Текст книги "Танец богов"

– Мне бы твою уверенность, – вздохнул Александр. – Ты не была там, мамочка – ты его не видела. Мне никогда ещё не приходилось видеть его в такой ярости.

– А тебя не было здесь, когда ему позвонил его человек из Женевы, – напомнила Мелина. – Вот это было страшно. Он просто рвал и метал. По словам Елены, он едва не разнес всю библиотеку. Она потом неделю наводила там порядок. Но, как я и говорила, остыл он довольно быстро.

– Надеюсь, что ты права, – сказал Александр. – Поверь, я и сам очень страдаю из-за того, что отношения с отцом осложнились.

– Александр… – она протянула руку и ласково потрепала его по щеке. – Я хочу, чтобы ты запомнил навсегда: я любила и люблю тебя больше жизни. И всегда, что бы с тобой ни случилось, принимала твою сторону.

– Да, мамочка, я это знаю, – улыбнулся Александр.

– Да, сынок, сейчас ты это знаешь, – подчеркнула Мелина. – Но если вдруг настанет день, когда ты почему-либо не будешь в этом уверен – вспомни мои слова. И то же самое относится к твоему папе, Александр – он тоже любит тебя больше жизни. Любой из нас с радостью отдал бы её ради тебя.

– Я знаю это, мамочка, – повторил Александр. Он уже видел, что мама чрезмерно разволновалась.

– Ты ведь для меня настоящее чудо, ниспосланное мне Богом, Александр, – еле слышно прошептала она. – Если бы ты знал, как я о тебе молилась. И Господь даровал мне тебя – прекрасного сильного мальчика. Хотя врачи в один голос уверяли, что это невозможно. Ты сделал меня счастливой, когда я уже почти сдалась.

Вошел Караманлис.

– Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, – твердо сказал он. – Твоей матери необходимо отдохнуть.

Александр кивнул, затем снова обратился к матери:

– Я должен идти, manna mou, – промолвил он. – Я зайду позже.

– Хорошо, сынок, – прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. – Только не очень задерживайся.

Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.

Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина – его обожаемая жена и верная спутница жизни – угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.

– Папа?

Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.

– Ты уже виделся с матерью? – спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.

Александр кивнул.

– До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, – глухо промолвил он. – В последний раз, когда я её видел – Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! – она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?

– Сам не представляю, – с горечью произнес Киракис. – После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. – Он присел на краешек массивного стола. – И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. – Он беспомощно передернул плечами. – Просто ума не приложу – что могло случиться?

Александр встрепенулся и поднял голову.

– Несколько дней назад? – спросил он. – Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?

– Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, – ответил Киракис, загасив окурок. – Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном – казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром – и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.

– Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? – не удержавшись, спросил Александр. – Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?

Киракис отрицательно покачал головой.

– Караманлис – замечательный врач, – сказал он. – А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.

– Мамочка считает, что все в руках Божьих, – произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.

Киракис грустно улыбнулся.

– Да, – со вздохом произнес он. – Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.

Александр кивнул.

– Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, – признался он. – Тем более – сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.

Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.

– Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, – промолвил он.

Александр ненадолго призадумался, потом сказал:

– Мне всегда казалось, что я уже к этому готов. Ведь мне ещё с детского возраста внушали, что мама тяжело больна, и поэтому я думал, что буду готов к ее… – Он запнулся, не в силах выговорить трагическое слово.

– Я тоже, – признался Киракис.

Александр откинулся на спинку кресла и зажмурился. Он чувствовал себя вконец разбитым. Сказывались накопившееся напряжение, утомительный перелет и недостаток сна. Он всерьез опасался, что не выдержит.

Киракис пристально посмотрел на сына; пожалуй, впервые он заметил, насколько тот утомлен.

– Ты потратил много сил, Александр, – мягко произнес он. – Да и разница во времени наверняка сказывается. – Приляг и поспи немного.

Александр выразительно помотал головой.

– Я устал, папа, но заснуть все равно не смогу, – сказал он. – Не в такое время.

– Я тебя прекрасно понимаю, – сказал Киракис. Александр впервые за долгие годы услышал в отцовском голосе нотки нежности. – Но сейчас мы бессильны сделать для неё хоть что-нибудь. Она спит и, надеюсь, проспит до утра.

