Текст книги "Поджигатели (Книга 1)"

21

С каждым годом, с каждым месяцем становилось яснее, что Европа живёт на пороховой бочке, к которой все быстрее приближается фитиль, зажжённый на Дальнем Востоке японцами с молчаливого попустительства Англии и Соединённых Штатов Америки.

С каждым годом, с каждым месяцем становились убедительнее доводы, приводимые Советским Союзом в пользу необходимости самых решительных и притом неотложных мер к укреплению мира и безопасности народов.

Первым призывом СССР был призыв к разоружению. Дальновидным советским политикам было ясно, что оружие, которого не хотят выпускать из рук империалисты Франции, Англии и Италии, оружие, которое тайно готовили для себя гитлеровцы и так же тайно продавали им французские и английские фирмы, не могло долго оставаться мёртвым грузом на складах. Оголтелые поборники вооружённого способа решения международных проблем должны были пустить в ход свои арсеналы хотя бы ради того, чтобы приняться за их возобновление и вновь стричь купоны акций военной промышленности.

Советское правительство отлично сознавало бессилие пресловутой Лиги наций как инструмента мира. И все же оно вступило в неё, готовое сделать все, чтобы укрепить всеобщий мир, так же как оно уже много лет настойчиво и последовательно оберегало народы Советского Союза от угрозы войны.

Начиная с сентября 1934 года, когда Советский Союз согласился войти в Лигу наций, его делегаты неустанно боролись против опасности агрессии. Они вносили убедительные, неотразимо документированные предложения на многочисленных международных конференциях.

В сентябре и ноябре 1934 года, в апреле, октябре, ноябре 1935 года, семь раз в течение 1936 года Советское правительство ставило вопрос о полном или частичном разоружении. Его представители выступали в Женеве, Лондоне, Лозанне: «Разоружение – вот первое, что следует сделать для обеспечения мира!» Но делегаты других стран извивались ужами, чтобы, «сохранив лицо» перед общественным мнением, избавить своих хозяев от необходимости бросить в мартен хотя бы один заржавевший штык. Советское правительство заключало договоры о ненападении со всеми государствами, соглашавшимися их подписать. Но его дипломатические противники делали все возможное, чтобы заранее обречь эти договоры на бездействие.

Однако чем отчаяннее делались попытки капиталистов «спасти войну», тем яснее становилось народам Европы, куда тянут их правительства. Все с большею надеждою народы Франции, Англии и других стран обращали взоры в сторону СССР. Чем яснее мир простых людей видел, что государство рабочих и крестьян является великим поборником мира, тем с большим доверием приглядывались они к коммунистам в своих собственных странах, тянулись к ним, доверяли им. Назревали новые битвы демократии против поджигателей войны.

В те дни, когда британский и французский кабинеты собрались для обсуждения вопроса о нарушении Германией Локарнских соглашений, не было предпринято ничего, что могло бы внушить немцам опасение.

Позже собрались вместе британские, французские, бельгийские и итальянские министры, но и они не захотели договориться об оказании сопротивления Гитлеру. Каждый здравомыслящий француз видел, какую смертельную опасность для Франции представлял ставший на ноги германский милитаризм. И каждый здравомыслящий англичанин так же ясно понимал, какую опасность это составляет и для Англии. Увы, к мнению этих трезво рассуждающих французов и англичан не прислушивались при решении жизненно важных вопросов. Эти вопросы решала кучка тёмных политических дельцов, хотя они и составляли неоспоримое меньшинство.

Именно из этих дельцов и состояло «большинство» в Лондонском зале, где 17 марта 1936 года на заседании Совета Лиги наций выступил советский делегат. Устами советского делегата заговорили простые люди обоих полушарий, желавшие разогнать дымовую завесу дипломатических интриг. За этой завесой скрывались манёвры, направленные к развязыванию войны на востоке против Советского Союза.

К словам советского делегата жадно прислушивались простые люди в Европе и Азии, в Америке, в Африке, в Австралии – всюду, где опасная игра правителей и безответственных парламентских болтунов с огнём войны вызывала тревогу и гнев народов.

