Текст книги "Поджигатели (Книга 1)"

Их было восемь – батальонов бригады Матраи: батальоны Тельмана, Гарибальди, Жана Жореса, Домбровского, Линкольна, Ракоши, Андре и Пассионарии. Представителями бойцов двадцати одной национальности в этих батальонах на двадцати одном языке был начертан лозунг: «Не пройдут!» – по-немецки, по-английски, по-польски, по-итальянски, по-голландски, по-фламандски, по-венгерски, по-шведски, по-сербски, по-болгарски, по-норвежски, по-испански. Были буквы, которых народ на площади не мог разобрать: греческие, армянские, еврейские, китайские, арабские…

Когда последний флаг был поставлен перед трибуной, комиссар отдал честь народу и вернулся к своим спутникам, стоявшим шеренгой перед трибуной:

– Налево!.. В бой, бегом… Марш!

Маленькая колонна солдат в синих комбинезонах быстрым шагом удалилась к бульвару, за деревьями которого её ждали грузовики. Над площадью неслось:

– Смерть фашистам!.. Они не пройдут!..

Хосе Диас взял микрофон.

Он говорил, пересиливая шум авиационных моторов: над цирком, над госпиталем Сан Хуан де Диос, над вокзалом Аргандэ, даже над парком эль Ретиро шёл ожесточённый бой между фашистскими самолётами, рвавшимися к демонстрации, и отгонявшими их республиканскими истребителями. Истребители были маленькие, тупоносые. В бездонной синеве неба они сверкали как залог конечной победы, той победы, которая рано или поздно будет взята в боях, победы, при мысли о которой уста всех борцов за республику шептали с надеждою:

– Виска ла република!

22

Нед должен был себе признаться: он заблудился.

Это случилось из-за того, что он послушался француза, советовавшего забрать как можно ближе к побережью, чтобы обойти район франкистских аэродромов, где легко могли сбить. Никто его не сбил, а приходится садиться в расположении франкистов из-за того, что нехватило горючего. Ему никогда не доводилось летать над этими горами, – путаный рельеф ввёл его в заблуждение. Лететь бы напрямик – и он был бы уже у республиканцев.

Нед с беспокойством посмотрел на указатель последнего бака. Стрелка подрагивала рядом с нулём. Дай-то бог, чтобы хватило времени выбрать место для посадки. Дело не только в том, чтобы не поломать «Моль», а и в том, чтобы не взлететь на воздух самому: на кой чорт он взял эту коробку с капсюлями, когда вся машина набита взрывчаткой!..

Нед вполоборота посмотрел на заднее сиденье, где, поджав длинные ноги и надвинув на глаза шляпу, спал его спутник.

– Эй, Нокс!.. Гемфри!.. – крикнул Нед.

Повидимому, шум мотора заглушал его голос. Нокс даже не пошевелился. Между тем багажник, где лежали проклятые капсюли взрывателей, был расположен за спинкой именно того сиденья, на котором спал Нокс. Выбросить их с пилотского места Неду не было никакой возможности.

– Гемфри, проснитесь!..

Углекоп не шевелился.

Тогда Нед, пошарив в кармане, отыскал шестипенсовик и запустил им в пассажира.

Гемфри отодвинул шляпу с лица и удивлённо огляделся.

Нед поманил его к себе движением пальца и крикнул ему в самое ухо:

– Капсюли! Понимаете: нужно выкинуть коробку с капсюлями, – и жестом попытался пояснить свои слова. – Возможна плохая посадка… Поняли?

Нокс ответил кивком головы и действительно тут же полез в багажник. Нед успокоился и сосредоточил всё своё внимание на управлении самолётом. Поэтому он уже не видел, как Нокс, достав из багажника жестянку с капсюлями, вместо того чтобы выбросить её в окошко, сунул себе за пазуху. После некоторого размышления он снова нагнулся к Неду.

– Будете садиться? – И получив его утвердительный кивок, спросил: – Где мы?

