Текст книги "Фавориты Екатерины Великой"

Мирные переговоры с турками были отложены, война продолжалась. Надо отдать должное Екатерине, она не взвалила за это вину на плечи бывшего возлюбленного, но видеть его не пожелала. На подступах к Царскому Селу Орлова встретил курьер с письмом от государыни. Как мы видим, его приезда ждали. «Вам нужно выдержать карантин, – писала Екатерина, – я предлагаю выбрать для временного проживания ваш замок Гатчину». После чумной Москвы карантин не понадобился, а после Фокшан, откуда чума давно ушла, он был необходим.

Что делать – поехал в Гатчину, чтобы глушить тоску пьянством и писать письма Екатерине, умоляя о встрече. В этом ему было отказано. На этот раз хандра Орлова была особенной тяжелой и затяжной. Братья опасались за его рассудок. Иван Орлов, старший из братьев, рискнул написать императрице письмо. Она ответила вежливо, по-деловому, заверила, что все Орловы будут у нее по-прежнему в чести, а что касается Григория, вот ее слова: «Когда люди, кои имеют духа бодрого в трудном положении, тогда ищут они оного облегчить; я чистосердечно скажу, что ничего для меня труднее нету, как видеть людей, кои страждут от печали». Ну не имел Орлов «духа бодрого в трудном положении»! Сама Екатерина имела совсем другой характер и предложила вполне понятное ей самой утешение: «Я повидалась входить в состояние людей; наипаче я за долг почитаю входить в состояние таковых людей, коим много имею благодарности, и для того со всей искренностью я здесь скажу, что я думаю, дабы вывести по состоянию дело обоюдно участвующих из душевного беспокойства и возвратить им состояние сноснейшее».

«Сноснейшее» состояние, с точки зрения Екатерины, можно было обрести с помощью новых льгот, то есть подарков. Она буквально задарила Григория Орлова и его братьев. Бывшему «гражданскому мужу» сверх его обычного ежегодного содержания в 150 000 рублей назначалась еще добавка в 10 000 рублей для строительства нового дома. Он может поселиться в Москве, и вообще где только пожелает, главное, чтоб он не просил о свидании в течение года, ему разрешалось жить в любом из подмосковных дворцов Екатерины, пользоваться ее каретами и прислугой. Конечно, в число подарков входили и «душки», их никогда не бывает в достатке. Что еще? Сервизы, конечно. Серебряный сервиз – праздничный, потом второй – на каждый день.

Жадность и скаредность никогда не были присущи Орлову. Он потерял любовь и уважение государыни, а значит, саму жизнь. А теперь вывернем все наизнанку. Помните книгу Вересаева о Пушкине? – Цитатник, где каждая последующая цитата опровергает предыдущую. Я понимаю, смешно ставить Орлова рядом с Пушкиным, но жизнь и гения, и фаворита, и самого скромного человека полна противоречий.

В книге К. Валишевского «Роман одной императрицы» читаю следующее: «В начале своего царствования Екатерина пострадала от своей неосторожности, которая ей стоила больших неприятностей. В 1762 году офицер по имени Хвостов, уполномоченный составить инвентарь гардероба покойной императрицы Елизаветы, был арестован под подозрением в расхищении на сумму 200 000 рублей. Видели одну женщину, украшенную драгоценностями, принадлежащими покойной государыне; ее признали за одну из бесчисленных любовниц фаворита Григория Орлова, который, по всей вероятности, делился любовью красавицы с Хвостовым; этот же последний, по донесениям Беранже, французского дипломата, был с некоторых пор в связи с новой царицей, если еще не раньше пользовался ее милостями». Видите, как все переплелось. Как говорится, за что купил, за то и продал. Но насколько можно этому верить?

Тот же Беранже три года спустя, в 1765-м, пишет о Григории Орлове в Париж: «Этот русский открыто нарушает законы любви по отношению к императрице; у него в городе есть любовницы, которые не только не навлекают на себя негодование императрицы за свою угодливость Орлову, но повидимому, пользуются ее расположением. Сенатор Муравьев, накрывший с ним ее жену, едва не сделал скандала, прося развода. Царица умиротворила его, подарив ему земли в Ливонии».

