Текст книги "Последний рыцарь короля"

Глава 5

Клементина подошла ко мне, пока я сидела перед зеркалом и надевала на шею украшение. Оно было необычным и незнакомым, но меня это не смущало. Я провела рукой по целой россыпи маленьких и больших зеленых камней и тонкой золотой нити, почти невидимой, что соединяла их. Мой взгляд остановился на лице Клементины, и я увидела, что она зла на меня. Девушка подняла руку, в которой сжимала нож для фруктов, и, схватив меня одной рукой за плечо, вонзила кинжал прямо рядом с левой ключицей, так что я даже почувствовала, как клинок задел кость. Боль была такой дикой и внезапной, что я закричала, подскочив на кровати, и проснулась от собственного крика и движения.

В комнату ворвалась босая и перепуганная Катя, и пока она меня успокаивала, Николетта зажгла свечи и приготовила успокаивающий напиток. У меня была настоящая истерика, наверно, впервые в жизни меня так трясло. Дрожало все: руки, подбородок, в ногах была жуткая слабость, я захлебывалась от судорожных всхлипов. Они заставили меня выпить какую-то травяную дрянь, и я стала потихоньку затихать. Отправив Николетту спать, Катя осталась со мной.

– Но ведь это был только сон, только кошмар, – тихо говорила Катя. Она для меня в тот момент была сестрой и матерью, и я прижалась к ней, крепко обнимая за теплую талию, положив голову ей на колени.

– Я больше не могу, больше не могу… Я устала притворяться, я хочу домой, хочу уйти отсюда…

– Тебе нужно развестись с Висконти, и мы сразу же уедем в Италию.

– Как? Ты же видишь, прошло уже больше месяца, а Герцог так и не вернулся за нами. Что если он никогда не вернется? Что если его корабль затонул, и он погиб? Мы останемся навсегда здесь, пойманные в этот век, как в ловушку, навсегда обреченные играть эти роли. Я устала, Катя, я больше не могу. Я боюсь Висконти, меня тошнит от Анвуайе, я схожу с ума от этой жары, меня все раздражает, и я хочу кричать от отчаяния!

– Тихо, тихо, – гладя мои мокрые волосы, говорила Катя. – Все будет хорошо, вот увидишь, очень скоро Герцог приедет за нами. Я уверена, они просто задержались, они обязательно будут здесь. Мы завтра же пойдем к отцу Джакомо и вместе с ним отправимся к королю, он хорошо к тебе относится и наверняка поможет уговорить архиепископа де Бове. Ложись спать, вот так, я накрою тебя, все будет хорошо, спи.

Эмир Факр-Эддин наблюдал с холма, как новые отряды воинов располагались под пальмами, разбивая шатры, и улыбался. Мудрый султан оказался прав: уловка сработала, и теперь у мусульман людей было около семидесяти тысяч, и все ожидали только прибытия из Месопотамии Туран-шейха. Война с христианами не пугала больше мусульман: бездействие ослабило рыцарей Креста и вселило в их лагеря беспорядок. Об охране лагеря на равнине и на западном берегу Нила заботились плохо, и отсутствие дисциплины между христианскими воинами возвратило мужество воинам мусульманским. Султан назначил плату в безант золотом за голову христианина, и по ночам аравийские бедуины доходили до палаток, нападали на спящую после бурных попоек стражу и, обезглавив часовых, относили их головы ко дворцу Негем-эд-дина. Несколько пленников, которых удалось захватить живыми, водили по городам, головы убитых выставляли на стенах Каира, вселяя тем самым веру в победу в сердца мусульман. Долгое бездействие крестоносцев приписывали страху. Во всех мечетях возносились благодарственные молитвы к Аллаху, не допустившему, чтобы франки воспользовались своей победой, и весь народ египетский готов был подняться для отражения их нападения.

Другая тревога жила в сердце Факр-Эддина: султан слабел с каждым днем, угасал на глазах, самые знаменитые врачи и знахари не могли остановить приближение смерти. Эмиру казалось, что чем слабее был султан, тем более свободно чувствовали себя мамлюки. Они возглавляли добрую половину войск мусульман, и Факр-Эддин боялся, что эти войска могут обернуться против наследника династии Айюбидов. Оставалось только надеяться, что султан доживет до приезда сына.

