Текст книги "Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.)"

Политико-идеологическим ориентациям соответствовали собственные принципы организации политического письма и речей. Вероятно, обе ориентации были равноценны по уровню мышления, но одна из них оставалась «говорящей», а вторая – в некотором плане «немой». Реформизм – это дословно воспринимаемые обозначения, «слова-концепты», грамматическое оформление высказываний и характеристик свойств. Стоит вспомнить «прогрессивное человечество», «поджигателей войны» и т. п. Характерны высказывания Н. С. Хрущева, запечатленные в сборниках его выступлений по внешней политике: «Если взять фотографии Гитлера и Аденауэра, то это – люди, совершенно не похожие друг на друга. А если говорить о политике, которая проводится господином Аденауэром, то это – та же политика, с которой начинал Гитлер… Гитлер, раскрыв свою пасть, не смог проглотить то, что хотел, и подавался, Аденауэру только и остается, что облизываться, злобствовать»[41]41
  Хрущев Н. С. О внешней политике Советского Союза. 1960 год. М., 1961. Т. 2. (июнь-декабрь). С. 163.


[Закрыть]. «Если американские генералы и адмиралы своими сумасбродными заявлениями хотят подействовать на Советское правительство, запугать нас, то, как говорится: поищите дураков в другой деревне, в нашей их нет, давно перевелись»[42]42
  Хрущев Н. С. Мир без оружия – мир без войн. М., 1960. С. 227.


[Закрыть]. «Империалисты зря тратятся. Какие бы подачки они ни давали своему коню, он не может свернуть колесницу революции в сторону с пути, начертанного марксизмом-ленинизмом»[43]43
  Хрущев Н. С. К победе в мирном соревновании с капитализмом. М., 1959. С. 436.


[Закрыть].

Преобладание одной из двух ориентаций по ряду функций не абсолютно; в каждой ориентации заложены политические, лингвистические, пространственные и иные способности, однако весьма различается степень их выраженности. Так, лексикон традиционализма формировался не сразу и имел свои особенности: вероятно, он уступал реформаторскому, в нем имелись не только целостные образы, но и отдельные выражения, фразы. Это относится как к устной, так и к письменной речи. Традиционалисты хорошо понимали устные инструкции, проверенные слова. Они были способны накапливать опыт, вспоминать политические задания и тексты, которые «видели» или «ощущали» много лет назад.

Можно предположить, что способности к восприятию политической речи у традиционалистской ориентации не намного меньше, чем у реформистской, но способности к устной речи были ограничены. «Немой» традиционализм обладал, скорее, большими способностями к письменной речи. По-разному проявлялся традиционализм и реформизм в анализе вербальной информации.

Раздел II
Изменчивость и неизменость советской системы 1950-х – начала 1960-х годов

Часть 1
Стресс системы и модели адаптации

Стресс и адаптационный синдром. Смерть Сталина породила в СССР невиданную прежде реакцию напряжения, возникшую в чрезвычайных обстоятельствах; выявилась неизвестная прежде общая реакция советской системы. Психологическое воздействие кончины генсека не просто нарушило принятый уклад жизни, но обернулось неспецифическими реакциями в разных областях и стратах. Лавинообразный рост нагрузки на Кремль породил череду разнонаправленных действий, заявлений, документов, решений.

Стрессовое состояние[44]44
  Китаев-Смык Л. А. Психология стресса: Психологическая антропология стресса. М., 2009; Психические состояния / сост. и общ. ред. Л. В. Куликова. СПб.: Питер, 2000; Щербатых Ю. В. Психология стресса. М., 2008.


[Закрыть] с возбуждением, состоянием неопределенности, страхом вызвало сбои в прежде отлаженном механизме управления. Внешне рациональные и прагматичные действия, воплощенные в организации масштабных траурных мероприятий в СССР, Китае, Корее, странах Восточной Европы, сопровождались неожиданными сбоями, многочисленными жертвами в Москве[45]45
  Поляков Ю. А. Похороны Сталина. Взгляд историка-очевидца // Новая и новейшая история. 1994. № 4-5. С. 195-207.


[Закрыть]. Власть пыталась привести в действие внутренние возможности, позволяющие адаптироваться к внезапным и необычным изменениям среды, но критическое возбуждение провоцировало сдвиг в работе ведущих элементов системы – Старой площади, Лубянки, правительства, МИДа.

