Текст книги "Фавориты Екатерины Великой"

Ланской Александр Дмитриевич (1758–1784)

Ланской появился при дворе словно ниоткуда. По одной версии, молодого человека представил государыне граф П.И. Толстой, по другой, привел, как обычно, Потемкин. И место его рождения указывается двояко: почему-то в одном источнике упоминается тульская усадьба, в другом – Смоленская губерния. Второе как-то привычнее: Смоленская губерния, на ней и остановимся. Кавалергардский сборник сообщает, что отец будущего фаворита служил поручиком в кирасирском полку, нрав имел горячий, а потому за самоуправство был разжалован, но во время Семилетней войны наверстал упущенное и получил достойный чин. Александр был старшим в семье, у него был брат и четыре сестры. В четырнадцать лет, в 1772 году, Ланской начал службу солдатом в Измайловском полку, дослужился до сержанта, а в 1776 году был пожалован в Кавалергардский корпус кавалергардом с армейским офицерским чином. Состояние у родителей было более чем скромное, денег у молодого кавалергарда не было совсем, однако он находил какие-то рубли, чтобы платить учителю французского языка. Юный красавец понимал, что это поможет сделать ему карьеру. О том, что он достигнет дворцовых высот, юноша и не помышлял.

Но их величество случай! Кавалергарды несли службу во дворе, здесь его и заметила Екатерина. Между отставкой Корсакова и появлением Ланского (с июня 1779 года по апрель 1780 года) прошел без малого год. За это время императрица (по Лонгинову) сменила четырех фаворитов, люди были незначительные, о них и сказать нечего. На Ланского Потемкин мог положиться: красив, высок, мужественного телосложения и нравом, как говорят, несклочен. Далее чин флигель-адъютанта, 100 000 на обзаведение гардеробом – и пошло, поехало…

Ланской занимал должность фаворита в течение четырех лет. Сама Екатерина пишет о нем, что никого не любила так, как этого молодого человека. Он и в самом деле наделен множеством достоинств. Безбородко называл его «сущим ангелом» уже за то, что он никак не мешался в политику, не давал императрице советов и вообще держался подальше от «службы отечеству». А у него была возможность сделать политическую карьеру, вернее, начать ее делать. Время было горячее, в Европе все время поговаривали о новых войнах, посему в Петербурге успели побывать император Священной Римской империи Иосиф II, шведский король Густав II и наследник Фридриха Прусского – Фридрих Вильгельм. Зная влияние молодого человека на императрицу, эти великие мужи могли бы с его помощью выгадать себе особые условия. Но Ланской уходил ото всех приватных бесед.

Екатерина души в нем не чаяла. Она пишет Гримму 25 июня 1782 года: «Чтобы понять, что такое этот молодой человек, надо вам знать сказанное про него графом Орловым одному своему другу. „О, – сказал он, – вы увидите, какого она сделает из него человека. Он все „пожирает“. В одну зиму он „пожирал“ поэтов и поэмы, в другую несколько историков, романы нам надоедают, и мы увлекаемся Альгаротти и его товарищами. Не получив образования, мы приобретаем бесчисленные познания, и мы любим только общество самое образованное. Ко всему этому мы строим и садим, мы благотворительны, веселы, честны и кротки“».

Все так, «мы» действительно очень неглупы от природы, понимая, что это очень нравится Екатерине, любознательны сверх меры. «Мы» коллекционируем произведения живописи и ювелирные украшения, благо ни в чем нет отказа, «мы» так нарисовали профиль государыни, что рисунок этот перенесли на денежную монету. В XVIII веке рисование профилей было особым видом искусства, их рисовали в виде тени, вырезали из бумаги и так далее. Но более всего «мы» любим императрицу Екатерину, «мы» преданы ей бесконечно. Как никто!

Екатерина любила молодых людей, это понятно, но Ланской «вступил в фаворитскую должность» в двадцать один год, поэтому естественно встает вопрос: за вычетом царских регалий, чем его очаровала шестидесятилетняя красавица? Эдипов комплекс здесь присутствует в полной мере, да и в отношении к нему Екатерины есть что-то материнское. У нее уже два внука, она сама пишет им «Азбуку» – некий букварь. Работу эту она обсуждает с Ланским, тут уж он не скупится на советы.