Французский посланник Дюран высказывается об Орлове еще жестче: «Природа сделала его не более, как русским мужиком, таким он и остался до конца. Он развлекается всяким вздором; душа у него такова же, каковы у него вкусы. Любви он отдается так же, как еде, и одинаково удовлетворяется калмычкой или финкой, так и самой хорошенькой придворной дамой. Это прямо бурлак».

Не любили французы Григория Орлова, а между тем англичане относились к нему гораздо лучше. Письма в Париж и Лондон – это всего лишь дипломатические отчеты. Если ты поладил с Орловым, он уже хорош. А с Францией в те времена у нас были сложные отношения.

Князь Щербатов, автор книги «О повреждении нравов», на фоне всех последующих фаворитов относится к Григорию Орлову вполне терпимо. Граф никому не льстил, не подхалимничал, находил достойных сотрудников, говорил Екатерине «пусть горькую, но правду», не был, как иные, помешан на роскоши, одна беда – без меры любострастен.

Историк Шлоссер в русском переводе: «Некоторая холодность Орлова к императрице за последние годы, поспешность, с которой он в последний раз уехал от нее, не только оскорбившая ее лично, но и долженствовавшая иметь влияние на политику, подавая туркам повод усматривать важность для России предстоящего мира, наконец, обнаружение многих измен – все это, вместе взятое, привело императрицу к тому, чтоб смотреть на Орлова, как на недостойного ее милостей…»

То есть в отсутствие Орлова кто-то «открыл императрице глаза». Но ведь мимолетные любовные связи вполне в духе эпохи, и если они были, то Екатерина наверняка о них знала. Знала и прощала. Отлистайте мой труд назад до письма к госпоже Бельке: «Мои ангелы мира, думаю, находятся теперь лицом к лицу с этими дрянными турецкими бородачами. Григорий Орлов, который без преувеличения самый красивый человек своего времени…» А ведь это писано накануне отъезда Орлова в Фокшаны. Что это? Императрица все еще сохраняла чувства к Орлову или лицемерила сама с собой, деля ложе с Васильчиковым? Тот, кто «открывал глаза» императрице, имел давнюю неприязнь к Орлову. Может быть, он заботился о государственной пользе, но и зависть тут играла не последнюю роль. Высоких сановников можно понять – кто, собственно, он такой, этот Орлов? Почему мы, князья по крови, скачем рядом с каретой императрицы, а он сидит внутри этой кареты – любимый и обласканный? А почему раньше не «открывали ей глаза»? Да потому, что она не хотела их открывать. Причина их разрыва, по-моему, самая простая – разлюбила, и ничего с этим не поделаешь.

Только в конце декабря Орлов нашел в себе силы оставить Гатчину. Он приехал в Петербург и поселился у брата Ивана, а 25 декабря, на Рождество, явился во дворец и вел себя так, словно ничего не произошло, – со всеми был любезен, шутил, перемолвился парой фраз с императрицей. По свидетельству графа Сольмса (прусский дипломат), они беседовали о картинах, очевидно недавно приобретенных. Орлов держался с Екатериной подчеркнуто почтительно. После бала он принялся делать визиты. Петербург недоумевал.

Видя, что Орлов победил свою хандру, Екатерина нашла ему работу, послала его в Ревель командовать Эстляндской дивизией. Конечно, это была ссылка, но почетная. На Балтийском море действительно было неспокойно. Швеция грозила войной.

Орлов исчез с дворцового ринга. Панин мог торжествовать, а вместе с ним и Павел, понуждаемый своим воспитателем к решительным действиям. Но Екатерина их переиграла. Как никогда нежная и внимательная с сыном, она предложила перенести торжество по поводу совершеннолетия наследника на год – до его женитьбы. Невеста была выбрана при полном согласии – семнадцатилетняя Вильгельмина, принцесса Гессен-Дармшадтская. После крещения она стала Натальей Алексеевной. Павел полюбил жену, но брак был неудачным. Как впоследствии выяснилось, она изменила мужу еще до свадьбы. Два года спустя Наталья Алексеевна умерла родами. Об ее измене Павлу сообщила Екатерина, не пожалела сына.