Советский делегат говорил:

– Не стану отнимать ваше время соответственными цитатами из германской периодической печати, из германских учебников, германских научных трудов, германских песенников, – я позволю себе только напомнить вам политическое завещание нынешнего правителя Германии, которое вы найдёте на 754-й странице второго тома мюнхенского немецкого издания 1934 года книги «Моя борьба»: «Политическое завещание немецкой нации в сфере её внешней деятельности будет и должно навсегда гласить: не допускайте никогда возникновения двух континентальных держав в Европе. В каждой попытке организации на германских границах второй военной державы, будь то хотя бы в форме образования, способного стать военной державой государства, – вы должны видеть нападение на Германию и считать не только своим правом, но и своей обязанностью воспрепятствовать возникновению такого государства всеми средствами, вплоть до употребления силы оружия, а если такое государство уже возникло, то снова его разбить». Вот, господа, для каких целей Германии требуется ремилитаризация примыкающей к Франции Рейнской зоны. Речь идёт о создании гегемонии Германии на всем европейском континенте, и я спрашиваю: должна ли и будет ли Лига наций потворствовать осуществлению этой задачи? Я вам читал не случайную статью в газетах, а документ, который автор сам характеризует как политическое завещание нынешнего правителя Германии, который даёт квинтэссенцию всей его внешней политики. Какое значение имеют наряду с этим документом отдельные политические речи и заявления, произнесённые с политической целью в тот или иной момент, приспособленные к психологии части того или иного народа для достижения определённых временных целей? Такие речи и заявления находятся в таком же отношении к прочитанному мною основному документу, как временное тактическое прекращение стрельбы на одном участке театра военных действий к основной стратегической цели всей кампании…

На следующий день после этой речи выступил в Совете Лиги британский делегат Антони Иден. По его мнению, вступление в Рейнскую зону не представляло опасности для Англии, а следовательно… и для мира. Итальянец Гранди одобрил акцию Гитлера. Призыв Советского Союза к объединению сил для борьбы против агрессии, нашедший горячий отклик в сердцах простых людей всего мира, встретил решительный отпор в зале Лиги наций…

В гитлеровской Германии трубили фанфары.

Генерал-половник Гаусс имел основания в дружеской беседе заявить своему бывшему однополчанину, а ныне министру иностранных дел барону Константину фон Нейрату:

– Мир становится на голову! Ефрейтор, которого я когда-то за одно слово возражения мог закатать в штрафную роту, высек меня, как мальчишку. Не очень-то легко с седою головой и с моими погонами чувствовать себя школьником!

– Я давно махнул рукою на самолюбие, – ответил Нейрат.

Гаусс небрежно перебирал разбросанные по столу газеты. Но вот его взгляд остановился на листе «Тан». Он прочёл несколько строк под заголовком и ударил пальцем по листу:

– Именно об этом я и говорю!

– Что такое?

– Разговор Молотова с каким-то французом.

– Знаю…

– Все же послушай, – сказал Гаусс и прочёл:

– «Шастенэ. Какова позиция Советского правительства в настоящем международном кризисе? Не считает ли оно, что военная реоккупация левого берега Рейна, позволяя Германии построить линии укрепления вдоль французской границы, имеет, прежде всего, целью предоставить Германии большую свободу для наступления на Востоке?

Молотов. Ремилитаризация Рейнской области несомненно усилила угрозу для стран, находящихся к востоку от Германии, и, в частности, для СССР. Не видеть этого было бы неправильно. Тем не менее ввод германских войск в Рейнскую область, пограничную с Францией и Бельгией, и создание укреплений вдоль франко-бельгийской границы, в нарушение известных международных договоров, означает угрозу, прежде всего, в отношении западных соседей, Франции и Бельгии. В связи с этим нам понятно особое беспокойство во Франции и Бельгии.

