Текст книги "Языковые средства актуализации категории «безличность»"

1. процесс формирования категорий происходит в результате пересечения определенного набора наиболее типичных признаков внутри категориального пространства-континуума, причем состав данных признаков не всегда носит абсолютный характер, – он может варьироваться у членов категории от представленности в наиболее полном виде до наличия только одного или нескольких категориальных признаков;

2. члены категории с наибольшим количеством ее типичных признаков формируют прототип данной категории, остальные элементы занимают позиции определенного удаления от центра (прототипа) (см. [Болдырев 2000; Касевич 1992; Павлов 1998 (а); Givón 1980; Lakoff 1983; Rosch 1978]).

Таким образом, категориальная принадлежность элемента определяется не обязательно жестким и полным набором признаков, обязательных или свойственных для всех членов данной категории, а наличием лишь нескольких или даже одного из них. В результате такого механизма категория имеет следующее строение: прототип (наиболее репрезентативный член, обладающий максимальным количеством признаков), вокруг которого в порядке постепенного удаления располагаются остальные, менее типичные представители данной категории. Следствием подобной градации можно считать прозрачность межкатегориальных границ и возможность одновременной принадлежности элементов к различным категориям в пограничных зонах, или секторах «диффузности». Прототипический подход, отражающий идею непрерывного перехода категории в категорию, наиболее адекватно описывает континуальность и непрерывность реального мира.

1.2. Понятия «инвариант» и «прототип» в лингвистике

Говоря о когнитивной интерпретации грамматических категорий, Е. С. Кубрякова пишет об истолковании каждой из языковых форм «на перекрестке когниции и коммуникации», т. е. по тем функциям, которые эта форма выполняет, с одной стороны, в процессах познания мира, процессах его концептуализации и категоризации, а с другой стороны, в процессах общения и выполнения ею функций дискурсивных [КСКТ, с. 29]. В области грамматики естественных языков наиболее открытым остается вопрос о сущности процессов категоризации и концептуализации, актуализирующихся на уровне синтаксических структур[6]6
  В этом плане особое значение приобретает исследование Л. А. Фурс, посвященное рассмотрению синтаксически-репрезентируемых концептов на материале английского языка [Фурс 2004]. В данной монографии приводится общий репертуар концептов различных форматов, объективируемых базовыми конфигурациями сентенциональных структур в английском языке. Рассматриваемое исследование ценно в том плане, что дает толчок дальнейшим исследованиям концептуальных пространств, репрезентируемых на сентенциональном уровне языка.


[Закрыть].

Таким образом, говоря о категориальном статусе поля безличности (для установления характеристик структуры данного категориального поля) представляется чрезвычайно важным выявить инвариантные и прототипические параметры, организующие структуру данной категории. Цель подобного исследования заключается в установлении характеристик того ментального субстрата, который лежит в плоскости концептуальной структуры безличности, с тем чтобы установить границы данного категориального пространства.

В философии инвариант понимается как «<…> абстрактное обозначение одной и той же сущности <…> в отвлечении от ее конкретных модификаций – вариантов», из чего следует, что, поскольку «<…> в понятии инварианта отображены общие свойства класса объектов, образуемого вариантами», а «<…> сам инвариант не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон» [Солнцев 1990, с. 80–81]. Соответственно, инвариантность рассматривается в философии как «<…> свойство некоторых существенных для системы соотношений не меняться при ее определенных преобразованиях. Отражая неизменное и постоянное в однородных системах (или состояниях одной и той же системы), инвариант выступает как определяющий момент ее структуры; в этом смысле структуру правомерно рассматривать как инвариант системы» [ФЭС 1983, с. 205]. В психологии понятие инварианта тесно связано с важнейшими аспектами восприятия, где инвариант рассматривается как «<…> некая система понятий, описывающая группу каких‐либо явлений, феноменов, самодостаточная по своей сути» [НПЭ]. Таким образом, в психологии инвариантность является основой для общности восприятия некоего объекта различными реципиентами и составляет объективное содержание этих восприятий, а также служит основой адекватного отражения сущности объекта или явления. В лингвистических исследованиях понятие «инвариант» является одним из наиболее важных и имеет следующее общее определение: инвариант – это «<…> признак или комплекс признаков изучаемых системных объектов, <…> который остается неизменным при всех преобразованиях, обусловленных взаимодействием исходной системы с окружающей средой» [Бондарко 2003, с. 5], и далее уточняясь: «<…> инвариант – это та неизменная содержательная сущность, которая остается сама собой в ходе различных преобразований самого выражения» [Шарандин 2011, с. 121]. В «Словаре лингвистических терминов» под редакцией О. С. Ахмановой инвариант определяется как «< …> элемент абстрактной системы языка в отвлечении от ее конкретных реализаций» [Ахманова 1969, с. 176] безотносительно к специфике языковых уровней.