– Сколько еще должна я ждать? – едва сдерживая гнев, спросила донна Анна, стоя в приемной архиепископа.

– Сожалею, мадам, но сегодня Его Преосвященство не планирует больше встреч. У него очень много дел, и он просит вас извинить его.

– Но вы сами сказали мне вчера, что архиепископ будет принимать вечером, – стараясь, чтобы ее голос не дрожал, возразила донна.

– Возможно, если вы придете завтра… – начал было прислужник, но донна прервала его решительным жестом.

– Тогда я лучше останусь здесь и подожду, – она села в кресло и принялась рассматривать свои четки, игнорируя прислужника.

– Но, мадам, я же сказал, что архиепископ сегодня не принимает…

– Тогда я дождусь здесь утра и просижу здесь так долго, сколько потребуется, но господину архиепископу придется принять меня! – донна Анна посмотрела, как прислужник, молодой монах, мнется в нерешительности, а затем, приняв решение, выходит из приемной, направляясь к кабинету архиепископа.

– Значит, донна сидит здесь? – спросил архиепископ де Бове, откладывая в сторону документы – как только речь заходила об этой женщине, он не мог уже заниматься делами.

– И сказала, что не уйдет, пока вы не примите ее.

– Что ж, этого следовало ожидать, я не принимал ее около месяца, ее терпение должно было иссякнуть. Передай вот это, – архиепископ протянул монаху бумагу, – и как только она уйдет, пошли за доном Висконти. Пришло время решительных действий.

– Нет, это просто издевательство какое-то! – я широкими шагами мерила спальню, пока Николетта размешивала в чашке успокоительный напиток. Визит к архиепископу вывел меня из себя, и я испытывала сильное желание облить его дом бензином и поджечь, и если бы передо мной материализовалась полная канистра, я бы не задумываясь исполнила свое намерение. Мне хотелось стереть этого наглого священника в порошок вместе со всеми его прислужниками. – Вы только послушайте, какие бумаги он требует собрать для рассмотрения дела о бракоразводном процессе! Это же немыслимо! Одних поручительств пять штук, причем три от людей, которых со мной нет. Видите ли, кузен Обер, вырастивший меня, и мои дяди должны подтвердить, что я всегда была добропорядочной женщиной и верующей христианкой! А как же пожертвования, которые сделала донна Анна? Разве они не говорят за нее? А мой духовный наставник? А как я получу поручительство от Висконти? Он не станет его писать, потому что это не в его интересах! Де Бове загнал меня в тупик! Я никогда не получу свободу!

– Может, дать ему взятку? – предложила Катя. – Может, зная о щедрых пожертвованиях донны Анны, архиепископ надеется урвать свой кусок?

– Может быть, – внезапно успокаиваясь, сказала я. – А мы можем?

– Посмотрим, – Катя открыла книгу расходов. – Думаю, что надо будет рассчитать примерно сколько мы тратим в месяц и прикинуть, сколько еще нам придется здесь оставаться.

Мне представлялась сомнительной возможность подкупить де Бове, но у меня не было иного выхода. Мне нужен был развод с Висконти, нужен теперь, как никогда.

Дон Висконти вернулся от архиепископа в самом прекрасном расположении духа. Насвистывая веселую песенку, он прошел в свой шатер, открыл бутыль с вином и налил вино в кубок. Подняв его, он чокнулся с кем-то воображаемым, подмигнув тому, и залпом осушил. Повернувшись, он вздрогнул от неожиданности, увидев на пороге герцога Бургундского.

– Герцог! Чем обязан столь внезапному визиту? – весело спросил дон Висконти.

– Мне нужно поговорить с вами.

– О моей жене, полагаю? – спросил Висконти, насмешливо смерив взглядом герцога. Герцог был выше, стройнее, но лицо почти всегда было печальным и измученным. Вряд ли его можно было назвать привлекательным. Он преображался лишь когда пел, но Висконти больше не считал его за соперника. Теперь ему было даже чуть жаль герцога, потому что в ближайшем будущем ему суждено было вновь остаться в одиночестве.