Нед пожал было плечами, но потом ответил:

– Внизу, вероятно, франкисты.

Нокс откинулся на своём стуле и после короткого размышления достал из багажника несколько небольших жестянок с динамитом. Быстрыми умелыми движениями опытного запальщика приладил к динамиту запалы и готовые заряды рассовал по карманам. После этого спокойно прислонился к окошку и принялся наблюдать за проносившейся под самолётом землёй.

Солнце скрылось за горизонтом. Все просветы между горами были заполнены темносерой мутью. Самое трудное освещение: когда исчезают тени!

Нед увидел серпантин дороги. Ленточка распрямилась и побежала прямо. Дорога… Значит, там было ровное место.

Нед стал плавными кругами спускаться в долину, сжатую горами. Стоило перебрать немного крена, и тот «Джипси», что оказывался наверху, начинал зловеще чихать.

Дорога была пуста.

Может быть, ещё удастся выкарабкаться из переделки?..

Только бы раздобыть бензин, а взлететь-то он сумеет и с чайного блюдца! Лишь бы сесть, спасти самолёт и самих себя. Они ещё пригодятся республиканцам! Недаром же он выдержал столько издевательств на последнем французском аэродроме. Не будь он англичанином, его бы, наверно, и не выпустили… Но хорош он будет тут, в тылу франкистов, с республиканским пропуском, с письмами дель Вайо, с кабиной, набитой взрывчаткой!

Нед криво усмехнулся и осторожно дал от себя.

«Моль» тянула над самой дорогой.

Она предательски вяло реагировала на движения рулей.

«Ну, ну, милочка, только не проваливаться. Осталось совсем немножко».

Выровненная машина теряла остатки скорости.

Нед убрал сектора, хотя карбюраторы и так были, вероятно, сухи. Выключил контакты.

«Ну, маленькая! Теперь чуть-чуть на себя… Прекрасно, дорогая!.. Очень хорошо… ты у меня умная старушка!»

«Моль» сделала несколько мягких прыжков. Костыль проскрежетал по щебёнке шоссе. Нажим на тормоза. Машина остановилась.

Нед не спеша стащил перчатки и размял пальцы. Перчатки он заботливо засунул сбоку сиденья, чтобы не искать при вылете. Аккуратно перекрыл все краны. Приподнялся на сиденье и пощёлкал пальцем по главному баку. Бак зазвенел, как пустая бочка. Крылья глухо отозвались.

Только бы раздобыть бензин!

Нед отворил дверцу и, насвистывая, соскочил на землю.

Нед любил своё ремесло и любил полёты. Он был уверен, что воздух – это и есть та самая настоящая, единственная сфера, где он чувствует себя самим собою. Без всяких «но». А вот ведь стоит ступить снова на землю – и… снова любишь её.

Нед рассмеялся, нагнулся к земле и похлопал по ней ладонью. Тёплая мягкая пыль клубком взлетела из-под руки.

Из самолёта, неуклюже выпростав длинные ноги, вылез Нокс. Он потянулся, как человек, у которого затекли все члены, и широко зевнул.

– Что дальше? – спросил он у Неда.

– Нужно раздобыть бензин.

Нокс недоуменно огляделся:

– Не вижу лавки… – И уже совершенно серьёзно: – Вы уверены, что мы у франкистов?

– Буду рад, если они не поспешат доказать нам это.

– Значит… нужно добывать бензин поскорее?

– Да.

– Что там, на вашей карте: какое-нибудь селение, что-нибудь в этом роде?

Нед покачал головой:

– Соваться в селение?.. Лучше поищем дорожную колонку. Моя «Моль» как-нибудь переварит несколько галлонов автомобильного бензина… Пофыркает, но дотянет.

– Тогда вы побудьте здесь, а я схожу на поиски, – сказал Нокс, ощупывая карманы с динамитными патронами.

– Только, пожалуйста, осторожней, – сказал Нед и протянул углекопу свой пистолет.