Говоря об инвариантности, необходимо ввести указание на то, чем обусловлена вариативность: «<…> инвариант как элемент определенной системы подвергается преобразованиям в результате взаимодействия системы и среды. Среда по отношению к той или иной языковой единице трактуется как множество языковых (в частности, случаев также и внеязыковых) элементов, играющее по отношению к исходной системе роль окружения, во взаимодействии с которым она выполняет свою функцию». И далее: «<…> роль среды выполняют элементы контекста и речевой ситуации» [Бондарко 2003, с. 5–6]. Однако, трактовка инварианта как системного явления, а варианта – как речевого, являлась бы ошибочной, ибо, чтобы быть адекватно интерпретироваными говорящими на том или ином языке, варианты должны также иметь системный статус. Это толкование соответствует тому истолкованию понятия «язык», согласно которому оно охватывает не только систему единиц, классов и категорий, но и закономерности их функционирования. Также ошибочным будет сводить дихотомию инвариант / вариант к корреляции «родовое понятие / видовое понятие» [Бондарко 2003, с. 7]. Отношение «часть – целое» как один из аспектов может быть включено в дихотомию «вариант – инвариант», однако для рассматриваемой дихотомии основным является «<…> особое глубинное свойство инварианта – его детерминирующее воздействие на варианты» [Бондарко 2003, с. 7]. Инвариантам присуще свойство относительности. Каждый раз речь идет об инвариантности / вариативности в рамках определенной подсистемы (микросистемы), являющейся непосредственным предметом лингвистического анализа. За пределами данной подсистемы даже «канонические инварианты» во многих случаях оказываются не абсолютными, а относительными. Так, инвариантные значения форм единственного и множественного числа имен существительных интегрируются находящимся на более высокой ступени иерархии значением категории числа в целом (об этом см. подробнее в [Бондарко 2003, с. 9]). Таким образом, «<…> отношения между инвариантом и вариантами в языке строится на основе родовидовой абстракции, позволяющей выделить общий признак, который объединяет различные частные признаки, определяющие сущность вариантов» [Шарандин 2011, с. 125]. Оппозитивные отношения между вариантами гомогенны, между вариантами и инвариантом – гетерогенны, ибо представлены на различных уровнях абстракции.

А. И. Шарандин считает инвариант одним из основных видов абстракции в лингвистике, при этом, вслед за С. Шаумяном[7]7
  См. в [Шаумян 1999].


[Закрыть], полагает, что абстракция для лингвистики есть главный метод анализа свойств предмета. И далее инвариант определяется как ментальная единица, отражающая родовидовые отношения между предметами и явлениями действительности [Шарандин 2011, с. 124–125]. Таким образом, инвариант, имея высокую степень абстракции и выполняя обобщающую функцию по отношению к вариантам, «<…> не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон, не „образцовый вариант“» [Солнцев 1990, с. 81], что ведет к возникновению антиномии инварианта-варианта. С одной стороны, инвариант абстрактен, т. е. не существует как реальный объект, как реальная единица. С другой стороны, инвариант всегда представлен тем или иным вариантом, т. е. имеет реальное воплощение. Вариант и инвариант представляют собой взаимообусловливающие сущности: вне инварианта нет вариантов, в то же время вне вариантов нет инварианта. Инвариантность – фундаментальное свойство языка, своего рода «ограничитель разнообразия», ибо «<…> если бы мир оказался полностью вариантным, то когнитивная обработка поступающей о нем информации оказалась бы затруднительной <…> даже невозможной» [Шарандин 2011, с. 125]. Инвариантность дает представление об идеальном объекте, обобщая знания о конкретных единичных предметах, облегчая поиск в оперативной памяти необходимого способа актуализации того или иного значения. Таким образом, инвариант в лингвистике определяется как абстрактное обозначение одной и той же сущности в отвлечении от ее конкретных модификаций, отображающее общие свойства класса объектов, образуемого вариантами, и присущие каждому из вариантов [Солнцев 1990, с. 81].

