Текст книги "Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко"

Искра Божья{15}15
  Печатается по: Чулицкий М.Ф. Картинки из Петербургской жизни (Типы преступников) Искра Божья // Петербургская газета. 1907(?). № 268.


[Закрыть]

Лето. В зале заседания Окружного суда подсудимый, обвинявшийся в краже, был только что оправдан. Председатель прочёл резолюцию, которой объявил подсудимого свободным, и ушёл с судьями в совещательную комнату. Старшина присяжных заседателей с двумя-тремя из них подошёл к подсудимому, передал ему через судебного пристава небольшую сумму денег и сказал несколько слов наставления. Подсудимый, молодой парень с бегающими плутоватыми глазами, кланялся, благодарил и клялся, что никогда больше красть не будет.

– Помилуйте! Да чтобы я опять воровать?! Ни за что! Провалиться на этом месте! Умру с голода, а воровать не стану! На этот раз и сам не знаю, как это случилось. Должно быть, от голода… Благодарим покорно!

– Смотри! Ещё раз попадёшься, не оправдаем. Вот защитника благодари. Ему обязан оправданием.

Молодой элегантный присяжный поверенный любезно улыбнулся, поклонился и, в свою очередь, вынув депозитку, передал её оправданному.

К защитнику подошло несколько помощников присяжных поверенных и кое-кто из публики и с жаром стали поздравлять его за удачную защиту, за горячую, полную чувства речь. Защитник скромно улыбался и пожимал всем руки. Публика стала расходиться. Защитник направился в другое отделение Окружного суда. Навстречу ему шёл его помощник.

– Ах, как жалко, Николай Петрович, что я не слышал вас. По такому пустому делу и, говорят, была блестящая защита. Обыкновенная кража, подсудимый – рецидивист, защита, назначенная судом, а не по соглашению, и тем не менее замечательная речь. Должно быть, очень хорошо говорили, если этот воришка оправдан.

– Я и сам не ждал оправдания. А вот что я вам предлагаю. Теперь я должен пойти в гражданское отделение, и там меня продержат часа два-три. Приезжайте на вокзал к пятичасовому поезду, и мы поедем ко мне на дачу. Дорогой я передам вам мои впечатления по делу, по которому присяжные заседатели так неожиданно подарили мне оправдание. На даче пообедаем. Кстати, жена справлялась, почему вы у нас давно не были? После обеда займёмся с вами новым делом. Вечером можем совершить какую-нибудь дачную прогулку.

– С удовольствием.

– Итак, до свиданья.

Встретившись на вокзале и усевшись в вагон, Николай Петрович сейчас же начал передавать своему помощнику перипетии дела.

– Вся защита моя, между прочим, – говорил Николай Петрович, – сводилась не к оправданию, на что я не рассчитывал, а к тому, чтобы подсудимому было дано снисхождение. Нужно играть на психологии. Улик было немного, но самое главное было то, что подсудимый Ферапонтов уже два раза отбыл наказание за кражи. Я и ударил на этот пункт. Основное положение было то, что у каждого человека, как бы он не погряз в пороке, есть искра Божья. Деталь, что нельзя признавать человека виновным, потому что он раньше крал. Прежняя судимость, на которую особенно напирал прокурор, должна быть забыта. Ну, и оправдали. Конечно, по такому пустому делу не стоило копья ломать, но я увлёкся. Вообще, я твёрдо убеждён, что у всякого, даже закоренелого преступника есть искра Божья.

Станция, на которую они ехали, была вблизи Петербурга. В разговоре время пролетело незаметно. Они подъехали к станции. Николай Петрович соскочил на платформу. За ним последовал помощник. Недалеко от них прошёл какой-то субъект в пальто и котелке с узлом в руках, направляясь в III-й класс.

– Вот удивительная случайность, – сказал Николай Петрович, указывая на него своему спутнику, – пальто и котелок две капли как мои. Издали этого господина можно было бы признать за меня.

В это время показалась быстро идущая к ним навстречу Любовь Михайловна, жена Николая Петровича. Заметно было, что она чем-то сильно расстроена.

– Что с тобой, Люба? Что случилось? – спросил Николай Петрович, заметив испуганное лицо жены.

– Коля, нас обокрали! Я ушла гулять, и в это время кто-то забрался к нам в комнаты через незапертое окно. Украли много вещей и, между прочим, моё любимое кольцо с бриллиантом, которое ты мне подарил в день нашей свадьбы. Украли и пальто твоё, и шляпу…

– Пальто?! – вскрикнул Николай Петрович. – Значит, это в моём пальто только что прошёл мимо нас вор.

