Текст книги "Почти как три богатыря"

– Опасно всё это, – проворчал колдун, наблюдая с высоты птичьего полёта, как королевич скрылся в якобы случайно оставленных открытыми настежь вратах.

– Думаешь, погубит его княгиня? – спросил Царевич, подкидывая дровишки в модернизированный самовар.

– Боюсь я, как бы их необыкновенный союз не вызвал чего-нибудь глобального, например, потепления.

– Да ну, брось. Глобальное потепление совсем от других факторов может случиться, но уж точно не от любви к ближнему.

– Надеюсь, ты прав, Ваня! Надеюсь, прав! – произнёс колдун и встал к штурвалу.

Воздушный шар, ведомый его твёрдой рукой, устремился курсом на тридевятое царство (но это только по уровню жизни, а по территории, по военной мощи и, как это ни удивительно, по добрым людям, почти первое).

Гигантская обезьяна, сидя на земной оси, махала им вслед кулаком (не знала, бедная, что её основной обидчик, остался на побывку у хозяйки желанным гостем денёк-другой-третий.), а с небес до её слуха доносилась залихватская песня в исполнении круглосуточно настроенного на патриотичечкий лад, Царевича:

– Родина! Я лечу на Родину! Родина-красавица! И она нам нравится!..

Воздушный шар удалялся, всё уменьшаясь, превращаясь в полоску, потом блямбу, затем точку, пока совсем не скрылся из виду, и Кин-Кону, от нечаянной ошибки которого, собственно всё и завертелось, стало немного грустно, что всё интересное уже закончилось и никто (если не считать его моральных страданий и подмоченной репутации) не пострадал.

3-я часть: Про то, какой в итоге получился результат

Что ещё добавить по поводу всего произошедшего.

Богатыри честно выполнили свой долг – вернули царицу-матушку живой и невредимой государю-батюшке (который, кстати, как и обещал, действительно бросил пить и тупить, занялся плаванием, единоборствами и горными лыжами, Годуновича, собаку брехливую, упёк в острог за казнокрадство, остальных дармоедов бояр разогнал, престарелых воевод отправил на пенсию, начал править по уму и вообще стал кое-что значить в международной политике).

За свой «подвиг» великолепная троица, как и полагается героям, получила по золочёной звезде «героя» из рук августейшего Владибора, а также медаль «За взятие Аркфрики», премию квартальную и грамоту похвальную. Звания, должности и другие регалии предусмотрительный царь зажал, да им и не ахти как надо было. Тем паче, что бонусы у всей троицы и так нехилые получились.

Принцесса Злата-Власта (кстати, тоже со дня последнего пробуждения не сомкнувшая глаз) нашла-таки своего «принца» – Ивана Царевича, вернув ему именной лапоть, а заодно отдала на вечное хранение свои руку и сердце. За такое «доверие» Иван ничего лучше «в отместку» не придумал, как надеть на соответствующий пальчик Златы, своё «кольцо советов», и вовсе не потому, что считал принцессу «недалёкой», нуждающейся в посторонней подсказке, женщиной. То есть женщиной он её считал, и даже более того, но кольцо надел исключительно в знак взаимности чувств. Уже на самой церемонии кольцо выдало свой заключительный текст-пожелание: «Совет вам, да любовь!», высветило подмигивающий «смайлик» и «отключилось» до особого случая. Кстати, с той самой поры, да с этой самой парочки и повелось у добрых людей обмениваться кольцами.

Глупая традиция, но, согласитесь, где-то даже романтичная.

Царевна-Лебедь, в миру Аликантрония, а для друзей и самых близких Алика, в благодарность за былые заслуги взяла образование цыгана в свои цепкие пальчики, научила Сероволка оборачиваться в разных зверей и птиц, от кукушки до петуха, от медведя гризли до сайгака. Яков с небывалым интересом обучался премудростям у царевны оборотней, Аликантрония же, поражаясь смекалке и проворству на первый взгляд неотёсанного «ученика», всё сильнее привязывалась к нему. Окончательно удостоверившись, что он и есть её «незавидная женская доля», Алика пригласила Яшку в занимательный круиз по «медвежесайгачьим углам», якобы для прохождения практики в полевых условиях, который незаметно вылился в необыкновенное свадебное путешествие.

