот посмотрел на Освальда, но рыцарь, подмигнув ему, только приложил палец к губам. Мальчишка ответил, что это остатки от старых запасов и старец, удовлетворённый ответом, вновь задремал.

Вдруг за поворотом раздалось тревожное ржание, и послышался резвый цокот конских копыт.

Освальд оглянулся посмотреть, кто к ним скачет, и увидел коня каурой масти, отдалённо похожего на его Росэфала, только молодого и полного сил. Когда конь поравнялся с рыцарем и остановился, призывно качая шелковистой гривой, Освальд, опешив от удивления, признал в нём своего верного друга. Росэфал стал, таким же, как и много лет назад, резвым и сильным скакуном. Рыцарь подошёл и, потрепав вернувшегося к нему друга по холке, подумал грешным делом, уже вернуться на заветную поляну, испить воды из родника.

Слепой старик, разбуженный весёлым конским ржаньем, поднялся и, поклонившись, как он полагал, знатной особе, заторопился, призывая мальчишку продолжить путь.

– Обожди слепец, – властно произнёс Освальд, отчего старец, ухватившийся за плечо мальчишки, испуганно задрожал. Увидев это, рыцарь сконфуженно поморщился. – Извини, не хотел тебя напугать. Тут такое дело.

Освальд замолк, не решаясь озвучить то, что пришло ему на ум. Ему же советовали слушать не ум, а сердце, которое сейчас молчало, но он всё-таки решил иначе.

– Мой конь знает заветный родник, – сказал Освальд. – Садись на него, он отвезёт вас к нему. Попробуй омыть в его водах свои глаза. Ничего не обещаю, но, чем чёрт не шутит.

Не веря услышанному, старец поблагодарил за милость и попытался ускользнуть от невидимого «благодетеля», но Освальд был настойчив.

Он сгрёб слепца в охапку и с трудом водрузил его на ничего не понимающую лошадь. В глазах Росэфала читались непонимание и испуг.

– Так надо Росэфал, – прошептал рыцарь коню на ухо. – Ему ты сейчас нужней.

Скакун всхрапнул и лизнул своего хозяина в щёку.

– Только скажи мне слепец, слышал ли ты что-нибудь про одиннадцатую заповедь? – обратился Освальд к старцу.

– Нет, ничего не слышал, ничего не знаю, – испуганно пролепетал слепой.

– Что же, поезжайте! – сказал рыцарь и хлопнул коня по крупу.

Мальчишка взял коня под уздцы и пошёл рядом с ним по дороге. Только сейчас Освальд заметил, что малыш сильно припадает на левую ногу. И вновь при виде хромоногого мальчугана у Освальда сильно засвербело в груди.

– Постойте! – крикнул он, догнал остановившихся путников и, подхватив мальчугана, усадил того перед слепцом. – Мой Росэфал выдержит и двоих, а ты – шепнул он мальчугану, – не поленись, искупайся в том ручье.

– Спасибо вам добрый господин! Я сделаю, как вы сказали, – учтиво поклонился мальчишка, великолепно сидевший на лошади. – Позвольте узнать ваше имя сэр?

Его тон и слова удивили Освальда: они принадлежали не мальцу-бродяжке, но благородному мужу.

– Я бродячий рыцарь Освальд. А тебя как звать?

– Артур, – ответил мальчик и впервые за их встречу улыбнулся, обнажив белые здоровые зубы.

– Приятно познакомиться сэр, – шутливо поклонился Освальд и хлопнул Росэфала по крупу. – Прощай Артур.

– До свидания!

Рыцарь проводил взглядом своего коня с его новыми хозяевами и побрёл своей дорогой.

Он понял, что надо делать.

В надежде исполнить одиннадцатую заповедь Освальд обошёл все королевства и земли, в которых он уже до этого неоднократно бывал. Теперь он не стремился совершать подвиги и геройские поступки, а довольствовался малым. Несмотря на преклонные годы, рыцарь отныне не гнушался никакой работой, если была на то нужда. За кусок хлеба он помогал одним, за доброе слово другим, но никогда не требовал определённой платы. Если достаток позволял его кормили, если не позволял, его просто благодарили. Иной раз его сердце начинало стучать набатом, сигналя о необходимости помочь тому или иному человеку, или даже животному, как было однажды с упавшим в колодец щенком, которого Освальд удачно выловил длинной жердью. Иной раз его разум настоятельно требовал, хотя сердце и молчало, прийти кому-нибудь, на подмогу. И эти «требования» не оставались безответными. После подобных передряг Освальд прислушивался к своей совести, но она помалкивала, и он удовлетворённо понимал, что на правильном пути.