Нелюбимый сын Павел в это время с супругой великой княгиней Марьей Федоровной путешествовал инкогнито (под фамилией Северные) по Европе, можно было отдохнуть от неприятных разговоров с наследником престола, который был зол, обижен на весь мир, насторожен, не сын, а сплошной укор. Умный Ланской всегда старался смягчить разногласия матери и сына, Александр Дмитриевич всегда со всеми был в хороших отношениях. Бывали и накладки. Дашкова, например, пишет, что фаворит, видимо по внушению императрицы, вначале оказывал ей внимание, но наедине «при малейшей возможности выказывал явное недоброжелательство». Фаворит ревновал императрицу к ее прошлому.

Ланской сам переписывался с Гриммом, тот помогал молодому человеку находить в Париже предметы для коллекционирования. Изучение в юности французского языка не пошло фавориту на пользу, сам он не решался писать по-французски, поэтому за него Гримму писала императрица, а ему оставалось только поставить подпись.

Екатерина засыпала его почестями и наградами. В двадцать один год он уже камергер, затем назначен шефом Смоленского драгунского пол ка, в 1783 году награжден орденами Святого Александра Невского и Святой Анны. Через год юный фаворит получил высшее придворное отличие – звание генерал-адьютанта с производством в генерал-поручики. Состояние Ланского было огромным и составляло где-то шесть миллионов рублей, куда входили дома, имения, коллекции, крестьянские души.

Из длинного ряда фаворитов Ланского выделяет ранняя, загадочная смерть, о которой сочинили кучу небылиц и продолжают их смаковать до сих пор. Во всяком случае, осталось свидетельство лечащего врача Вейкарта, что, мол, для сохранения «мужской силы», о которой Екатерина с восторгом писала Гримму, молодой человек пользовался возбуждающим средством – контаридом. Пикуль пишет о некоей «шпанской мушке», которую широко использовали в те времена для сохранения потенции. Заболел Ланской в июне, почувствовав боль в горле. Позвали врача, жар усиливался. Врач сказал, что злокачественная лихорадка заразительна, а потому государыне не следует находиться рядом с больным. Екатерина словно не услышала это предупреждение. Она бросила все дела и находилась при Ланском неотлучно, сама была сиделкой, сама давала лекарства. Болезнь не отступала.

Придворный медик Вейкарт был не сразу призван для лечения. Виной тому были сплетни: мол, немец ничего не смыслит в медицине, но главное, Екатерина не могла до последней минуты сознаться себе, что речь идет о смертельной опасности. Вейкарт был позван к больному только на пятый день. Врач заглянул в горло Ланского и тут же сказал, что молодой человек обречен. Так оно и произошло. На пятый день болезни Александр Дмитриевич Ланской скончался. Диагноз: злокачественная лихорадка в соединении с жабой. Что подразумевалось под словом «жаба», я не знаю, в наше время бывает «грудная жаба», так прозвали стенокардию. Вряд ли у молодого человека было больное сердце. Современные медики поставили вполне понятный для нас диагноз – дифтерит. Сейчас всем детям делаются прививки от страшной болезни, а в XVIII веке она косила людей, как оспа.

После смерти Ланского Екатерина разве что не помешалась от горя, она сутками плакала не переставая, отказывалась всех видеть и вообще забыла о своих обязанностях императрицы. Вот ее письмо к Гримму, которое она начала еще до болезни Ланского, а потом отложила до времени: «Когда я начинала это письмо, я была счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда они деваются. Теперь уже не то: я погружена в глубокую скорбь, моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкою душой, честный, разделяющий мои огорчения, когда они случались, и радовавшийся моим радостям.

Словом, я имею несчастие писать вам, рыдая… Не знаю, что будет со мною; знаю только, что никогда в жизни я не была так несчастна, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг покинул меня…»

Недели тянулись одна за другой, а Екатерина не могла избавиться от своей «меланхолии», чуть что – опять слезы. Вывел ее из этого состояния Потемкин. Он явился к ней вместе с Федором Орловым, и оба богатыря принялись вместе с хозяйкой обливаться слезами.