Кстати, с этой парочки повелось у остальных молодожёнов отправляться в путешествия по романтическим уголкам планеты.

Маг и звездочёт Василевс Премудрый встретился с роковой женщиной Несмеральдой в заранее условленном месте, чтобы уже совместно с единомышленницей закончить паломничество по аномальным местам, ещё поднабраться эзотерических знаний, навыков и умений, дабы затем спокойно начать оседлый образ жизни – в какой-нибудь подходящей башне со всеми удобствами, в дружном тандеме, колдовать над колбами и мензурками, раскрывая сакральные секреты философского камня и эликсира бессмертия, а по «уикэндам» корпеть над формулами любви.

Королевич Полисей со своею «снежною королевой», как и подобает относительно молодым, в стороне от общего «лямурного бума» не отсиживались. Даром что владычица северных широт княгиня Хельга оказалась не менее «знойной» мадемуазелью, чем другие вышеупомянутые красные девицы, и порой навевала рыцарю своим горячим темпераментом яркие воспоминания об его жарких похождениях вокруг да около одного «гостеприимного» города. Ну, не будем о грустном! В итоге всё-таки всё вышло совсем даже недурно!

Глядя сквозь пальцы, свёрнутые в «бинокль», на все эти «безобразия», заново возмужавший царь Владибор, в свою очередь, не согласился с привычным выражением «моя хата с краю». Не удержался венценосный монарх и организовал-таки разудалой пир горой, правда, сразу оговорюсь, сугубо безалкогольный, тем более и повод своевременный подвернулся – «золотая свадьба», юбилей совместной жизни с Наденькой-Надюшей, это ли не радость великая для государя и государства в целом. И я на том пиру был, морс с квасом пил, черничным киселём запивал, по усам текло, а в рот, честно сказать, что-то не лезло. Но всё равно гулянка удалась на славу, как и всё с той поры в тридесятом (но это только по количеству ВВП на душу населения) государстве. Конечно, не так вот – БАЦ! – и всё отлично, а устойчивая тенденция на улучшение жизни проявилась в полной мере, да в нарастающем темпе.

Да, что я всё сам за них отдуваюсь! Давайте, я отойду в сторону, перекурю пока, а наши герои сами пусть расскажут вкратце, что у них да как.

Из интервью, которое они дали «Жёлтой бересте» интересные подробности вырисовываются (причём на титульном листе). Начнём также, в неалфавитном порядке.

Иван Царевич:

«Право, даже не знаю с чего начать. Про то, как мы мир посмотрели, себя показали, вы уже писали в прошлых выпусках. А-а, вас интересует, что было потом, после возвращения? Да, в общем, всё как в старой доброй сказке. По возвращении на Родину, царь-батюшка принял нас приветливо, почти что ласково. Мне показалось, даже заискивающе, словно «накосячил» где-то. Ну да бог с ним, с царём. Не прошло и недели, после возвращения, как к нам в царство пожаловала дипломатическая миссия короля Ричмонда Цепкого, во главе с самим королём, которого сопровождала красавица Злата-Власта. После встречи без галстуков нашего государя и ихнего короля, царские глашатаи объявили о начале кастинга на «соискание руки и сердца иноземной принцессы». Причём всё, что требовалось от кандидата, иметь нужный размер, вы не поверите. ноги. Красавица искренне верила, и умудрилась убедить своего папашу, что только счастливый обладатель, такого же как у меня, сорок пятого размера ступни, и есть её настоящее «простое человеческое счастье». Тем более, что, объехав уже пару-тройку соседских княжеств и герцогств, и произведя замер одного знакомого мне лаптя и великого множества незнакомых мне ног, король с удивлением отметил, что, да, реально, кандидатов по этому параметру нет. Зная, что у нас-то добрых молодцев моей комплекции пруд пруди, а значит, кандидатов будет хватать с лихвой, я решил опередить остальных желающих халявщиков и, не преминув воспользоваться имевшейся возможностью, благодаря появившимся связям при дворе, испросил у царя батюшки величайшего соизволения первым испробоваться на ихнем причудливом кастинге. Царь дал добро, и как меня не отговаривал Яша «не соваться в большую политику», аргументируя тем, что это обычный развод по «закордонски», с помощью коего венценосный иноземец хочет найти посягнувшего на его императорский жезл, я всё же решил «баллотироваться». А дальше всё прошло как по маслу: принцесса Злата-Власта собственноручно примерила на моей ноге контрольный лапоть, я на радостях представил ей вторую половину лыковой пары обуви, затем рассказал, как всё было на самом деле, запамятовав по просьбе одного знакомого, о скромной роли Сероволка в этом деле и был торжественно принят королём Ричмондом в их крепкую королевскую семью. А про те страсти, которыми меня пытался запугать Яша, они даже словом не обмолвились. Знать, у королей других забот хватает, чтобы ещё и на подобные безделицы время тратить».

