Текст книги "Фавориты Екатерины Великой"

Григорий Александрович Потемкин (1739–1792) и другие

Если б Петр I решил проблему Черного моря, то не исключено, что Санкт-Петербург находился бы на месте Азова. Но при Петре Великом нам пришлось ограничиться морем Балтийским, Черное море вместе с Екатериной нам завоевал и освоил Потемкин. И Крым… ах, кабы не щедрость и глупость Хрущева! Ему казалось, что он просто переложил подарок из одного кармана в другой, а на деле оказалось, что Севастополь – слава русского оружия – находится теперь за кордоном.

Введем читателя сразу в курс дела. Григорию Александровичу Потемкину природа очень щедро отпустила ума и талантов, но вряд ли он смог бы использовать их столь полно, если бы не удача, то самый «случай», который заслужил в XVIII веке и позднее столь много нареканий. Он, конечно, благородный король в колоде фаворитов Екатерины, но этот король полон противоречий. Князь де Линь, фельдмаршал и французский дипломат, пишет о нем: «Показывая вид ленивца, трудился беспрестанно; не имеет стола, кроме колен, другого гребня, кроме своих ногтей; всегда лежит, но не предается сну ни днем, ни ночью; беспокоится прежде наступления опасности и веселится, когда она наступила; унывает в удовольствиях; несчастлив оттого, что счастлив; нетерпеливо желает и скоро всем наскучивает; философ глубокомысленный, искусный министр, тонкий политик и вместе избалованный девятилетний ребенок; любит Бога, боится сатаны, которого почитает гораздо более и сильнее, чем самого себя; одной рукой крестится, другой приветствует женщин; принимает бесчисленные награждения и тотчас их раздает; лучше любит давать, чем платить долги; чрезвычайно богат, но никогда не имеет денег; говорит о богословии с генералами, а о военных делах с архиереями; по очереди имеет вид восточного сатрапа или любезного придворного века Людовика XIV и вместе изнеженный сибарит. Какая же это магия? Гений, потом и еще гений; природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, великая щедрость в раздавании наград, чрезвычайно тонкий дар угадывать то, что он сам не знает, и величайшее познание людей; это настоящий портрет Алкивиада».

Возвышенная эта характеристика стала почти хрестоматийной, де Линя цитируют все, кто пишет о Потемкине. Кстати, объясню, Алкивиад (451–404 до н. э.) – замечательный афинский государственный деятель и полководец, потеряв родителей, он воспитывался в доме великого Перикла, был необычайно талантлив и всюду хотел быть первым. Он герой пелопонесской войны, на его счету огромное количество побед.

Добавим замечание о Потемкине графа Сегюра, французского посланника в Петербурге: «Везде этот человек был бы замечателен своей странностью. Но за пределами России и без особенных обстоятельств, доставивших ему благоволение Екатерины II, он не только не мог бы приобрести такую огромную известность и достичь до такого высокого сана, но едва ли дослужился до сколько-нибудь значительного чина. По своей странности и непоследовательности в мыслях он не пошел бы далеко ни на военном, ни на гражданском поприще».

Григорий Александрович Потемкин родился в 1739 году (день неизвестен) в селе Чижово Смоленской губернии в семье малопоместного шляхтича. Отец Александр Васильевич Потемкин воевал на многих войнах, стал инвалидом и в чине майора поселился в собственной деревне. В своем известном романе «Фаворит» Валентин Пикуль очень смачно рассказывает о рождении нашего героя. Вернувшись домой, майор Потемкин быстро спровадил старую жену свою, которую совсем забыл за давностью лет, в монастырь, а сам женился на молоденькой Дарье Васильевне Кондыревой. Ревновал майор красавицу жену страшно, а потому неоднократно стегал ее арапником. Даже когда она была беременна, он ее лупцевал, а после того, как Дарья Васильевна родила сыночка в бане, он чуть не утопил безвинное чадо в омуте, подозревая в отцовстве ребенка кого-то из соседских помещиков.