Николай Петрович бросился бежать к вагонам. Человек с узлом в руках спорил с кондуктором, который не впускал его в вагон без билета.

– Держи его! Это вор! – закричал Николай Петрович.

Отшвырнув далеко от себя узел, вор пробежал мимо вагонов, соскочил с платформы и направился к лесу. За ним погналась целая толпа с криками: «Держи вора»!

Немного ему пришлось пробежать. Погода была хорошая, гуляющих было много. К нему бросились навстречу и задержали. Он был приведён на станцию и передан в руки жандарма, который повёл его для составления протокола в дежурную комнату.

Пошёл туда и Николай Петрович с женой.

– Ферапонтов?! Это ты! Вот не ожидал! – вскрикнул Николай Петрович, взглянув на задержанного. – Я же тебя ещё только сегодня утром защищал! Только благодаря моей речи тебя оправдали! И ты в благодарность за это меня же обокрал! Не ожидал я этого от тебя.

– Простите, господин защитник! Ей-богу не знал, что это ваша дача. На соседнюю пошёл бы. Простите! Отпустите! Никогда больше не буду!

– Ну нет, брат, довольно! В суде тоже клялся. Ещё и денег ему дали! Составляйте протокол. Он сознаётся.

– Я сознаюсь? Никогда! Я сегодня судился по делу, по которому был действительно виноват. Это точно. А вы посоветовали не сознаваться. Меня поэтому и оправдали. А теперь я не могу сознаться, потому что я совсем не виновен, не крал…

– А узел с похищенными вещами?

– Узел этот дал мне подержать незнакомый господин. «Подержи, – говорит, – пока я схожу билет купить». Я и ждал его. Теперь уж он, верно, уехал с поездом.

– А пальто? Котелок?

– В этом я виноват перед тем господином. Он велел только подержать до его прихода, а я без его позволения надел. Неспособно было вместе с узлом держать.

– Бог с ним! Прости его, Коля! – вмешалась Любовь Михайловна. – Пусть только он отдаёт кольцо. Все вещи я просмотрела и вижу, что всё налицо. Кольца только нет.

Николай Петрович подошёл ближе к Ферапонтову.

– Послушай, Ферапонтов! Помнишь ли ты, что я сегодня говорил?

– Даже и очень.

– Неужели же в тебе нет той искры Божьей, о которой я говорил?! Отдай кольцо. Это её любимое кольцо.

Глаза у вора хитро заблистали.

– Любимое? Я не брал.

– Послушайте, отдайте кольцо! – просила Любовь Михайловна. – Я вам денег дам.

– Ничего не знаю. Не воровал и кольца не брал. Обыщите!

Обыскали и кольца не нашли.

Прошла неделя, а Любовь Михайловна всё не могла успокоиться. Ей очень хотелось возвратить себе кольцо. Муж предложил ей купить новое, лучше, но она отказалась. Ей нужно было именно то, которое украли, то, с которым были связаны воспоминания о счастливых первых днях супружеской жизни. Ей казалось, что с потерей кольца она потеряет и счастье. Исполнить просьбу её повидаться с Ферапонтовым и ещё раз попросить его возвратить кольцо муж решительно отказался.

– Не только видеть его, а имени его я равнодушно слышать не могу! – горячился Николай Петрович. – Надоели мне с ним! Каждый день и по несколько раз в день у меня спрашивают, правда ли, что меня обокрал тот самый, которого я защищал. Острят, смеются… Не напоминай мне, пожалуйста, о нём. Пощади же меня хоть ты!

Любовь Михайловна решилась действовать помимо мужа. Она по секрету от него написала в тюрьму Ферапонтову, обещая прислать двадцать пять рублей, если кольцо будет возвращено. Через несколько дней она получила ответ. Ферапонтов писал, что он невиновен в краже и сидит в тюрьме безвинно и без копейки денег. Если она исполнит своё обещание и пришлёт двадцать пять рублей, он уверен, что она найдёт своё кольцо, потому что один арестант обещал сказать ему, где оно спрятано. Любовь Михайловна тотчас же послала в контору тюрьмы на имя Ферапонтова двадцать пять рублей.