Яков Сероволк:

«Не скажи, Ваня! С этими королями и царями всегда ухо надо держать востро, а нос по ветру. У них одно на уме: как простому рабочему человеку и даже целому классу, какую-нибудь пакость придумать.

Просто Царевичу в этот раз подфартило конкретно. А я бы лично не очень удивился, если бы его после «явки с повинной», на это реалити-шоу с лаптями, агенты Интерсыска повязали бы по красному бюллетеню. Я бы даже не удивился, если бы узнал, что и наш государь-батюшка вослед за нами какого-нибудь киллера заморского послал, следы замести. От властьимущих всего ожидать надобно, тогда многих сюрпризов избежать можно будет. Зуб даю! Но ты, смотри, это не для интервью, не пускай в тираж. Договорились?! Ну, а что до меня, так я с Аликой сошёлся, так сказать, для серьёзных отношений. По душе она мне пришлась, да и интересы у нас совпали. Что сейчас скажу, ты это тоже не записывай. Мы с ней организовали группу единомышленников и всем вампирам в округе таких кренделей навтыкали, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Кое-кто назвал эти наши разборки с кровопийцами «сучье-волчьей войной». Зато после этого в наших родимых чертогах даже дышать легче стало, без кровососов-то. Эти упыри покинули наши уделы, а в других, более «политкорректных» странах оформились как политические беженцы и там теперь воду мутят. Мы же с моей лебёдушкой зажили припеваючи, потомством обзавелись. Короче, всё как у людей у нас, только по новолуниям мы любим немного покуражиться».

Василевс Премудрый:

«Я бы не хотел заострять внимания на моей персоне. Мне ещё в аптеку за ядохимикатами для опытов бежать. Несмеральда новый рецепт получения золота из обычной платины раздобыла. Вот решили провести эксперимент. Сейчас у меня для научно-алхимической деятельности есть всё, что душа пожелает. Я вам ещё раз повторяю, любезный – никому я свою душу не продавал! Я, в первую очередь, учёный, а затем уже колдун. Ещё раз перебьёте, обращу в жабу. Да-да, в жабу. Да, для опытов. Что значит «до свиданья»?! Вам что неинтересно узнать тайну вкладов и древних кладов? Нет? Ну как хотите, я бы вам всё равно ничего не сказал бы. Да и некогда мне».

Царь Владибор Ильич, самодержец скипетра, державы и короны:

«Ты как челобитную государю подаёшь, собака?! А, это не челобитная, это береста для выцарапывания интервью. Так сразу бы и сказал, «корыспондент». Стража, кто его сюда пропустил?! Ах, значит, ходоком-юродивым прикинулся! Гоните его в шею! Хотя нет, погодите! Дайте ему сначала плетей двадцать! А ты не ори как резаный, а лучше запоминай, потом в своём еженедельнике так и напишешь: у государя, мол, всё под контролем, дескать, госаппарат в кулаке, коррупционеры, однако под пятой, СМИ в опале за прошлую статью, за что ты, собственно и получаешь сейчас. Сам царь, добавишь, в хорошей физической форме – намедни второй разряд по вольной борьбе выполнил, чего и своим верноподданным искренне желает. Вот и царица Надежда, мать ваша, не даст соврать. Правда, Наденька?»