И еще одна история, о которой не скажешь сразу – быль или легенда. Камер-фурьерский журнал пишет, что погребение Ланского «с должной честью» 27 июня 1784 года произошло на кладбище близ соборной церкви Святой Софии. Однако многие авторы утверждают, что вначале Ланской был по собственному завещанию похоронен в Царскосельском парке, что и было исполнено. Но вскоре могила фаворита была осквернена – тело отрыли, изуродовали, в довершение оставили на месте преступления записки мерзкого содержания, и якобы уже после этого Екатерина захоронила своего любимца близ Софийского собора, а над могилой возвела мавзолей. Что-то я в эту легенду не очень верю, хотя все бывает.

А вот вторая история, завещание покойного подтверждают документы. Ланской распорядился все свое богатство вернуть в казну. Кавалергарды оценили этот поступок как положительный, почти верноподданнический: мол, государство меня сделало богатым, ему я все и возвращаю. У меня к богатству государства чисто советский подход, это «закрома родины, которые не имеют дна», что туда ни высыпи, все провалится в черную дыру, поэтому я ничего хорошего в посмертном распоряжении не вижу. По-моему, это чистый воды эгоизм: я ухожу, но и вам пусть ничего не останется. Мог бы и о семье позаботиться.

Видимо, у Екатерины тоже было «советское» отношение к государству, она решила, что казна не обеднеет, поэтому все имущество Ланского оставила в семье. Дома, деревни, деньги и прочее имущество фаворита было роздано его родственникам, не обидели и мать, и брата, и сестер. К этому времени сестры уже весьма удачно вышли замуж, а брат сделал отличную карьеру. Коллекцию живописи приобрела сама Екатерина за 350 000 рублей. Скорбь о потерянном друге была столь велика, что целый год она не заводила себе любовников.

Статья о Ланском в сборнике Кавалергардский корпус заканчивается такими словами: «Ланской, вознесенный волею императрицы на высшую степень почестей, при жизни своей представлял из себя пример такой верной преданности Екатерине, которой она, по ее собственному утверждению и по свидетельству современников, в жизнь свою не встречала. В этой безграничной преданности императрице и в том, что, сделавшись сильным человеком, Ланской не пользовался своим влиянием, чтобы вредить другим, состоит его заслуга». Я вполне разделяю мнение авторов Кавалергардского сборника и от себя добавлю: не пакостить ближним по нашим временам уже немало.

Кстати, П.П. Ланской, второй муж Натальи Гончаровой, жены Пушкина, приходился Александру Дмитриевичу Ланскому двоюродным племянником. Как все в русской истории завязано!

Ермолов Александр Петрович (1754–1836)

Лонгинов, перечисляя фаворитов и сроки из «службы», явно завысил время пребывания Ермолова при дворе – почти три года. Это не так. После смерти Ланского императрица действительно «постилась» чуть ли не год.

О Ермолове Александре Петровиче известно очень мало. Князь М.М. Щербатов написал о его жизни «в случае»: «он не сделал ничего», то есть ничего хорошего, но и ничего плохого. Добро люди забывают быстрее, чем зло. Хотя бы поэтому мне не хочется чернить этого фаворита, поэтому будем верить тому, что о нем было сказано хорошего.

Относительно самого попадания Ермолова «в случай» налицо разночтения. Щербатов пишет, что Екатерина обратила на юношу внимание, когда тому было всего тринадцать лет. Она тогда путешествовала по Волге (1767 год), на обратном пути остановилась в доме прапорщика Петра Леонтьевича Ермолова. Здесь ей и попался на глаза красивый и умненький мальчик. В нем она увидела будущего служителя России, обняла его и сказала: «Поздравляю тебя, друг мой, с чином капрала конной гвардии». Мальчик вместе с царским двором отправился в Петербург, восемнадцать лет он честно служил в армии, получая повышение по службе согласно артикулу. В фавориты он попал в 31 год.

Балязин В.П. – очень дотошный исследователь – рисует другую картину. Он утверждает, что представил Ермолова императрице, как всегда, Потемкин. И оказывается, был еще один претендент, уже упомянутый мной ранее, сын Екатерины Дашковой – Павел Михайлович Дашков. Молодому человеку было 22 года, он был хорош собой и европейски образован, с матерью объездил всю Европу. Вернувшись на родину, он стал адъютантом Потемкина, получил чин полковника и был представлен императрице в качестве претендента на чин флигель-адъютанта. Должность эту, как утверждает Балязин, Павел Дашков не получил из-за того, что вдруг скоропалительно женился на купеческой дочери Алферовой. Дашкова была оскорблена этим мезальянсом и никогда не общалась с невесткой.