Молва о странном бродяге, интересующемся неслыханной никем одиннадцатой заповедью, летела впереди него, играя, порой с ним, неожиданные шутки. В одном селении Освальда встречали будто пророка-паломника, в другом жалели словно юродивого, а в третьем избегали как прокажённого.

Освальд не обращал на это особого внимания. Не били ну и ладно. Отведённый ему срок подходил к концу, а он ещё и не знал, исполнил он заповедь или нет, и тем более не ведал, о чём она вообще гласит.

Поэтому он не задерживался на одном месте подолгу, предпочитая искать тайну одиннадцатой заповеди в пути.

До окончания срока оставалось всего несколько дней, и Освальд, остановившись на постой в одном большом селении, чувствовал себя скверно. Все его болячки заслуженные в предыдущих скитаниях в полную силу дали о себе знать. Тяжёлая простуда свалила его с ног, да ещё боли в желудке и пояснице не давали никакой возможности продолжить путь. Освальд чах на глазах.

Но в этот раз он был не одинок. Румяная пухлощекая кухарка, у которой он уже однажды останавливался в своей новой ипостаси, забросив все дела, хлопотала над ним, не отходя ни на минуту.

Её искренняя забота радовала Освальда. Огорчало только то, что он так и не узнал тайну одиннадцатой заповеди, и он уже почти смирился с этим.

А времени уже почти не осталось.

– Колдуна поймали! Колдуна поймали! – раздалось одним ранним утром с улицы.

Обессиленный Освальд с трудом приподнялся на кровати и выглянул в окно.

Мимо постоялого двора с шумом и проклятиями двигалась людская масса в сторону церкви. Кого они вели видно не было, но было ясно, что попавшему в переделку бедняге грозила скорая и ужасная смерть.

Святая инквизиция не тратила много времени как на суд, так и на приведение зачастую единственного приговора, в исполнение.

Мысленно пожалев бедолагу, Освальд в изнеможении откинулся на подушку. Вошедшая со двора кухарка принесла более полные новости. Оказалось, что помимо старца-колдуна торговавшего из под полы магической водой дарящей здоровье, с ним был схвачен и его совсем юный ученик, которому тоже грозила смерть.

Услышав эту весть, Освальд почувствовал, как забилось сердце в его немощной груди. Упоминание о мальчике придало ему сил. Собрав оставшиеся силы, старый рыцарь с трудом встал с ложа и одел латанное-перелатанное, почти превратившееся в лохмотья за год скитания, платье. Причитавшая подле кухарка, как ни старалась отговорить его от задуманного, как ни уговаривала вернуться в постель, ничего не добилась. Освальд даже запретил сопровождать его к площади, на которой в скором времени должна была состояться казнь.

Превозмогая боль во всём теле, он отправился туда, куда стекались охочие до страшных зрелищ, жители селения.

Когда Освальд добрался до площади перед церковью, на паперти уже стоял недовольный ранним подъёмом аббат, а внизу, преклонив перед ним колени, стояли старик и мальчишка. Несколько воинов в чёрных плащах сдерживали напиравший народ, а один из них держал под уздцы коня пегой масти.

Освальд протиснулся почти к самой середине человеческого гудящего моря, откуда было слышно, что говорил пойманный «колдун».

– Клянусь святым распятием, это всё мальчишка! – испуганно оглядываясь по сторонам пронзительно кричал старик. – После того как он искупался, этот источник стал магическим. Я обмыл в нём свои глаза и прозрел. А это исчадие ада, этот искуситель, – старик ткнул пальцем в своего юного спутника, – надоумил меня продавать дьявольскую воду людям. Это всё он!

Аббат недовольно поморщился: противный старик и юнец с острым взглядом, судя по этому признанию, действительно являлись приспешниками сатаны.

– Виновны! – провозгласил аббат.

Толпа радостно загудела, а особо ретивые жители побежали за дровами и хворостом. Единственным наказанием для ведьм и колдунов было сожжение на костре.