Царица Надежда:

«Что «вольник», что «классик» – всё равно. всё равно государь наш мудрее всех монархов. А сильный и мудрый царь, для любого государства самодержавного есть первое средство от бедствий и горестей. Долгих лет царю-батюшке! Да, и отпустите уже «корыспондента»! Пущай живёт долго и счастливо, и пишет вещи правильные, а не крамольные».

Боярин Годунович:

«Да сколько вам говорить – не крал я тех денег! А как у меня в кармане меченные напильником червонцы оказались, одному богу известно! Точнее чёрту. А ещё точнее – одной его подельнице! Да-да, я имею в виду Бабу-Ягодку. Что значит «это бездоказательно»?! Она сама мне поклялась крупно напакостить, когда я в последний раз отказался её в жёны брать. А государю-батюшке я всю жизнь верой и правдой служил. Посмотрите мой послужной список и орденскую книжку, тогда гогочите. Всё, надоело мне с тобой лясы точить! Выводной! Вертухай, твою каторгу! Уведите меня!».

Баба-Ягодка:

«Здравствуй, милок! Проходи, проходи! Может баньку истопить, щей наварить, помыть тебя, попотчевать, баиньки уложить, а затем уже к обстоятельной беседе вернуться? Хорошо? Согласен? Так вот, кукиш тебе, журналюга подколодная! Спрашивай, чего хотел и проваливай на все четыре стороны! Нашёл, понимаешь, бесплатную забегаловку. Уже в третий раз приходишь. Я тебе третий раз повторяю: не знаю я никакого Годуновича, не связывалась с Полисеем, не сводила воедино Василевса и двух его дружков. Это их всех, наверное, бесы попутали. Вот и наговаривают на меня. Не веришь мне, иди к государю нашему, он, как истинный «гарант», тебе подтвердит всё. Боишься идти? А ежели такой трусливый, какого ляда ко мне притащился. У нас в Черноборье, пострашнее спрос будет. Так что бывай милок, а сюды больше ни ногой, а то повыдёргиваю их тебе. Не бойся, не бриллиантовая рука – костяная, не дрогнет».

Короче, это всё что смогли разузнать из первых рук.

Остаётся добавить что жили-поживали все наши герои (за редким боярским исключением) долго и, несмотря на лёгкие семейные неурядицы, мелкие бытовые проблемы и частые вызовы в учебные заведения (кого в церковно-приходскую школу, кого в школу добрых волшебников, а кого и в кружок юных натуралистов) по поводу поведения своих неугомонных отпрысков, весело и счастливо, до поры до времени (а до него было ещё «сорок сороков» и это, не хотелось бы открывать тайну, совсем уже даже другая история).

Вот, дорогие друзья, в принципе и всё на этом.

Какая мораль сказки?

Ах, вам ещё и мораль подавай?

Ну, мораль так мораль.

Думаете, начну сейчас умничать, мол, всё прекрасно, всё расчудесно, пути господни неисповедимы, не было бы счастья, да несчастье помогло, но вот неужели надо было страну доводить до этого: позволить кому попало вломиться в царство, разрушить то, что не им построено было, чтобы кое-кому осознать очевидное и сделать соответствующие оргвыводы; или попеняю дамам: девицы-красавицы, вы в своей эмансипации уже от мужиков неотличимы стали, так хоть матом не ругайтесь, не вводите в заблуждение мохнатотелых обезьян; или вкрадчиво намекну, мол, поняли, кого это у нас власть имущие зачастую на госслужбу принимают: махровых иллюзионистов, отпетых оборотней и неприкаянных вольнодумцев, или.

Короче! Ничего подобного!

Мораль сказки в следующем: друзья помните – в любой куче негатива всегда есть жемчужина позитива, знайте – любой «случайный прохожий» может стать «чудо-богатырём», и не забывайте – этим «богатырём» завтра можете стать вы. Поэтому будьте всегда оптимистами по жизни, творите добро неосознанно (в смысле «бросайте его в воду»), но не бросайте друзей в беде и, особенно, в радости, путешествуйте, ищите свои вторые половинки, целуйтесь на здоровье (укрепляйте иммунитет), верьте в любовь и никогда не теряйте Надежды!