Мне кажется маловероятным, что Потемкин метил Павла Дашкова в фавориты. Сама Екатерина Дашкова в своих «Записках» пишет только, что активно противилась этому, причем ее отношения с самим Потемкиным были всегда хорошими. Кстати, именно князь уговорил ее занять пост президента Академии наук. Дашкова боялась этой должности, хотела отказаться, но Потемкин нашел нужные слова и аргументы – назначение состоялось. Мало кто так радел о воспитании своих детей, как Дашкова, но ни сын, ни дочь не оправдали ее надежд. Дочь неудачно вышла замуж, промотала состояние, ее образ жизни был совсем непонятен матери. Сын был обычный служака, много играл в карты – а кто не играл, собственно, о нем и рассказывать нечего.

Вернемся к Ермолову. О нем известно, что он был умен, хорошо образован, скромен. Конечно, когда он был на должности, то имел кучу просителей. Желая быть справедливым, он помогал людям и, видимо, никому не сделал значительной гадости. Делами государственными он пренебрегал, но сопровождал императрицу во всех поездках. Сегюр подробно описывает ее северное путешествие в Верхний Волочок, на Ладожский канал и т. д. Верный Ермолов сидит в карете рядом с императрицей. 1785 год знаменит тем, что Екатерина, наконец, приняла Жалованную грамоту дворянству. Может быть, фаворит этому как-то способствовал? Еще в этом году был отменен старый русский обычай, по которому государственные прошения на высочайшее имя писались с обязательным: «бьет челом раб твой» – далее имя и фамилия. Смешно читать письмо к государыне Елизавете за подписью «раб твой Кант». Это было после взятия Кёнигсберга, а великий философ был жителем этого города. Теперь по повелению Екатерины слово «раб» сменили на «подданный».

Екатерина ни разу не написала о Ермолове Гримму, во всяком случае, я не нашла упоминаний о нем в их длительной переписке.

О Ермолове настолько нечего писать, что я воспользуюсь случаем и расскажу о постоянном и верном адресате Екатерины – бароне Гримме. Фридрих Мельхиор Гримм приехал в Россию в первый раз в 1773 году вместе с ландграфиней Гессен-Дармштадтской и ее дочерью, будущей женой (первой) Павла Натальей Алексеевной. Здесь же он познакомился с Екатериной, и она позвала барона к себе на службу. Тот не ответил ни «да», ни «нет» и начал думать. Думал он долго и наконец ответил – нет, он уже слишком стар, 50 лет – это не тот возраст, чтобы начинать новую жизнь, он не знает русского языка, не знает русского общества, он боится завистников. Екатерина обиделась: «Я не понимаю таких утонченностей!» – но общение с Гриммом продолжала.

А общение было очень частым и приятным – они разговаривали. В своих «Записках» Гримм рассказал, как это происходило. После карточной вечерней игры Екатерина звала Гримма в свои покои, садилась с рукоделием, барон усаживался напротив, и начиналась беседа. Екатерина любила поговорить, она умела слушать и очень точно схватывала мысль собеседника, общение было почти ежедневным и очень приятным. Днем они тоже виделись. Гримм был не просто влюблен, он боготворил императрицу, он любил ее не меньше, чем самый преданный из фаворитов – Ланской.

Любил, но служить в России не остался. Весной 1774 года он заболел, врачи порекомендовали ему Италию. Он уехал, но через два года опять явился в Петербург. На этот раз Екатерина предложила Гримму управление училищами, которые она собиралась учредить. И опять влюбленный барон ужом вылез из цепких рук Екатерины – какие еще училища, как он ими будет управлять? Он был готов «стать собакой у ее ног», и что ему государственная служба, после которой Екатерина его тут же забудет и бросит.

Но императрица нашла-таки Гримму выгодное и для него, и для нее место. Они стали переписываться. Екатерина была истинной графоманкой, она писала, он строчил ответ. Вначале они использовали почту, но это слишком медленно и ненадежно. Тогда Екатерина начала использовать курьерскую службу. Курьеры мотались между Парижем и Петербургом с пакетами, иногда Екатерина отправляла эти пакеты ежедневно. Гримм пишет, что императрица русская была его единственным счастьем, он только и делал, что сочинял ей ответы. «Я слил свою жизнь с жизнью императрицы, я был неразлучен с ней, хоть огромное расстояние отделяло ее от меня». И в Петербурге, и в Париже были уверены, что Гримм – личный шпион Екатерины. В самом деле, обо всем, что происходило значительного во Франции, Екатерина узнавала на следующий день. Иногда через Гримма она передавала пакеты для французского министра, обсуждались дела торговые, отношения с Турцией, завоевание Крыма и т. д.