– А вы? – спросил тот.

– Мне с «Молью» всё равно не спрятаться. Если уж они нас обнаружат, то, наверно, явятся целой дивизией.

– Я быстро, – сказал Нокс и зашагал по дороге.

– Эй, Гемфри, – крикнул ему вслед Нед, – а деньги-то у вас есть?

– Что?

– Говорю: деньги!

– А-а! – вместо ответа неопределённо крикнул Нокс, и Нед увидел, как вспыхнула спичка, на миг ярко осветив лицо закуривающего углекопа.

– Вы неважный разведчик, Гемфри! – насмешливо крикнул Нед.

– Папироса может мне понадобиться.

Нед уже не мог видеть, как с этими словами Нокс вынул из кармана динамитный патрон и поудобнее зажал его в кулаке.

Силуэт углекопа скоро исчез на темносером фоне гор.

Нед огляделся – кругом было уже довольно темно. Что же, так и оставить «Моль»? А если кто-нибудь, кто будет ехать по дороге без света, врежется в самолёт?.. Впрочем, своими силами Нед всё равно не сможет откатить «Моль» с дороги.

Он отошёл на несколько шагов, сел в траву и закурил.

Трава была мокрая и холодная. Как тут холодно! Наверно, высоко… Он даже не взглянул на альтиметр. Впрочем, неважно.

Брр! Даже после холода наверху – ни малейшего потепления.

Нед не заметил, как голова его опустилась на руки и недокуренная папироса выпала из разжавшихся пальцев, зашипела в заиндевевшей траве и погасла.

Он очнулся от пробравшего его озноба. Какой чертовский холод! Нужно взять в кабине самолёта термос. Хочется хлебнуть горячего!

Однако сколько же он тут спал? Почему ещё нет Гемфри?.. Бедняге тоже, наверно, не жарко в его пиджаке!..

С этой мыслью Нед упругим движением поднялся на ноги и замер в изумлении: перед ним стояли двое. Они были бородаты, оборванны. Оба держали наведённые на него ружья.

«Кто?»

На всякий случай Нед дружелюбно рассмеялся и протянул им папиросы. Те опустили ружья и осторожно взяли по папиросе. Нед старался найти какие-нибудь признаки, которые позволили бы определить, к какому лагерю принадлежат бородачи. На них были рваные мундиры и до того измятые кепи, что нельзя было определить их форму. Но как только солдаты заговорили между собой, сомневаться было уже не в чём: то были итальянцы, значит – франкисты.

Нужно было что-то придумать.

Нед ткнул себя в грудь и весело сказал:

– Германа.

Один из бородачей вложил пальцы в рот и пронзительно свистнул. Через несколько мгновений Нед был окружён группой людей, бесшумно возникших из-за лежащих вокруг камней. У них были обычные лица солдат отступающей армии, измотанных голодовками и бессонницей.

После первых же слов Нед понял, что ни один из них не знает по-немецки. Нед же не знал по-итальянски.

Пока Нед рассматривал эту группу, несколько других итальянцев с жадностью завзятых мародёров рылись в самолёте.

Двое первых сидели по сторонам Неда, снова опустившегося на землю, и молча курили его сигареты. Потом тот, что распоряжался, велел всем итти за ним.

Он остановился в сотне шагов от дороги, за огромным камнем. Нед вдруг увидел отсвет пламени на его серой поверхности. Он быстро оглянулся, и яростное проклятие сорвалось с его уст: на дороге ярким костром пылала «Моль». Нед с поднятыми кулаками бросился к самолёту, но удар приклада повалил его на землю. Ему тут же скрутили за спиною руки. Нед не намерен был сдаваться без боя, но итальянцев было слишком много.

Он не мог понять, что происходит. Или они не поверили тому, что он немец? Потащат теперь в какую-нибудь комендатуру. Только бы там нашёлся кто-нибудь понимающий по-английски.

Нед ни на минуту не терял хладнокровия, но было чертовски досадно, что все так глупо вышло.