Тут ещё вместо эпилога

Где-то на крайнем полюсе:

«А вы, простите кто? Спецкорр «ЖБ»? Идиотское имечко, сочувствую. Да, вы по адресу. Это я тот самый, королевич Полисей. Что значит «ишь ты, не перепутал»? На всю Аркфрику это единственный ледовый дворец. Сложно его с чем-нибудь ещё перепутать. Не таким себе представляли? Излишки веса – издержки профессии. А бороду отпустил для солидности. Ну и что, что на деда Мороза похожь. Мне я такой больше нравлюсь. Вы ещё Искалибура не видели. Он вообще как бегемот отъелся. Не знаю, как вы меня здесь, на краю света, отыскали: кроме троих моих, э-э. друзей, никто больше не знал, что я здесь, среди снегов обосновался. Королица их, Надежда, точно помню, была невменяема. И я не думаю, что кто-нибудь из них проболтался. Хотя, в принципе, я из этого государственного секрета и военной тайны не делал. Просто перед царём Владибором неудобно, не сдержал слово, не смог исполнить договорные обязательства – убить эту оригинальную троицу. Рука не поднялась своих спасителей порубить в капусту. Почему в капусту? По-другому рубиться не умею. Да, я такой! Если делать дело, то делать его умело, если гулять, то гулять смело. Хм, кстати, можно использовать как афоризм или даже как пословицу: умело сделал дело – гуляй после дела смело! Или, как-нибудь попроще можно. На досуге отшлифую. Что у нас с Хельгой? Живем, душа в душу. По хозяйству ей помогаю, за всей ледовой территорией присматриваю. Нет, в тёплые края не тянет. Если только одним глазком посмотреть. Вообще планируем смотаться под Новый год на недельку-другую за пределы полярного круга, только не на кого царство оставить. Хельга предложила опять отправить своего белого и пушистого питомца, дабы управляющего подыскал. Я же думаю это не самая лучшая идея. Опять на международный конфликт можно нарваться. А оно нам надо?! Я от ратных дел теперича стараюсь держаться подальше, тем паче, боюсь в политику вляпаться. Если вы слышали, я раньше был мастером по поиску неприятностей себе на одно место. Лучший следопыт, так сказать. Мой портрет даже в главном кухонном зале замка рыцарей круглого шведского стола среди передовиков нашей отрасли целых три сезона провисел. Теперь же я больше по философской части, перекладываю жизнь знакомых рыцарей в притчи. Зачем? Когда заканчивается одна история, должна начинаться другая. Например? Ты молод ещё, всё равно не поймёшь. Хорошо, вот одна из последних. Про Осю и Росю.

Ну, слушай!

Старая кляча каурой масти понуро плелась по узкой лесной тропинке. Её всадник дремал в седле, изредка поднимая голову, чтобы оглядеться вокруг. Он был одет в стальные рыцарские доспехи, а его лицо и голова надёжно сокрыты под тяжёлым шлемом с опущенным забралом. Некогда пунцовый плащ всадника, ниспадавший с его плеч на тощий лошадиный круп, весь был дыряв и грязен, копьё – символ силы, как и тяжёлый щит, были давно выброшены им, как излишняя обуза, а доспехи изъедены ржой, которая, словно чёрная плесень, покрывала некогда блестящий металл. Только рукоять болтавшегося в ножнах меча мерцала отполированным серебром. Было видно, что не единожды ложилась на неё ладонь хозяина.