О детстве и юности Потемкина известно очень мало, но, зная необычайную дотошность Валентина Сергеевича в работе с документами, я думаю, что он что-то раскопал такое-эдакое и о двоеженстве родителя, и об арапнике. Во всяком случае, С.Н. Глинка, писатель и сосед по имению в Смоленской губернии, пишет о Потемкине: «В колыбель вступил он не в стенах дома, а в бане, которую недавно видел, – но ту ли? – не знаю». А вот слова Глинки о Дарье Васильевне: «Мать князя Таврического была образцом в целом околотке, по ее уставам и одевались, и наряжались, и сватались, и пиры снаряжали. Это повелительство перешло и к сыну». Слова Глинки наверняка относятся ко времени, когда сынок Григорий был уже «в силе», по ним ясно, что сын мать не забывал.

Отец рано умер, именно мать его воспитывала и учила, для чего даже приехала в Москву. Начальные знания мальчик получал в каком-то учебном заведении в Немецкой слободе, а потом, в 1757 году, поступил в университет. Учился он неровно, но был любознателен, читал очень быстро и память имел феноменальную. Вот, например, такой случай. Однажды Костров (переводчик «Илиады») дал ему на изучение огромный труд – несколько частей «естественной истории» Бюффона. Потемкин через неделю все вернул. Костров спросил: «Что, лень читать?» – «Я все прочел», – весело ответил Потемкин и тут же пересказал самую суть ученого труда, сообщив при этом массу подробностей. В этом же 1757 году его в числе 12 лучших студентов отвезли в Петербург, где он предстал перед императрицей Елизаветой.

Но ученая слава его была недолгой. Учеба надоела Потемкину, и он был отчислен из университета «за нехождение». Молодой человек не очень огорчился, поскольку все еще не мог решить, какую карьеру выбрать – светскую или церковную. Он с детства метил в архиереи, а на деле записался в рейтеры конной гвардии. При Петре III он получил чин вахмистра.

Во время переворота 1762 года он активного участия не принимал, но был замечен государыней. Во всяком случае, раздавая после «революции» награды направо и налево, Екатерина не забыла двадцатитрехлетнего вахмистра и жаловала ему 400 душ крепостных людей и 10 000 рублей. «Однажды, на параде, счастливый случай привлек на него внимание государыни. Она держала в руках шпагу, а ей понадобился темляк. Потемкин подъезжает к ней и вручает свой; он хочет почтительно удалиться, но его лошадь, приученная к строю, заупрямилась и не захотела отойти от коня государыни; Екатерина заметила это, улыбнулась и между тем обратила внимание на молодого унтер-офицера, который против воли все стоял подле нее; потом заговорила с ним, и он ей понравился своей наружностью, осанкой, ловкостью, ответами. Осведомившись о его имени, государыня пожаловала его офицером и вскоре назначила своим камер-юнкером». Поди ж ты, темляк, все лишь ремень для удержания шпаги на запястье, да норовистая лошадь, а потом фантастическая карьера. Сегюр утверждал, что случай этот рассказал ему сам Потемкин.

История красивая, но не в ней дело. Свою роль сыграла дружба Потемкина со всем кланом Орловых. Сообщая Понятовскому о событиях 1762 года, Екатерина писала: «В конной гвардии двадцатидвухлетний Хитрово и семнадцатилетний унтер-офицер Потемкин направляли все благоразумно, смело и деятельно». Возраст и чин Григория она перепутала, но фамилию назвала точно. Потемкин находился в числе гвардейцев, сопроводивших свергнутого Петра III, а это очень узкий круг. Был он в Ропше и в день смерти императора, но к убийству его прямого отношения не имел. Не имел, но знал, и знание это связало его на всю жизнь с братьями Орловыми и самой императрицей.

В 1762 году Потемкин потерял один глаз. «Доброжелательная молва» тут же предложила истории, одна другую краше. Нет, не удар шпаги дуэлянта и не бильярдный кий тому виной, все гораздо проще. Племянник и биограф Потемкина граф Самойлов рассказал о примочке, назначенной неграмотным знахарем. Примочка была привязана к глазу, она не помогала, а только усиливала боль. Потемкин сорвал повязку и обнаружил некий нарост, который сам попытался снять булавкой. Так что и знахарь тут ни при чем, сам во всем виноват. Потемкин страшно переживал потерю глаза, затворился от мира, предаваясь хандре, не вставал с постели.

Но императрица вернула его к жизни. В 1763 году она назначает Потемкина обер-прокурором Синода – это по церковной части, а по светской службе Екатерина командирует его в Москву в Комиссию для составления Уложения в качестве опекуна депутатов-иноверцев.