– А вдруг она не проснется? – дрогнувшим голосом спросил Александр. – Нет, папа, спать я не лягу. Я заставлю себя бодрствовать. Я должен быть рядом, если она меня позовет.

– Но ведь ты здесь, – увещевающим тоном произнес Киракис. – Если возникнет необходимость, я тебя сразу разбужу.

Александр внимательно посмотрел на него. Отец выглядел вконец измученным.

– А как же ты? – спросил он. – По-моему, тебе тоже пора отдохнуть.

– Скоро отдохну, – ответил Киракис, слезая на пол. Приостановившись перед застекленной балконной дверью, он сказал:

– Я вижу, вертолет ещё не улетел.

– Да, я попросил пилота задержаться, – пояснил Александр. – Дело в том, что я не захватил с собой ни белья, ни какой-либо одежды. Я хочу отправить его в Афины за покупками.

Киракис кивнул.

– Да, Елена уже сказала мне, что ты прилетел налегке.

– Мне некогда было собираться. Я выехал в ту же минуту, как только получил телефонограмму. – Чуть помолчав, он усмехнулся и добавил: – Я вижу, Елена по-прежнему остается твоим главным и самым надежным источником информации.

Его отец снова кивнул.

– Да. Старые привычки ломать трудно, – ответил он. – Я убежден, что все твои вещи по-прежнему лежат на своих местах, но, если тебе что-то понадобится… – Он говорил, почти не думая, стараясь хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, опасаясь, что вот-вот не выдержит и разрыдается на глазах у собственного сына.

– Я много думал по пути сюда, – сказал Александр. – Вспоминал свое беззаботное детство, как счастливы мы были, когда жили вместе. Ведь именно здесь прошли мои самые счастливые годы.

Киракис грустно улыбнулся.

– Да, помню, – сказал он. – Когда ты был маленький, сдержать тебя было просто невозможно. Ты был настоящий пострел. Такой егоза! К тому же две любящие женщины хлопотали над тобой, как наседка над цыплятами. Мама с Еленой просто из кожи вон лезли, чтобы не дать мне воспитать тебя по-своему. Интересно, кто из них разбаловал тебя больше?

– Да, они во мне просто души не чаяли, – мечтательно вздохнул Александр, припоминая, как мама с Еленой всегда скрывали его проказы от строгого отца, тщетно пытавшегося воспитать ребенка в спартанских традициях.

Киракис рассмеялся – впервые после приезда Александра.

– Я вспомнил тот день, когда ты разбил эту старинную вазу, которую я привез в подарок твоей маме из Рима, – произнес он. – Я прекрасно знал, что ты это сделал по чистой случайности и поэтому и не помышлял о том, чтобы тебя наказать, однако твоя мама, не желая рисковать, взяла всю вину на себя. Причем, несмотря на всю очевидную нелепость этого, настояла на своем. Она и в мыслях не допускала, что её сыночка могут наказать.

– Да, это верно, – сказал Александр, посмотрев на отца. Внезапно ему пришло в голову, что подобного разговора у них не было уже много лет – раньше и пары минут не проходило, чтобы они не начинали ругаться. А уж в воспоминания они ударились вообще впервые с тех пор, как Александр уехал с острова в Штаты. И Александр вдруг поймал себя на мысли, как остро ему недоставало такого обычного общения с отцом. – Строгости мамочке всегда не хватало, – добавил он.

Киракис покачал головой.

– Это уж точно. – Из его глаз хлынули слезы. Почему-то он не стыдился плакать в присутствии сына. – Просто не представляю, что мне теперь делать, – произнес он, всхлипывая. Как будто из меня душу вынули. Пятьдесят лет мы прожили вместе, и теперь я просто не представляю, как мне жить дальше.