В здании Окружного суда в комнаты присяжных поверенных Николаю Петровичу было подано письмо. Он распечатал его и стал читать. После первых строк Николай Петрович нахмурился и хотел было разорвать письмо, но когда дочитал до конца, лицо его просветлело.

Письмо было от Ферапонтова. Он благодарил Николая Петровича за прежнюю защиту, сожалел, что Николай Петрович как потерпевший не может опять защищать его и просил рекомендовать ему защитника. В конце письма Ферапонтов советовал осмотреть железный лист на подоконнике в дежурной комнате на станции, потому что, когда его вели мимо окна, ему показалось, что под листом лежит кольцо.

– Господа! – громко сказал Николай Петрович, высоко поднимая письмо. – Вот полное подтверждение моих слов, что у каждого преступника есть искра Божия!

Аркадий Францевич Кошко. Воспоминания русского Шерлока Холмса

Сашка-студент{16}16
  Печатается по: Кошко А.Ф. Сашка-студент // Иллюстрированная Россия. Париж, 1926. № 15. С.7–9.


[Закрыть]

Поимка этого ловкого вора относится к рижскому периоду моей деятельности.

Ко мне как начальнику рижского сыскного отделения стали поступать многочисленные жалобы от людей, ставших жертвами каких-то ловких и смелых воров. Кражи обычно совершались ночью, проделывались чрезвычайно искусно, чуть ли не под носом жертв; нередко кое-что из краденого подбрасывалось ни в чём не повинным людям, очевидно, с целью сбить полицию с толку, и в результате воры исчезали бесследно.

В течение двух месяцев примерно было совершено краж двести, причём во всех них виднелась всё та же ловкая рука. Усилия полиции не приводили ни к чему, и таинственные воры казались неуловимыми.

Из всей серии их преступлений мне особо запомнились следующие два случая.

Прислуга одного из пострадавших, видного рижского адвоката, показала:

«Барин был в суде, и без него позвонили. Я открыла. Вошёл какой-то высокий господин с дамой, оба хорошо одетые. На моё заявление, что барина нет дома, господин сказал: «Да, да! Мы только что из суда, где видели барина, он обещал через четверть часа приехать и просил его подождать». Я впустила их в кабинет и, не закрывая туда дверь, принялась сметать пыль в соседней комнате. Вытираю тряпкой вещи и нет-нет да и загляну в кабинет. Вскоре пришедшая с господином дама вышла оттуда и, обратясь ко мне, тихонько, со сконфуженным видом, спросила: «А где у вас тут уборная, голубушка?». Я повела её в противоположный конец квартиры, подождала у двери и затем вернулась с ней обратно. Я слышала, как господин несколько раз говорил: «Да что же он не идёт?». Наконец, они оба вышли из комнаты, сказав, что зайдут через полчасика, дали мне двугривенный на чай и ушли. Когда же после их ухода я вошла в кабинет, то сразу заметила, что ящики письменного стола взломаны, вместо замков в них виднелись дыры. Я подняла тревогу».

Помимо известной изобретательности кражи эти имели ещё ту особенность, что таинственные воры не специализировались на каком-либо «товаре» и не гнушались ничем. То жертвой их становился ювелир, то мануфактурист или колониальная лавка, то частная квартира и т. д. Я предполагал, что авторами всех этих краж являются одни и те же люди, ибо как не разнородны были кражи, но всё же они носили на себе след незаурядной предприимчивости.

Так, местный купец Ш., став очередной жертвой этих грабителей, мне заявил:

«Сегодня ночью, господин начальник, у меня разграблена лавка. Мошенники взломали замки с чёрного хода и со двора пробрались внутрь. Похитили до пятнадцати пудов сахару, карамели, чаю и шоколаду. Жулики так ловко орудовали, что я, помещаясь во втором этаже над лавкой, ничего не слышал. Правда, среди ночи я был разбужен шумом на дворе и даже выглянул в окно, но сразу же успокоился и заснул, так как шум этот происходил от ассенизационного обоза, приехавшего для чистки помойной ямы; по крайней мере, запряжённую подводу с бочкой, черпалку с длинной ручкой и людей я различил ясно. Но теперь я думаю, что это и были мошенники».

Купец не ошибался. По наведённой немедленно справке оказалось, что обоз, обслуживающий соответственный район, и не думал этой ночью выезжать в указанный квартал.

Население Риги было буквально терроризировано этими чуть ли не ежедневными крупными кражами. Местные газеты упрекали меня и полицию вообще в нерадении и никчёмности. Я нервничал.