Но это все потом, а пока Панин действовал. Он не оставил идеи добыть Павлу власть. Есть сведения, что был состряпан заговор против императрицы. Но официальных документов относительно этого заговора нет, есть только мемуарные воспоминания современников.

Для Никиты Ивановича Панина наступили трудные времена. Он победил Орловых, и что с того? По заведенному правилу после женитьбы наследника воспитатель должен от него удалиться, то есть оставить дворец. Любимый секретарь Панина Денис Фонвизин (да, да, наш великий драматург) писал своей сестре Федосье: «Мы в очень плачевном положении. Все интриги и струны настроены, чтоб графа отдалить от великого князя, даже до того, что, под претекстом перестраивать покои во дворце, велено ему опорожнить те, где он жил. Я, грешный, получил повеление перебраться в канцелярский дом, а дела все отвезти в коллегию. Бог знает, где граф будет жить и на какой ноге…»

Панин мог позволить себе жить «на какой угодно ноге». Екатерина завалила его подарками. Он остался на прежней должности – шеф иностранного департамента, при этом он получил чин фельдмаршала, еще, конечно, деньги на постройку дома, и 9000 душ крестьян, большое жалованье, солидный пансион, и, конечно, сервиз, как же без сервиза. Пройдет время, и Панин скрестит шпаги с новым фаворитом, но это будет уже другой Григорий, блестящий политик и человек дела – Потемкин. В этой борьбе Панин проиграет, он подаст в отставку.

Вернемся к Григорию Орлову. В марте 1773 года Екатерина позвала его в Петербург. Во-первых, угроза со стороны Швеции миновала, а во-вторых, угроза со стороны наследника и Панина тоже ушла в песок. 20 мая императрица писала: «Князь Григорий Григорьевич! К удовольствию нашему, видя, что состояние вашего здоровья поправилось, и желая к пользе империи употребить ваши природные, отменные дарования, ревность и усердие к нам и отечеству, и для того через сие объявляем вам, что наше желание есть, чтоб вы ныне вступили паки в отправление дел наших, вам порученных; впрочем, остаюсь, как всегда, к вам доброжелательная. Екатерина».

В 1772 году, еще до отставки, Екатерина возвела Григория Орлова в княжеское достоинство, теперь она вспомнила этот титул. Кроме того, императрица вернула ему все прежние должности, стало быть, действительно была доброжелательна, хотя последние слова – всего лишь чиновничий этикет.

26 ноября 1773 года в Царском Селе торжественно отмечали день тезоименитства государыни. Екатерина на празднике производила в высшие чины всех, отличившихся в боях морских и сухопутных, придворных лиц награждали орденами. Императрице тоже делали подарки. Подарок графа Орлова затмил всех. Слышали про алмаз «Орлов»? История этого камня фантастична. Именно его сделал главным героем своего романа «Лунный камень» английский романист Уилки Коллинз.

Камень этот оброс легендами. Вот одна из них. Лунный камень – огромный алмаз «неземной красоты» – украшал чело индуистского божества и был похищен солдатом-дезертиром. В Мадрасе солдат продал камень за 2 000 фунтов стерлингов капитану английского корабля. Далее алмаз переходил из рук в руки, и с каждой продажей цена его возрастала. В 1767 году армянский купец Саврос положил алмаз в амстердамский банк, а через пять лет продал его за 125 000 рублей (тогда рубль по отношению к фунтам стерлингов имел очень высокий курс) племяннику своей жены – ювелиру Ивану Лазареву. У него-то Григорий Орлов и купил камень уже за 400 000 рублей и звание дворянина.