Александра так и подмывало подойти к отцу, утешить, сказать хоть какие-то ободряющие слова. Ему хотелось ликвидировать возникшую между ними пропасть, однако, как и все эти годы, его удержала невидимая стена, возникшая между ними за все последние годы; стена, ставшая вконец незыблемой после трагического самоубийства юной швейцарской студентки в Женеве. Александр попытался представить, а возможно ли вообще, что их отношения с отцом потеплеют. Когда-то отец с сыном были довольно близки. У них были одни цели – честолюбивые и высокие. Обоим хотелось, чтобы «Корпорация Киракиса» сделалась самой могущественной во всем мире. Мелина сказала, что отец ни за что не лишит его наследства. Александр не был уверен, что она права.

Наконец, собравшись с духом, он шагнул вперед и легонько прикоснулся к отцовской руке.

– Мы с тобой должны быть сейчас сильными, папа, – сказал он. – Обязаны – ради мамы.

Киракис поднял голову и посмотрел на сына в упор. Затем медленно кивнул. Ему тоже хотелось обнять сына, шепнуть на ухо ласковые слова, но и он не мог заставить себя перейти разделявшую их глубокую пропасть. И все же, при одном лишь взгляде на бездонные черные глаза сына, в которых отражалось сейчас безысходное горе, Киракис понял: ему не придется в одиночку сносить эту смертную муку.

Незадолго до рассвета Мелины Киракис не стало. Она отошла безмолвно, во сне. Константин сидел с ней, держа её за руку и что-то нашептывал – до последнего её вздоха, как будто Мелина могла его слышать. Хотя Киракис всегда признавал, что не разделял ни веры, ни религиозных воззрений своей супруги, он признался потом, что, войдя к ней в спальню посреди ночи, втихаря молил Господа ниспослать чудо и спасти её. «Сжалься, Господи, – умолял он. – Пощади ее!». И все же в глубине души он понимал, что опоздал с молитвами. Спасти Мелину не могло уже ничто. Даже чудо.

– В данном случае и Бог и медицина бессильны, – сказал Караманлис, накрывая белоснежной простыней бледное лицо усопшей. – За последние недели её сердце настолько ослабло, что уже не могло дальше биться. Оно вконец износилось.

Киракис кивнул.

– А я вот так за всю жизнь и не сумел к этому привыкнуть, – со вздохом признался он.

Караманлис сокрушенно развел руками.

– Мне кажется, что даже в предчувствии скорой кончины мы все-таки никогда так и не сможем полностью к ней приготовиться, – сказал он. – Хотя Мелина, на мой взгляд, готова к встрече с Всевышним.

Киракис метнул на него быстрый взгляд.

– Ты и в самом деле в это веришь?

– Да, – без малейшего колебания ответил доктор. – Тем более, что и ты в немалой степени поспособствовал этому.

– Я? – озадаченно спросил Киракис.

– Мне удалось избавить её только от физических страданий, – промолвил Караманлис. – А вот ты, мой друг, совершив поступок, которого она так долго ждала, сумел её осчастливить.

– Каким образом? – недоуменно осведомился Киракис.

– Пока вы беседовали с Александром, Мелина рассказала мне, что ты наконец пообещал ей «исправить содеянное зло».

Киракис насторожился.

– Она объяснила тебе, что имела в виду? – сдержанно спросил он.

– Нет, – покачал головой Караманлис, укладывая сверкающие инструменты в черный чемоданчик. – Но я могу высказать предположение. Ни для кого не тайна, что в последнее время она была всерьез озабочена твоими отношениями с Александром.

Киракис склонил голову.

– Да, – вздохнул он. – Это верно.

– Я рад, Константин, что ты сумел дать ей это обещание, – сказал доктор. – Это для неё необычайно важно.

Киракис медленно подошел к окну, за которым расстилалась бескрайняя бирюзовая гладь Эгейского моря и остановился в задумчивости.

– Ради неё я готов пообещать все, что угодно, – промолвил он. – Но вот смогу ли я выполнить это обещание?

– Выполни – и в её душе навсегда поселится покой, – промолвил Караманлис.

Киракис резко повернулся к нему.

– Но почему же это все-таки случилось? – спросил он. – Почему так внезапно? Она так хорошо выглядела. Даже Александр это отметил…

– Трудно сказать, – пожал плечами доктор. – Возможно, в глубине души Мелина сама чувствовала, что уже одной ногой стоит в могиле. Тогда, призвав на помощь все силы, она и слетала в Нью-Йорк, чтобы в последний раз встретить Рождество в кругу семьи. Я ведь категорически запретил ей любые поездки.