Вдали на шоссе мелькнул сноп белого света. Автомобиль! Ну, старина, теперь держись! Прежде всего нужно заявить, что ты британец!..

Автомобиль остановился неподалёку от горящего самолёта. Из машины вышел человек небольшого роста. Итальянцы окружили его.

Нед слышал их взволнованные голоса и спокойный голос автомобилиста. Он не был итальянцем, – он то и дело заглядывал в словарь.

Нед поднял голову и крикнул:

– Послушайте!

Тот обернулся, посмотрел на Неда.

– Подойдите-ка! – крикнул Нед.

Но автомобилист отвернулся и стал просматривать бумаги, отобранные итальянцами у Неда. Нед терял терпение.

– Эй, вы, послушайте!.. – Если он не знает английского, то уж по-немецки-то или по-французски наверняка говорит! Но проезжий только ещё раз молча посмотрел на Неда. Нед готов был дать голову на отсечение: автомобилист слышал и понял всё, что кричал Нед, – каждая чёрточка его лица, вплоть до глаз, прикрытых большими очками, была отчётливо видна Неду в ярком свете горящей «Моли». Но какого же тогда чорта?..

Нед потерял терпение:

– Эй, вы!.. Чорт побери, идите же сюда!

Но вместо ответа автомобилист положил в карман бумаги Неда, – Нед это отлично видел, – и что-то сказал итальянскому капралу. К Неду подошло несколько солдат. Они подняли Неда на ноги и подвели к скале. Нед прислонился к ней спиною, но итальянцы повернули его к камню лицом…

Неду показалось, что он слышит в горах звонкое эхо взрыва. Будто один за другим рвались динамитные патроны.

Нед хотел обернуться, но то же горное эхо подхватило и понесло, умножая, одинокий винтовочный выстрел…

Старший из итальянцев передёрнул затвор винтовки, загоняя в патронник новый патрон.

Человек в очках курил, прислонившись к своему автомобилю.

Старший итальянец опустился возле него на дорогу.

– Ну?

– Все сделано, как вы приказали, синьор…

Проезжий уселся в свой автомобиль.

– Извините, синьор, – робко сказал итальянец, – если меня спросят, кто приказал расстрелять немецкого лётчика… – он сделал ударение на слове «немецкого» и добавил: – Я хотел бы знать ваше имя, синьор.

– Люк Маро.

Солдат козырнул вслед отъезжающему автомобилю, и скоро свет фар исчез за поворотом.

23

Катастрофа разразилась так, как разражаются обычно все катастрофы, – неожиданно, хотя её жертвы, горняки с копей лорда Крейфильда, не раз предупреждали о её приближении. При своём последнем посещении хозяина они решительно заявили, что считают несчастье неизбежным. Но, вероятно, именно поэтому леди Маргрет столь же решительно запретила Бену тратить хотя бы фартинг на техническое улучшение шахт. Она назвала шахтёров дрянными вымогателями.

И вот теперь приходилось расхлёбывать скандал и поднятую вокруг него газетную шумиху!

Бен не мог понять, за каким чортом рабочие лезли в эти проклятые шахты, если знали, что дело так плохо? В шахте похоронено четырнадцать человек, и ещё до тридцати спасательная партия не может докопаться, а он виноват.

Если бы это могло помочь делу, Бен готов был внести что-нибудь в фонд помощи пострадавшим, который собирал профсоюз. Но как это сделать? Не может же он официально послать свой взнос, чтобы стать потом посмешищем всей прессы.

Эти мысли тоскливо текли в мозгу Бена, пока он разглядывал кружева вокруг шеи королевы Виктории на портрете, висевшем прямо против председательского места… Эта настойчивая старушка умудрилась провести восемьдесят три войны так, что на острове заметили только одну из них… А теперь каждый пустяк возбуждает необузданные страсти. Никто не щадит человеческих нервов…

Бен отвёл глаза от Виктории и кивнул головой Флемингу, закончившему чтение протокола. Бен не дал себе труда вслушаться в то, что читал секретарь, даже не слышал заключительной фразы. Привычное ухо реагировало лишь на заключительную интонацию Флеминга.