Не было посланника иностранных государств, который не сообщал бы с восторгом об этом алмазе своему государю. Подарок Орлова еще раз подчеркнул величие Екатерины. Конечно, возник шепоток, что экс-фаворит-де хочет вернуть былое величие, но сам Орлов понимал, что прошлое не вернуть. Подарок его был данью счастливым дням, прожитым рядом с Екатериной.

В 1784 году после смерти Орлова Екатерина повелела вставить алмаз в навершие царского скипетра – достойное место для такого камня. Сейчас алмаз «Орлов» хранится в Алмазном фонде Московского Кремля. Красивая история… В начале 1774 года Васильчиков получил отставку, его место занял Потемкин. Надеюсь, что это событие не сильно задело Орлова, он отбыл за границу.

Григорию Григорьевичу Орлову было суждено пережить еще одну любовь – счастливую, трудную и роковую. Его избранницей стала Екатерина Николаевна Зиновьева – фрейлина императрицы. Она была необыкновенно хороша собой, об этом говорит ее портрет работы Рокотова. Как не вспомнить стихи Заболоцкого. Правда, они относятся к другому портрету – Струйской, тоже написанному Рокотовым, но и здесь они очень уместны: «Ее глаза – как два тумана, полуулыбка, полуплач, ее глаза, как два обмана, покрытых мглою неудач». И высокий лоб, брови вразлет, стройная шея и черные локоны на плечах.

Екатерина Зиновьева очень помогла Орлову в самое трудное его время, нашла слова утешения и нежности. Но они не могли обвенчаться. Беда была в том, что влюбленные были связаны родственными узами. Отец Екатерины Николаевны – Николай Иванович Зиновьев, бывший комендант Петербурга, – был родным дядей Орлова. Католическая церковь разрешает браки на двоюродных, православная – ни в какую. И все-таки они обвенчались в 1776 году. Григорию Орлову было 46, Екатерине Николаевне 18 лет.

Что тут началось! Вездесущий князь Щербатов высказал общую точку зрения, припомнив все сплетни и слухи. Не мало не сумляшись, он написал, что Орлов в свое время растлил свою тринадцатилетнюю двоюродную сестру – фрейлину императрицы, а после отставки он вздумал на ней жениться, «но не прикрыл тем порок свой». Началась травля новобрачных. Совет рассудил жестко – развести Орлова с женой и отправить каждого в монастырь. Уже и бумагу соответствующую заготовили. Может быть, этим решением Совет хотел угодить императрице? Но Екатерина рассудила по-своему. Она категорически отказалась подписывать эту бумагу, сказав, что многим обязана Орлову, что желает ему счастья и в довершение всего назначила Екатерину Зиновьеву, в замужестве Орлову, своей статс-дамой.

До нас дошли наивные вирши Екатерины Николаевны, в них она обращается к мужу: «Чего еще душа желает? Чтоб ты всегда мне верен был, чтоб ты жену не разлюбил. Мне всякий край с тобою рай». Молодые уехали в Швейцарию, жили они и в Петербурге, а потом Екатерина Николаевна заболела чахоткой. В XVIII веке плохо умели лечить эту болезнь, но Григорий Григорьевич старался, как мог: мягкий климат Италии, лучшие врачи. Но все было напрасно.

Екатерина Николаевна умерла в Лозанне 16 июня 1781 года. Ей было 23 года. Смерть эта была последней каплей в жизненных перипетиях Орлова – возвышение, падение, потом с трудом обретенное семейное счастье и полный крах. На этот раз он так и не вышел из состояния глубокой депрессии – рассудок его помутился. Его привезли в Петербург. В ноябре 1781 года Екатерина писала об Орлове в Париж Гримму: «Он кроток и тих, но слаб и мысли у него не вяжутся». Сыну Павлу она писала жестче: «… разум его до того ослаблен, что он не знает, что говорит и делает». И еще: «Уже два дня лежит и находится в ребячестве».

Врачи созвали консилиум. Но что толку? Братья отвезли Григория Григорьевича в Москву. Там он поселился в имении брата Алексея – Нескучном. 10 апреля, чувствуя приближение смерти, он исповедался и причастился, а 13 апреля 1783 года князь Григорий Орлов скончался.