– О донне Анне, – кивнул герцог.

– Знаете, герцог. Открою вам один секрет. Просто жаль смотреть, как вы убиваетесь понапрасну. Та донна, что сейчас живет во дворце короля, – не Анна д´Эсте. Это другая женщина.

– Она изменилась, – кивнул герцог, – и именно поэтому…

– Она не менялась. Это просто ДРУГАЯ женщина. Неужели вы, на чьих глазах выросла донна Анна, не заметили этого? Они похожи внешне, но жесты, мимика, слова – все другое. Я знаю, что это не моя жена, и советую вам приглядеться к ней, испытать. Спросите что-нибудь, и вот увидите, она будет изворачиваться, но не ответит вам.

– Если вы так уверены, что эта женщина не ваша жена, почему не отпустите её?

– Этому есть две причины. Первая – деньги. Я не намерен дарить дешевой актрисе права на целое состояние. Я был с ними в тот вечер, когда Клементина пыталась убить самозванку, и я знаю, что она убила и свою сестру тоже. Донна Анна мертва, герцог, давно мертва. А эта самозванка только чудом избежала гибели.

– Какова вторая причина? – глухо спросил герцог.

– Раскройте глаза, герцог, – улыбнулся Висконти. – Эта женщина ПОХОЖА на мою жену, и в то же время она от нее отличается. Сохраняя ее при себе, я оставляю себе состояние донны и тешу себя надеждой, что она смирится и станет моей. Посмотрите на нее: разве от таких женщин отказываются? Впрочем, кому как не вам понимать ценность Анны, вы же воспеваете ее постоянно. Оставьте надежды, герцог, вам не быть с ней. Вы дважды потерпели поражение. Ни донна Анна, ни ее подражательница никогда не будет вашей!

Оглушенный герцог вышел из шатра Висконти, неверным шагом дошел до крепостных построек, прислонился к городской стене и закрыл глаза. Солнце нещадно палило его лицо, в глазах все было красно, крики рабочих, ремонтирующих крепостную стену, доносились до него, словно волны – то приближаясь, то откатывая назад. В его голове сквозь шум раздавались ударами молота слова Висконти: «Донна Анна мертва, герцог, давно мертва. Вы дважды потерпели поражение. Ни донна Анна, ни ее подражательница никогда не будет вашей!»

Он должен убедиться сам, что эта женщина не донна Анна. Но как?

– Ну, успокойся ты! – Вадик неловко потрепал меня по плечу, но я только сильнее прижала к лицу белый платок. Я ревела, не останавливаясь, в течение пяти минут, и пока Катя ходила за водой, Вадик пытался меня успокоить.

– Ну, лапушка! – впервые за полгода он заговорил на русском. – Ну, прекращай рыдать!

Однако его ласковые слова только усугубили положение.

– Что он теперь подумает обо мне? – в отчаянии всхлипывала я. – В его глазах я теперь просто чудовище и обманщица!

– Но ведь это же не так, ну, иди сюда, – Вадик поднял меня со стула и крепко обнял. – Дался тебе этот герцог Бургундский! Какая разница, что он думает!

– Хорошо смотритесь, – ехидно сказала Катя, входя ко мне в спальню. – Еще не хватало, чтобы вас такими увидел герцог. Тогда это будет полное крушение образа донны.

– Заткнись! – рявкнул Вадик, но было уже поздно: слова Кати каленым железом прожгли душу – я снова разрыдалась.

– Ты такая доверчивая, такая… наивная! – завелась Катя. – Вечно всем доверяешь. Блаженная, как наш король! Вы оба как будто не воспринимаете реальность адекватно – бесит страшно! Когда ты уже проснешься, Ольга? – она все не могла остановиться. Мой грандиозный провал нас всех сильно расстроил, Вадик старательно вставал между нами, потому что мы вот-вот могли рассориться в пух и прах.

– Хватит, Кать. Мы же тоже понадеялись на легкое решение.

