Текст книги "Эльфы и их хобби (сборник)"

А потом они вышли на широкую улицу и остановились. Задние врезались носами в спины тех, кто шел впереди.

– Чего там? Ну чего там еще?

Улицу перегородили полицейские с автоматами. Гном Борька рассказывал соседям о технических характеристиках этих автоматов. Машенька отвернула чумазую мордашку и уткнулась хмурому Мише в шерсть. Медведь подслеповато щурился и гладил девочку по голове. Наступила тишина. Скотина вдруг понял, что прохожие исчезли, что люди остались где-то позади, что их зачем-то задержали, и никого на улице не осталось, кроме полицейских и сказочных существ…

– Сказочные существа! – закричал в рупор полный мужчина в штатском. – Немедленно разойдитесь, или мы вынуждены будем открыть огонь!

– Неужто взаправду? – спросил кто-то. – Они что… так что ли?

– Да, ни-и… пужают просто, не станут они стрелять… эй, архаровцы, пропустите к парламенту, мы с народными избранниками хотим говорить, не с вами!

– Сказочные существа! Это вам не сказка!

– Да пошел он на хрен! Не будут они стрелять! Пошли, братцы, эфиоп твою мать!

– Немедленно разойдитесь!!

Сказочное сообщество зашевелилось, ожило, в воздух полетели шапки, кто-то затянул «Боже царя храни», кто-то – гимн Советского Союза. Змей Горыныч в ярости затряс своим намордником. Его сынок пил раскаленную лаву из бутылочки с каменной соской и, высунувшись из люльки, рычал на полицейских. Баба Яга выбежала вперед, повернулась лицом к товарищам, нагнулась и подобрала юбки, показывая тощий зад в белых панталонах. Настя замерла впереди, какая-то холодная, отстраненная, и Скотина отметил, что цветок в ее руках вдруг посинел, будто неожиданно замерз.

– Сказочные идиоты… – пробормотал штатский не в рупор, но его многие услышали.

Потом прозвучало:

– Товсь…

Снова стало тихо. Тишина давила, пугала, проникала в каждую клетку. Скотина до боли сжимал мохнатые кулачки. С каким-то удивлением он оглядывался по сторонам. Мир стал будто нереальным. «И правда, – подумал он, – это же не сказка, это совсем не похоже на сказку…»

Медведь прижал к груди Машеньку. Баба Яга ругалась, отворотив крючковатый нос. Бука невозмутимо попыхивал папироской. Скотина посмотрел на Настеньку и сказал вполголоса:

– Ну что… разойдемся что ли?

Настя ласково улыбнулась ему:

– Ой, да не переживай ты, Скотинушка. Все хорошо. Все правильно. Так и надо.

– Ага, – сказал Бука и выплюнул папиросу. – Пора освобождать место для новых сказок.

– Че? – шепотом переспросил Скотина.

Бука не ответил.

Сказочное сообщество медленно и молча двинулось вперед. Оторопевшего Скотину обходили, обтекали с обеих сторон: сказочные существа шли прямо на полицейских.

– Но что же это?.. – прошептал синеухий эльф Скотина и прижал уши к голове, как испуганный кот.

– Цельсь…

Скотина посмотрел в небо, на сизых голубков, кружащих над улицей, и до того стало тоскливо ему, что хоть бы что, лишь бы не это ожидание. «Жаль, до парламента не дошли, – как-то тускло подумал он, – мы бы объяснили нашим парламентариям, они бы все поняли, помогли…» Собственные мысли показались ему глупыми, безнадежно детскими, и он, отвернувшись от неба, посмотрел под ноги, на окурок, вмятый в камень. Букина папироска, что ли?

– Пли!

Скотина стоял, обессилев, и до сих пор не верил, что уже умерла Настя, которая шла с гордо поднятой головой, что упал, истекая кровью, Медведь, а Машенька сидит рядом и гладит его бурую шерсть и напевает какую-то песенку, кажется, колыбельную, что Буке выстрелом разворотило живот, и из раны на землю посыпались мухоморы, что он сам, Скотина, умрет спустя пять секунд… четыре… три… чуток не хватило, совсем немножко и дошли бы… две… Горыныч рухнул, Баба Яга упала, гном Борька в канаву какую-то покатился. И все это молча, и только пули свистят, да раненные тихо, будто стесняясь, плачут, а мертвые молчат, и их всех привел сюда он, Скотина… один… это вам не сказка, граждане, совершенно не сказка… ноль… гляди-ка, не попали. Это все потому, что он стоит на месте, как будто прячется за своими друзьями, мертвыми и еще живыми – некрасиво получается!

И Скотина, спотыкаясь, побежал вперед.

