Текст книги "Перед падением"

Эмма Лайтнер
11 июля 1990—26 августа 2015

ВАЖНО БЫЛО УСТАНОВИТЬ определенную дистанцию и жестко ее придерживаться. Следовало улыбаться пассажирам и подавать им напитки. Смеяться их шуткам и говорить с ними о малозначительных вещах, иногда слегка флиртовать. Для них красивая и приветливая стюардесса была таким же атрибутом роскоши, как и частный самолет. Девушка с ослепительной улыбкой, обслуживающая людей, которые чувствовали себя королями, сидя в мягких креслах и разговаривая сразу по трем мобильникам. Ни в коем случае нельзя давать им номер своего телефона. Разумеется, речь не шла и о том, чтобы заниматься сексом на борту с интернет-магнатом или звездой баскетбола. И еще – ни в коем случае нельзя принимать приглашения встретиться в более комфортной обстановке, даже получив приглашение посетить чей-то личный замок в Монако. Стюардесса должна с самого начала вести себя так, чтобы любому сразу же становилось ясно: она – профессионал в своем деле, а не проститутка. Нужно соблюдать служебные правила и не нарушать определенные границы. В противном случае в мире богатых людей легко можно сбиться с пути.

В свои двадцать девять лет Эмма Лайтнер, работая в авиакомпании «Галл-Уинг», успела побывать на всех континентах – кроме разве что Антарктиды. Ей доводилось общаться на борту самолета с кинозвездами и арабскими шейхами. Она летала с Миком Джаггером и Коби Брайантом. Однажды после перелета из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк Канье Уэст догнал ее на летном поле и попытался вручить ей браслет с бриллиантами. Разумеется, Эмма его не взяла. Ей к тому времени давно уже перестало льстить мужское внимание. Пассажиры, по возрасту годящиеся ей в дедушки, регулярно говорили, она будет иметь все, что захочет, если поужинает с ними где-нибудь в Ницце или в Риме. Иногда Эмма объясняла это воздействием высоты, риском, с которым так или иначе связан любой авиаперелет. Однако в глубине души она понимала, что на самом деле подобные предложения – всего лишь выражение высокомерия богачей, считающих возможным купить все, что угодно. Для таких клиентов Эмма была чем-то вроде «бентли», или квартиры в дорогом кондоминиуме, или пачки жевательной резинки.

Для пассажиров-женщин Эмма была одновременно угрозой и предупреждением. Они воспринимали ее как потенциальную похитительницу мужей или, что еще хуже, некое напоминание о том, каким был их собственный путь к статусу супруги богатого мужчины. Проходя по салону, Эмма чувствовала на себе их неприязненные взгляды. Ей приходилось терпеть болезненные уколы безжалостных язычков дам в огромных противосолнечных очках, когда они возвращали поданные напитки и заявляли, что в следующий раз ей следует готовить коктейль тщательнее. Эмма обладала не только привлекательной внешностью, но и многими навыками. Она знала, какие вина лучше всего сочетаются с рагу из бычьих хвостов или с копченой олениной, умела безукоризненно складывать салфетки в виде лебедя, приготавливать превосходный гимлет, делать искусственное дыхание и даже экстренную трахеотомию. Но для жен богатых мужчин это не имело никакого значения.

На больших самолетах работали от трех до пяти стюардесс. Пассажиров сравнительно некрупных воздушных судов Эмма обслуживала в одиночку. Одетая в элегантный голубой костюм с короткой юбкой, она, сверкая улыбкой, разносила напитки и демонстрировала особенности систем безопасности на лайнерах «Сессна Ситейшн Браво» или «Хокер 900 Экс-Пи».

«Аварийные выходы находятся там-то и там-то. Ремни застегиваются и отстегиваются вот так. В случае разгерметизации салона кислородные маски выбрасываются наружу автоматически. В экстренной ситуации ваше кресло может быть использовано в качестве плавсредства».

Ее жизнь протекала по жесткому графику, который определялся расписанием полетов. В крупных городах авиакомпания арендовала квартиры, где члены летных экипажей могли отдохнуть между рейсами. Это дешевле, чем снимать для них номера в отелях. Интерьер служебных апартаментов был современным и унифицированным. Квартиры, обставленные шведской типовой мебелью, напоминали одна другую – это должно было, по замыслу руководства компании, сгладить негативный эффект разницы во времени. Однако Эмму эта похожесть, наоборот, тяготила. Просыпаясь ночью, она порой не могла вспомнить, в каком городе и в какой стране находится.