В связи с базовыми характеристиками исследуемого явления, возникает необходимость поднять вопрос о категориальных значениях грамматических форм. Эта сторона проблемы инвариантности касается того, что остается неизменным при всех преобразованиях данного системного объекта именно с точки зрения его системно-структурных признаков. А. М. Пешковский определял категорию в сфере грамматики как «объединение форм», которое может осуществляться «<…> при помощи 1) единого значения, 2) единого комплекса однородных значений, 3) единого комплекса разнородных значений, одинаково повторяющихся в каждой из форм» [Пешковский 2001, с. 27]. Фактически в данном определении А. М. Пешковский выразил идею категориального значения грамматической формы как системного единства, реализующегося в различных вариантах содержательных структур.

При описании категориального значения понятие инварианта в некоторых исследованиях сближается с понятием прототипа, поэтому необходимо рассмотреть основные характеристики и трактовки данного, исключительно важного с точки зрения методологии проводимого лингвистического исследования, понятия, а также дифференцировать понятия инварианта и прототипа.

Прототип традиционно понимается, как своего рода эталон, «образцовый вариант» для данного класса объектов; «<…> в отличие от инварианта прототип существует как отдельный объект, доступный непосредственному восприятию и наблюдению» [Дымарский 2005, с. 328]. В логике прототип – это «<…> предмет, на который переносится информация, полученная в результате изучения модели» [Кондаков 1975, с. 495]. «Прототип – это наиболее репрезентативный (канонический, эталонный) вариант определенного инвариантного системного объекта, характеризующийся наибольшей специфичностью (концентрацией специфических признаков данного объекта), способностью к воздействию на производные варианты (признак «источник производности») и (во многих случаях) наиболее высокой степенью регулярности функционирования» [Бондарко 2003, с. 19]. Также отмечается, что прототип – это «лучший образец категории», проявляющий в наибольшей степени и реализующий в наиболее чистом виде свойства данной категории [Болдырев 2003, с. 54–74].

В когнитивной психологии разрабатываются две основные теоретические модели формирования прототипа. Первая модель основывается на принципе центральности и рассматривает прототип как хранящийся в памяти абстрактный образ, представляющий собой нечто среднее из всех, относящихся к нему объектов. Вторая модель основывается на принципе частотности и исходит из посыла, что прототип содержит наиболее часто встречающееся сочетание признаков, свойственных некоторому набору паттернов (экземпляров) (см. [Шарандин 2011, с. 122]). В когнитивной лингвистике, вслед за психологическими теориями, рассматривающими данное понятие, уже несколько десятилетий разрабатывается теория прототипов, в рамках которой полагается, что наиболее репрезентативное значение в семантической сфере, охватываемой данной формой, рассматривается как значение прототипическое. Таким образом, основываясь на двух выше указанных психологических концепциях прототипа, когнитивная лингвистика рассматривает прототип также в двух аспектах. В соответствии с этим, прототипом в когнитивной лингвистике оказывается либо единица, обладающая свойствами, организующими какую‐либо категорию, в наибольшей степени, либо единица, реализующая эти (прототипические) свойства в наибольшей степени и в наиболее чистом и полном виде, т. е. без реализации иных категориальных свойств [КСКТ, с. 140].