Шастенэ. Поскольку из этого ясно вытекает, что интересы Советского Союза и Франции в настоящем международном кризисе в известной степени одни и те же, возникает вопрос о том, как действовать перед лицом этого кризиса и какова по отношению к нему позиция Советского правительства? И ещё: в случае, если бы Германия предпринимала нападение на западе, и в случае, если бы Польша осталась нейтральной, какую помощь мог бы СССР практически оказать Франции? Вопрос имеет немного стратегический характер. Повидимому, помощь со стороны СССР означала бы помощь через Румынию и Чехословакию. Нейтралитет Польши, однако, в значительной степени затруднил бы действия СССР. Как практически могла бы быть осуществлена советская помощь Франции?

Молотов. Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно было бы знать конкретную обстановку, в которой пришлось бы его решать. Вся помощь, необходимая Франции в связи с возможным нападением на неё европейского государства, поскольку она вытекает из франко-советского договора, который не содержит никаких ограничений в этом отношении, Франции была бы оказана со стороны Советского Союза. Помощь была бы оказана в соответствии с этим договором и политической обстановкой в целом».

Гаусс поверх газеты вопросительно посмотрел на Нейрата.

– Тебе не кажется, что именно там, в России, следует искать решения всей этой путаницы?

– Никакой путаницы нет, – отрезал Нейрат.

– Я говорю о том, что в этой игре нас может ожидать много неожиданного.

– Мы стараемся предусмотреть, что можно.

– И ты серьёзно думаешь, что русского медведя можно обложить, не опасаясь получить от него смертельный удар?

– Фюрер и рейхсканцлер думает именно так.

– Меня до сих пор воротит, когда эти два слова произносят вместе, – с отвращением сказал Гаусс. – Я с молоком матери всосал уважение к званию канцлера Германской империи.

Нейрат с насмешливой миной развёл руками:

– И тем не менее…

– «Фюрер, фюрер»! В конце концов, можешь ты хоть мне-то сказать твоё собственное мнение?

Нейрат пожевал губами и, словно сожалея о чём-то, покачал головою.

– Послушайся совета старого друга…

– Ну-с!

– Постарайся ни от кого не добиваться «собственного мнения». Особенно от тех, к кому хорошо относишься. Тебе следует понять: только имея во главе Гитлера, мы добьёмся того, чего хотим. Такова обстановка… Так думают и наши друзья, – Нейрат неопределённым взмахом указал куда-то в угол комнаты. – Там, за каналом, и ещё дальше, за океаном.

– Первый раз в жизни я чувствую себя чем-то вроде лакея у торговца ножевыми изделиями.

– Англичане – люди воспитанные.

– Ты думаешь, они не дадут нам понять, что мы занимаем положение слуги?

– До тех пор, пока мы им нужны – нет.

– Все-таки может стошнить.

– Настоящая работа никогда не делается в белых перчатках. Во всяком случае, наши сомнения оказались напрасными: ефрейтор получил обратно Рейн. Завтра мы ставим вопрос о Мемеле и Данциге. А там вернём себе и колонии. – Нейрат помолчал. – Сказать тебе правду, я чувствую себя, как старый конь, отвыкший от хорошего ездока и вдруг снова почувствовавший твёрдую руку.

– Я всегда предпочитал быть ездоком, – сказал Гаусс.

– Если нельзя взять приз в седле, то нужно участвовать в скачке хотя бы под седлом. Правда, удила довольно противно режут рот. Зато я знаю, барьеры будут взяты. Croyez moi, ecuyer parviendra a son but![15]15
  Поверьте мне, наездник добьётся своего!


[Закрыть]

– Если он свернёт себе шею на банкете, я не заплачу. Но беда в том, что в таких случаях и лошадь ломает себе хребет. А в данном случае лошадь…

– Est ce moi?[16]16
  Это я?


[Закрыть] – рассмеялся Нейрат.

– Malheureusement l'Allemagne![17]17
  К сожалению, Германия!


[Закрыть] – резко сказал Гаусс.

– Mai non! Il gagnera son jeu[18]18
  Нет, нет! Он выиграет игру.


[Закрыть].