Москва очень торжественно провожала своего героя, все помнили его борьбу со страшным мором. Поэт Майков написал тогда стихи. Фраза «Орловым от беды избавлена Москва» стала крылатой, или как говорят сейчас – культовой. Много знатных и незнатных людей приходили прощаться с князем Орловым. Четыре брата-великана вынесли из дома гроб. Иногда и похороны бывают красивыми. Конногвардейцы (для них Орлов по-прежнему был кумиром) не позволили поставить гроб на траурную погребальную повозку. Они понесли его на плечах до самого места захоронения – в Донской монастырь.

Екатерина искренне скорбела о потере старого друга. Гримму в июле 1783 года она написала: «Смерть Орлова свалила меня в постель». Братьям Орловым она собственноручно написала сразу после похорон. От 19 апреля 1783 года: «Всекрайно сожалею о нещастной потере друга моего, плачу о нем обще с вами. Боле писать не могу, понеже горка весьма чувствую всю цену благодарности к нему и к вам». Да, Екатерина умела быть благодарной. Очень ценное качество!

И еще в письме к Гримму: «В нем (Орлове) я теряю друга и общественного человека, которому я бесконечно обязана и который мне оказал существенные услуги. Меня утешают, и я сама говорю себе все, что можно сказать в подобных случаях, но ответом на все эти доводы служат мои рыдания, и страдаю жестоко с той минуты, как пришло это роковое известие. Гений князя Орлова был очень обширен; в отваге, по-моему, он не имел себе равного. В минуту самую решительную ему приходило в голову именно то, что могло окончательно направить дело в ту сторону, куда он хотел его обратить, и в случае нужды он проявлял силу красноречия, которой никто не мог противостоять, потому что умел колебать умы, а его ум не колебался никогда».

Историки и бытописатели с некоторой насмешкой относятся к подобной оценке Екатерины, вроде бы порядочный человек был фаворит Григорий Орлов, но уж никак не гений и никак не «великий человек», дипломат никакой и в общественной работе себя не показал. Но, как говорится, Екатерине Великой виднее. Она одна знает, как и кем ковалось ее величие. Кто знает, не «попади Орлов в случай», может быть, стал бы великим полководцем. Но вспомним заезженную фразу: история не терпит сослагательного наклонения.

К слову сказать, в этом же 1783 году умер Никита Иванович Панин, которому Екатерина тоже была за многое благодарна, и все-таки она делает выбор в пользу Орлова. Вот что она писала: «Граф же Панин был ленив по природе и обладал искусством придавать этой лености вид благоразумия и рассчитанности. Он не был одарен ни такой добротой, ни такой свежестью души, как князь Орлов, но он больше жил между людьми и умел скрывать свои недостатки и свои пороки, а они были у него великие».

Со временем останки Григория Орлова были перевезены в семейную усыпальницу Орловых – село Отрадное Серпуховского уезда. Но и там дух его не обрел покоя. В 1832 году единственная дочь Алексея Орлова – графиня Анна Алексеевна – перенесла останки Григория Григорьевича в Великий Новгород, в Юрьев монастырь, где он был похоронен рядом с братьями Алексеем и Федором.

Историки, по большей части, дают Григорию Орлову негативную оценку. Фаворитов осуждают уже за то, что они ими были, а этот – и вовсе «пирог ни с чем». Дидро, можно сказать, «друг» нашей государыни, пишет: «Граф Орлов, любовник ее, статный, красивый, веселый, развязный малый, любивший вино и охоту, циничный развратник, совершенно чуждый государственным делам…» По-моему, они все слишком серьезны и пристрастны. В судьбе Григория Григорьевича Орлова есть что-то откровенно сказочное. Отец в пятьдесят четыре года женился и родил пять богатырей. Все сыновья в той или иной степени «попали в случай». «Циничный развратник» – вполне в духе времени, но, с другой стороны, «победитель змия». Да, да, победил не на поле брани, когда берешь верх над себе равным, победил и не человека вовсе, а силы зла, исчадия ада, страшную тварь из фильма ужасов – чуму! А этот алмаз! А сама смерть! Сошел с ума от любви, а потом гроб его, словно спящую царевну, несли четверо братьев-богатырей. Меня это впечатляет. Покой праху его…