– Я так хотела получить эту бумагу, получить развод, вернуть нас в Москву. Вы здесь из-за меня! Я надеялась, что все получится…

– Что ты, Оль, мы здесь из-за Герцога. Не забывай, это он выкрал нас троих. Не плачь. Всё как-нибудь образуется. Мы найдем выход, – Вадик уверенно привлек меня за плечи к себе и крепко обнял. Катя, чуть помедлив, обняла нас обоих, склонившись над нами.

– Прости, – вздохнула она. – Я тоже не всегда блещу умом. Выкарабкаемся.

Утром, задолго до этого события, я проснулась счастливой и довольной. Мне казалось, я нашла способ получить поручительство от Висконти, и все остальные проблемы отступили на второй план. Позавтракав, мы с Катей отправились на воскресную мессу, которую я отстояла с удовольствием. Король, королева, придворные – все были в приподнятом настроении, даже жара, казалось, смягчилась. Единственный, кто вел себя в тот день довольно странно, был герцог Бургундский. Он смотрел на меня, словно хотел задать важный вопрос, но стоило заговорить с ним, как он замыкался в себе и молчал.

При выходе из храма меня, как всегда, поджидал Анвуайе, но ему не удалось в тот день присоединиться к нашей компании: его опередил дон Висконти. Жизнерадостный и довольный, словно кот, наевшийся сметаны, Николо учтиво поприветствовал нас всех. Я не стала сопротивляться тому, чтобы он взял меня под руку, потому что намеревалась добиться от него документа, необходимого мне как воздух. Я решила быть ласковой и не слишком сопротивлялась, когда дон Висконти предложил проводить меня до дворца. Вообще-то мы намеревались все вместе пойти проведать де ла Марша – он уже довольно резво передвигался, но все еще не рисковал выходить дальше садов дворца эмира. Герцог как-то вскользь заявил, что проведает графа один, но Вадик решил идти вместе с ним, Катя вопросительно посмотрела на меня, но я беспечно махнула ей: до дворца султана вела прямая оживленная улица – ничего не случится.

Мы, и в самом деле мирно беседуя, не спеша дошли до дворца. Висконти был милым, простодушным, невероятно любезным. Он просил прощения за тот день, когда набросился на меня, сваливая всю вину на мое сходство с его женой. Я уже практически не сопротивлялась, когда он давал понять, что я не донна Анна. Но отказывалась называть ему свое настоящее имя, и он вынужден был обращаться ко мне «донна Анна». Он засыпал меня комплиментами и производил впечатление безумно влюбленного. Ситуация показалось весьма подходящей, чтобы начать разговор о поручительстве. Дон Висконти сначала сопротивлялся, не желая слышать ничего о разводе, но потом, когда я уже потеряла всякую надежду, вдруг смягчился. Он сжал мою руку в своей и печально сказал, что очень огорчен тем, что я не хочу остаться рядом с ним, но если иного выхода нет, то он готов изъявить свое согласие, но нужно обсудить денежную сторону дела. Тут я посчитала возможным пообещать ему крупную сумму отступных – пусть разбирается после развода с Герцогом – мне главное получить эту бумагу. Было, правда, еще кое-что, что сбивало с толку. Когда я спросила его об ожерелье, Висконти удивился и переспросил, потом растерянно замолчал и ответил, что ни разу не слышал ни о чем подобном от своей жены. Его растерянность показалась правдивой, он и в самом деле понятия не имел об ожерелье.

– Жаль, что мы с вами так и не сошлись, сударыня, – продолжал дон Висконти, входя со мной во дворец. Он попросил, чтобы я принесла ему бумагу и чернила для того, чтобы написать отступную. Я летела как на крыльях, довольная, что все прошло так гладко. Даже слишком гладко. Нужно было ковать железо пока горячо, пока Висконти так благодушен. Он быстро написал текст поручительства, в котором изъявлял свое согласие на развод, пока я выводила текст отступной с суммой, примерно равной состоянию Клементины.

– Ваш почерк совсем не похож на почерк моей Анны, – грустно констатировал Висконти, но я была спокойна – вряд ли он носит с собой образец почерка своей жены. Доказать, что я – не Анна, было невозможным. Я пробежала глазами по поручительству – там не было подписи.