Гаусс засунул худой палец между дряблою шеей и воротником на том месте, где торчал конец ленты с большим крестом ордена. Он скорчил гримасу и потянул воротник так, словно он стал ему вдруг тесен.

– Если ты заедешь ко мне в министерство, я дам тебе прочесть один документ… – сказал Нейрат.

– Да!..

– На-днях Гитлер беседовал в моем присутствии с Галифаксом. Лорд говорил от имени правительства.

– И что же?

– Деликатное прощупывание того, как бы мы отнеслись к широкой сделке с Англией и Францией.

– Ты не думаешь, что это враньё?

– Почему же? Консерваторы на этот счёт довольно последовательны. Галифакс прямо сказал, что в известных кругах Англии фюреру отдают должное, как человеку, уничтожившему коммунизм в Германии и преградившему ему путь на запад.

– Пожалуй, это единственное, что их устраивает.

– Ты поверхностно смотришь на вещи, – с укоризной сказал Нейрат. – Галифакс намекнул: изменение европейского порядка должно произойти и рано или поздно произойдёт за счёт Данцига, Австрии и Чехословакии.

– Он так и сказал: «Чехословакии»?

Нейрат приложил палец к губам:

– Беседа была строго доверительной!

– Значит, в Англии понимают, что без этого нельзя схватить за горло Россию?

– Когда фюрер сказал Галифаксу, что Европа должна быть организована без участия Советской России, Галифакс с ним вполне согласился.

Гаусс сделал несколько медленных движений кистями рук, словно намыливая их.

– Что же… дай бог… Значит, остаётся одна Америка… – проговорил он мечтательно.

На широком, с грубыми чертами лице Нейрата появилось выражение самодовольства. Он откинулся в кресле и сложил руки на животе, словно то, что он знал, позволяло ему раз и навсегда предаться полному покою.

– Ну, что ты ещё знаешь? – нетерпеливо спросил Гаусс.

– Несколько дней тому назад у меня был Буллит. Он меня спросил… Заметь, – Нейрат поднял палец, – не я его спросил, а он меня: «Скоро ли будет покончено с Австрией?»

– Что это значит? – удивлённо спросил Гаусс.

– Те, от чьего имени он говорит, хотят, чтобы мы стали там твёрдою ногой.

– Удивительно… просто удивительно.

– Ничего удивительного. «Альпине-Монтан» – это Тиссен, а Тиссен – это деньги Ванденгейма, и так далее…

– Да, да… И что же ты ему ответил?

– Что мы видим две существенные причины к тому, чтобы не очень спешить. Муссолини мобилизовал войска на австрийской границе…

– И Буллит?.. – с интересом спросил генерал.

– Заверил меня, что мы спокойно можем сбросить дуче со счётов!

– Он не знает, что Муссолини будет драться в случае нашего вторжения в Австрию.

– Если верить Буллиту, известные круги Америки не позволят господину макаронному диктатору и пальцем двинуть против нас!

– Дай бог!.. Дай бог!.. Ты меня очень обрадовал этим сообщением. По такому поводу мы с тобой можем даже выпить… Главное во всем этом: мы можем быть спокойны за позицию американцев.

– Если удастся выбить из игры Рузвельта.

– А это возможно? – с недоверием спросил Гаусс.

– В Штатах есть уже наши люди… Киллингер – надёжный парень.

– Настоящий убийца!

– Такие там и нужны. Если бы репутация Папена не была так подмочена в глазах американцев из-за его собственной глупости, – вот человек, которого следовало бы опять послать в Штаты, – сказал Нейрат.

– Ф-фа! – пренебрежительно воскликнул Гаусс, выпуская облако дыма. – Я простил бы ему его глупость. Беда в другом…

Нейрат вопросительно посмотрел на умолкнувшего приятеля. После некоторого раздумья Гаусс продолжал:

– Беда в том, что мы больше не можем ему верить.

– С чего ты взял? – с опаской воскликнул Нейрат.