Все время переписки Екатерина платила Гримму жалованье – 2000 рублей в год, что по вексельному курсу было «зарплатой» работника русского дипломатического корпуса. В 1786 году Гримм был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени, орден он тоже получил по почте. Дипломатические отношения с Францией поддерживались до 1792 года. Екатерина ненавидела французскую революцию, оно и понятно. В России было полно беженцев. На всякий случай она положила на имя Гримма деньги в Московский опекунский совет. Екатерина велела уничтожить свою переписку с Гриммом, но тот c невероятными приключениями, тайно вывез ее в Германию. Барон Гримм пережил свою обожаемую императрицу на одиннадцать лет и умер в возрасте 84 лет.

О причине отставки Ермолова пишет все тот же Сегюр. Он называет поведение Ермолова интригой, а я думаю, фаворит просто хотел быть справедливым. А дело вот в чем. После присоединения Крыма хан Сагим-Гирей по обоюдному согласию с императрицей должен был получать ежегодное вознаграждение. Передача жалованья была поручена Потемкину, но он тянул с оплатой, год шел за годом, а денег все не было. Хан, подозревая Потемкина в утайке денег, написал на него жалобу императрице, а чтобы скорее и вернее дошла, обратился непосредственно к Ермолову. Тот схватился за голову: как? Мы же обещали! О происходящем немедленно проведал двор, блеснула надежда, что ненавистный экс-фаворит и фактический правитель будет, наконец, свергнут. Уже поползли слухи, что Потемкин просто украл эти деньги. Екатерине ничего не оставалось, как высказать ему свои претензии.

Можно себе представить реакцию на этот сыр-бор самого князя Таврического. Он не стал ни объяснять, ни оправдываться. Более того, он уехал из Петергофа в Петербург, где все дни проводил у Нарышкиной за картами, пьянством и весельем. Здесь и двор растерялся, и иностранные министры не знали, как себя вести: кто главнее – Потемкин или Ермолов? Сегюр сам поехал к Потемкину увещевать его, дабы тот умерил гордость и объяснился с императрицей.

«– Как! И вы тоже хотите, чтобы я склонился на постыдную уступку и стерпел обидную несправедливость после всех моих заслуг? Говорят, что я себе врежу; я это знаю, но это ложно. Будьте покойны, не мальчишке свергнуть меня: не знаю, кто бы посмел это сделать.

– Берегитесь, – сказал я, – прежде вас и в других странах знаменитые любимцы царей говорили тоже: ''Кто смеет?'' Однако после раскаивались.

– Мне приятна ваша приязнь, – отвечал мне князь. – Но я слишком презираю врагов своих, чтоб их бояться».

Далее Сегюр пишет, что гроза над Потемкиным сгущалась, уже Ермолов принял участие в управлении банка вместе с графами Безбородко, Шуваловыми, Воронцовым и Завадовским. «Наконец повестили об отъезде Потемкина в Нарву. Родственники потеряли всякую надежду; враги запели победную песнь; опытные политики занялись своими расчетами; придворные переменяли свои роли».

И вдруг известие – Потемкин, как всегда, победил, а «Ермолов получает 130 000 рублей, 4000 крестьянских душ, пятилетний отпуск и возможность ехать за границу». По другим источникам, «отпуск» был трехгодовым, о количестве подаренных денег тоже пишут по-разному. Не суть важно. В июне 1786 года с рекомендательными письмами от Безбородко Ермолов отбыл в Германию. Из Германии он направился в Италию. Россия уже вступила во вторую турецкую войну, а он спокойно рассматривал полотна Рафаэля и Тициана.

Вернувшись в Россию, Ермолов какое-то время жил в Москве, но потом заскучал и опять уехал в Европу, видимо, ему там больше понравилось. В Австрии, близ Вены, он купил себе поместье Фросдорф, где и дожил благополучно до 82 лет.