– А подпись, дон Висконти? – спросила я, осторожно забирая у него из рук свидетельство об отступных.

– Ах да, забыл, – Висконти хотел было подписать, но потом вдруг отложил перо в сторону. Я почувствовала, что мне становится нехорошо. – Донна, давайте, я подпишу его вечером, – предложил он.

– Почему не сейчас? – спросила я.

– У меня нет желания расставаться с вами вот так резко и внезапно. Давайте проведем этот день в мире, я хочу еще немного побыть вашим мужем.

Я была так близка к цели, что успех застил мне глаза, и я согласилась.

Когда вернулись Вадик и Катя, я рассказала им про существенное продвижение дела, и эйфория предстоящей победы совсем лишила нас возможности размышлять. Мы уже видели себя на корабле на пути в Неаполь.

Висконти провел с нами целый день, и целый день мы общались довольно ровно и даже слишком любезно друг с другом. В руках у него было поручительство с подписью, которое он убрал при мне в небольшую сумку, которая висела у него на поясе справа, а в руках у меня – отступные, которые я спрятала в самое надежное в женском платье место – вырез котты. Всех остальных наши добрососедские отношения удивили. Я знала, что за нами наблюдают, и злорадствовала над всеми и в первую очередь над архиепископом де Бове. Этот надменный индюк позеленеет от злости, когда я принесу ему поручительство от Висконти!

Прошел день, наступил вечер, все вышли из дворца, где спасались от жары, в сад. Герцог Бургундский и де Базен не скрывали своего удивления моим поведением. Анвуайе, тот и вовсе ничего не понимал и злился, набрасываясь на дона Висконти. Мне даже стало жалко Николо. Это был его последний вечер в нашей компании, но все только и делали, что подкалывали его и оскорбляли.

– Наверно, мне пора идти, – наклонился ко мне Висконти, – здесь мне явно не рады.

– Я вас провожу, – с готовностью поднялась я, уже ощущая поручительство в своих руках. Поспешность, с которой я поднялась, не укрылась от Николо, но он лишь печально улыбнулся.

– Вам не терпится выпроводить меня, – сказал он, когда мы вошли во дворец и шли по пустынным залам, неясно освещенным луной и факелами. Он остановился в зале, которую отвела для меня королева. Обнял за талию и притянул к себе. Я от радости много выпила в тот вечер, поэтому была добродушна и позволила ему эту вольность.

– Вы дадите поручительство? – спросила я, пока он внимательно и задумчиво гладил мой подбородок. Все мое внимание было сосредоточено на его сумке на поясе, где лежала бумага.

– Я отдам вам его, – дон Висконти нежно поцеловал меня в шею, – скажите мне хоть раз, что любите меня.

– Но я…

Он продолжал гладить мою шею, запрокидывая мне голову. Моя рука потянулась к его поясу, где была заветная сумка с бумагой.

– Скажите один раз, что любите! – он встряхнул меня, мои пальцы практически залезли в сумку, но он перехватил руку и сунул ее себе между ног. Я выдернула кисть и растерянно прошептала:

– Прошу вас, отдайте поручительство.

– Ну же, донна, – упорно настаивал на своем Висконти, – вам сложно произнести три слова? Клянусь, после них я отдам вам бумагу.

В горле у меня все пересохло, я чувствовала, что он возбужден, но он держал мою голову запрокинутой, так что я не могла сильно возражать ему.

Рука снова тянулась к его поясу, я пролепетала «Я вас люблю», когда уже крепко держала бумагу и вытащила ее из сумки. Висконти, чуть ослабив объятья, смеясь мне в лицо, засунул пальцы в ворот платья и вытащил отступные. В один миг я почувствовала, что здесь что-то не так. Обернувшись, я увидела к своему стыду, что за нами наблюдает группа людей. В темноте я успела лишь заметить среди них силуэт герцога. Этого было достаточно. Я закрыла дрожащими пальцами полыхающее лицо и, казалось, земля дрогнула в тот момент у меня под ногами. Когда я опустила руки, в зале никого не было. Я осела на пол и долго сидела, приходя в себя. Меня душили слезы ярости и обиды, я злобно вытирала их, размазывая кулаками по лицу, проклинала себя за глупость и безрассудство. Там меня и нашел Вадик, сгреб в охапку и унес в наши покои.