Алексей Григорьевич Орлов (1734–1808)

Это уже не сказка. Это совсем другая история, реальная и жесткая. Алексей Орлов не ходил в любовниках Екатерины, он вместе с братом посадил ее на трон, при этом оказал ей такие услуги, которые другой и сделать бы не смог. В отличие от старшего брата, он имел государственный ум, несгибаемую волю, трезвую голову и умение доводить до конца начатое дело. Для него не было препятствий в достижении целей – ни моральных, ни физических. Чистый прагматизм и никаких мук совести, никакой хандры. При этом он имел исполинский рост, был красив, смел, словом, великолепен – настоящий богатырь. И прозвище у него было соответствующее – Меченый. Ему он обязан шраму на левой щеке. Шрам Алексей Орлов получил не на войне, а в драке после трактирной ссоры.

О происхождении этого шрама рассказал Пушкин в своих подготовительных записках к «Капитанской дочке». Братья Орловы «были до 1762 году бедные гвардейские офицеры, известные своей буйною и беспутною жизнью. Народ их знал за силачей – и никто в П.Б. с ними не осмеливался спорить, кроме Шванвича, такого же повесы и силача, как и они. Порознь он бы мог сладить с каждым из них, но вдвоем Орловы брали над ним верх. После многих драк они между собою положили, во избежание напрасных побоев, следующее правило: один Орлов уступает Шванвичу и, где бы его ни встретил, повинуется ему беспрекословно. Двое же Орловых, встретя Шванвича, берут перед ним перёд, и Шванвич им повинуется. Таковое перемирие не могло долго существовать. Шванвич встретился однажды с Федором Орловым в трактире и, пользуясь своим правом, овладел бильярдом, вином и, с позволения сказать, девками. Он торжествовал, как вдруг, откуда ни возьмись, является тут же Алексей Орлов, и оба брата по силе договора отымают у Шванвича вино, бильярд и девок. Шванвич уже хмельной хотел воспротивиться. Тогда Орловы вытолкали его из дверей. Шванвич в бешенстве стал дожидаться их выхода, притаясь за воротами. Через несколько минут вышел Алексей Орлов, Шванвич обнажил палаш, разрубил ему щеку и ушел; удар пьяной руки не был смертелен. Однако ж Орлов упал. Шванвич долго скрывался, боясь встретиться с Орловыми. Через несколько времени произошел переворот, возведший Екатерину на престол, а Орловых на первую степень государства. Шванвич почитал себя погибшим. Орлов пришел к нему, обнял его и остался с ним приятелем. Сын Шванвича, находившийся в команде Чернышева, имел малодушие пристать к Пугачеву и глупость служить ему со всеусердием. Г.А. Орлов выпросил у государыни смягчение приговора». Как приятно цитировать Пушкина! Конечно, Григорий Орлов, по доброте душевной, похлопотал за Шванвича.

В сборнике биографий кавалергардов об Алексее Орлове, помимо пышных хвалебных фраз, написано, что он согрешил в устранении Петра III, прославил себя Чесмою и опозорил себя Таракановой. На этих трех китах и можно строить его биографию.

О его роди в «устранении» Петра уже написано, не стоит повторяться, расскажу только об истории той самой записки к Екатерине об убийстве свергнутого императора: «Матушка милосердная государыня! Как мне изъявить, описать, что случилось; не поверишь верному рабу своему…» Ну, вы помните, она полностью приведена в этой книге. Записка эта была найдена на пятый день после смерти Екатерины. Нашли ее канцлер Безбородко и внук Александр и тут же отдали Павлу. Император прочитал записку и, ни слова не говоря, вернул ее канцлеру.