– Джентльмены… – машинально произнёс Бен.

– Господин председатель!..

Бен таким же автоматическим кивком предоставил слово португальскому послу, но тут же удивлённо вставил в глаз монокль: почему этот субъект лезет вперёд?.. Бен привык к тому, что Португалия – лишь чёрный ход в Испанию, ключи от которого всегда лежали в английском кармане. Англичане привыкли к тому, чтобы португальцы держали руки по швам – и вот, извольте! Откуда у этого господина столько развязности? Неужели Англия и там уступает свои вековые позиции немцам?

Однако лицо Бена, тем и знаменитое на все министерство, что на нём никогда ничего нельзя было прочесть, не отражало его мыслей. Он чуть-чуть приподнял бровь, и монокль упал в подставленную ладонь.

Сеньор Франсиско де Калейрес э Менезес говорил с пафосом, иногда картинно ударяя себя указательным пальцем в грудь. При этом Бен машинально делал кивок, хотя и не давал себе труда слушать португальца.

Взгляд Бена вернулся к королеве. Некоторое время они смотрели друг на друга – он и Виктория. Потом Бен оглядел лица других знаменитых британцев, украшавших стены Комнаты Послов.

Когда эту комнату отвели для заседаний комитета, Бен обиделся: тут никогда не собирали конференций первого сорта. Но потом он смирился, поняв, что роль его комитета в том и заключается, чтобы без большого шума похоронить невмешательство и превратить его в едва замаскированную помощь франкистам… И всё-таки со всем этим оказалось бог знает сколько возни! А виноваты французы – затеяли такую суету. Хотя вот этот Корбэн – вполне достойная личность.

Бен осторожно покосился на французского посла. Корректная фигура старофранцузской дипломатической школы. Никакой вертлявости. Вполне, вполне корректен. Хоть и считает себя республиканцем, но в его посольстве никогда не встретишь даже члена палаты общин. А журналистов старина Корбэн боится, как чумы…

Португалец в последний раз, с особенной силой, стукнул себя по манишке и умолк.

– Джентль… – монотонно начал было Бен, но Риббентроп заговорил, прежде чем получил слово. Дурно воспитанный тип! Такого уже не пустишь ко двору. Он способен и там вытянуть лапу и завопить: «Хайль Гитлер!» Новейший тип Джинго немецкой формации. Все в лоб, никаких церемоний.

Бен отвёл от Риббентропа глаза. Но голос германского посла был так резок, что от него не было возможности отвлечься. И, конечно, как всегда, полное отрицание очевидных фактов нарушения невмешательства, доказанных на прошлом заседании советским послом. А вот начинаются и обычные выпады Риббентропа: грубость прусского юнкера пополам с развязностью коммивояжёра.

Наверное, сейчас вылезет Гранди. Этот будет поддерживать своего немецкого коллегу. Начнёт все валить на пропаганду марксистов. Интересно: при слове «марксист» над переносицей Гранди вспухает короткая жилка.

А теперь, конечно, очередь советского посла. Сейчас он с цифрами и фактами в руках докажет, когда и сколько ящиков с немецкими ружьями выгружено в Лиссабоне или миновало португало-испанскую границу; сколько немецких аэропланов проследовало в порт Виго; сколько шведских пушек разгружено в Ла Корунье. Расскажет, сколько немецких солдат высадилось в Кадиксе и какие итальянские части прибыли в Мадрид. В этом крошечном человеке огромный запас энергии! Ну, так и есть: в глазах русского светится злой смех… Дипломатия совершенно новой школы – ничего общего ни с одним из сидящих за столом.

– Мы должны быть благодарны господину итальянскому послу за то, что он располагает столь свежей информацией с фронта, которой нет даже в газете, – слышится высокий голос русского.