Аббат развернулся, собираясь, пока идут приготовления к казни, отзавтракать, как раздался голос из толпы.

– Стойте! Стойте преподобный отец! – из толпы в круг вышел Освальд.

Аббат с сопровождающими развернулся, дабы посмотреть, кто так бесцеремонно отвлекал его от важных приготовлений.

– Меня зовут Освальд! – представился рыцарь и поклонился, превозмогая боль в пояснице.

– Я слышал о тебе, – ответил аббат. – Что ты хотел сказать?

Толпа с интересом ждала новых фактов из уст блаженного странника Освальда, свидетельствующих о виновности колдуна и его ученика.

– Я хочу сказать, что они не виновны! – произнёс Освальд.

Толпа, окружавшая его, ахнула и отшатнулась прочь. Заступившись за «слуг дьявола», он практически подписал себе смертный приговор.

Аббат не торопился делать поспешные выводы.

– Чем ты докажешь путник?

Освальд сделал несколько шагов вперёд, но его остановили воины.

– Это я показал им заветный родник. И он был чудодейственным, ещё до того как в нём искупался мальчишка. Старик просто солгал, выгораживая себя этой грязной ложью.

Аббат с неподдельным интересом оглядел Освальда.

– Ты так смело ведёшь себя перед судом Святой инквизиции. Не боишься ли ты присоединиться к этим приспешникам сатаны?

Освальд еле заметно улыбнулся, что не укрылось от глаз аббата.

– Долгие годы я странствовал по свету в поисках подвигов. Начав свой путь от отчего порога, как обычный «лэнселот», то есть странствующий рыцарь, в своих тщеславных юношеских мечтах я грезил себя «ролэндом», героем, прославившим свою землю. Правда за долгие годы странствий справедливо заслужил лишь жалкое прозвище бродячего рыцаря Освальда, то есть бесславного выходца из восточных лесов. И однажды мне было видение, где моя совесть указала мне оставить все рыцарские атрибуты, и простолюдином отправиться в путь, чтобы выполнить одиннадцатую заповедь.

– Одиннадцатую заповедь?! – впервые с начала разговора недобро нахмурился аббат. – Их всего десять!

– Мне сказали, что это не совсем так, – развёл руками Освальд и продолжил. – Так получилось, что отправляясь в путь, я перешёл тот заветный родник по колено, и с тех пор мои ноги, несмотря на возраст, никогда не уставали. Только позже я понял это. А, встретив в пути этих калек, я отдал им своего коня, который отвёз их к источнику, где, как я теперь вижу, излечились и они.

Аббат в задумчивости поднял глаза к небу.

– Мало того, что ты берёшь на себя их вину, – после недолгого раздумья произнёс святой отец. – В твоих речах, звучит явная ересь, подрывающая церковные догмы.

– Еретик! Еретик! – зашептала испуганная толпа, отодвигаясь от Освальда ещё дальше.

– Но твоих слов недостаточно, – сказал аббат, сурово глядя на Освальда, который от боли в груди еле держался на ногах. – Есть ли кто-нибудь ещё, кто сможет доказать их невиновность!

– Он сказал правду! – бывший слепец со стенаниями пополз на коленях к паперти. – Святой отец, всё что сказал этот человек истинная правда, я солгал, оговорив своего поводыря.

Аббат дёрнул бровью, и воины отволокли старца назад, подальше от церкви.

– Ты лживый старик, – с неприязнью произнёс аббат «слепцу». – Твои уста грязны, и нет тебе веры, – аббат перенёс свой взор на молчавшего доселе мальчишку. – А ты что скажешь?

Мальчуган посмотрел на аббата и ничего не произнёс.

– Артур скажи им правду, скажи, что это я поведал вам про тот родник! – крикнул Освальд.

– Я впервые вижу этого благородного человека, – наконец ответил Артур, отведя глаза от своего давнего благодетеля. – Он пытается оклеветать себя, чтобы спасти нас, очень жаль, что это всего лишь его выдумка. Вы сами слышали, этот старик потерял рассудок, коли бормочет ещё и о какой-то одиннадцатой заповеди. Отпустите блаженного восвояси, пусть ищет свою заповедь.

От его не по детски мудрых речей, всем вокруг стало не по себе.