Когда на следующее утро я немного успокоилась от внезапного удара, то изучила поручительство и, не найдя в нем изъянов, воспряла духом. По крайней мере, как ни тяжела была цена, я получу развод. И я направилась к архиепископу. На удивление, он принял меня сразу же. Он выглядел крайне довольным, встретил с улыбкой, ласково усадил в кресло.

– Ваше Преосвященство, – начала я, – я пришла к вам по поводу развода.

– Знаю, знаю, дочь моя, – архиепископ весь засветился, усаживаясь подле. – Ты приняла мудрое решение. Я очень доволен.

На душе стало легче. Я вздохнула, собралась с мыслями и продолжила:

– Учитывая обстоятельства, я не могу взять поручительство у герцогов д'Эсте и моего кузена Обера, но остальные поручительства я могу предъявить вам. Отец Джакомо, король и… – я сделала паузу и, не скрывая торжества, добавила: – дон Висконти дали мне поручительства, думаю, что этих трех бумаг будет достаточно.

– Да, несомненно, их было бы достаточно, дочь моя, но теперь в них нет необходимости, – забирая у меня бумаги, сказал архиепископ.

– Почему же? Ведь вы же сами попросили собрать их.

– Да, но теперь я не вижу необходимости вашего развода с доном Висконти, – в голосе архиепископа вдруг зазвучало злорадство, – напротив, разлучать такую страстную пару было бы абсурдно!

– Что вы имеете в виду? – я почувствовала, как заливаюсь румянцем, но ничего не могла с этим поделать. От злости на саму себя мне хотелось рыдать.

– Мне доложили о том, что произошло вчера во дворце, донна Анна. Если бы вы не были замужем за доном Висконти, я осудил бы вас, но вы его жена, и я могу лишь благословить ваш союз. Мне радостно, что вы помирились и любите друг друга.

– Я не люблю! – крикнула я. Меня загоняли в угол, замуровывали в стену, воздуха стало не хватать. – Он подписал вчера поручительство! Он согласен на развод!

– Боюсь, что теперь у меня есть все основания отказать в разводе вам обоим, – заявил архиепископ. – Никто не даст мне гарантии, что вы оба перестанете видеться подобным образом после расторжения освященного церковью брака. Это уже будет прелюбодеянием, и грех ляжет не только на вас, – архиепископ нравоучительно поднял палец, – но и на меня как пособника. Я не хочу попасть в ад по вашей вине, донна, поэтому позвольте закрыть эту тему.

– Но это невозможно! Я хочу развестись с ним, то, что было вчера, это не то, что вы думаете, это ошибка! Умоляю, вы должны меня понять!

– Довольно, донна, – архиепископ холодно поднялся и безразлично посмотрел на меня, – я думал, что вы поступили мудро и решили не продолжать эту комедию, но вижу, что ошибся, и вы глупы. Вы сами подвели себя. Сами загнали себя в угол.

Он развернулся и величественно вышел. У меня больше не было сил на борьбу, я горько заплакала. У меня как у Ольги больше не было будущего, да и донна Анна оказалась в тупике. Даже друзья, которые, несмотря на то, что испытывали досаду по поводу моего провала, пытались утешить меня, не смогли изгнать горечь поражения из моего сердца. Я потеряла надежду на свободу, друга в лице герцога и доверие короля. И все из-за доверчивости и поспешности принятых решений. Я не смогла разгадать интриги Висконти и архиепископа и попалась, как глупая муха в грубо сплетенную паутину.

– Ваше Преосвященство! – дон Висконти ждал де Бове и, как только он вошел, стремительно приблизился к нему.

– Все в порядке, сын мой, – успокаивающе проговорил архиепископ, – вы не потеряете жену. Вы все сделали правильно, как я и научил вас.