Стресс как неспецифический ответ советского организма на предъявленное ему требование жить без Сталина, потребность осуществлять приспособительные функции для восстановления нормального состояния СССР оказались испытанием для «верхов» и «низов», воспринимавших происходящее в координатах катастрофизма[46]46
  Кертман, Г.Л. Катастрофизм в контексте российской политической культуры // Полис. 2000. № 4. С. 6-18.


[Закрыть]. Послевоенные социопсихологические синдромы, выявленные в работах Е. Ю. Зубковой[47]47
  Зубкова Е. Ю. Общественная атмосфера после войны // Свободная мысль. 1992. № 6, 9; Ее же. Послевоенное советское общество: политика и повседневность, 1945-1953 гг. М., 2000.


[Закрыть], дополнялись невиданным прежде нервно-эмоциональным напряжением, провоцируя отклонения от удобных «верхам» норм.

Рассогласованность представлений (Н. Гербарт), особая модальность ощущений (В. Вундт) – эти и другие теоретические интерпретации эмоций реально проявились в «мартовском плаче» о Сталине, психическом потрясении, означавшем для разных групп горе и испуг, страх и неопределенность, ощущение сиротства, беззащитности, одновременно являя для других радость, долгожданный исход[48]48
  Козлов В. А., Мироненко С. В., Эдельман О. В. Сталин умер! Из надзорных производств Прокуратуры и Верховного суда СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. URL: http://www.idf.ru/documents/info. jsp?p=10&set=55551.


[Закрыть]. О реакции на смерть генсека имеется множество свидетельств. Так, по воспоминаниям А. А. Вахромеева, в Джезказганском лагере «вскоре после смерти Сталина, встреченной всеобщим ликованием, начались серьезные изменения режима. Было отменено требование носить на спине, ноге, рукаве и шапке номера. Лагерь радиофицировали. Идя под конвоем на работу, узники не обязаны были, как раньше, держать руки за спиной. Разрешили свидание с родными. Нам стали выписывать немного денег, по безналичному расчету в лагерном ларьке можно было купить кое-какие продукты»[49]49
  Горячее лето 54-го // Известия. 1992. 10 июня.


[Закрыть]. Об аналогичных переменах пишет Е. С. Гинзбург: «…в комендатурах появились скамейки, обращение “товарищ”. Инъекции безудержного возбуждения вызывали слова “незаконные методы следствия”… Распространялись слухи о бунтах… огромное большинство ссыльных явственно ощущало, как дрогнуло государство, лишившееся Владыки к исходу тридцатого года его царствования, как смутились и переполошились все крупные и мелкие диспетчеры»[50]50
  Гинзбург Е. С. Крутой маршрут: Хроника времен культа личности. М., 1990. С. 151-153.


[Закрыть].

Показательна оценка собственного состояния, которую дал Н. С. Хрущев в выступлении на совещании писателей в ЦК КПСС 13 мая 1957 г.: «…события после смерти Сталина, это было большое потрясение, и особенно это было большим потрясением для меня, как докладчика известного вам доклада на съезде партии, где мы очень откровенно сказали и осудили его, резко осудили. Но, товарищи, и я, как докладчик, и друзья мои, с которыми я работал и работаю, мы по-детски плакали, когда были у гроба Сталина. Поэтому надо с этим считаться. И что же это у нас были тогда слезы неискренние, когда мы плакали, когда Сталин умирал, а потом стали плевать на труп Сталина, когда его вынесли и в мавзолей положили? Нет, товарищи, мы были искренними и сейчас искренни»[51]51
  Источник. Документы русской истории. 2003. № 6. С. 78.


[Закрыть].

Когнитивные механизмы эмоциональной реакции миллионов включали инициирующее (активирующее) событие – смерть «отца народов», породившую возбуждение с пусковыми мыслями и разрушающими переживаниями, в свою очередь, накалявшими возбуждение. Факторами, усугубляющими воздействие «мартовского» стресса, являлись: нежелание менять устоявшиеся представления; категоричность в восприятии неофициальных оценок Сталина; наличие иррациональных установок; инерция мышления.

Различными были психологические и психофизиологические показатели эмоциональных реакций весны 1953 г.: особенности речи, разнообразие внешних проявлений, активнооборонительные и пассивно-оборонительные вегетативные реакции. Выявилось многообразие эмоциональных процессов и состояний, ведущих и производных переживаний, типов эмоциональной направленности. Все это соотносилось с аффектацией, следы которой в виде навязчивости и торможения долго сохранялись в психологическом пространстве 1950-х гг.