Даже аббат по-новому посмотрел на создавшуюся ситуацию.

– Мне жаль, но твоё заступничество не имеет под собой истинной опоры, – произнёс аббат, поражённый таким самопожертвованием. – Твой поступок благороден Освальд, но они должны понести наказание.

– Стойте! – перебил его рыцарь. – Я докажу вам что не лгу. Мой конь должен помнить меня! – Освальд повернулся к пегому скакуну, – Росэфал! Росэфал! – протянул он руки к лошади. – Помнишь ли ты меня старый друг?!

Скакун, спокойно стоявший рядом с державшим его воином услышав своё позабытое имя, встал на дыбы, и варвав уздечку из рук воина, подбежал к Освальду.

– Узнал, старый товарищ, – нежно обнял лошадиную морду Освальд. – Вспомнил чертяка!

– Вот видите, это он ведьмак, он показал нам заколдованный родник! – завизжал старик, вновь подползая к паперти, но один из воинов огрел его плетью и, схватив за плечо, отбросил на место.

Старик заскулил и съежился от страха.

Толпа, на глазах которой происходили эти события, взволнованно зашумела. В этот раз аббат, склонив голову, долго стоял в задумчивости, не зная какое принять решение.

Потеряв последние силы, Освальд медленно осел на землю, рядом с копытами Росэфала.

– Провозглашаю! – наконец поднял руку аббат, призывая к тишине, и, дождавшись, когда все смолкнут, произнёс. – Блаженного Освальда-заступника, сказавшего правду во спасение других, отпустить восвояси. Старца, оговорившего своего спутника, ослепить вновь, так как прозрел он впустую, его душа осталась слепа, и лишить грязного языка, чтобы не клеветал более. Юного же Артура, солгавшего Святой инквизиции на допросе. – аббат сделал паузу и все напряглись в ожидании вердикта, – но, солгавшего из благородных целей. С мальчишки взять слово, что он никому не откроет тайну нахождения заколдованного источника, его слова хватит, и отпустить на все четыре стороны.

Толпа радостно выдохнула. Таким вердиктом все остались довольны: слепец, потерявший остатки своего разума от уготованной ему участи, был не в счёт.

Освальд заплакал от счастья и упал навзничь.

Артур подполз к нему и положил его голову себе на колени.

Освальд открыл глаза.

– Я вновь рад видеть тебя, сэр Артур, – превозмогая боль в груди, улыбнулся Освальд.

– Я тоже рад видеть вас, сэр Освальд, – улыбнулся сквозь слёзы мальчишка. – Вы второй раз спасаете мою никчемную жизнь.

– Кто знает, что за муж сокрыт в этом хрупком теле? – философски заметил Освальд, оглядев щуплого мальчугана, и закашлялся.

– Ты видел там, у ручья камень, в котором воткнут ржавый меч? – спросил Освальд, когда кашель отпустил его.

– Нет, – ответил Артур.

– Нет? Как? Он был.

– Я видел у ручья гранитный валун с мечом, чей клинок отливает белым серебром. Тот восхитительный меч, во истину, достоин короля.

– Хорошо. он твой. – прошептал Освальд, теряя силы. – На дне. ручья.

Освальд замолк, боль в груди становилась невыносимой.

– На дне ручья что-то блестело, – прошептал Артур на ухо Освальду. – Что-то очень похожее на золотые рыцарские латы.

– И они тоже. – промолвил Освальд и уронил голову.

Его немолодое сердце, долгое время бившееся невыносимо сильно, не выдержало и остановилось.

Юный Артур склонился над старым рыцарем и заплакал.

И никто не догадывался, что это были последние слёзы будущего короля.

Когда боль в груди утихла, и Освальд, почувствовав необычайную лёгкость, поднялся посреди быстро опустевшей площади, он увидел как над его бренными останками плакал юный Артур, а рядом с ним стоял, понуро опустив голову, его верный Росэфал.

«Кажется, теперь я умер на самом деле, – почти без огорчения подумал рыцарь, разглядывая осунувшееся лицо, покинутого им тела. – И в этот раз без спектаклей, и без встречающих».

– Почему же «без»? – вышел из-за лошади улыбающийся юноша в белом плаще. Тот самый! – И на счёт спектакля ты тоже не прав: последний акт, разыгранный тобой, получился довольно ярким и запоминающимся.