Понятие «степень прототипичности» применяется по отношению к иерархии значений и употреблений и играет важную роль при анализе грамматической семантики. Отношения, рассматриваемые в терминах теории прототипов, по многим признакам сходны с оппозицией «центр – периферия» в теории полевой структуры. Центр семантического поля, образуемого той или иной грамматической формой, интегрирует наиболее характерные признаки этой семантической сферы [Адмони 1988, с. 28–29]. Таким образом, «Могут быть выделены следующие признаки, существенные для понятия «прототип»: 1) наибольшая специфичность – концентрация специфических признаков данного объекта, «центральность», в отличие от разреженности таких признаков на периферии (в окружении прототипа); 2) способность к воздействию на производные варианты, статус «источника производности»; 3) наиболее высокая степень регулярности функционирования – признак возможный, но не обязательный» [Бондарко 2003, с. 18]. Таким образом, прототип как основание для формирования категории используется в качестве средства познания действительности, ибо <…> позволяет человеку классифицировать свои знания об объектах действительности, формируя на их основе определенные категории, отражающие в той или иной степени видение и восприятие человеком окружающего мира» [Шарандин 2011, с. 124].

Таким образом, понятия «прототип» и «инвариант» чрезвычайно востребованы в различных областях научного знания, что свидетельствует об их междисциплинарном характере и наделяет их статусом «общенаучных понятий». «Что же касается содержательной сущности понятий инварианта и прототипа как терминов, то в самом общем виде различие между ними можно усматривать в следующем. В отличие от инварианта, являющегося отвлечением от ряда вариантов в плане определения между ними общего признака, который позволяет их объединить в один класс объектов, прототип связан не с отвлечением от тех или иных конкретных типов, а с нахождением среди них лучшего (образцового) типа» [Шарандин 2011, с. 123]. С точки зрения методологии научного исследования инвариант и прототип имеют, скорее всего, взаимодополняющий характер, дополнительно распределенными сущностями в аспекте их связей с онтологией и гносеологией [Шарандин 2001, с. 124]. И инвариант и прототип связаны с абстракцией. Инвариант в аспекте родовидовой абстракции, в то время как прототип с абстракцией в аспекте существенности определенных признаков.

Идея инвариантности / вариативности и «прототипический подход» многими лингвистами совмещается в единой системе лингвистического анализа. Целесообразность подобного совмещения принципов инвариантности и прототипичности уже обсуждалась в лингвистической литературе [Вежбицкая 1999, с. 44–53]. Понятия «инвариант» и «прототип» в сфере семантики объединяет их роль источника системного воздействия на зависимые значения и функции. Вместе с тем есть и существенные различия. «Инвариант представляет собой системный (глубинный) источник воздействия на подчиненные ему варианты. Он отражает исходно-системную сторону взаимодействия системы и среды» [Бондарко 2003, с. 19]. Инварианты часто не являются интенциональными. Будучи далеко не всегда осознаваемыми говорящими, они не всегда включаются в сферу актуального смысла. Иные параметры имеет признак «источник воздействия» в сфере прототипов и их окружения: «Прототипы в сфере семантики по своей природе интенциональны. Функции прототипов неразрывно связаны с актуальным сознанием участников речевого акта. Прототипические значения связаны с намерениями говорящего, с коммуникативными целями речемыслительной деятельности. Они являются одним из актуальных элементов речевого смысла» [Бондарко 2003, с. 19]. Прототип с необходимостью включает в себя инвариантные признаки, но является более сложным образованием [Дымарский 2005, с. 329]. Как можно видеть, оба понятия – инвариант и прототип – трактуются лингвистами как ментальные сущности, и могут рассматриваться как различные виды концептов. «В случае с инвариантом концептуализируются прежде всего родовидовые отношения, позволяющие в инварианте осознать то общее, что объединяет варианты в одном классе, в одной языковой категории – лексической или грамматической. В случае с прототипом концептуализируются прежде всего отношения, связанные с абстракцией рациональной структуры предмета, позволяющей определить существенные признаки объекта с целью выявления лучшего образца своего класса» [Шарандин 2011, с. 126].