– И ты считаешь, что именно полет в Нью-Йорк вконец доконал ее? – глухо спросил Киракис.

– Да, вполне возможно.

– Я бы просил тебя не говорить это Александру, – тихо промолвил Киракис. – Он и без того винит себя за то, что причинил Мелине столько горя.

Караманлис понимающе закивал.

– Да, Мелина не хотела бы, чтобы он хоть сколько-то винил себя в ускорении её кончины, – сказал он. Затем, немного помолчав, добавил: – Но вообще, Константин, твой сын уже давно – совершенно взрослый. Пора бы тебе к этому привыкнуть.

Киракис вздохнул, прежде чем ответить.

– Порой мне кажется, что это произошло слишком быстро. Я и глазом не успел моргнуть, как мой сын вырос. – Он снова обратил свой взор к морю. – А Мелина слишком многое держала у себя внутри, – продолжил он, меняя тему. – И почему она никогда не делилась со мной тем, что её мучило? Почему не призналась, что плохо себя чувствует?

– Она не хотела волновать тебя, – ответил Караманлис. – Как не хотела, чтобы Александр знал, насколько тяжело ей далась поездка в Нью-Йорк. Она рассказала, как испугался он, увидев её там столь неожиданно. Он очень боялся, что столь долгий и утомительный перелет может ей всерьез повредить. Поэтому Мелина и опасалась, как бы он не начал себя винить за то, что в течение стольких лет сам не прилетал в Грецию, неизменно игнорируя все её приглашения. Вот она и решила, что будет лучше, если она никому об этом не расскажет.

– Мелина прекрасно понимала, что Александр по рукам и ногам повязан всевозможными деловыми обязательствами, – сказал Киракис. – Ведь она всю жизнь провела в кругу бизнесменов – отец, потом я, а теперь вот ещё и Александр. Но она твердо решила, что должна встретить Рождество вместе с ним. – Не в состоянии больше сдерживаться, он с силой ударил кулаком по стене. – Господи, Перикл, если бы ты только знал, как тяжело час за часом просиживать у постели любимого человека, с которым прожили всю жизнь, и наблюдать, как он медленно умирает? Боже, какая это боль! Ну почему мы такие беспомощные?

– Я знаю, – тихо сказал Караманлис. – Мне, в силу своей профессии, не один раз приходилось это испытывать.

Потемневший от горя Киракис покачал головой и направился к двери.

– Я должен известить Александра, – сказал он. – Нужно его подготовить. Нельзя, чтобы он вошел сюда и увидел… – Голос его предательски оборвался.

– В спальне ты его не найдешь, – сказал Караманлис ему вслед. – Час назад я видел его в твоем кабинете. Он заснул прямо в кресле.

Киракис тяжело вздохнул.

– Бедняга, он так боялся уснуть. Все ждал, вдруг Мелина позовет его… – В отчаянии махнув рукой, он не договорил и вышел в коридор.

Оставшись один, Караманлис присел за стол и начал выписывать свидетельство о смерти. В душе его скребли кошки. Пока он не знал, кто из двоих тяжелее воспримет смерть Мелины – отец или сын.

Александр проснулся в холодном поту. В первую минуту он не мог понять, где находится. Затем, оглядевшись по сторонам, осознал, что находится дома, в отцовском кабинете, и решил, что видел кошмарный сон, хотя и не понял, какой именно. Однако уже в следующее мгновение сознание обожгло: это вовсе не сон! Он и правда прилетел домой, потому что мама умирает! Александр выпрямился и включил настольную лампу. Тело и шея ныли от усталости и неудобной позы. Где отец? Видимо, пока ничего не случилось, иначе его бы разбудили…

В этот миг в кабинет вошел Киракис. Александр встал и направился ему навстречу.

– Как мама? – спросил он.

Киракис покачал головой.

– Все кончено, Александр, – глухо промолвил он.

У Александра перехватило дыхание. Словно не в состоянии поверить в услышанное, он потряс головой.