Эмоциональная напряженность отражала конфликт в ценностно-смысловых полях жизненного мира миллионов людей, связанный со стремлением к стабильности, с одной стороны, и к изменениям – с другой. Проявление эмоциональных и поведенческих расстройств, связанных с «вождистским» стрессом, можно понять как возникновение у многих людей ненаправленной эмоциональной активности в период диссоциации эмоционально-установочных комплексов.

Амбивалентный по природе стресс весны 1953 г., будучи системным феноменом, переживался, с одной стороны, как самодиагностика системы, обнаруживающая новые горизонты собственного развития и обладающая готовностью выхода (модель «эустресса»). С другой стороны, это была оценка начинающейся деструкции системы, которая как бы не могла без Сталина удерживать свою целостность в силу факторов, блокирующих возможность саморазвития и самореализации (модель «дистресса»), что вызывало угрозу ее устойчивому существованию[52]52
  Бохан Т. Г. Культурно-исторический подход к стрессу и стрессоустойчи-вости: автореф. дис. … д-ра психол. наук. Томск, 2008. С. 28.


[Закрыть].

Именно поэтому неспецифические требования, предъявляемые воздействием смерти Сталина как таковой, можно считать выражением сущности адаптационного синдрома, включающего фазы шока, устойчивости и истощения[53]53
  Selye Н. Experimental cardiovascular diseases: in 2 vols. Berlin, 1970; Item. Hormones and resistanse: in 2 vols. Berlin, 1971 (в русском переводе: Ceлье Г. На уровне целого организма. М., 1972; Его же. Очерки об адаптационном синдроме. М., 1960; Его же. Стресс без дистресса. М., 1979).


[Закрыть].

Междисциплинарное понятие «адаптация» отмечено содержательным разнообразием. Применительно к СССР 1950-х – начала 1960-х гг. адаптация может рассматриваться в различных аспектах. Первый – свойство советской системы приспосабливаться к реальным и возможным изменениям (система адаптации). Второй аспект – сам процесс приспособления, третий – адаптация как метод, основанный на способности властей к рациональной оценке информации в плане приспособления структур и политического курса для достижения некоторого критерия оптимальности. В последнем аспекте речь идет об адаптационных алгоритмах.

Адаптационный ответ осуществлялся на разных уровнях: на уровне человека в виде социально-психологических изменений; на уровне социально-политических, национальных и экономических общностей; на уровне советской системы.

Психический настрой, обусловленный смертью Сталина, менял выраженность адаптивной реакции советского организма. СССР как адаптивная система претерпевал изменение алгоритма функционирования с целью сохранения и достижения оптимального состояния при изменении условий. Основные элементы (партия, советы, социальные страты, экономические структуры), развиваясь и утверждая собственную значимость, переходили на более высокие ступени, вырабатывали новые формы самосохранения. При этом адаптационный процесс каждого из элементов протекал разнонаправленно, не всегда обеспечивая равновесное состояние. Одновременно адаптация выявляла процесс выживаемости и устойчивости к воздействию внешних дестабилизирующих факторов. Из этого следует неприемлемость линейной схемы: стресс – адаптация – деадаптация – реадаптация.

Насколько адаптивен был постсталинский Советский Союз? Обладал ли режим значительными адаптивными способностями и потенциалом саморегуляции и самовосстановления? Какова глубина адаптации, учитывая, что главное ее содержание – это внутренние процессы в самой системе и ее ядре – КПСС, которые обеспечивали сохранение внешних функций по отношению к среде? На эти вопросы имеются разные ответы.

Необходимо учитывать, что способность к адаптации была ограничена ресурсными возможностями, пределами большевизма как политико-идеологической модели, социальным разнообразием, управленческими мутациями, изменчивостью подконтрольных СССР территорий.

Концепция адаптационной энергии Г. Селье, получившая развитие в трудах В. Goldston, A. Carrel, российских авторов[54]54
  Горбань А. Н., Смирнова Е. В. Эффект группового стресса и корреляционная адаптометрия. URL: http://adaptometry.narod.ru/Index.htm; Меерсон Ф. 3., Пшенникова М. Г. Адаптация к стрессорным ситуациям и физическим нагрузкам. М., 1988; Тюкин И. Ю., Терехов В. А. Адаптация в нелинейных динамических системах. СПб., 2008; Урманцев Ю. А. Природа адаптации (системная экспликация) // Вопросы философии. 1998. № 12. С. 21-36; Философские проблемы адаптации / под ред. Г. И. Царегородцева. М., 1975; Шидловский В. А. Мультивариантная адаптивная регуляция вегетативных функций // Вопросы кибернетики. 1978. Вып. 37.