Но вот, наконец, мы раздобыли «языка». На одном из рынков при сбыте куска краденой материи попался один из мелких воришек, захотевший лично меня видеть по «важному делу». Не то желая облегчить свою участь, не то из чувства мести задержанный раскрыл нам имена воров, так долго безнаказанно орудовавших в Риге. Их оказалось всего двое: Сашка-студент и его сожительница Фенька-цыганка. Он указал их точный адрес, но заявил, что поймать Сашку очень трудно, уж больно он ловок, что городовой, дежурящий на перекрёстке близ его квартиры, да и дворник его дома подкуплены Сашкой, служат ему верно, а иногда и помогают при выполнении краж. Ночью после «работы» Сашка никогда не возвращается к себе, не получив сигнала от городового или дворника о том, что «путь свободен».

Получив эти сведения, я призадумался. Нагрянуть неожиданно с облавой мне не хотелось, так как, во-первых, воров могло не оказаться в данный момент на месте, а во-вторых, так стремительно не нагрянуть, городовой или дворник могут успеть оповестить Сашку. По той же причине я не мог установить и засады. Убрать же с постов продажного городового и дворника значило бы возбудить подозрение в Сашке, каковой, заметив их отсутствие, не только бы, конечно, не вернулся к себе, но, быть может, убедившись в слежке, вовсе исчез бы из города.

На основании всех этих соображений я пришёл к заключению о неизбежности временно изъять городового и дворника под каким-нибудь предлогом, не возбуждающим в них подозрений, и в их отсутствие проникнуть в Сашкину квартиру и засесть в ней с засадой.

Я вызвал к себе пятерых агентов и распределил между ними роли следующим образом: двое из них должны были сегодня же к полуночи затеять между собою пьяную ссору, поравнявшись с Сашкиным домом, т. е. под носом у дежурящего на перекрёстке подкупленного городового. В драку свою они должны были непременно втянуть и городового, для чего при надобности могли побить и его. Драка эта, несомненно, должна будет кончиться отводом «пьяниц» в ближайший полицейский участок, где мною были даны соответствующие инструкции, именно: при составлении протокола задержать возможно дольше как городового, так и дворника (последний, конечно, явится на тревожные свистки городового для оказания ему помощи).

Во всяком случае, на час времени мы рассчитывать могли. Чуть только городовой и дворник заберут «пьяниц» и направятся с ними в участок, я с двумя агентами проникну в Сашкину квартиру, а третий приведёт открытые нами замки в порядок, заметёт всякие следы нашего вторжения и поспешно скроется. Незадолго до полуночи я выходил из сыскной полиции и со своими людьми направился по указанному адресу. Двое агентов шли в шагах ста впереди, мы поодиночке – сзади. Была светлая лунная ночь, город уже засыпал, и по пустынным улицам наши шаги гулко отдавались. В душе чувствовался какой-то подъём, во мне точно просыпались спортивные инстинкты. Я бодро шагал, вытянув шею вперед, точно высматривая зверя, дыша полной грудью, окрылённый надеждой удачи. Ведь за два последних месяца я так изнервничался в тщетных поисках неуловимых воров, а тут, быть может, близка уже развязка, и общество будет, наконец, избавлено от этих ловких мазуриков.

Идти пришлось довольно долго. Но вот мы, наконец, у цели. Мы остановились за угловым домом поперечной улицы и осторожно стали наблюдать за нашими «пьяницами». Разыграли они свою роль хорошо: сначала послышался громкий спор, перешедший вскоре в площадную брань, а затем, поравнявшись с Сашкиным домом, они вступили друг с другом в драку. Подошедший к ним дворник получил тотчас же пару оплеух; той же участи подвергся и подбежавший городовой. На свистки последнего появились с соседних постов ещё двое дежурных городовых, и вскоре «буяны», порядочно пострадав в общей свалке, были скручены. Вся эта компания с криками, руганью и угрозами направилась в участок. Едва они скрылись, как я с агентами быстро приблизился к дому и через калитку, оставленную дворником открытой, проник на двор, куда выходила дверь Сашкиного логовища. Дверь оказалась запертой на ключ, кроме того, ещё висящий на кольцах замок охранял этот воровской притон. Быстро было вывинчено кольцо, отмычка справилась с замком, и я с двумя агентами – у Сашки. Третий агент, как было условлено, скоро запер дверь на ключ, ввинтил кольцо, привёл всё в первоначальный вид и быстро удалился.