– Он уже дважды струсил. Тогда с этим фальшивым завещанием президента-фельдмаршала: нужно было быть мальчишкой или последним трусом, чтобы согласиться прочесть его с трибуны рейхстага, зная, что всё это написано собственной рукой паршивого хромоножки! Это раз…

Гаусс был возбуждён. Нейрат смотрел на него с иронической усмешкой на губах, но не перебивал его, и только когда Гаусс вдруг оборвал свою речь на полуслове, он тоном дружеской иронии поощрил:

– И два?..

– Самороспуск католического центра – это тоже дело Папена. Единственной партии, которая могла бы что-то сделать в новом рейхстаге!

Нейрат рассмеялся так, что этот смех можно было даже принять за искренний. Отмахиваясь обеими руками, словно смех мешал ему говорить, он, наконец, выдавил из себя:

– Я же говорю: вы, генералы, – форменные мальчики там, где дело касается политики. – И внезапно став серьёзным: – Вспомни-ка: канцелярия папы немедленно одобрила этот шаг. Ватикан заявил, что рад отдалению немецких католиков от политики.

– Чушь!

Нейрат движением руки заставил его замолчать.

– Папа, вернее – его статс-секретарь, почтеннейший господин Пачелли, знал то, чего не знаешь ты, мой милый: самороспуск партии центра был условием для заключения конкордата, который Гитлер обещал Ватикану. И, как известно, обе стороны выполнили договор: папа прогнал немецких католиков из гитлеровского рейхстага, а Гитлер заключил с ним конкордат.

Некоторое время Гаусс в раздражении молча шагал по комнате. Он не очень-то любил бывать в дураках, а за последнее время все чаще случалось, что он убеждался в своей беспомощности там, где дело касалось политических комбинаций. «Мальчик»! Да, верно, именно мальчик. Хорошо ещё, что Август удержал его от официального шага вместе с кардиналом Бертрамом, когда Гитлер для вида поприжал немного немецких епископов, чтобы выжать из Ватикана то, что ему было нужно. Хорошо, что в личном деле Гаусса нет ещё и этого пункта: протест против политики «фюрера и канцлера» в области церковных дел… Интересно знать: какого чорта эта лиса Папен не предупредил его о двойной игре его партии?.. Впрочем, Папен, может быть, и прав: все знали, что Гаусс никогда не принимал сколько-нибудь близкого участия в делах партии центра… Да, так значит «мальчик в коротких штанишках». Теперь это показалось ему смешным. Подойдя к Нейрату, он ударил его по плечу и рассмеялся.

– А всё-таки у господина «фюрера» ещё будут хлопоты с католиками. Когда подходишь к границе Австрии, нужно просить благословения папы или хотя бы кардинала Инитцера.

– Могу тебя уверить, – спокойно произнёс Нейрат: – то и другое уже у нас в кармане.

Гаусс, опешив, медленно отвёл руку от плеча Нейрата.

– В кармане?..

– Ты удивляешься нашей предусмотрительности или их сговорчивости?

– Я уже перестал понимать, чему следует удивляться.

– Важно то, что от Америки до Ватикана – все понимают: не покончив с Австрией, нельзя задушить чехов. А не выбив их из игры, мы не сможем вплотную подойти к вопросу о России.

– У меня своё мнение насчёт очерёдности этих дел, – заявил Гаусс.

– Тут-то ефрейтор и понадобится больше, чем где-нибудь.

– Не знаю, право, не знаю! – помрачнев, сказал Гаусс. – Может быть, достаточно будет того, что он подведёт нас к русским границам. Там начнётся слишком серьёзная работа, чтобы её можно было доверить ораве дилетантов, которые вокруг него… Их торопливость и легкомыслие могут обойтись нам дорого. – И он снова, как прежде, потянул воротник мундира. Словно поймав себя на какой-то неловкости, поспешно сказал: – Бокал шампанского, старик, а?.. Не риббентроповской бурды, а честного французского вина!

На звонок Гаусса вошёл денщик.

– Вели подать бутылку сухого… и мой «Рафаэль».