[Закрыть], позволяет анализировать изменчивость в социально-политической сфере с учетом кризисных рангов стресса, максимумов адаптационного напряжения. Ключевой вопрос – интенсивность потребности постсталинского руководства в адаптации, учитывая быструю модификацию исходной формы стресса в дистресс.

Часть авторов представляет адаптацию функцией развития, в отличие от понимания адаптации как приспособления, гомеостаза, включения, взаимодействия, удовлетворенности, рациональности[55]55
  Корель Л. В. Социология адаптации: Вопросы теории, методологии и методики. Новосибирск, 2005; Кузнецов П. С. Социологическая теория социальной адаптации: автореф. дис. … д-ра социол. наук. Саратов, 2000. С. 7.


[Закрыть]. В функциональном плане концепция социальной адаптации сопряжена с анализом процесса становления и развития социального, функционирования социальной структуры. Механизм социальной адаптации представляется соответствием актуализированных и удовлетворенных потребностей. Реализуется прогрессия: потребности – актуализация потребностей – удовлетворение потребностей – возвышение потребностей. Субъект адаптации стремится к удовлетворению актуализированной потребности, по мере ее удовлетворения актуализируется другая потребность. Поэтому адаптация отражает тактику социального развития, характеризует каждый конкретный момент развития, его успешность и перспективы[56]56
  Кузнецов П. С. Указ. соч. С. 11.


[Закрыть].

На социальном измерении адаптации построена книга Б. А. Грушина, содержащая уникальный материал о предпочтениях поколения 1950-х – начала 1960-х гг., их ценностях, видении внешнего мира, семьи, уровня жизни. Анализ таблиц позволяет читателю самостоятельно выявлять характеристики советского общества. Для автора принципиальный вопрос, «что из себя представляли… люди, репрезентировавшие советский/российский народ, когда (если) они высказывались по тем или иным сюжетам»[57]57
  Грушин Б. А. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. М., 2001. С. 89.


[Закрыть]. Типологические характеристики массового сознания построены на базе суждений-мнений, суждений-«фотографий», соотносимых с авангардными отрядами. «Высокий позитивный эмоционально-психологический тонус абсолютного большинства» и «весьма высокий оптимизм в отношении своего будущего» сопряжены с разрывами в отношении к базовым принципам, что позволяет выделять типологические группы. Применительно к молодежи это активные продолжатели революции; романтики, видящие смысл жизни в служении народу, людям; творцы, ориентированные на высокий профессионализм; скромные трудяги-середняки; недовольные собственной жизнью и разочарованные в сверстниках; нигилисты и «прожигатели жизни»; скрытые диссиденты.

Выборка предпочтений, основанных на учете потребностей, оставляет в стороне вопрос: нагрузка каких факторов являлась основой дифференциации, выделения групп? Эти факторы неизбежно восходят к политике тех лет, разрывам в политическом сознании «низов» и «верхов», предполагают учет двоемыслия, присущего советской политической сфере 1950-х – начала 1960-х гг., двойственности партийных документов, переживания символов, что само по себе затрудняет анализ эмоционально-поведенческих феноменов.

Другой вопрос связан со степенью групповой адаптации, причем это относится не только к социальным стратам, молодежи, но и к партийно-политическим группам реформаторской и традиционалистской ориентаций.

Социологические методы ограничивают возможности построения критерия интенсивности адаптации применительно к постсталинской политике. Напротив, метод корреляционной адаптометрии[58]58
  Горбань А. Н., Смирнова Е. В. Указ, соч.; Разжевайкин В. Н., Шпитонков М. И. Модельные оценки в многомерной диффузионной модели корреляционной адаптометрии // Исследование операций. ВЦ РАН им. А. А. Дородницына. М., 2006. С. 3-13.


[Закрыть] позволяет выявлять особенности процесса адаптации и индикации различий в однородных выборках. Это значимо в плане выявления различий адаптационных возможностей реформизма и традиционализма 1950-х – начала 1960-х гг.

Для анализа постсталинской адаптации допустимо использование системы моделей, основанных на идее Г. Селье о всеобщем ресурсе адаптации (адаптационной энергии), выявлении различий в ее распределении.