– Я… Она не мучилась? – спросил он наконец, потупившись.

– По словам Караманлиса – нет, – тихо ответил Киракис. – Он сказал, что она отошла умиротворенная.

– И то хорошо, – пробормотал Александр. – Я так боялся, что она будет страдать перед… – Он отвернулся, глядя в окно невидящим взором. – Я рад, что он хоть здесь сумел ей помочь. Хотя бы на это наша медицина способна… – голос его оборвался.

Киракис озабоченно посмотрел на сына. Он, разумеется, ожидал, что Александр будет очень расстроен. Возможно, даже всплакнет. Или напротив – впадет в буйство. Но на такое не рассчитывал – Александр казался растерянным, сбитым с толку, потерявшим всякую ориентировку. Словно – внезапно ослеп. Киракис протянул руку и потрепал сына за плечо.

– Ничего, Александр, – мягко произнес он. – Можешь плакать, если хочешь. В такие минуты не надо стыдиться слез.

Но Александр вдруг протестующе замотал головой.

– Нет, – сдавленным голосом ответил он. – Слезами горю не поможешь. И маму нам уже не вернуть. – Он стиснул край стола так, что костяшки пальцев побелели.

Киракис вздохнул.

– Да, маму мы не вернем, – промолвил он. – Но и сдерживаться не стоит. Нельзя загонять горе внутрь, Александр.

– Иначе я не могу, – выдавил Александр. Сняв со спинки ближайшего стула серый замшевый пиджак, он облачился в него. – Извини, папа, но сейчас я должен побыть один. Я, пожалуй, пойду прогуляюсь.

Киракис не стал останавливать сына, и лишь молча проводил его взглядом. Торопясь уйти из кабинета, Александр едва не наскочил на внезапно появившуюся на пороге Елену. Та, посторонившись, в свою очередь посмотрела ему вслед, не зная, стоит ли что-нибудь говорить, после чего перевела взгляд на Киракиса. Ее морщинистое лицо посерело от горя.

– Александр… Как он? – спросила она срывающимся голосом. – Он хочет побыть один, – сухо ответил Киракис.

– По-моему, не стоит оставлять его одного, – встревоженно сказала Елена. – На нем просто лица нет.

– Нет, Елена, так ему легче. Александр никогда не выражал своих чувств открыто. Он способен дать им волю лишь тогда, когда уверен, что за ним никто не наблюдает. – он немного помолчал. – Мой сын уже совсем взрослый – никому не стоит это забывать, даже мне. Раз он сам так хочет. Вмешиваться я не стану. Все-таки, вопреки тому, что он думает, я хорошо его понимаю. Не говоря уж о том, что сейчас я тоже хочу побыть один.

– Седлай Касабланку, Никос! – раздраженно бросил Александр, войдя в конюшню.

Молодой конюх преданно закивал.

– Да, сэр, мистер Киракис! Одну минуту! – И со всех ног кинулся выполнять поручение.

Оставшись один, Александр принялся, нервно поколачивая себя хлыстом по ноге, мерить шагами пол конюшни. Он никак не мог разобраться в своих чувствах. Не мог понять, что с ним творится. Как будто внутри у него была заложена бомба с часовым механизмом, готовая в любой миг взорваться. Он мысленно понукал себя, убеждая, что, стоит только дать волю слезам и – все будет в порядке. Но почему же тогда ему никак не удавалось заплакать? Почему вместо того, чтобы испытывать безграничную скорбь и чувство потери, он чувствовал лишь безотчетный гнев? Как будто мама, уйдя в мир иной, нарочно его бросила. Почему? – вновь и вновь спрашивал себя Александр.

– Никос! – взревел он, теряя остатки терпения. – Никос!

Конюх появился в конце прохода, ведя под уздцы изумительной красоты кобылу арабских кровей.

– Одну минуту, сэр! Сейчас я только седло на неё надену. И глазом не моргнете, как…

– Нет! – рявкнул Александр. – Я так поскачу!

Легко вспрыгнув на Касабланку, он подхватил поводья и, пришпоривая кобылу каблуками туфель, погнал её галопом так, словно за ним черти гнались.