Ночевки в принадлежащих компании коттеджах были связаны и с другими проблемами. Там одновременно собиралось до десяти человек. Среди них могли оказаться немец и шесть южноафриканцев, а селиться приходилось в комнатах, рассчитанных на двух постояльцев. Иногда подобные коттеджи из-за обилия стюардесс напоминали модельное агентство. Однако в подобных случаях кому-то из девушек почти всегда поневоле приходилось делить комнату со случайно оказавшимся в сугубо женском обществе сорокашестилетним пилотом, который во сне храпел и испускал газы.

Эмма начала работать стюардессой в возрасте двадцати одного года. Она была дочерью летчика ВВС и домохозяйки. В колледже она изучала финансы, но, проработав шесть месяцев в нью-йоркском офисе крупного инвестиционного банка, решила, что ей больше по душе путешествовать. Экономика в то время была на подъеме, поэтому частные авиакомпании, судовладельцы и курорты отчаянно нуждались в обслуживающем персонале, обладающем приятной внешностью и владеющем иностранными языками.

И еще Эмма любила самолеты. Одним из ее первых и лучших детских воспоминаний был полет на «Сессне» в кабине пилотов вместе с отцом. Эмме тогда исполнилось пять или шесть лет. Она помнила, как смотрела на белоснежные кучевые облака, и в ее воображении они превращались в щенков и медведей. Картина настолько поразила девочку, что когда она с отцом вернулась домой, то сообщила матери, что папа возил ее в небесный зоопарк.

Воспоминания Эммы об отце начинаются именно с того чудесного дня. Ее отцу, пилоту истребителя, в то время было двадцать шесть лет. Аарон Лайтнер был крупным мужчиной с волевым подбородком и мощными руками с буграми мышц. Немногословный, с густыми волосами, ровными зубами и твердым взглядом, он казался Эмме бессмертным. Отец мог за какие-нибудь десять минут наколоть больше кубометра дров. Однажды Эмма видела, как он одним ударом нокаутировал другого мужчину. Удар был быстрым, как молния. Сделав выпад, отец отвернулся и зашагал прочь прежде, чем бесчувственное тело противника рухнуло на землю.

Это произошло на бензозаправке неподалеку от Сан-Диего. Потом, много позже, Эмма узнала, что тот мужчина сказал какую-то скабрезность ее матери, когда она направлялась в дамскую комнату. Отец, заливавший в бак топливо, услышал это и подошел к нему. Они обменялись какими-то репликами, которых Эмма не расслышала. Ее отец не повышал голос. Не было ни шумной ссоры и ругани, ни взаимных толчков в грудь, часто предшествующих драке. Папа что-то негромко сказал, мужчина так же негромко ему ответил. Сразу после этого последовал выпад отца, похожий на удар хлыстом. Его рука взметнулась прямо от бедра, и кулак врезался в челюсть незнакомца. В то же мгновение отец резко развернулся и зашагал к своей машине. Ноги мужчины подогнулись, и он рухнул на землю, словно срубленное дерево. Отец вынул из горловины бака заправочный пистолет и, завинтив крышку, повесил его на место.

Эмма, прижав лицо к стеклу, видела, как мама, возвращаясь из дамской комнаты, прошла, чуть замедлив шаг, мимо распростертого на земле мужчины. На ее лице отразились испуг и смущение. Отец окликнул жену и предупредительно распахнул перед ней дверь автомобиля, после чего сел за руль. Когда он включил двигатель, из приемника зазвучала чудесная, невероятно красивая песня, под звуки которой они выехали на шоссе. Много позже, когда наступила эпоха Интернета, Эмма выяснила, что это была песня Билли Торпа «Дети солнца».