Записку надлежало вернуть в шкатулку или присоединить к секретным документам, это не суть важно, а важно то, что на пятнадцать минут она попала в руки Ф.В. Ростопчина (будущего градоначальника Москвы в 1812–1814 годах). Трясущимися от волнения руками Ростопчин взял документ – почерк Алексея Орлова, он узнал его, текст фантастический. Ведь сколько лет при дворе сплетничали об убийстве императора. Ростопчин успел снять копию. На следующий день Павел востребовал скандальный документ и сжег его, копию Ростопчин переслал в Лондон нашему послу Семену Романовичу Воронцову. Архив Воронцовых – это собрание важнейших документов, незаменимая помощь историкам.

О Чесменском бое надо написать подробнее, это была действительно славная победа. В 1767 году после смерти фельдмаршала графа Бутурлина Алексей Орлов был назначен вместо него подполковником кавалергардского Преображенского полка (полковником была сама государыня). Это было значительное повышение по карьерной лестнице, но уже в 1769 году Орлов по болезни вынужден был уехать в Италию. Там он и получил приказ Екатерины возглавить русскую военно-морскую экспедицию в Греческий архипелаг. Это было смелое и дерзкое предприятие, русской эскадре во главе с адмиралом Спиридовым надо было пройти длинный путь от Кронштадта до северо-восточной части Средиземного моря. Франция отнеслась к затее русских крайне отрицательно. Французов интересовал Египет, и им совсем не нужно было близкое присутствие русского флота. От прямого нападения французских кораблей нас спасло вмешательство Англии, которая заявила, что если русскому флоту не дадут войти в Средиземное море, то это расценят в Лондоне как враждебный акт, направленный против Великобритании. У англичан с французами были свои счеты.

Но и без враждебных нападений нашей эскадре досталось в этом длинном пути, потрепали морские бури. Из 15 кораблей первой экспедиции до Ливорно дошло только восемь. Задача русской эскадры была напасть на Турцию с юга и тем оттянуть силы турок от главного театра действий на Дунае, где воевала армия Румянцева. Кроме этого, как ранее говорилось, хотели пробудить греков к восстанию против турок на Морейском полуострове. Русские должны были помочь десантом. Восстание это было проиграно, но силы турецкие наши моряки ослабили, под руководством Орлова они попросту сожгли турецкий флот.

Конечно, во главе флота стояли адмиралы Спиридов и Грейг, Орлов был «сухопутным командиром», но для объединения сил, для нанесения главного удара нужны были качества именно Алексея Орлова. Ему было 33 года, рано созревали полководцы в XVIII веке.

Весной 1779 года русская эскадра заняла греческий город Наварин. Во главе турецкого флота стоял капитан-паша Ибрагим Хосамеддин, но это было только формальное командование. Фактически руководил турецким флотом опытный моряк Гассан. Турецкие корабли вошли в пролив между островом Хиос и материком и здесь решили дать бой русским. Турецкий флот значительно превосходил наш по количеству судов и по количеству пушек. У них 1430 орудий, у нас – 820. Орлов писал в отчете Екатерине, что когда увидел турецкий флот во всей его красе, то «ужаснулся» и все-таки решился напасть первым.

Бой начался 24 июня 1770 года, он продолжался около двух часов. Не буду подробно описывать, много там было героического, страшного, русским удалось повредить корабль капитан-паши. Под сокрушительным обстрелом русской артиллерии турецкий флот отступил и укрылся в Чесменской бухте. Турки вовсе не считали бой поражением, они по-прежнему превосходили силы русских.

Орлов решил продолжать баталию. «Наше дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем, и мы и к дальним победам иметь свободные руки; – и для того, по общему совету, положено и определяется: к наступающей ныне ночи приготовиться» – вот его слова.

Решено было сделать все, чтобы не дать турецкому флоту выйти из бухты, а для этого ударить по ним брандерами – суднами, начиненными горючими и взрывчатыми веществами. Битва началась ночью 25 июня. Как и предсказывал Орлов, все было сделано «не продолжая времени», русские попросту сожгли турецкий флот. У них остался только один корабль «Родос». Он был захвачен русскими моряками и потом вошел в состав русского флота.