Информацию о степени адаптации советской системы к изменившимся условиям может дать корреляция параметров поддержки и ответа. В ее основе – положение, что рост советской системы неизменно контролировался ресурсным дефицитом как ключевым лимитирующим фактором. С этим связаны различные модели адаптации. Они показывают перераспределение адаптационного ресурса, повышающего сопротивляемость одним факторам и в то же время снижающего сопротивляемость другим. Так, культ личности – один из значимых стимулов адаптации -по-разному влиял на обретение традиционализмом и реформизмом способности более интенсивного реагирования на те или иные стимулы. Другой адаптационный ресурс – коллективность руководства – при увеличении общей адаптационной нагрузки в 1953-1957 гг. постоянно менял значения.

Понятие «адаптация» охватывает не только способность систем отражать посредством изменения факторы среды, но и способность этих систем в процессе взаимодействия создавать в себе механизмы и модели изменения и преобразования. Символика и ритуалы в этом плане – эффективный политический ресурс, значимый информативный маркер советской системы, сложное пространство с динамикой форм, соответствующих политическим идеям и сценариям власти. Символы – неотъемлемая часть формирования, фиксации и воспроизводства советской идентичности. Понимание регулятивной функции символов, обеспечивающих устойчивость социальной организации и властных отношений в разрезе реформизма и традиционализма, соотносится с формированием интеллектуальной и эмоциональной приверженности масс политике правящей партии. Совокупная знаковая система в пространстве между идеологией и политической рекламой – символика – обеспечивала возвеличивание КПСС в поведенческих, монументальных, идеологических сферах и образцах.

Партийно-государственный символизм базировался на представлении о партийности как преобразующем начале бытия, идее двух миров: отвергнутого царского и сегодняшнего советского – отблеска мира Коммунистического Будущего, совершенного и прекрасного; советский человек – суть воплощение связи и единства этих миров.

В основе отображения действительности – символический знак, расширение впечатлений от партийно-государственных мероприятий, окраска слов-символов и слов-сигналов. Здесь и партийно-литургические инновации, и символизация Врага, и ресурсы политической карикатуры, и новые обрядовые особенности, намеки, политически целесообразные «пропуски», недосказы в докладах на партсъездах. Символами была «нагружена» историческая память.

Символы представляли институты власти как своего рода «ответвления» мозга Партии – ЦК КПСС. Символические ресурсы власти – знаковые средства конструирования политической действительности. Вербальные символические знаки государства -устойчивые словосочетания, прецедентные высказывания, тексты – дополняли невербальные: флаги, эмблемы, портреты, бюсты, здания, символические действия, личности. К смешанным знакам принадлежали гимн и герб СССР, гербы союзных и автономных республик (сочетание геральдических символов и вербального девиза).

Адаптация не просто затронула ритуально-символическую сферу, но во многом основывалась на этом ресурсе.

Модификационная и патологическая адаптация. События 1953 г. в аспектах борьбы за власть, представленные в литературе[59]59
  Барсуков Н. На переломе. Советское общество в послевоенное десятилетие // Свободная мысль. 1994. № 6. С. 95-107; Жуков Ю. Н. Борьба за власть в партийно-государственных верхах СССР весной 1953 г. // Вопросы истории. 1996. № 5-6; Пихоя Р. Г. О внутриполитической борьбе в советском руководстве. 1945-1958 гг. // Новая и новейшая история. 1995. № 6. С. 3-14; Рейман М. Н. С. Хрущев и поворот 1953 г. // Вопросы истории. 1997. № 12. С. 165-168; Его же. Послевоенное соперничество и конфликты в советском политическом руководстве // Вопросы истории. 2003. № 3. С. 24-40.


[Закрыть], демонстрируют противоречивое сочетание повторяющихся клятв верности «вождю», политических заявлений, перемещений, постановочных задач, обязывающих решать сложные проблемы в ограниченное время. Высокая активность стрессора (смерть Сталина), общий негативный эмоциональный фон, отсутствие достаточных антистрессовых ресурсов, неопределенность политических прогнозов и реакций социальной среды – основные политико-психологические характеристики весны-лета 1953 г. Реакции напряжения, тревоги, страха, растерянности, подавленности ограничивали адаптационные возможности. Реорганизация поведения (эустресс) оказалась блокированной поведенческой дезорганизацией (дистресс). Продуктивная мобилизация уступила место разрушению связности, перенапряжению адаптационных механизмов при общем сопротивлении влиянию кризиса.