Забравшись с ногами на заднее сиденье, Эмма долго смотрела назад в ожидании полицейской погони. Песня стала для нее символом всего того, что принято называть романтикой. Эмма видела, как отец сбил с ног какого-то хама, а затем заботливо придержал дверь машины, когда в нее садилась мама. Папа был ее рыцарем, защитником, а песня Билли Торпа – их песней. По крайней мере, сама Эмма тогда воспринимала ее именно так. Позже она не раз мечтала, чтобы эта песня прозвучала на ее свадьбе. Правда, для этого следовало найти человека, который хотя бы отдаленно напоминал тот идеал мужественности, каким был для Эммы отец. Она часто слушала «Детей солнца» в одиночестве, надев наушники, и напевала песню во время рейсов, готовя для пассажиров какую-нибудь замысловатую еду или почти бесшумно открывая бутылки с коллекционным шампанским.

Когда они рулили по частным аэродромам, готовясь ко взлету, Эмма закрывала глаза и представляла себе, что их самолет – космический корабль, который, оторвавшись от земли, отправится в стратосферу, а затем в межзвездное пространство.

Потом командир экипажа выключал табло с обращением к пассажирам обязательно пристегнуться ремнями к креслам. И тогда Эмма возвращалась к реальности. Она мгновенно вспоминала о своих служебных обязанностях. Встав, она разглаживала юбку и «включала» профессиональную улыбку, готовая делать все возможное для того, чтобы богатые пассажиры остались довольны. У стюардесс были особые инструкции, которые следовало неукоснительно выполнять во время подготовки ко взлету и снижения перед последней в ходе рейса посадкой. Они, в частности, предусматривали, что обслуживающий персонал обязан предложить пассажирам свежий, только что приготовленный коктейль. Иногда, когда полет бывал коротким, а обед или ужин на борту состоял из более четырех блюд, лайнер после посадки еще какое-то время оставался на взлетно-посадочной полосе – пассажирам давали возможность закончить с кофе и десертом. После того как они покидали борт, следовало помыть и убрать всю посуду. Однако по-настоящему грязная работа доставалась местным сотрудникам авиакомпании – Эмма и другие члены экипажа, спустившись по трапу, садились в поджидающий их сияющий автомобиль и уезжали.

Живя по жесткому графику, который полностью зависел от расписания рейсов, Эмма Лайтнер больше всего не любила прилетать обратно, возвращаясь в съемную квартиру. Дело было не в том, что временное пребывание в мире роскоши затрудняло ее возвращение к обычной жизни. Она вовсе не скучала по лимузинам и роскошным интерьерам салонов частных самолетов. Проблема состояла и не в том, что большую часть времени ее окружали богатые мужчины и женщины – миллионеры и миллиардеры. Хотя они нередко, вольно или невольно, напоминали ей, что она им не ровня, а всего лишь сотрудник обслуживающего персонала, Эмма с ее великолепной внешностью все равно не чувствовала себя Золушкой. Этим она была обязана уравнивающей силе женской красоты, которая в современном обществе стала своеобразным пропуском за кулисы клуба избранных.

Эмме было тяжело возвращаться в крохотную квартирку в Уэст-Виллидж, которую она снимала вместе с двумя девушками, по другой причине. В один прекрасный день она вдруг поняла, что, путешествуя по миру в течение нескольких недель подряд, она не оставляла никакого следа в жизни других людей, была всего лишь актрисой на сцене, исполняющей определенную роль. Неделями беспрерывно обслуживая богатых пассажиров в разных частях света, она постепенно привыкала к тому, что в этом и будет состоять ее жизнь на много лет вперед. Эмма стала все чаще чувствовать себя одинокой. Чем-то вроде экспоната в музее: смотреть можно, трогать руками нельзя.

В пятницу, 24 августа, она вылетела из Франкфурта в Лондон на самолете «Лир 60 Экс-Эр». Вместе с ней на борту была еще одна стюардесса – Челси Норквист, блондинка родом из Финляндии. Пассажирами оказались члены руководства немецкой нефтяной компании, одетые с иголочки и безукоризненно вежливые. Самолет приземлился в шесть часов вечера по Гринвичу в аэропорту Фарнборо, что позволило избежать бюрократической волокиты, характерной для Хитроу и Гатвика. Пассажиры, все как один державшие у уха мобильные телефоны, спустились по трапу к лимузину, который дожидался их на летном поле. Рядом с лимузином припарковался черный паркетник – на нем членов экипажа должны были отвезти в город. В Лондоне авиакомпания снимала апартаменты в Южном Кенсингтоне, от которых было рукой подать до Гайд-парка. До этого Эмма останавливалась в них добрую дюжину раз. Она знала, какую именно кровать займет и в какие из местных баров и ресторанов можно будет сходить в одиночку, чтобы, заказав бокал вина и кофе, посидеть с книжкой и немного расслабиться.