– Не знаю, чтобы я делал без вас, – вкрадчиво сказал Висконти, вытаскивая из кармана бумагу об отступных донны Анны. – Я передаю это вам в благодарность за то, что вы помогли мне.

– Не стоило, сын мой, – забирая из рук Николо бумагу, сказал архиепископ. Но на всякий случай он проверил, написал ли Висконти о передаче денег церкви в случае смерти донны. Все было оформлено правильно.

– Что ж, поздравляю вас, сын мой, теперь ваше состояние останется нетронутым и рядом с вами будет красавица-жена.

– Ее еще надо укротить, – ухмыляясь, сказал Висконти. – Но я справлюсь.

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь.

– А поручительство, Ваше Преосвященство? – вдруг встревожился Висконти. – Вы забрали его у донны Анны?

– Не беспокойтесь, оно ей теперь совершенно не нужно. Кроме меня никто не даст ей развод.

Архиепископ де Бове проводил Висконти и закрыл дверь. Он не станет уничтожать поручительства, которые ему отдала донна. Пусть Висконти насладится своей победой, но у архиепископа были свои планы на будущее пары Висконти-д'Эсте.

– Тебе нельзя сидеть целыми днями взаперти! – внушала Катрин Анне. – Нельзя сидеть во дворце и скрываться от всех, будто ты в чем-то виновата. Чем смелее будешь смотреть всем в глаза, тем меньше будет сплетен вокруг твоего имени.

– У меня больше нет имени, я сама его уничтожила. Если бы ты знала, как мне стыдно, как отвратительно стыдно всякий раз, когда я вспоминаю о том вечере!

– Все видели лишь объятье и то, как Висконти вытаскивает бумагу из твоего платья. Уверена, ты сможешь убедить всех, что это было невинно. Все можно представить в ином свете.

– До сих пор удивляюсь, как этому мерзавцу удалось провести меня! – донна Анна провела ладонями по лицу, вытирая влажные от слез щеки. – Он разыграл спектакль, а я попалась. Архиепископ прав: я глупа.

– Донна Анна, – вошел Вильям Уилфрид, опустился на колено и поцеловал Анне руку (такая официальность подразумевала, что следом за ним идет еще кто-то), – как вы чувствуете себя сегодня?

– Лучше, друг мой, благодарю вас, – донна Анна подняла голову и увидела, как в залу входит король. Она растерянно поднялась, Катрин следом, и обе женщины в ожидании устремили взоры на короля.

Людовик ІΧ подошел к донне Анне и поинтересовался, как она себя чувствует. Донна Анна открыла рот, чтобы сказать то, что было предусмотрено в таких случаях этикетом, но промолчала. Ей было очень стыдно перед таким добрым и добродетельным королем, который всегда покровительствовал ей, за свой воскресный позор. Она опустила голову.

– Донна Анна, – прозвучал голос короля, – я хочу, чтобы вы поехали со мной в лагерь.

Донна Анна удивленно посмотрела на короля и потом на Вильяма, но тот только удивленно развел руками за спиной монарха.

– Когда? – услышала она себя.

– Сейчас. Я даю вам время на сборы и жду вас возле дворцовых ворот, – помедлив, он добавил: – Ваши друзья могут сопровождать нас.

Когда он вышел, донна Анна повернулась к друзьям:

– Означает ли это, что он выгоняет нас из дворца? – растерянно спросила она.

– Не думаю, он лишь приглашает нас принять участие в привычном объезде лагеря. Он делает его каждое утро. Нам лучше поторопиться, негоже заставлять короля ждать.

Вслед за Уилфридом, переодевшись в более удобную и легкую одежду, женщины спустились к дворцовым воротам, где им подали лошадей.

Они промчались по городу галопом, едва поспевая за королем и его рыцарями; подковы лошадей звенели о каменную мостовую. Когда они выехали из города, донна Анна удивилась тем изменениям, что произошли на местности за то время, когда она въехала в город 6 июня. Теперь уже подходил к исходу июль, и лагерь крестоносцев представлял собой целое поселение, уходившее далеко от города, с крытыми навесами для лошадей, кузницами, кожевенными мастерскими, постами охраны и шатрами рыцарей. Просматривались основные проезды по лагерю – широкие прямые линии между палатками. Но самым необычным зрелищем был ров, который начинали рыть вокруг лагеря. Когда же они подъехали ближе к местам ведения работ, то увидели, что по другую сторону рва, вдалеке, на песчаных холмах передвигаются группы конных всадников в бедуинских одеждах.