В сентябре 1768 года Потемкин отчислен из конной гвардии, кавалергард не может быть одноглазым, и пожалован камергером. Кажется, все чудесно, делай карьеру при дворе, но Потемкин взмолился: скучно! Отпустите, бога ради, на войну с турками хоть волонтером! И был таков. Он воевал под предводительством Румянцева и Голицына, воевал смело и успешно, отличился при взятии Хотина и в битве при Фокшанах. Весной 1770 года он уже генерал-майор и командир бригады, в которую входили два кирасирских полка. Екатерина издали следила за его карьерой и даже написала Румянцеву, прося дать характеристику нашему герою. Фельдмаршал ответил: «Ваше величество видеть соизволили, сколько участвовал в действиях своими ревностными подвигами генерал-майор Потемкин. Не зная, что есть быть побежденному на дело, он сам искал от доброй своей воли везде употребиться».

Осенью 1770 года Потемкин получил отпуск и отправился в Петербург. Его давно манило место Орлова, и он решил прозондировать почву. Но, увы, кроме как личной переписки государыня его ничем более не удостоила. Но и это много! Кто он такой, чтобы государыня читала его письма и писала на них ответы. Опять война, в 1771 году был взят Крым, а Потемкин получил звание генерал-поручика. Это было повышение.

Переписка его с императрицей продолжалась, и в декабре 1773 года Екатерина вызвала Потемкина в Петербург. Он прилетел немедленно, 1 января 1774 года он уже в столице. На что он рассчитывал? Конечно, на любовь императрицы, но, кроме того, его натура жаждала деятельности, теперь ему было уже мало военных успехов, он хотел сделать карьеру и на ниве штатской. Екатерина тоже думала не только о любви. «Маркиз Пугачев» продолжал бесчинствовать. Бунтарское войско его заняло Казань. Правда, оно находилось там всего один день, но город был разграблен и сожжен. Во главе правительственного войска, воюющего с Пугачевым, стоял граф Панин Петр Иванович, брат Никиты Ивановича, а Панины – это была сильная партия. Братья Орловы тоже внушали опасение, они хотели вернуть себе утраченное влияние. Война с турками продолжалась, что было сейчас крайне нежелательно. Необходимо было заключить мир и перекинуть русские войска для уничтожения Пугачева. А здесь еще неизвестная «побродяжка, выдающая себя за дочь императрицы Елизаветы». Екатерине позарез был нужен рядом смелый, сильный и умный человек, а она уже убедилась, что Потемкин вполне подходит на эту роль.

А что касаемо любви, то и это пришло. Императрица пригласила Потемкина навестить себя, «одинокую вдову», но не во дворце, а на даче Елагина. Свидание состоялось, после чего Потемкин получил чин генерал-адъютанта, стал подполковником лейб-гвардии Преображенского полка и членом Государственного совета. Но не все было так гладко, Потемкин и тут показал свой норов. Этот удивительный человек повел себя с императрицей так, что она была вынуждена перед ним оправдываться. Первые биографы Потемкина имели на руках его письмо, обращенное к Екатерине. Оно было уничтожено, и даже копии его не осталось, но память о том, что послание это было дерзким, сохранилась. Подтверждением этому служит ответ Екатерины, точная дата ее письма не указана, только год – 1774-й. Очевидно, Потемкина поразила частая смена фаворитов, и Екатерина пишет ему «Чистосердечную исповедь», уж насколько она там чистосердечна, мы не знаем, потому что роман ее с Сергеем Салтыковым она называет вынужденным, навязанным ей Чоглаковой исключительно для рождения наследника. Государство требовало этого романа, а она вроде и ни при чем.

Продолжение истории по «Чистосердечной исповеди»: «По прошествии двух лет Сергея Салтыкова послали посланником, ибо он себя нескромно вел, а Марья Чоглакова у большого дворца уже не была в силах его удержать.

По прошествии года великой скорби приехал нынешний король польский (Понятовский), которого отнюдь не приметили, но добрые люди заставили пустыми подробностями догадаться, что глаза его отменной красоты, хотя так близорук, что далее носа не видит, чаще на одну сторону, чем на другие. Сей был любезен и любил с 1755 до 1761 – то есть от 1758 и старательства князя Григория Григорьевича (Орлова), которого добрые люди заставили приметить, переменили образ мыслей. Сей бы век остался, если б сам не скучал, я сие узнала в самый день его отъезда на конгресс из села Царского и просто сделала заключение, что, о том узнав, уже доверки иметь не могу; мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации (иначе говоря, отчаяния) выбор кое-какой, во время которого и даже до нынешнего месяца я более грустила, нежели сказать могу, и никогда более, как тогда, когда другие люди бывают довольны, и всякие приласкания во мне слезы возбуждали, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года.

Сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже, ибо с другой стороны месяца по три дуться стали, и признаться надобно, что я никогда довольна не была, как всегда осердится и в покое оставит, а ласка его меня плакать принуждала».

Речь идет о Васильчикове, которого императрица, что называется, подобрала и дворец запустила, только чтобы смыть обиду, нанесенную Григорием Орловым. Действительно, Васильчиков удивительно безлик. Князь Щербатов о нем пишет, что он ни худа ни добра не сделал. «Ни худа ни добра» – оно для государства и к лучшему, но Екатерине с ним было плохо, удивительно, что их отношения продолжались полтора года. Письмо Екатерины о Васильчикове: «Мне от него душно, а у него грут (грудь) часто болит, а там куда-нибудь можно определить, где дела мало, посланником. Скушен и душен».

Это не помешало Екатерине откупиться от Васильчикова щедрыми подарками: 50 тысяч рублей, дом на Миллионной улице, сервиз на 24 персоны, еще кой-чего по мелочам. Раз был допущен ко двору, то и далее достоин жить в богатстве. Но главным было любой ценой избавиться от наскучившего фаворита.

Продолжаем «Чистосердечную исповедь» с того места, на котором ее оставили: «Потом приехал некто богатырь, сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтобы не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которая я желаю, чтоб ты имел.

Ну, господин богатырь, после сей исповеди, могу ли я надеется получить отпущение грехов своих, изволишь видеть, что я не пятнадцатая, а третья доля из сих, первого по неволе, четвертого по дешперации, я думала насчет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих, если точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, которому никакой склонности не имею, и, если б я в участь смолоду получила мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась; беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви».

Послание это дышит такой искренностью! Перо и бумага ее каждодневные «инструменты», писать она умела, и в момент написания, видимо, совершенно верила в то, что пишет. Кстати сказать, Лонгинов, составитель списка фаворитов, утверждал, что Потемкин был мужем Екатерины, то есть они были тайно венчаны. А именно при Потемкине начался бесконечный хоровод любовников. Не хотело сердце императрицы «быть хоть на час охотно без любви».

«Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие происходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я к тебе сие пишу, ибо после того возлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтобы я тебя позабыла, но право не думаю, чтоб такую глупость сделала. А если хочешь навек меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче любви и говори правду». Екатерине было сорок пять лет, Потемкину 35, но разница в годах ничему не мешала. Всю свою жизнь он «показывал» императрице много любви и много дружбы.

Под рукой много описаний внешности Потемкина, но я остановилась на сочинении уже упомянутого мной графа Самойлова. Вязкий язык графа из XXI столетия кажется смешным, чего стоит, например, «нос соразмерно протяжный» или «орган голоса ясный и звонкий», но граф был современником Потемкина, и он его любил. Князя Таврического звали Кривым, а в описании и слова нет о том, что князь был одноглаз, одно только любование своим великим дядей. «Князь Григорий Александрович был росту великого, так что в кругу особ, при дворе тогда бывших, равномерно и в собрании генералитета под начальством его служившего, он, по возносящейся выше прочих глав, своей мог быть замечен и узнаваем издали. При сем имел все совершенства телесной стройности и благообразнейшие черты лица, почему и почитался, а особливо в цветущих летах молодости, красивейшим мужчиною своего времени. Лицо имел продолговатое, полное, чело возвышенное, округлое, нос соразмерно протяжный, орлиный, брови возвышенные, приятно выгнутые, глаза голубые, полные, не впалые, взгляд острый, вдаль зрящий, рот небольшой, приятно улыбающийся, орган голоса ясный и звонкий, зубы ровные, чистые и здоровые, бороду острую, несколько посередине раздвоенную и вверх приподнявшуюся; шею, соразмерную сложению тела; цвет лица белый, оттененный свежим румянцем…»

14 июля 1774 года Екатерина восторженно писала Гримму в Париж о своем новом фаворите. Он для нее «величайший, забавнейший и приятнейший чудак, которого только можно встретить в нынешнем железном веке». Медовый месяц императрицы совпал с важнейшим событием – 10 июля 1774 года был наконец заключен мир с турками, получивший название Кучук-Кайнарджийского. Екатерина направила на борьбу с Пугачевым войско во главе с Суворовым, но эта помощь уже не была нужна. Восстание Пугачева было подавлено.