Человек, дремавший в седле, начинал свой путь от отчего порога, как обычный «лэнселот», то есть странствующий рыцарь, но в своих тщеславных юношеских мечтах он грезил себя «ролэндом», героем, прославившим свою землю. Правда за долгие годы странствий он получил только жалкое прозвище бродячего рыцаря Освальда, то есть бесславного выходца из восточных лесов. За весь многолетний нелёгкий путь Освальду не посчастливилось совершить ни одного героического подвига, или, хотя бы, какого-либо запоминающегося поступка: драконы к этому времени уже были полностью истреблены его более удачливыми странствующими коллегами, великаны существенно измельчали, растворившись в общей массе, принцесс больше никто не воровал, разбойники с больших дорог и лесных вертепов перебрались в каменные замки и города, а истребление иных тварей, будь то огромные вепри, вытаптывавшие поля и огороды герцогов и ландграфов, или бешеные единороги (так в эту пору называли северных носорогов, тоже находившихся на грани исчезновения), было воспрещено указами и конвенциями правителей тех или иных королевств, через которые лежал путь рыцаря. Да, что говорить про подвиги, если и с обычным запоминающимся поступком были, мягко говоря, затруднения. Даже ветряные мельницы, с которыми, в крайнем случае, можно было сразиться, для вполне экстравагантного поступка, и те давно обветшали и пришли в негодность, а им на смену появились изрыгающие смрад и огонь, паровые мукомольни, которых Освальд, честно признаться, побаивался больше чем огнедышащих драконов (от последних-то хоть ясно было чего ожидать).

Конечно же, в пути он частенько хватался за рукоять своего верного меча, заслышав призывы о помощи, и мчался туда, где срочно требовались его сила и доблесть. Но каждый раз ему приходилось разочарованно отпускать рукоять, так и не оголив лезвия. Помогать чинить отвалившееся колесо крестьянской телеги, пусть и на безлюдной лесной дороге, пусть и в надвигавшихся сумерках, или разнимать дерущийся у придорожной корчмы пьяный сброд, пусть и все на одного, пусть и с ножами, было делом далеко не рыцарским и могло лишь, как ему казалось, навредить его будущему имиджу. В такие моменты Освальд опускал забрало и, презрительно глядя сквозь смотровые щели в нём, бряцая начищенными латами, гордо проезжал мимо, не реагируя на мольбы о помощи.

Годы шли, доспехи теряли первоначальный блеск, покрывались ржавчиной, рыцарь с лошадью старели, а подвиг всё никак не подворачивался.

С годами Освальд стал сентиментальнее и уже не раз ловил себя на мысли, что готов помочь даже черни, пусть то будет оступившаяся в канаву уличная девка или упавшая в овраг овца у какого-либо юного пастушка. Но о помощи его уже никто не просил. Когда он в очередной раз появлялся в деревне, или кому-то встречался в пути, все замолкали, провожая настороженным взглядом «ржавого рыцаря» с закрытым забралом. Даже пьяные кабацкие дебоширы останавливали выяснение отношений, пока тощий круп его рыцарского коня не скрывался в другом конце селения.

За годы странствий Освальд так и не обзавёлся семьёй. Ни одну девушку, встреченную им на своём пути, в приветливо (на первых порах, естественно) открытых дверях домов благородных маркизов или баронов, он не смог назвать своей дамой сердца: у одной слишком пухлые «неаристократические» губы, у другой – смуглая «неблагородная» кожа, у третьей – большой «крестьянский» бюст. Уязвлённые его спесивой дотошностью девушки, что поделать, ну никак не походили на тот образ, который он рисовал в своих вполне прагматичных фантазиях.

Освальд продолжал свой путь в одиночестве, и по прошествии стольких лет тоже уже не раз подумывал плюнуть на свои рыцарские «идеалы», и назвать дамой сердца, уже какую-нибудь даму из пусть нищего дворянского рода, или, чего себе врать, даже и не дворянку, пусть прачку, но чтобы хоть кто-то рядом.

И здесь рыцаря ожидало красивое рыцарское слово «фиаско», то есть поражение. Никто из дам ему больше приветливо не улыбался, да и крестьянки брезгливо отворачивались, только заприметив его ржавое суровое забрало.

Дело в том, что забрало шлема, заржавело в опущенном состоянии, поэтому даже при всём желании Освальд уже не мог открыть своё, пускай обильно покрытое паутиной морщин, но ещё довольно красивое, даже для рыцаря, лицо. А снимать шлем он не хотел, покамест ещё верный отдельным статьям рыцарского кодекса чести, запрещавшим появляться на публике «простоволосым», то есть с непокрытой головой.