– Новости есть: ваших друзей бьют! – кричит Гранди.

Русский сдержанно улыбнулся:

– Rira bien, qui rira dernier[22]22
  Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.


[Закрыть], господин посол. Я повторяю: итальянский посол располагает информацией непосредственно от генерала Франко…

Риббентроп издаёт возглас:

– Р-р-р!

Это звучит, как рычание овчарки. Бен внутренне улыбается.

– Почему у итальянского посла такая точная и такая ранняя информация? – невозмутимо продолжал русский. – Да потому, что связь между итальянским правительством и испанскими мятежниками непосредственна и крепка.

– Пропаганда! – крикнул в бешенстве Риббентроп.

Бен машинально стукнул карандашом по столу.

– …Великий водораздел нашего времени, – говорит русский, – идёт по линии «война – мир».

– Пропаганда! – в этом слове у Риббентропа всегда несколько «р».

Гранди порывисто поднялся:

– Никакая пропаганда не поможет господину советскому послу и его друзьям в Испании. До полной победы генерала Франко ни один итальянский солдат не покинет Испании!

«Ага, попался! – весело подумал Бен. – Сейчас русский в него вцепится».

Действительно.

– Значит ли это, что итальянское правительство отказывается от вывода своих «волонтёров»? – с живостью спросил советский посол.

Бен вставил монокль и с интересом посмотрел на опешившего Гранди.

– Итальянское правительство не готово к ответу.

Позвольте, ведь это же сказал не Гранди, а Риббентроп. Ага, суфлёр! Да, вот теперь Гранди, как попугай, выкрикнул и сам:

– Итальянское правительство не готово к ответу! – и опустился в кресло.

Ну что же, каждый имеет право на своего Флеминга!

Однако почему до сих пор молчит его суфлёр-секретарь? Бен покосился на Флеминга. Тот сидел, откинувшись в кресле, и исподлобья смотрел на советского посла. Бену показалось, что он поймал в глазах Флеминга нечто большее, чем простой интерес, – это было сочувствие!

Бен торопливо ухватился за цепочку часов.

– Джентльмены!.. Ленч!..

В перерывах между заседаниями Бен всегда совершал прогулку от министерства к Пэл-Мэл и обратно.

Сегодня, едва войдя в столовую клуба, он сразу заметил Монти.

– Разве ты завтракаешь в это время?

– Иногда, – неопределённо пробормотал Монти. Он не хотел признаться, что его беспокоило поведение Флеминга. Разговор, происходивший при вручении Флемингу чека за рукопись, не удовлетворил Монти: у Флеминга что-то на уме! Рукопись рукописью, а может быть, следует попросту убрать его из комитета?.. Однако нужные слова не приходили на ум. Братья позавтракали почти в полном молчании.

Вместе с сигарой Бену подали телеграмму.

Сначала Монти не обратил было на это внимания, но странное выражение лица старшего брата заставило его насторожиться.

Бен вторично прочёл телеграмму от начала до конца и с полуоткрытым ртом уставился на Монти. Монти заёрзал на стуле. Он заметил на бланке слово «Мадрид», и неприятная мысль обожгла сознание: скандальное разоблачение какой-нибудь испанской махинации Монти!.. Чорт побери, не подложил ли ему свинью Нед?.. Так и есть: губы Бена, словно скованные холодом, неясно произнесли:

– Н-н-нед…

Монти взял телеграмму из пальцев Бена.

Уф, слава богу! Совсем не то… Дель Вайо сообщал о смерти Эдуарда Грили, расстрелянного франкистами.

– Нужно скорее кончать со всем этим! – прошептал Бен.

Монти понял, что мысли брата как раз противоположны его со собственным, и не на шутку испугался: таком настроении Бен и без нашептываний Флеминга может натворить глупостей. Нужно как можно скорее сообщить обо всём Маргрет и убрать Флеминга!

Когда брат ушёл, Монти вызвал по телефону Грейт-Корт.