Освальд тоже улыбнулся словам юноши.

– Рад тебя видеть! – поприветствовал он свою совесть, или, по крайней мере, того, кто ей представился. – Ну, что скажешь?

– Ты был на высоте.

– Я хотел услышать иное, исполнил ли я одиннадцатую заповедь?

– А сам как думаешь?

– Ты просто скажи, да или нет, – Освальд начинал сердиться на собеседника.

– Допустим «да», – лукаво улыбнулся юноша. Пройдя сквозь Артура, он остановился рядом с сердитым Освальдом. – Ладно тебе сердиться, я же сказал, что ты был на высоте.

– Значит одиннадцатая заповедь, гласит «жертвуй жизнью ради защиты и спасения невинного»?

– Нет, с чего ты взял? Может и не так. И вообще, если ты её и выполнил, то не сейчас.

– Как так? А когда тогда?

– Может в самом начале?

Освальд задумался, припоминая, что он такого совершил в начале пути.

Первые лучи, поднявшегося из-за леса солнца, осветили стены церкви и легли на каменную мостовую площади.

– Что же нам пора, – дружелюбно кивнул Освальду юноша. – Пошли, по дороге вспомнишь.

Юноша не спеша побрёл по лучу на рассвет.

– А-а, понял, я всё понял! – обрадовался Освальд и, догнав юношу, напомнил другой пример. – Это когда я отдал калеке своего коня, для благого дела.

– Уже теплее, но ещё чуть пораньше, – продолжая подниматься по лучу, ответил юноша.

Рыцарь пошёл следом, роясь в своих воспоминаниях.

– Когда вогнал меч в камень? Нет. Отказался от доспехов? Нет, глупости. Что же ещё? – размышлял вслух Освальд, семеня за своим проводником.

– Может, кусок хлеба? Не может быть!

– А почему бы и нет, – оглянулся через плечо юноша. – Вполне возможно, что заповедь так и звучит: «сверши, пускай малое, добро, не для благодарности и восторженных похвал публики, а для себя, успокоения своей совести, и не афишируй его». Ты, наверное, и сам не понял, зачем палец к губам тогда приложил. Это было от сердца.

– Странно звучит твоя «заповедь», – поравнявшись с юношей, недоверчиво посмотрел на него Освальд. – Слишком длинно и непонятно.

– А ещё она гласит: «Не прелюбопытствуй».

– Мне кажется, ты просто морочишь мне голову.

– Твоя голова осталась там, внизу. Теперь ты свободен от всей этой обузы, пари душа.

– Если я ещё в начале пути исполнил заповедь, зачем ещё год мучился? – растерянно произнёс Освальд. – И зачем вообще всё это было затеяно? – и тут его осенило, – Или я избранный?!

– Скажешь тоже, – хмыкнул юноша. – Ты просто подвернулся удачно, а избранный, извини, кое-кто другой.

– Сдаётся мне и не совесть ты никакой, или никакая. Я уже запутался.

– Ты всё это время верил, что я твоя совесть?! Вот умора! – захохотал юноша.

– А кто же ты на самом деле? Как тебя звать?

Спутник Освальда продолжал безудержно смеяться.

– Может такой заповеди и не существует? Ты всё выдумал? – не унимался Освальд. – И вообще, куда мы идём?

Его юный собеседник продолжал хохотать ещё громче.

Освальд, оглянувшись, заметил, что белый плащ, развивавшийся за спиной юноши, давно превратился в два больших белоснежных крыла, и тоже рассмеялся.

Теперь он точно знал, что одиннадцатая заповедь существовала, и, пусть он не знал о чём гласит заповедь, но её исполнил.

Такие как его спутник, не врали. Ну, если только самую малость.

Вот такая притча! Чувствуешь, какой глубокий смысл в ней сокрыт? Уловил идею? Мы рыцари, хоть и не богатыри, а тоже кой-чего могём. И юмор у нас более суровый, готический. Эй, Спецкорр, не спи, замёрзнешь! Что значит, «задремал, не записал»? Твои проблемы! Я два раза не поворяю! Как говорится: притчам и сказкам конец, а кто слушал, тот молодец!

P.S. Вы будете смеяться, но у меня всё.