Зато время скитаний щедро наделило его другими рыцарскими «знаками отличия», пусть не такими явственными, но, тем не менее: из-за долгого сидения в седле у него развился радикулит и геморрой, из-за, в основном, сухой пищи его мучили боли в желудке, а извечная неласковая спутница погода, наградила его хроническим насморком. И хоть кажется всё это довольно забавным приобретением для рыцаря, Освальду с такими спутниками, поверьте, было не до смеха.

Так он и продолжал свой путь: одинокий, больной, бесславный и «ржавый» во всех смыслах этого слова.

Даже его верный рыцарский конь, превратившийся со временем в старую лошадь, а затем в беззубую клячу, которой по всем лошадиным срокам полагалось отойти в мир иной, и давно уже в тайне мечтавший издохнуть от такой жизни, но всё ещё, словно проклятый, продолжавший тащить на своём хребте бряцавшую ношу, в очередной раз, заслышав голос хозяина, пытавшегося поговорить хоть с ним, недовольно всхрапывал и мотал головой, давая понять Освальду, что слушать его не намерен.

Поэтому рыцарь дремал, а старая кляча каурой масти, погружённая в свои далеко не радужные мысли, понуро плелась по узкой лесной тропинке.

– Помогите! Помогите человеку плохо! – внезапные женские крики о помощи как рукой сняли послеобеденную дремоту Освальда. – Помогите хоть кто-нибудь!

Крики раздавались из чащи. Его конь, услышав тревожные голоса из глубины леса, запрядал ушами и оглянулся на хозяина с немым вопросом в глазах.

– Вперёд мой верный Росэфал! – протяжно произнёс Освальд, ещё не веря своему счастью: кто-то позвал его на помощь.

Услышав воинственный голос хозяина, Росэфал развернулся и, продираясь через заросли, потрусил на крики.

Вскоре лес расступился, и перед взором рыцаря открылась залитая солнцем поляна. Освальд пересёк небольшой ручей и выехал на поляну. На другом её краю он увидел прекрасную юную деву в белом пышном платье с кружевами, державшую на преклонённых коленях голову измождённого старца. И девушка, и старец показались ему знакомыми. Возможно какой-нибудь граф с дочерью, из тех, у кого он искал свою даму сердца.

– Сюда! На помощь! – перебила его мысли девушка, замахав рукой, но только Освальд направил коня в их сторону, как за его спиной раздалось лошадиное ржанье, и испуганный возглас красавицы. – О-о боже, он вернулся! Бегите благородный рыцарь!

Освальд, и не помышляя о позорной ретираде, развернул своего коня навстречу пока невидимому врагу и увидел в том месте, откуда он только что выехал, чёрного рыцаря на гнедом коне. В отличие от его собственных почерневших от времени лат, доспехи врага были из чёрной стали, отливали вороньим крылом в бликах солнца, а лицо было сокрыто, как и лицо Освальда за опущенным забралом, чёрного шлема с чёрными же страусинными перьями на макушке. В правой руке рыцарь держал длинное копьё, а на его щите, одетом на левую руку, красовался герб, на котором была изображена корона, водружённая на голый человеческий череп.

– Это он нас загубил! Он вернулся, чтобы добить нас! – крикнула девушка и, разрыдавшись, прильнула к груди старца.

О таком везении Освальд не мог и мечтать. Вот что значит, дождался своего часа.

– Не быть сему! – произнёс он, впервые за все годы странствий, оголив свой меч для благого дела. С лезвия лёгкой пылью слетела ржавая труха, но Освальда это нисколько не расстроило и не остановило. Разве заржавевший меч препятствие для настоящего подвига настоящего героя.

Увидев его недружелюбное движение, чёрный рыцарь опустил копьё и вонзил шпоры в своего скакуна. Конь взвился на дыбы и помчал всадника навстречу Освальду.