По обычаю русского морского кодекса, русские оказали туркам посильную помощь, вылавливали их из воды, перевязывали раны. После выздоровления им была дарована императрицей свобода. Победа при Чесме была очень важна для России, ей радовались так же, как Гангутской битве при Петре Великом. Правда, Ключевский зло усмехается по поводу Чесменской победы: «…турецкий флот оказался еще хуже нашего», но что такое усмешка, как не перец к блюду. Европа вспомнила, что Россия есть морская держава. После Чесмы русский флот овладел всем Архипелагом и русские суда блокировали Дарданеллы. Пусть ненадолго, но сбылась русская мечта обладать этим проливом.

За Чесменскую победу Алексей Орлов получил орден Святого Георгия I степени, 60 000 рублей «для поправления домашней экономии», шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервиз.

Вот трогательное письмо императрицы: «Граф Алексей Григорьевич. Как скоро услышала я, что у вас пропал перстень с моим портретом в Чесменскую баталию, тотчас заказала сделать другой, который при сем прилагаю, желаю вам носить оный на здоровье…Как вы весьма хорошо управляете моим флотом, то посылаю вам компас, вделанный в трость. Прощайте, любезный граф; я желаю вам счастья, и здоровья, и всякого благополучия и прошу Всевышнего, да сохранит он вас целым и невредимым. Впрочем, остаюсь, как всегда, к вам доброжелательна. Екатерина».

Еще надо добавить, что в честь победы при Чесме была выбита медаль с изображением героя, а сам он получил приставку к фамилии и стал прозываться Орлов-Чесменский.

Орлов вернулся на родину, пожил в Москве, в Петербурге, а потом вернулся в Италию. Русская эскадра расположилась в Ливорно. Теперь ему предстояло дело, которое кавалергардский бытописатель назвал «опозорившим его». Можно понять составителя биографии Орлова, жалко эту авантюристку, эту дурочку, которую наша историческая литература назвала княжной Таракановой. Сама она себя никогда так не называла. Тараканова – производное от Дараган, фамилия родственников императрицы Елизаветы, учившихся за границей.

Самозванство – удивительно популярная вещь на Руси. Вспомним астраханского царевича Августа – «сына» Ивана Грозного, царевича Лаврентия – «сына» сына Ивана Грозного, восемь «царевичей» – сыновей царя Федора, они как-то разом появились на Украине, в Москве – лжедмитриев, которых официальных было два, а неофициальных несть числа. «Чудом спасшихся Петров III», кроме Пугачева, тоже было несколько. Так что традиция «сыновей лейтенанта Шмидта» очень давняя.

Правда, вначале своей бурной карьеры наша героиня не называла себя дочерью императрицы Елизаветы. Тогда она звалась в Турции султаншей Али-Эмете, в Венеции графиней Пиннеберг, была она и госпожой Франк, и Шелль… – прервемся, имен было много. Но когда в России запахло жареным, Пугачев осадил Оренбург, а по степи гуляло его бунташное войско, грабя и убивая, она стала наследницей русского трона Елизаветой II и «сестрой Петра III», читай Пугачева, но при этом не знала русского языка и путала братьев Разумовских, называя своим отцом не Алексея, а Кирилла, который никогда не состоял в любовной связи с императрицей.

Тараканова была хороша собой, в меру образованна, свободно говорила по-французски и по-немецки, плохо по-итальянски и по-английски и обладала необычайной энергией. Она всегда жила в долг, неуемная ее натура жаждала славы. Подвижная, как ртуть, она моталась по Европе со свитой поклонников, искала влиятельных людей и средств, чтобы помочь «своему брату», уверяя всех, что Пугачев в свою очередь будет ей помогать. Вся история княжны Таракановой окутана такой тайной, шита такими белыми нитками, что о ней трудно рассказать внятно. Одно точно, после первого раздела Польши князь Карл Радзивилл, глава польских конфедератов, ухватился за идею самозванства и обещал Таракановой поддержку как поляков, так и турок. Сердце княжны жаждало бури, и она ее получила.