Будучи кратковременной, фаза шока включала действия скорее неожиданные, нежели привычные для Кремля. Доминировали психологические факторы временного сплочения «верхов» и «низов» ввиду растерянности, смятения, неопределенности и особенно страха расплаты «верхов» за прежние деяния. Соответственно, границы критики прошлого не могли быть открытыми, пределы ниспровержения Божества задавались политикопсихологическими рамками и расчетами выживания, как и методы борьбы за власть, соответствовавшие прежней практике. Персонификация Зла соотносилась с традициями 1930-1940-х гг.; Берия устранялся как «наймит» буржуазных разведок, помышлявший восстановить капитализм, но не как органичный элемент системы, продукт правящей партии.

Шоковое состояние переживали региональные власти. Так, в марте 1953 г. в Новочеркасске парткомитет города заседал трижды (13, 17 и 20 числа), но о Сталине в документах нет ни строчки. Говорили о разном – об итогах соцсоревнования, семинаре секретарей парторганизаций, низком уровне воспитательной работы среди учащихся геологоразведочного техникума, работе агролесомелиоративной станции, но не о том, как жить дальше, без Сталина. Все было наполнено неопределенностью, предположениями, слухами, ожиданием перестановок кадров. По городу распространились слухи, административные структуры были парализованы. Изменения стали заметны лишь в апреле. Начались проверки, на предприятиях, в учебных заведениях проходили закрытые собрания. Власти заговорили о насущных социальных проблемах, в повестке дня новые вопросы: «О мерах по пропаганде здорового образа жизни», «О бездушном отношении руководителей “Электродстроя” к нуждам трудящихся»[60]60
  ЦДНИРО (Центр документации новейшей истории Ростовской области). Ф. 81. Д. 24. Л. 130.


[Закрыть]. Руководство города заинтересовалось работой Новочеркасского дома учителя. Характерно, что уже «отбирали», а не «вербовали» кандидатов в военные училища[61]61
  ЦДНИРО. Ф. 81. Д. 26. Л. 2.


[Закрыть].

Сложно обозначить волеобусловленное и самопроизвольное начало действий по адаптации советской системы к новым условиям. Иначе – советское старое и новое в их отношении к началу. С другой стороны, посредством каких процессов один набор фундаментальных понятий советской системы сменялся другим? Здесь могут быть разные ответы.

Адаптация как бессистемный демонтаж элементов сталинского государства, сложное сочетание традиции и обновления, старой и новой мифологии размывала привычные идеологические и ментальные установки. Это было неустойчивое равновесие, сочетание сталинской ортодоксии с политикой, фактически означавшей ревизию сталинизма. Кризис власти и борьба за лидерство сочетались со стремлением части руководства сохранить в неизменности основные установки курса Сталина при корректировке отдельных, наиболее одиозных черт режима.

Имея в виду модификационную адаптацию, следует прежде всего отметить значимость принципа коллективности, призванного адаптировать советские «верхи» к новым условиям, в которых нужно решать накопившиеся проблемы вне произвола и диктатуры одной личности.

«Коллективность руководства» – концептуальное поле, в центре которого понятия «конец сталинской эпохи» и «начало переходности», «старое и новое», «последнее и первое». Термин получил распространение после намерения «верхов» ликвидировать должность Генерального секретаря ЦК КПСС (до марта ее занимал Сталин). Коллективность как новый сценарий власти, казалось, противоречила логике системы, мобилизационному типу и характеру государства с доминантой Первого руководителя. Но как баланс сил обновления и традиционализма коллективность становилась условием выживания и адаптации режима, способом приспособления к новым реалиям, неизбежно размывающим образ Вождя. Лозунги коллективности поддерживали фасад демократичности, при том что формат коллективности оставался неустойчивым: мартовская «четверка» (Маленков, Берия, Хрущев, Молотов) трансформировалась в «тройку», а затем в «единицу» Первого секретаря ЦК – формального хозяина большой партийной семьи, но не признаваемого влиятельной частью «малой» кремлевские семьи.

Отсутствие официального преемника давало наследникам Сталина возможность отказа от слепого следования Традиции. Являя собой «ближний круг» кремлевской номенклатуры, постоянно подавляемой Сталиным, они вполне разделяли преобладающее в номенклатуре стремление избавиться от угрозы повторения деспотизма. При этом логика партийного вождизма, дуалистичность самих «вождей» грозила политическим дисбалансом в ситуации неопределенности.