«Эх, где ты, моё верное копьё? – успел подумать Освальд, замахиваясь на приближавшегося противника мечом, – ну и щит…» – выбитый из седла, припомнил он, падая на землю, ещё об одном рыцарском атрибуте.

Его разум покрыла чёрная траурная пелена.

Сознание возвращалось медленно, но верно.

Сначала Освальд почувствовал рядом тихое сопение, а затем прикосновение влажного платка к его давно небритой щеке.

«Неужели та самая девушка!» – яркой вспышкой мелькнуло в его тяжёлой и без шлема голове.

Освальд открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на склонившейся над ним фигуре, и ему это удалось. Увы! Его неожиданная радость сменилась горьким разочарованием. Этим размытым образом оказался его верный старый Росэфал.

Лошадь, склонившись над выпавшим из седла хозяином, своим шершавым языком пыталась привести Освальда в чувство.

Рыцарь отогнал заботливую скотину и оперевшись на локти осмотрелся вокруг. Прекрасная дева, старец и чёрный рыцарь исчезли, словно их и не было здесь. Тогда он взглянул на свою грудь и, не обнаружив на кирасе даже вмятины, понял – всё происшедшее ему попросту пригрезилось.

– Ничего не пригрезилось! – услышал он за спиной и в изумлении оглянулся назад.

За ручьём на камне сидел юноша, одетый в опрятный, расшитый золотом камзол с накинутым на плечи, белым словно снег, развивающимся плащом.

Освальд мог поклясться, что минуту назад там никого не было.

– Ты видел то, что видит каждый человек, перед тем как встретится со своей смертью, – произнёс юноша и совсем обыденно пожал плечами, мол, всего-то ничего.

Освальд, дотянулся до слетевшего во время падения шлема, и, подтянув ближе, пересел с сырой земли на него.

– Я так понимаю, ты и есть моя смерть? – бесстрашно спросил Освальд, и кивнул на белоснежный плащ. – А это уготованный мне саван?

– Нет, ты не угадал, – усмехнулся юноша. – Я, наверное, можно так сказать, предвестник смерти.

Освальд ничего не сказал.

Не дождавшись вопроса, юноша сам пролил свет на происходящее с рыцарем:

– Я, всего-навсего твоя совесть, а дева, старец и рыцарь это твои Любовь, Надежда, ну и Вера.

– Позвольте.

– Это я попросил их подыграть тебе перед смертью, чтобы ты особо не расстраивался, за бестолково растраченные годы, – договорил юноша.

«Как это банально, – подумал Освальд, вспоминая глупый спектакль, разыгранный необычным трио, – банально, глупо и обидно».

Он хотел было возмутиться бессовестным поступком своей (извиняюсь за тавтологию) совести, но передумал и лишь спросил.

– И что всё это должно было означать?

Юноша задумался.

– Не знаю, – признался он после недолгого раздумья. – Они сами так решили.

– Кто?

– Как кто, Вера, Надежда и Любовь.

– Но я так ничего и не понял.

– Вот в чём твоя беда, – произнёс юноша. – Ты прожил долгую жизнь, а так ничего и не понял. А всё ведь ясно и просто.

– Что ясно? Что просто?

– А то, что «Любовь» – эта милая девушка, тот самый нарисованный идеал твоих фантазий, и этот идеал в глубокой скорби, из-за твой душевной слепоты, а немощный старик, это твоя «Надежда» стать «ролэндом», человеком, прославившим делами себя и свою землю. Твоя надежда уже одряхлела, она почти угасла. И если ты глянешь на своё отражение в воде, то поймешь, почему этот старец, как и дева-идеал, показались тебе знакомыми.

Освальд молчал, переваривая слова сказанные, если этот юнец не врал, его же совестью.

– Только не говори что этот чёрный рыцарь моя «Вера», – наконец произнёс Освальд, надеясь, что здесь точно какая-то ошибка.

– Здесь ты прав. Это не твоя «Вера», это вера людей в тебя. С годами их «Вера» превратилась в чёрную ненависть. Этот рыцарь и есть то, что стало с их «Верой». Тебя побаиваются, тебя презирают и ненавидят.