– Это сарацины, – сказал Вильям Уилфрид, показывая на всадников хлыстом, другой рукой он держал поводья. Лошадь под ним нетерпеливо переступала, встряхивала гривой. Катрин невольно засмотрелась на то, как уверенно он держался теперь в седле. – Они постоянно совершают налеты на лагерь и аванпосты, поэтому король и велел вырыть этот ров, чтобы воспрепятствовать налетам мусульманской кавалерии. На рвах останутся проезды, которые будут охраняться арбалетчиками и сержантами. Здесь идет настоящая война, сударыни, но война невидимая и коварная. Если рыцарь, под действием безумной отваги, отдалится от лагеря, сарацины нападают на него и убивают. А ночью бедуины, проскальзывая мимо конных отрядов, заползают в шатры и убивают спящих, отрезая им головы. Вам редко говорят об этом, но кладбище на востоке от Дамьетты выросло за это время на многие десятки могил. Это настоящая охота на воинов Креста, потому что за каждую голову султан щедро платит золотом.

– Какой ужас! – прошептала Катрин и тут же заявила: – Ты теперь будешь спать только во дворце, слышишь? Я не хочу, чтобы тебя прирезал какой-нибудь бедуин!

– Беспокоишься обо мне, милая? – смеясь, спросил Вильям.

– Да как же король может посылать туда рыцарей поодиночке? – спросила донна Анна, прерывая флирт между друзьями.

– А король как раз и не посылает. Напротив, он запретил своим баронам всяческие спонтанные стычки с неприятелем, чтобы избежать бессмысленных потерь. Но крестоносцы, преследуемые жаждой славы и легких побед в коротких сражениях, сами бросаются в атаку. Причем поодиночке. И поодиночке умирают. В жизни не видел более независимых и гордых людей.

Между тем они вплотную приблизились к траншее, которую рыли добровольцы и рабочие. Король поговорил со старшим инженером, тот долго размахивал руками и время от времени посматривал на план, лежащий на столе. Потом Людовик подозвал к себе рыцарей из дозора и послал их с важным поручением, которое, однако, удивило сержантов. Поднявшись в седла, они помчались куда-то в сторону от лагеря, вздымая за собой пыль и песок.

Затем король приблизился к друзьям. Вильям Уилфрид без страха и спокойно общался с ним, а донна Анна увидела вдали графа Суассонского и герцогов Бретонского и Бургундского, которые бурно обсуждали что-то с Жаном Жуанвиллем. Герцог Бургундский заметил донну, но не сделал ей даже приветственного знака. Донна опустила голову: после такого скандала вся любовь утонченного герцога исчезла, в этом она была теперь уверена.

Раздавшиеся крики и шум, идущие с той стороны, куда десять минут тому назад уехали сержанты с поста, заставили приостановить даже работу во рву. Король и сир Уилфрид поскакали навстречу сержантам, то же сделали рыцари из свиты короля, а женщины, поколебавшись, тронулись следом.

Навстречу им возвращались сержанты, но возвращались медленно, так как за собой вели семерых связанных бедуинов.

– Ваше величество! – воскликнул сержант, ехавший впереди всех. – Они были там, где вы нам сказали, связанные, и ровно столько, сколько вы предположили!

На лицах рыцарей, окружавших короля, появился благоговейный трепет, они разом посмотрели на своего предводителя, а Жоффруа де Сержин, подскочив к королю, поцеловал его руку в перчатке. Король молчал, пока семеро бедуинов не оказались перед ним, коленопреклоненные, с понурыми головами. Подъехав к ним поближе, король поманил рукой донну Анну. Она не спеша подъехала к нему, с любопытством поглядывая на ряд пленников с темными мрачными лицами, худых и молчаливых.