Необходимо также уточнить роль инварианта и прототипа в процессах системной и функциональной категоризации. В этом процессе они проявляют существенные различия по их функции. Как утверждает Н. Н. Болдырев, вслед за Э. Рош, инвариант и прототип связаны с разными уровнями категоризации, а, точнее, с разными направлениями классификационного процесса – в сторону обобщения (инварианты) и в сторону конкретизации (прототипы) [Болдырев 2003, с. 56]. С когнитивной точки зрения, прототип – это ментальная репрезентация, базовый концепт, фундаментальный для формирования категории и детерминирующий ее содержание, концепт категории или элемента категории. В этом случае наблюдается сходство инварианта и прототипа как когнитивного основания выделения той или иной категории, имеющего объединяющий характер и обладающего признаками, свойственными всем членам данной категории. Отличие же в том, что инвариант и прототип – это разные типы концептов, отражающие разные стороны познавательного процесса – его гносеологический и эмпирический аспекты соответственно. Инвариант – это определенное понятие, результат теоретического мышления. В качестве прототипа, однако, может выступать и конкретно-чувственный образ, и некая схема, и определенный стереотип, идеал, типичный образец и т. д. Иначе говоря, инварианты существуют только на ментальном уровне, т. е. свойственны только концептуальным, языковым категориям, а прототипы обнаруживаются как в естественных, так и в языковых категориях. Отсюда вытекает различие их категоризующих функций. Инварианты связаны с выделением и обобщением типов объектов и их общих характеристик, в том числе с помощью языковых определений. Прототипы позволяют выделить сами эти характеристики, вскрыть механизмы их реализации на основе конкретных образцов (об этом см. [Болдырев 2003]).

Говоря об абстрактности инварианта и конкретности прототипа, следует заметить, что абстрактное в диалектической традиции понимается в широком смысле как «бедность», односторонность знания, а конкретное – как его полнота, содержательность [Шарандин 2011, с. 125]. Исследуя инвариант и прототип, движение научно-познавательного процесса, таким образом, должно происходить в направлении от менее содержательного (абстрактного) к более содержательному (конкретному) знанию [ФЭС 1983, с. 93]. Таким образом, наше исследование будет строиться с учетом данного вектора: установление инварианта безличности и выявление в дальнейшем прототипических признаков при актуализации данной категории.

1.3. История разработки вопроса о семантике категории «безличность»

Категория безличности рассматривалась в трудах лингвистов как синтактико-семантическая категория, которая создается взаимодействием синтаксических и семантических факторов, т. е. выражается в определенной синтаксической структуре, которую в лингвистической литературе соответственно называют безличным (impersonal) предложением, а также поддерживается семантикой класса т. н. безличных глаголов, парадигматические и синтагматические особенности которых определяют семантику главного члена подобной структуры – сказуемого. Также категорию безличности рассматривали как субкатегорию в составе более широкой (общей, универсальной) семантико-синтаксической категории личности-безличности, характеризующейся отнесением субъекта предложения к какому‐либо предмету во внешнем мире и степенью выделенности этого предмета в пространстве и времени [Степанов 1990, с. 272]. В некоторых исследованиях безличность рассматривается как субкатегория по отношению к более общей категории субъективности, или персональности, характеризующей участников обозначаемой ситуации по отношению к участникам ситуации речи [Бондарко 1991 (b); Химик 1986]. В данном направлении исследований «<…> семантика форм безличности представляет дальнюю периферию поля персональности, <…> где признаки персональности отчасти размыты» [Бондарко 1991 (b), с. 5]. Как правило, все исследования безличности как категории, объединяющей определенный репертуар разноуровневых средств, строились на анализе т. н. безличных предложений как основного средства актуализации смысловых аспектов данной категории.