Теперь можно было передохнуть, и Екатерина полностью отдалась своей любви. Сохранилось много писем и записок к Потемкину, видимо, ей доставляло особое удовольствие поверять свои чувства бумаге.

«Голубчик мой дорогой, я вас чрезвычайно люблю: и хорош, и умен, и забавен, и до всего света нужды нету, когда с тобой сижю. Я отроду так счастлива не была, как с тобою».

«Милинкой, какой ты вздор говорил вчерась, я и сегодня еще смеюсь твоим речам. Какие счастливые часы я с тобой провожю, часа с четыре вмести проводим и скуки на уме нет, и всегда расстаюсь через силы и нехотя».

Потемкин у Екатерины «Милая милюшечка, Гришенька», «Гришенок», «Милинкой голубчик и бесценный Дружечик» и даже «Мой бутон». Всего не перечислишь, в любовных обращениях Екатерина была очень изобретательна.

Потемкин был хорошим любовником, умным работником, и еще он был хорошим собеседником, а Екатерина любила поговорить. Она находила моментальный отклик своим словам, а Потемкин все впитывал, как губка, ему не надо было повторять дважды. Екатерине никогда не было с ним скучно, потому что Потемкин умел создать из их любовных и дружеских отношений увлекательный сюжет. Ссорились, конечно, но все влюбленные знают, как сладко мириться. Судя по письмам Екатерины, ссору начинал Потемкин, а мирилась первой всегда она. По складу характера императрица, неуемная в любви, была прагматиком в прочих отношениях, она умела рассчитывать каждый свой шаг, а Потемкин, мало того что имел взрывной характер, иногда был гневлив и совершенно неуправляем, так еще вдруг уставал от жизни и впадал в хандру. Конечно, он ревновал Екатерину ко всем и каждому. «Я не сердита и прошу вас также не гневаться и не грустить», – пишет она Потемкину. Или: «Я не зла и на тебя не сердита». Или: «Не мучь меня несносным обхождением, не увидишь холодности».

В январе 1775 года двор переехал в Москву. Императрица много путешествовала по московским окрестностям. Ее неизменным спутником был Потемкин. Загородные прогулки были не только развлекательными, Екатерина искала место для строительства своей подмосковной резиденции. Коломенское – старинная усадьбы русских царей – устарело, удобств никаких. Хорошо бы где-нибудь рядом построить подмосковное Царское Село.

Майским утром на конной прогулке с Потемкиным они попали в замечательное, романтическое место: систему прудов окаймляли живописные холмы, покрытые лесом. Потемкин сказал:

– Вот истинно царская земля.

– Но она кому-то принадлежит, – возразила Екатерина.

Потемкин разузнал: «истинно царская земля» принадлежала старому князю Кантемиру и называлась очень непоэтично – Черная грязь. Екатерина купила у князя его усадьбу. Место назвали Царицыно. Потемкин с присущей ему энергией за две недели построил здесь деревянный дворец из шести комнат. Здесь императрица и прожила два счастливых месяца со своим возлюбленным, сочетая работу государственную с весельем и развлечениями. Архитектором для строительства нового «Версаля» был призван по старой памяти Баженов.

Сам Баженов в это время, получив полную отставку от дворцового ансамбля в кремле, занимался другим строительством. Он готовился к празднику в честь заключения Кучук-Кайнарджийского мира. В результате мирного договора с турками Россия получила крепость Керчь, Азов, Кабарду, Еникале, крепость Кинбурн в месте впадения Днепра в Черное море и все пространство между Бугом и Днестром. Теперь на Ходынском поле Баженов строил деревянные замки, дворцы, минареты, крепости, а также гавань. Все эти декоративные постройки носили название завоеванных городов.