Полное взаимных подозрений «коллективное руководство» не было заинтересованно в легитимации партсъездом, хотя, казалось, смерть Сталина предопределяла его немедленный созыв (отсрочку связывали с тем, что XIX съезд состоялся всего лишь пять месяцев назад). Руководство балансировало в неопределенности между обновленчеством, угрозой переворота и потребностью самоочищения. Новая властная вертикаль отражала хрупкий баланс «наших» и «не наших» сталинских[62]62
  В состав Совета Министров, который возглавлял Г. М. Маленков, тогда не вошел Н. С. Хрущев – единственный из членов партийного Президиума. Скорее всего, здесь коренится начало соперничества Хрущева и Маленкова за власть. Вместо Президиума и бюро Президиума ЦК остался один (Президиум) (см. также: Сушков А. В. Структура и персональный состав Президиума ЦК КПСС в 1957-1964 гг.: автореф. дис. … канд. ист. наук. Екатеринбург, 2003).


[Закрыть]. «Обезвреживание» Берии – форма дистресса – стало для «верхов» промежуточным условием относительного единства.

Модификацию претерпевала региональная бюрократия, прежде не сумевшая оформиться в устойчивый и сплоченный слой, обладавший достаточной автономностью. Состоящая на службе у Сталина, полностью обязанная ему карьерой и самой жизнью, эта часть чиновничества представляла «номенклатуру» прежде всего в координатах выдвижения и кадрового контроля. Этим объяснялась огромная численность номенклатуры ЦК (т. е. должностей, которые могли замещаться только под непосредственным контролем Москвы) – более 45 тыс. позиций к моменту смерти Сталина. 16 июля 1953 г. в соответствии с постановлением Президиума ЦК из 45 тыс. осталось 25 тыс. должностей, причем из них более 11 тыс. – во вновь созданной учетно-контрольной номенклатуре, предусматривающей информирование отделов ЦК по поводу кадровых перемещений. Объективно это укрепляло позиции руководителей регионов, которые ранее были ограничены в решении важнейших кадровых вопросов на местах[63]63
  Региональная политика Н. С. Хрущева. ЦК КПСС и местные партийные комитеты 1953-1964 гг. М., 2009; Хлевнюк О. В. Региональная власть в СССР в 1953 – конце 1950-х гг. Устойчивость и конфликты // Отечественная история. 2007. № 3. С. 31-49.


[Закрыть].

Другой фактор модификационной адаптации – размежевание с культом личности, предопределившее новизну оценок и партийно-государственного стиля.

Поначалу это носило символический характер. Сталин упокоился в Мавзолее Ленина, проект Пантеона предполагал форматирование кремлевской усыпальницы, перенос двух саркофагов, а также останков великих людей Советской страны на Ленинские горы[64]64
  Вечерняя Москва. 1953. 7 марта.


[Закрыть]. Неудивительно, что диссонансом предстала мартовская формула «культа личности».

Историография личности Сталина как элемент историографии сталинизма выделяет несколько позиций культа в логике политического процесса с сочетанием в нем различных тенденций: 1) использование образа Сталина для укрепления власти, повышения к ней доверия со стороны населения; 2) значение культа Сталина в советской национальной идентичности; 3) роль культа как одного из ключевых элементов идеологии; 4) патриотическое звучание культа во время войны.

Задачи выделения общесоветского звучания культа, трудности его анализа в развитии и многообразии оттенков предопределяют разделение мнений относительно метаморфоз культа личности после марта 1953 г.

Корреляцию значений культа в разрезе адаптации впервые показал Л. В. Максименков, обращаясь к заседанию Президиума ЦК 10 марта 1953 г. Предположение автора о первичной предназначенности персонального культа Маленкова, как и его быстрое отсечение, дополняется заключением автора об интуитивном выборе наследниками коллективности руководства. Осуждая визуальные атрибуты персонального культа Маленкова, Президиум в целом ориентировался на культ Ленина и культ компартии. Перемены в интерпретации (весна-лето 1953 г. – персональный культ, с 1956 г. – деспотизм) неизбежно затрагивали идеологическую и административную сферы. К первой относились культовые ритуалы в идеологии, литературе, искусстве. В административном плане культ трактовался как отсутствие коллективного руководства, репрессии и произвол карательных органов. Преодоление последствий культа подразумевало принятие мер по ликвидации «извращений» на этих двух направлениях. Такое достаточно поверхностное определение, считает автор, привело к тому, что преодоление реальных, а не фиктивных последствий заняло долгие десятилетия. «При этом, – заключает Л.В. Максименков, – новые культы без изменения унаследуют многие вербальные атрибуты, коды, каноны, защитные механизмы и карательные прерогативы культа Сталина, а также семена его же саморазрушения (гротеск, абсурд)»[65]65
  Максименков Л. В. Культ: заметки о словах-символах в советской политической культуре // Свободная мысль. 1993. № 10. С. 27-43.