Командиру экипажа франкфуртского рейса Стэнфорду Смиту, в прошлом лейтенанту британских ВВС, было чуть за пятьдесят. Второй пилот, жизнерадостный тридцатишестилетний француз или бельгиец по имени Мишель Гастон, прикуривал одну сигарету от другой и ненавязчиво волочился за всеми девушками подряд, что в этом смысле делало его вполне безобидным. Среди персонала «Галл-Уинг» он пользовался репутацией человека, к которому следовало обратиться, если кому-то требовались таблетки экстази. К его помощи также прибегали в экстренных случаях, когда нужно было сдать в лабораторию компании анализ мочи на наркотики – Мишель мог быстро найти сотрудника без следов вредных веществ в организме, согласного наполнить специальный контейнер за другого.

Движение на магистрали было очень плотным. Двадцатисемилетняя Челси, устроившаяся рядом с Эммой в среднем ряду сидений, копалась в своем айфоне, пытаясь определиться с планами на вечер. Как было известно Эмме, Челси имела слабость к музыкантам.

– Ладно тебе, прекрати, – хихикнув, сказала она, обращаясь к Стэнфорду.

– Да нет, я точно знаю, – отозвался тот с заднего сиденья, – ты свои трусики не складываешь, а скатываешь в рулон.

– Отстой, – прокомментировал Мишель. – Чтобы нормально собрать чемодан или сумку, поверхности должны быть плоскими.

Как и все люди, чьи профессии связаны с путешествиями, Стэнфорд и Мишель считали себя экспертами в искусстве укладки багажа. Эта тема была объектом постоянных споров и пикировок. Некоторые различия носили национальный и культурный характер. Немцы, например, предпочитали запихивать туфли в рукава пиджаков и пальто, датчане складывали нижнее белье в отдельный мешочек. Порой ветераны, выпив лишнего, устраивали новичкам нечто вроде экзамена. Предположим, вы летите в Гонконг в августе. Какого размера и какой марки должен быть ваш чемодан? Сколько рубашек следует в него положить? Но главной проверкой был порядок укладки сумок и чемоданов. Эмма в подобных дискуссиях никогда не участвовала. Она всегда считала, что содержимое чемодана – ее личное дело. Желая перевести разговор на другую тему, она могла, застенчиво улыбнувшись, вдруг заявить, что всегда спит обнаженной и не носит трусиков – конечно, это было неправдой. Спала она в пижаме, которую затем упаковывала в вакуумный пластиковый пакет. Ее трюк со сменой темы разговора всегда срабатывал. Через некоторое время Эмма под каким-нибудь предлогом покидала компанию. Обычно это происходило незадолго до того, как остальные, вдоволь наговорившись о нижнем белье, переходили на обсуждение вопросов секса, что было, наверное, вполне естественно.

Однако в этот вечер Эмма чувствовала себя усталой. Позади остались два тяжелых перелета. Сначала из Лос-Анджелеса в Берлин с известными режиссером и актрисой, которые летели на премьеру какого-то фильма. Затем после дозаправки – бросок во Франкфурт, чтобы забрать топ-менеджеров нефтяной компании и доставить их в Лондон. Во время первого перелета Эмме удалось немного поспать, но все же она чувствовала себя измотанной и то и дело подавляла желание зевнуть.

– Нет, нет, – толкнула ее Челси, видя, что Эмма клюет носом. – Сегодня мы отправимся на вечеринку. У Фархада все уже готово.

Фархад был лондонским приятелем Челси, дизайнером одежды, любившим щеголять в приталенных костюмах в сочетании с расшнурованными кроссовками. Эмма в целом относилась к нему неплохо. Неприятный осадок оставила только их последняя встреча – Фархад попытался свести ее с каким-то типом, называвшим себя художником, а тот вдруг стал распускать руки.