А Бен, не подозревая, что его особа служит предметом оживлённого телефонного разговора между Лондоном и Грейт-Кортом, медленно шагал по Пэл-Мэл. Он был так расстроен, что даже забыл раскрыть зонтик. Да, он любил Неда… Бедный мальчик, бедный мальчик!.. Какая гнусность: всюду убийства, кровь, смута. Отвратительное время! В самом деле, они правы: с этим нужно кончать! Но почему Флеминг так смотрел на советского посла?.. Нужно поговорить с секретарём.

Но он так и не поговорил с Флемингом. Зато с Флемингом говорил Монтегю. Он окончательно убедился в том, что никакого толка из затеи с рукописью не выйдет. Этот энтомолог оказался хитрой бестией. Он вообразил, будто Монти действительно намерен печатать его пачкотню о бабочках, но вместе с тем наотрез отказался от какого бы то ни было сговора относительно своих советов Бену. С непроницаемой миной он заявил Монти, что председатель имеет право высказывать собственные мнения и секретарь не может за них отвечать. Даже если бы лорду-председателю вздумалось вдруг высказать сочувствие республиканцам Испании.

Монти сердито стукнул зонтиком в стекло дремавшего на углу шофёра такси.

Когда Монти, переодевшись к обеду, спустился вниз, ему доложили, что его спрашивает дама.

– Миссис Фрэнсис Флеминг, сэр.

«К чорту! – мелькнуло было в уме Монти. – А впрочем…»

– Просите в кабинет.

Несколько мгновений Монти молча разглядывал гостью. Крупная, загорелая женщина. Её нельзя было назвать красивой, её черты не отличались правильностью, но в лице было что-то такое… И глаза глядят на Монти так пристально, словно изучают его.

Монти пододвинул ей кресло, но она продолжала стоять, положив руку на край стола.

– Мистер Флеминг просил меня взять его рукопись.

– Такие дела делают мужчины.

– Мистер Флеминг болен.

– Вот что! – Чтобы дать себе время подумать, Монти отошёл к камину и, став к нему спиной, стал греть руки. – Вы имеете в виду… Труд мистера Флеминга?

– Нашу работу «Troides meridionalis».

– Вы… тоже энтомолог?

– Да.

– Вы были с ним на Новой Гвинее?

– Я там родилась.

– Вот что!

Монти, помолчав, сказал:

– Рукопись продана мне.

Миссис Флеминг положила на стол несколько банкнот.

– Вот ваш аванс.

– Рукопись куплена мною и останется у меня.

– Видите ли, мистер Грили, это единственный экземпляр нашей последней работы.

– Тем лучше для меня.

Монти достал из стола рукопись и перекинул несколько страниц с тщательно раскрашенными изображениями бабочек.

– Рукопись принадлежит мне, – повторил он и поднял глаза на женщину, но поспешно перевёл их обратно на рисунки, не выдержав её презрительного взгляда.

– Я принесла деньги и считаю…

– Деньги могут остаться у вас, так как рукопись останется у меня… Впрочем, можете передать вашему мужу: если он хочет найти выход, устраивающий нас обоих, я буду ждать его завтра.

– Мистер Флеминг не захочет с вами встретиться.

– Что вы сказали?

Некоторое время она молча смотрела на него исподлобья, потом решительно сказала:

– Мистер Флеминг не может выходить за круг своих обязанностей.

«Она знает! Только этого нехватало!»

– Рукопись останется у меня, или… или… – он не решился досказать того, что подумал. Он схватил рукопись и швырнул её в камин. Бумага вспыхнула, прежде чем женщина подбежала к камину.

Взгляд Монти, – он сам растерялся от того, что сделал, – следил ещё за тем, как загибались вспыхивающие листы и языки пламени взвивались над рукописью, когда он почувствовал удар по лицу.

Миссис Флеминг тяжёлыми шагами вышла из комнаты.

В холле хлопнула дверь. В доме повисло гулкое молчание.