В исследовании безличности наметилось несколько основных направлений исследовательских парадигм (условно назовем их следующим образом: лингвокультурологическая, семантико-синтаксическая и типологическая парадигмы) и ряд более частных направлений. Рассмотрим их подробнее. Во-первых, сталкиваясь с разнообразием безличных конструкций в некоторых языках, ученые часто склонны искать причины этого явления не в истории и системе самого языка, не говоря уже о закономерностях когнитивных процессов, а в экстралингвистических факторах: специфических культурных традициях, своеобразии менталитета народа и т. п. (см. [Вежбицкая 1999; Тарланов 1999; Тер-Минасова 2003; Трестерова 1999] и др.). То есть, бóльшая часть современных исследований категории безличности и особенностей безличных предложений проводится в русле лингвокультурологии, и это направление имеет давнюю историю, основываясь на некоторых выводах А. А. Потебни. Так, богатство и разнообразие безличных конструкций в русском языке, по мнению лингвиста, свидетельствует о том, что язык отражает преобладающую в русской культурной традиции тенденцию рассматривать мир как совокупность событий, не поддающихся человеческому контролю и пониманию, что язык отражает «мифологичность» русского сознания [Потебня 1958]. А. Вежбицкая, рассматривая безличность в сопоставительном аспекте, пытаясь найти параллели между флективным русским и аналитическим[8]8
  В силу этого синтаксически и морфологически скудным.


[Закрыть] английским языками, видит в безличности некую «неконтролируемость и иррациональность» русского менталитета, «общую пациентивную ориентацию» русского синтаксиса, которая якобы является следствием взгляда на мир как на совокупность событий, не поддающихся ни человеческому контролю, ни человеческому разумению [Вежбицкая 1996, с. 55–76]. Однако, в рамках данного подхода выявляются и иные концепции. В безличных предложениях также видят отражение идей коллективизма, соборности, способность мышления к высокому уровню абстрагированности и даже выражение элементарной скромности (например, в научных текстах). Аргументированную критику указанной точки зрения с различных теоретических позиций находим в работах В. М. Аринштейн, Г. А. Золотовой, М. В. Зеликова, З. К. Тарланова, В. В. Колесова и др. [Аринштейн 1998, с. 5–16; Зеликов 2005, с. 63–79; Золотова и др. 1998, с. 240–241; Колесов 2000, с. 57–58; Тарланов 1999, с. 5–16]. Исследователи, высказывающие критические замечания по поводу подобных теорий, аргументируют свою позицию тем, что, как правило, при данном подходе не учитывается собственно лингвистический аспект данных конструкций, обусловленный строением системы самого языка (на всех уровнях – морфологическом, синтаксическом, лексическом, семантическом), его эволюцией, а также не учитывается (или учитывается несколько однобоко – идеологизированно, в определенной степени) когнитивный субстрат речемыслительной деятельности человека.

Второе направление в изучении данной категории проявляется в ряде исследований в русле семантического синтаксиса, где лингвисты в основном пытаются провести классификации (различной степени полноты охвата) безличных предложений в различных языках с учетом структурного и семантического уровней (см. на материале русского языка: [Бабайцева 1968, 2004; Лекант 1994, 2004; Петров 2003; Степанов 1988, 1990]), и др.; на материале английского языка: [Ганжа 1971; Денисова 1961, 1962; Игнатюк 1978; Тростянская 1955]) и др.). Обратимся к материалу английского языка, так как именно материал этого языка представляет интерес данного исследования. З. К. Тростянская выделила два типа безличных предложений в английском языке: с одной стороны, осложненные инфинитивом или герундием (It is necessary/difficult to go/going there) и, с другой стороны, не осложненные (It rains. It is cold) [Тростянская 1955, гл. 2]; лингвист считает безличными только предложения с составным именным предикатом, то есть те, в составе которых имеется предикативное прилагательное или существительное, обозначающее не признак или субстанцию, а состояние, представляемое как непроизвольное. В. С. Денисова исследует безличные предложения, образованные по модели «it + глагол-связка + прилагательное/существительное + осложняющий компонент (инфинитив, герундий, их комплексы или придаточные предложения)», рассматривая их функционирование в различных функционально-речевых стилях [Денисова 1962]. В. С. Ганжа анализирует безличные предложения типа «it + глагол-связка + существительное + осложняющий компонент (инфинитив, герундий, их комплексы или придаточные предложения)» в аспекте взаимоотношения между подлежащим it и осложняющим компонентом [Ганжа 1971]. Ю. С. Игнатюк исследует безличные предложения в функционально-диалектальном аспекте [Игнатюк 1978]. В типологическом аспекте исследовались безличные предложения английского языка в сравнении с аналогичными структурами в иных языках (см: [Бектуров 1966; Дегтяревская 1972; Недялков 2005; Сатимов 1977; Чойбеков 1973; Gut 1973], и др.). Семантико-синтаксические и типологические теории, как правило, носят констатирующий характер, т. е. исследуют безличность как результат, не вскрывая причин наличия данного типа структур в языке, а также, зачастую не уделяя должного внимания семантическим и прагматическим факторам, обусловливающим функциональный потенциал данных структур в языках различного строя.