– Эх, ты, вегетарианец! – с дружеской фамильярностью сказал Нейрат и ударил генерала по твёрдой, как доска, спине.

– Мой милый, – ответил Гаусс, – я непременно хочу дожить до немецкой Европы. Ради этого стоит отказаться от стакана шампанского!

Вино уже было налито, и Нейрат сделал несколько глотков, когда Гаусс вдруг отставил рюмку со своим лечебным «Рафаэлем» и обеспокоенно спросил:

– Послушай, Константин, а ты не боишься, что в конце концов за помощь, которую мы получаем от американцев, они спустят с нас штаны?

Нейрат рассмеялся:

– Пей своё «вино для желудка» и ни о чём не думай… Ты не понимаешь игры, которую мы ведём.

– Не слишком ли хорошо я её понимаю? – с горечью спросил Гаусс. – Мне не хотелось бы остаться нищим.

– Смысл игры и заключается в том, чтобы по всем векселям, которые мы выдаём и выдадим впредь под большую войну, с Америкой расплатились Англия и Франция и… может быть, ещё кто-нибудь, с кого американцы сумеют получить. Только не мы!

– Мне думается… этот кредитор не простит и пфеннига…

– И дай ему бог здоровья, пусть снимает с англичан хоть последнюю рубашку.

– Но мы-то, мы?! – воскликнул Гаусс… – Мы тоже будем голы! И если Европа будет работать на американцев…

– Глупости, Вернер! На нашу долю останутся сотни миллионов покорённых людей. Они нас кое-как прокормят!

И, чокнувшись с Гауссом, Нейрат допил шампанское.

Гаусс с выражением недоумения смотрел на приятеля. Можно было подумать, будто его особенно интересует, как тот, не скрывая удовольствия, маленькими глотками цедит шампанское. Нейрат даже отвёл бокал от губ и спросил:

– Ты так на меня смотришь, словно мы с тобою век не виделись.

Гаусс усмехнулся.

– Ты не ошибся, мой друг. Мне действительно кажется, что ты совсем не тот, кого я знал за Константина фон Нейрата. Ещё немного, и я приду к выводу, что не сегодня-завтра ты станешь самым надёжным, самым убеждённым сторонником нового режима, – больше того, ты представляешься мне настоящим сообщником этого «богемского ефрейтора»…

– Тебе это кажется странным? – спросил Нейрат, отставляя опустошённый бокал.

– Согласись… – Гаусс не сразу нашёл нужные слова: – Видишь ли, о тебе идёт молва как о представителе старой дипломатической школы, как о человеке, мало подходящем нынешнему режиму, человеке, вовсе не смотрящем на свет глазами выскочки… Ты, Папен, Макензен – это же дипломаты совсем другого мира… чем какой-нибудь Риббентроп.

– Милый мой, – покровительственно проговорил Нейрат. – Только благодаря тому, что мир, свет думает о нас именно так, мы и имеем возможность приносить Германии ту пользу, которую приносим. В тот день, когда внешний мир перестанет считать нас, старых дипломатов, «безобидными старыми господами с Вильгельмштрассе, делающими всё, что можно, чтобы помешать нацизму быть тем, что он есть», нас, и меня первым, можно будет выбросить в мусорную корзину. Сами мы никогда не могли бы изобрести для себя лучшей маски, чем выдумали наши дипломатические противники: «безобидные господа»! Что может быть удобней для дипломата?!

– И только?.. – разочарованно спросил Гаусс.

– И только!

Несколько минут в комнате не было слышно ничего, кроме ударов маятника больших часов в углу. Эти удары отдавались в деревянном футляре громким гудением.

Собеседники молча курили. Гаусс поднялся и, пройдясь по комнате, остановился перед Нейратом. Негромко спросил:

– Честно, как старый приятель: ты не боишься России?

Нейрат пожал плечами и опустил взгляд на свои скрещённые пальцы.

– Странный вопрос, – проговорил он наконец. – А разве ты…

Гаусс молча кивнул, и его длинная фигура снова замаячила по кабинету.