Мы очутились в полной темноте. Пахло какой-то кислятиной. В душу невольно пробиралась жуть. Вдруг невдалеке от нас что-то зловеще зашипело, но не успели мы схватиться за браунинги, как раздался хриплый бой стенных кухонных часов, и в виде приветствия нам закуковала кукушка. Мы едва не расхохотались.

Так как по времени ни городовой, ни дворник не могли ещё вернуться из участка, то я рискнул зажечь электрический фонарик, чтобы сколько-нибудь ориентироваться. Оказалось, мы были в кухне. Соседняя и единственная комната квартиры была скромно обставлена. Слева стоял комод, у окна – стол, пара стульев, а справа часть комнаты была отгорожена ситцевым пологом, за которым находилась широкая двуспальная кровать. Мы расселись на этой кровати, задёрнули полог, потушили фонарь и молча принялись ждать.

Не скрою, на душе было тревожно. При всяких подобных засадах никогда не знаешь, чем дело кончится. Конечно, на нашей стороне был и численный перевес, и инициатива; но в Сашкином активе могли оказаться выработанная привычка быть всегда начеку, более знакомая ему «топография» местности, наконец, мог иметь место и порыв отчаяния. Я крепко сжимал рукоятку моего браунинга и напряжённо прислушивался. Всё было тихо, лишь мерное тиканье часов на кухне да изредка шелест за отставшими от стены обоями нарушали царящее безмолвие.

Прошло часа полтора. Вдруг кто-то постучал в окно, ещё и ещё. Мы, разумеется, молчали. За окном послышался недовольный голос: «Ишь, черти, где их только носит?!» И снова всё стихло. Надо думать, что это городовой или дворник справлялись о Сашке. Но вот часа через три среди глубокой ночи хлопнула калитка, послышались по двору шаги, и, наконец, во входной двери повернулся ключ. Мы, затаив дыхание, напряжённо ждали. В кухню вошло двое людей: очевидно, Сашка с Фенькой-цыганкой. Сашка, пройдя к нам в комнату, грузно опустил какую-то ношу на пол и сказал: «Где у тебя тут спички?»

Фенька пошарила на комоде, чиркнула спичкой и зажгла керосиновую лампу.

– Ну и устал же я! – сказал Сашка. – Этакий тяжёлый узел, да чуть ли ни через весь город пёр!

– А ты, Сашенька, отдохни тепереча, поработали и будет!

Сашка ухмыльнулся:

– Да, сработано чисто, что и говорить! Пускай-ка теперь поищут, опять в дураках будут!

Помолчав, он сказал:

– А хорошо бы пожрать, я что-то проголодался.

– Так что же? Я ужо! У меня в печке щи и мясо поставлены, я живо разогрею.

– А водка есть?

– Да, штоф под кроватью.

С этими словами Фенька двинулась к нам, но, толкнув своих людей, я быстро сорвал ситцевый полог, нас скрывавший, и мы втроём предстали перед обалдевшими от ужаса ворами. Фенька не растерялась и мигом кинулась к двери, но была немедленно схвачена агентами. Что же касается Сашки, то с ним произошло нечто невероятное: этот высокий здоровенный мужчина точно нежное женское создание плюхнулся от испуга в обморок, и был нами немедленно скован по рукам и ногам. Это неожиданное обморочное состояние поразило, должно быть, и самого Сашку. Позднее, сидя в тюрьме, он передал мне как-то записку, благодаря за присланный ему от меня чай и сахар, и приложил к ней довольно искусно вылепленную им распростёртую мужскую фигуру из чёрного хлеба с иронической надписью: «Сашка в обмороке».

Я немедленно послал агента за усиленным нарядом полиции, приказав ему на обратном пути арестовать и городового, и дворника. С явившимися людьми я принялся за обыск, и вскоре же под полом в подвале мы обнаружили целые склады всякого добра. Чего-чего тут только не было! И продовольствие, и галантерея, и десятки пар сапог, и кипы дорогих мехов, словом, Сашкина добыча за последние 2 месяца. Таким образом, одним ударом был не только ликвидирован вор, отравлявший так долго покой рижских обывателей, но и почти всё имущество жертв его многочисленных краж было возвращено по принадлежности.

На этот раз рижские газеты с удовлетворением отметили нашу работу, сказав несколько приятных слов и по моему адресу.