Также можно выделить несколько более частных направлений в исследовании безличности:

1) в диахроническом аспекте изучалось развитие способов актуализации значения безличности на поверхностно-синтаксическом уровне [Денисова 1962; Ганжа 1971; Расторгуева 1954; Худякова 1955; Allen 1986; Denison 1990, 1993; Fischer, Leek 1983; Gaaf 1904; Osawa 1996; Wahlén 1925] и др.);

2) в плане реализации предикатом модально-оценочного значения – с точки зрения их функционирования в текстах различных стилей [Денисова 1962], а также в частном случае – как средство выражения значения «оценка ситуации от лица социума при отстраненности субъекта речи» так называемыми безлично-пассивными предложениями [Елизарова 1987];

3) в аспекте функционального потенциала семантических типов безличных предложений, в сопоставительно-типологическом аспекте, на материале различных языков, а также в аспекте перевода безличных предложений с одного языка на другой [Дегтяревская 1974, 1972; Игнатюк 1978; Сатимов 1977; Фам Чан Хунг 1979] и др.;

4) в аспекте логической структуры предложений – семантические проблемы субъектно-предикатных отношений в традиционно выявляемых безличных предложениях [Алисова 1969; Арват 1976; Арутюнова 1971; Гиро-Вебер 2005, Кацнельсон 1948; Супрун 2008] и др.

В зарубежных исследованиях безличности наметилось два магистральных направления в исследовании безличных структур. Первое направление разрабатывает концепции в рамках диахронического подхода – исследуются безличные глаголы древнеанглийского языка, их эволюция, усиление «личной» тенденции в строении английского предложения за счет вытеснения безличных конструкций личными, вслед за классической теорией «перехода» О. Есперсена [Denison 1990; Fischer, Leek 1983; Gaaf 1904; Jespersen 1927; Wahlén 1925] и др.[9]9
  Более подробно об этом см. Глава II, раздел 1.2 настоящей работы.


[Закрыть] Второе направление в исследованиях безличности зарубежными лингвистами тесно связано с концепциями генеративной грамматики. В них безличный субъект рассматривается как т. н. «пустая категория», а исследования фокусируются на том, какая именно пустая категория обнаруживает себя в позиции (категории – в терминологии данного направления) субъекта, которая управляет всем остальным «материалом предложения» [Allen 1986; Eythórsson, Barđdal 2005; Hyams 1989; McCawley 1976; Osawa 1994, 1996; Rizzi 1986; Sigurðsson, Egerland 2009] и др.

В связи с такой узкой направленностью существующих исследований в лингвистической литературе до сих пор нет определенности в отношении самого термина «безличность», репертуара его разноуровневых характеристик и номенклатуры отражающих это понятие языковых средств, соотношения формального и понятийного уровней при описании данного явления. Однако, все исследователи данной проблематики сходятся во мнении, что безличные предложения – это отражение на языковом уровне особого, онтологически обусловленного, когнитивного субстрата, актуализирующегося особым репертуаром репрезентационных форм на лексическом, морфологическом и синтаксическом уровнях, т. е. актуализируют признаки категориального пространства.