Эмма отхлебнула воды из пластиковой бутылки. Она знала, что завтра в это же время будет лететь в Нью-Йорк. Затем ей предстоял короткий перелет до Мартас-Вайнъярд и обратно. Потом она отправится домой, в Бруклин, где ее ждал недельный отдых. В течение первых двух суток Эмма собиралась отсыпаться, а затем хотела попробовать разобраться в своей жизни. К ней должна была приехать на три дня мама, и Эмма искренне этому радовалась. Они давно не виделись, и дочь порядком соскучилась. Свой очередной день рождения она планировала провести у матери, в Сан-Диего, но в последний момент ее попросили подменить другую стюардессу. В результате Эмме пришлось лететь чартерным рейсом в Санкт-Петербург и отмечать свой персональный праздник там, дрожа от холода.

После этого Эмма решила для себя, что отныне будет ставить на первое место свои интересы, семейные отношения, любовь. Ей не хотелось превратиться в одну из тех одиноких, стареющих, злоупотребляющих косметикой женщин, которые, проработав стюардессами всю жизнь, так и не смогли устроить личную жизнь. Она и сама была уже далеко не девочка – время шло неумолимо.

Они подъехали к арендуемому авиакомпанией таунхаусу в начале восьмого, когда уже начало смеркаться. Лондонское небо окрасилось в великолепный темно-синий цвет. На завтра синоптики обещали дождь, однако пока в британской столице стояла идеальная летняя погода.

– Похоже, сегодня здесь, кроме нас, ночует только один экипаж, – сказал Стэнфорд, выбираясь из машины. – Кажется, эти ребята прилетели из Чикаго. Впрочем, может, сюда забросило и еще кого-нибудь.

Эмма внезапно почувствовала приступ беспричинного беспокойства. Однако он прошел, когда Челси ободряюще сжала ее руку.

– Быстро принимаем ванну, выпиваем по рюмке водки – и в дорогу, – сказала она.

В доме они обнаружили Карвера Эллиса, командира экипажа, прибывшего из Чикаго, и двух стюардесс. Все трое увлеченно танцевали под французские эстрадные песни шестидесятых. Мускулистому чернокожему Карверу было слегка за тридцать. Он был одет в легкие летние брюки цвета хаки и белую майку. Увидев Эмму, он улыбнулся. Пару раз они летали вместе, и Эмма относилась к Карверу с симпатией. Общаться с ним было легко, и он никогда не пытался переступить через границы профессиональных отношений. Челси же при виде Карвера едва не замурлыкала. Ей нравились чернокожие парни. Со стюардессами экипажа – светловолосой американкой и симпатичной испанкой – Эмма раньше не встречалась. На плечи испанки было накинуто полотенце.

– Вот теперь у нас будет самая настоящая вечеринка! – радостно провозгласил Карвер.

Члены экипажей обменялись дружескими объятиями и рукопожатиями. На столе в кухне стояла бутылка водки и огромный кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком. Из окна гостиной был виден Гайд-парк. Из динамика проигрывателя лилось на редкость заразительное соло на бас-гитаре в сопровождении ударных.

Карвер протянул руку Эмме и закружил ее в танце. Челси сбросила туфли и задвигала бедрами. Некоторое время все наслаждались возможностью выплеснуть накопившийся стресс в быстрых ритмичных движениях.

Душ первой принимала Эмма. Когда она стояла, закрыв глаза, под струями льющейся воды, у нее, как всегда в такие моменты, возникло ощущение, будто она все еще несется сквозь пространство со скоростью семьсот километров в час. Она безотчетно стала напевать свою любимую песню:

 
Люди Земли, слышите ли вы меня?
Раздался голос с неба в одну чудесную ночь.
 

Эмма вытерлась и сняла с крючка висевший над раковиной мешочек с туалетным набором. В нем были средства для ухода за волосами, зубами, кожей, ногтями. Стоя обнаженной перед зеркалом, Эмма причесалась и воспользовалась сначала дезодорантом, а затем увлажняющим кремом. Эти нехитрые манипуляции обычно помогали ей почувствовать, что она снова находится на земле, а не в воздухе.

 
И в свете тысячи закатов
Они спустились на землю в серебристом сиянии.
 

В дверь постучали, и в ванную комнату проскользнула Челси с бокалом в руке.

– Надо же, – пробормотала она, окинув Эмму внимательным взглядом. – Просто ненавижу тебя за то, что ты такая худышка.

Передав бокал Эмме, она обеими руками ухватилась за воображаемые складки жира вокруг талии. В бокале была водка со льдом, в которой плавал кусочек лайма. Эмма отпила глоток, потом еще один. От водки в груди у нее сразу стало тепло.