[Закрыть].

Часть авторов подчеркивает значимость культа как морального критерия праведности, «правильности» правителя. «Культовый Сталин заполнял репрезентационный вакуум советской национальной идентичности, то есть выполнял конструктивную функцию свода, собиравшего под собой различные этнотерритории»[66]66
  Плампер Я. Грузин Коба или «отец народов»? Культ Сталина сквозь призму этничности. URL: http://www.nlobooks.ru/node/1143.


[Закрыть]. В таком плане по инерции он продолжал выполнять функциональную миссию, поддерживая адаптивные возможности системы, влияя «правильностью» на способ обретения и поддержания формата власти наследниками Сталина. Однако достаточно быстро выявились различия, что предопределило расхождения относительно меры очищения от «извращений». Борьба за власть, расчеты Берии, его секретные записки в Президиум ЦК о преступлениях именно Сталина (включая «дело об убийстве Михоэлса»[67]67
  Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы / сост. В. Наумов, Ю. Сигачев. М., 1999. С. 25-26.


[Закрыть]) разрушали принятый формат. Вопрос о преодолении культа нельзя было связывать только с пропагандой и возлагать ответственность за культ на региональные кадры и Агитпроп.

По мнению Д. М. Фельдмана, термин «культ личности» – идеологическая уловка, новая пропагандистская схема из четырех попарно связанных идеологем, представляющих своеобразный четырехугольник: культ личности, репрессии, коллективное руководство, реабилитация. Первые две идеологемы характеризовали сталинское прошлое и наделялись негативным значением, вторые обозначали настоящее и будущее и имели позитивный характер. Логической конкретности в этих терминах не было. Иллюзия понимания создавалась благодаря распознаванию многократно виденного и потому казавшегося известным, в силу чего и понятным. Характерно, что из трех возможных идеологем -«культ Сталина», «культ личности Сталина» и просто «культ личности» – был выбран последний[68]68
  Фельдман Д. М. Терминология власти. Советские политические термины в историко-культурном контексте. М., 2006. С. 14-15.


[Закрыть].

Политические ритуалы и символы, отражая потребность постсталинского руководства в адаптации, служили индикатором интенсивности этой потребности. Концепция В. Тэрнера[69]69
  Тэрнер В. Символ и ритуал / сост. В. А. Бейлис. М., 1983.


[Закрыть] – надежное основание анализа трансформации символических образов на рубежах изломов и становления новых систем в ментальном пространстве. В 1953 г. размерность значения символики в ряду других параметров системы (борьба за власть, внешнеполитические акции, состояние силовых ведомств) снижается, и в то же время растет разброс значения символики. Часть символов и знаков сталинской политической культуры отступает. Система освобождается от социальных покровов, в которые была «одета». Прекратился поток «писем вождю», исчезли Особое совещание (ОСО), «тройки», Ансамбль песни и пляски НКВД. Частичная реабилитация совмещалась с чистками, арестами, нейтрализацией «банды Берии», депортациями. Так, в Ростов на должность зав. отделом науки обкома КПСС был перемещен Ю. А. Жданов. Осенью 1953 г. к восьми годам тюрьмы был приговорен сын покойного вождя – Василий Сталин (по воспоминаниям сестры, он долго не мог поверить в происходящее). Размывались привычные литеры – АСА (антисоветская агитация); АСЭ (антисоветский элемент); ВАД (восхваление американской демократии); ЖВН (жена врага народа); КРД (контрреволюционная деятельность); СОЭ (социально опасный элемент); ЧСВ (член семьи врага народа) и др. Однако, как и прежде, в предметах и изображениях искали профиль Троцкого, в текстах не допускались переносы, относящиеся к Ленину, Сталину, другим вождям[70]70
  Плампер Я. Запрет на двусмысленность. Советская цензурная практика 1930-х годов. URL: http://www.nlobooks.ru/node/5715 (см. также: Перл Н. Закон сохранения. СПб., 1994. С. 102-103).


[Закрыть].

Ритуал сохранял черты священнодействия – соразмерность расположения «вождей» у гроба Отца, речевой порядок на трибуне, Мавзолее, соотнесенность портретов современному статусу.