В годовщину мирного договора 10 июля 1775 года начался пышный праздник. Для Потемкина это был в буквальном смысле звездный час. Он получил все мыслимые и немыслимые награды: орден Святого Андрея, графское достоинство, усыпанную алмазами шпагу и 100 000 рублей. Еще через год он имел «полный иконостас» на груди (и все хлопотами государыни): прусский орден Черного орла, польские ордена Белого орла и Святого Станислава, датский – орден Слона, шведский орден Серафима. Потемкин не прочь был заполучить также ордена Золотого руна, Святого духа и Голубой подвязки, но кавалерами двух первых орденов могли быть только католики, а орденом Подвязки награждались только англичане. В 1776 году Потемкин стал князем Священной Римской империи, Иосиф II не мог отказать Екатерине в этой просьбе.

Формально в фаворитах он ходил всего два года, но при этом сохранил с императрицей самые доверительные и теплые отношения до самой смерти. В письмах Екатерины к своему возлюбленному Гришеньке часто встречается обращение «дорогой супруг» или «нежный муж». Очень может быть, что слова «супруг» и «муж» ничего не значат и употребляются только для того, чтобы возвести в степень выражения чувств и привязанности. А если все-таки прав Лонгинов и другие историки и Потемкин был тайно обвенчан с Екатериной? Тогда совершенно другой окрас приобретает, например, такая фраза из ее письма: «Мы ссоримся о власти, а не о любви».

А власть при дворе Потемкин приобрел огромную, и это была власть не только фаворита, она была заработана огромным кругом интересов и неустанной работой. Вот самые разнообразные вопросы (сошлюсь на И.А. Заичкина), которые поручила ему Екатерина решать в пору его двухгодичного фаворитства: «крестьянское восстание и австро-русское сближение, Запорожская сечь и бурбонские дворцы, беспорядки в Вологде и война со Швецией, торговый договор с Францией и устройство Черноморского флота, судьба Грузии, должность флигель-адъютанта, Вышневалдайская система, Дунайские княжества, устройство городов, Кавказ, Крым, Дарданеллы, восстановление Византийской империи, Польша, Курляндия и многие другие».

Но уже в конце 1775 года в отношениях любовников появился признак отчуждения. Тон писем Екатерины к Потемкину меняется. На словах она любит его по-прежнему, но между строк проглядывает усталость от их отношений. Императрица давала повод для ревности, об этом рассказ впереди. Потемкин перестал верить ее клятвам в верности и любви. Дипломат на троне, Екатерина по сути своей была лицемерна, и это угадывал ее чуткий любовник. А дальше взрыв, вулкан, куча упреков, потом раскаяние и глубокая депрессия. Вот выдержки из писем Екатерины того времени: «Не мучь меня холодным обхождением, не увидишь холодности», «Я хочу ласки, да и ласки нежной, самой лучшей. А холодность глупая с глупой хандрой ничего не произведут, кроме досады и гнева», «Спокойствие есть для тебя чрезвычайное и несносное положение».

Потемкин к Екатерине в мае 1776 года: «Позволь, голубушка, сказать последнее, чем я думаю наш процесс и кончится. Не дивись, я не беспокоюсь в деле любви нашей. Сверх бессчетных благодеяний твоих ко мне, поместила ты меня у себя на сердце. Я хочу быть тут один преимущественно всем прежним твоим для того, что тебя так никто не любил; а как я дело твоих рук, то и желаю, чтоб мой покой был устроен тобою, чтоб ты веселилась, делая мне добро».

Кто же виноват в разрыве больше – Екатерина или ее фаворит? Они так и не договорились, потому что через месяц Потемкин уже пишет: «Я для вас хоть в огонь, но не отрекусь, но, ежели, наконец, мне определено будет быть от вас изгнану, то пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалиться…»

И удалился. Отставка состоялась «не на большой публике», но она состоялась. Бросив столицу и двор, он отбыл в свое наместничество – в Новороссийский край, где ранее был назначен генерал-губернатором. Окружение Екатерины недоумевало, сильны были слухи, что в отставку Потемкин пошел добровольно, испросив на то разрешение хозяйки. Кто знает, рассчитывал ли он сохранить прежнюю власть? Или захотел построить «собственное государство», где стал бы полновластным хозяином? О, конечно, Новороссия и Крым есть собственность России и императрицы, но освоение их требует исполинской работы? Он превратит эти земли в рай и поднесет ей их как подарок.

Здесь уже отношения Потемкина и императрицы входят в новую фазу. Он редкий гость в столице, но продолжает служить Екатерине верой и правдой. А над петербургским горизонтом уже вставала звезда нового фаворита – Петра Васильевича Завадовского.