Челси вынула из кармана юбки небольшой целлофановый пакетик и привычным движением высыпала из него на мраморную стойку раковины дорожку белого порошка.

– Ты первая, – сказала она, вручая Эмме свернутую в трубочку долларовую купюру.

Эмма не была большой любительницей кокаина – она предпочитала таблетки. Но для того, чтобы получить удовольствие от вечеринки где-то в городе, ей просто необходимо было взбодриться. Наклонившись, она вставила купюру в ноздрю.

– Только не все, жадина, – Челси шлепнула Эмму по голой ягодице.

Вдохнув, Эмма выпрямилась и вытерла рукой нос. Как всегда, наркотик вызвал у нее ощущение, будто в мозгу повернули какой-то выключатель.

 
Люди Земли смотрели,
Как корабли садятся один за другим.
 

Челси прикончила дорожку и пальцем втерла остатки порошка себе в десны. Затем она взяла принадлежавшую Эмме щетку и принялась расчесывать волосы.

– Сегодня вечеринка будет просто улетная, можешь мне поверить, – сообщила она.

Эмма завернулась в полотенце, чувствуя, как жесткие ворсинки покалывают кожу.

– Не могу обещать, что задержусь там надолго, – сказала она.

– Если ты отправишься домой рано, я задушу тебя во сне, – пригрозила Челси. – Или сделаю что-нибудь похуже.

Эмма затянула тесемку на горловине мешочка с туалетным набором и допила остатки водки. Она представила отца в не слишком свежей белой тенниске. Он, словно в замедленной съемке, шел к ней, а позади него падал на землю превосходивший его габаритами мужчина.

– Только попробуй, – ответила она. – Я сплю с бритвой под подушкой.

– Так-то лучше, – радостно улыбнулась Челси. – Поехали повеселимся.

Выходя из ванной комнаты, Эмма услышала мужской голос. При его звуке ее вдруг затошнило. Время словно замедлило свой бег.

– Я отобрал у него нож, – произнес мужчина. – А что мне оставалось делать? Сломал ему руку в трех местах. Чертова Ямайка.

Эмма в панике развернулась, чтобы нырнуть обратно в ванную, и наткнулась на Челси. Они стукнулись головами.

– О, черт! – громко произнесла Челси.

Все, кто находился в гостиной, обернулись и посмотрели на Эмму, обернутую в белое полотенце. Она предприняла еще одну попытку спрятаться в ванной, но было поздно – Чарли Буш уже шел к ней, широко раскинув руки.

– Привет, красотка! – воскликнул он. – Сюрприз!

Поняв, что скрыться не удастся, Эмма обернулась. От кокаина ей казалось, что все вокруг дрожит и покачивается.

– Привет, Чарли, – откликнулась она, стараясь, чтобы голос звучал как ни в чем не бывало.

Буш положил руки ей на плечи и расцеловал в обе щеки.

– Я вижу, ты немного закинулась, верно? Слишком много десертов, да?

У Эмми забурчало в животе. Буш усмехнулся:

– Шучу, ты выглядишь просто фантастически. Верно, ребята?

– На ней одно полотенце, – отозвался Карвер, почувствовав, что Эмме не по себе. – Ясное дело, она выглядит просто замечательно.

– Что скажешь, детка? – продолжал Буш. – Может, наденешь что-нибудь сексуальное? Я слышал, у всех на сегодняшний вечер очень большие планы.

Эмма с трудом выдавила из себя улыбку и, спотыкаясь, побрела в свою комнату. От водки у нее словно онемели ноги. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и какое-то время стояла неподвижно, чувствуя, как сердце отчаянно колотится в груди.

«Черт, – думала она. – Черт, черт, черт».

В последний раз она видела Буша шесть месяцев назад. Все эти шесть месяцев он преследовал ее звонками и эсэмэсками. Он действовал, словно гончая, идущая по следу. Эмма поменяла номер телефона, включила электронный адрес Буша в список нежелательных контактов и убрала его имя из списка друзей на Фейсбуке. Она не отвечала на его сообщения, не обращала внимания на разговоры коллег о том, что он за глаза говорит о ней гадости и при этом называет ее именем других девушек в постели. Друзья советовали Эмме подать официальную жалобу руководству компании, но у нее не хватало духу это сделать. Она слышала, что Чарли – племянник какого-то важного человека. Кроме того, знала: бюрократический механизм компании работал слишком медленно и неэффективно.

Эмма очень старалась, чтобы все было хорошо. Выработала для себя определенные правила и строго их придерживалась. Имела голову на плечах и всегда вела себя осмотрительно. Чарли – это единственная ошибка. Впрочем, ее трудно винить в том, что случилось. Он был высоким, привлекательным мужчиной с ухоженной щетиной на лице, придававшей ему дополнительное обаяние. У Чарли были такие же зеленые глаза, как у отца Эммы. Собственно, в этом-то и состояла проблема. Он занял в ее жизни место отца. Чарли казался олицетворением того же архетипа – сильный, молчаливый, несколько замкнутый. Хороший человек, не пытающийся привлечь к себе внимание. И конечно, на самом деле все оказалось не так.

В действительности Чарли ни в малейшей степени не походил на отца Эммы. В ситуациях, где Майкл Лайтнер излучал уверенность в себе, Чарли проявлял высокомерие. Там, где отец демонстрировал рыцарские качества, Чарли Буш вел себя покровительственно и выглядел самодовольным. Он ухаживал за Эммой с нежностью и теплотой, но, добившись своего, внезапно резко изменил свое поведение и из доктора Джекила превратился в мистера Хайда. Он стал прилюдно оскорблять ее, называть шлюхой, то и дело говорить, что она глупая и толстая.

Поначалу Эмма винила в такой разительной перемене себя. Она была уверена: подобное поведение Чарли представляло собой болезненную реакцию на что-то. Возможно, Эмма в самом деле набрала несколько фунтов. Пожалуй, слишком явно флиртовала с принцем из Саудовской Аравии. Но потом, когда поведение Чарли стало совершенно невыносимым, Эмма изменила свою точку зрения, а после одной ужасной сцены в спальне, когда он чуть не задушил ее, поняла: Чарли Буш просто сумасшедший. Необузданная ревность, агрессивность, нежелание оставить другого человека в покое – все это составляло темную сторону его личности, которая явно преобладала над светлой. Чарли Буш был плохим человеком. Поэтому Эмма сделала то, что сделала бы любая нормальная женщина на ее месте, – бросилась наутек.

И вот теперь Эмма быстро одевалась, стараясь выбирать вещи, которые меньше всего ей подходили. Затем полотенцем стерла с лица косметику, вынула контактные линзы, водрузила на нос купленные в Бруклине очки, стекла которых с внешней стороны изображали кошачьи глаза. Разумеется, первым ее порывом, чисто инстинктивным, было решение никуда не ехать под предлогом плохого самочувствия. Однако, поразмыслив, Эмма поняла, что этого делать не следует. Она знала, как в такой ситуации поступит Чарли. Он заявит, что тоже останется и будет заботиться о ней. А оказаться в доме наедине с ним – наихудший вариант.

Кто-то забарабанил в дверь комнаты с такой силой, что Эмма невольно вздрогнула.

– Выходи оттуда! – крикнула Челси. – Фархад ждет.

Эмма торопливо сдернула с вешалки пальто. Она решила, что будет держаться поближе к остальным, в первую очередь к Челси и Карверу, который явно наметил для атаки миловидную испанку. Да-да, она не будет отходить от них ни на шаг, а потом, выбрав походящий момент, покинет вечеринку. Эмма вернется в свою комнату, заберет чемодан и поселится в каком-нибудь отеле под вымышленным именем. А в субботу, как и предусмотрено графиком, улетит в Нью-Йорк. Если же Чарли снова попытается ее преследовать, она немедленно позвонит в компанию и подаст в администрацию официальную жалобу.

– Иду! – отозвалась Эмма и, быстро упаковав вещи, решила оставить чемодан у двери. Тогда она сможет исчезнуть раньше, чем кто-либо успеет что-то сообразить. Войдет и выйдет – десять секунд, не больше. Это вполне в ее силах. В конце концов, она ведь собиралась изменить свою жизнь. Сейчас – самое время это сделать.

Когда Эмма распахнула дверь комнаты, ее пульс был уже почти в норме. У входа в дом она увидела Чарли. Он улыбнулся, сверля ее подозрительным взглядом.

– Я готова, – сказала Эмма.