* * *

Где-то далеко-далеко отражение Скотины тихо пело; пело некрасивым, пропитым голосом, неуклюже подыгрывая себе на игрушечной желтой гитаре с цветной переводной картинкой на изгибе, а мальчик Филя в круглых очках, наведывающийся сюда почти каждый день, сидел на скамейке перед зеркалом, вытянув немытую шею, и шевелил губами, вторя волшебному отражению.

Им было хорошо.

2006 (2012)

III. Держи на запад!

Андрей Балабуха. Держи на запад!

Чего бы это ни стоило, – держи на запад, держи на запад!

Лоция для мыса Горн

Сегодня заговорщики собрались в доме Мелиссандра Стукка в последний раз. Дом, собственно, был уже продан, и деньги за него полностью получены, причем солидным мингириатским золотом, но по цене достаточно разумной, чтобы новый владелец – брандмейстер Перегар Водкинс из Переселья – согласился вселиться только на следующей неделе. Так что покуда они по-прежнему оставались тут полными, хотя уже и не полноправными хозяевами.

Последним, сгибаясь под тяжестью рюкзака, пришел Пишегрю Бар-Сукк.

Мелиссандр обвел взором свою команду. Народ подобрался дельный, надежный.

Бар-Сукк, друг детских лет, житель здешний, из коренных, как и сам Стукк, хоть и протянул в свое время шестилетнюю лямку в армии, дослужившись аж до штык-капрала пограничной стражи, однако и столяр, и плотник, каких поискать. Без этого умельца вся их затея с самого начала была бы обречена не на провал даже, а на смерть, так сказать, до рождения. Правда, с полгода назад Пишегрю работу потерял: по требованию Службы контроля эльфийского света лицензию у него отобрали. Прикопались скэсовцы: «А почему это вас фамилия через черточку пишется?» И поди втолкуй, что не от барсука она пошла, а от бара, что в незапамятные времена открыл на Сукковом Всхолмье далекий пращур. «Нет, милейший, отдает, отдает она, ваша фамилия, тлетворным чужестранным происхождением», – и все тут. Да еще старший книгочей вмешался: «А не из тех ли вы, сударь, Бар-Сукков, чья балка злокозненно убила Учителя Мудрости?» А это уже на отдаленного потомка врага народа тянет. Правда, обошлось только потерей мастерской. Но во избежание, как говорится, последние месяцы жил Пишегрю здесь, у Мелиссандра, стараясь нигде по возможности зря не светиться… Но зато и работа как шла!

Фродерик Лысопят с Барэндуина (для друзей просто Фродик), – птица среди хоббитов редкая, потомственный рыбак. Речной, правда, ну да невелика, небось, разница. Мелисандр раза три или четыре у Лысопятов жилье снимал на отпуск – сперва познакомились, потом приятельствовали, под конец сдружились. Никаких неприятностей у него не было и даже в перспективе не проглядывалось, но когда единственный сын и наследник вопреки доходящим до рукоприкладства убеждениям записался добровольцем в Десятую «Молниеносную» мотокавалерийскую дивизию «Лучники Лориэна», Фродик плюнул ему вслед, хлопнул себя по бедрам и воскликнул: «Все, орк твою мать! Пора!». И приехал к Стукку.

Хамо Груббинс – и по профессии вроде никто, и родом как бы ниоткуда, а какое дело ни поручи, никто сноровистей не справится. Хотя странный тип: по разговору – то чистый подзаборник, то маститый профессор университетский, и поди пойми, что наигрыш, а что подлинное. Уж во всяком случае, не имя… И познакомились, случайно разговорившись в лавочке курительного зелья и продолжив беседу за кружкой эля. А вот поверил ему Мелиссандр отчего-то. И, похоже, не зря.

Да, такие потянут тягу.

Наскоро выпив чайку, так просто, для сугреву и поднятия настроения, все отправились в сарай. Огромный, бревенчатый, он площадью не уступал дому и некогда был разделен внутри на множество удобнейших кладовых, кладовок и кладовочек, чуланов и чуланчиков, где можно было в идеальном порядке разложить сколько душе угодно скарба и припасов. Но в прошлом году все перегородки разобрали, и получился один необъятный зал. Впрочем, таким он казался, только пока был пуст. А сейчас…

Сейчас чуть ли не все просторное помещение занимало их Детище. Именно так, с прописной буквы. Бот – почти восемь туазов в длину, два с половиной в ширину по миделю, высокобортный, так что в подпалубной каюте не только в рост стоять можно, так еще и руку поднять придется, чтобы до подволока достать. Даже не верилось, что такую красоту они всего за какой-то год да еще и в свободное время собственными руками сладили.

Бар-Сукк обошел судно, поглаживая борта и похлопывая по доскам, словно перед ним был любимый пони. «Эту лодку строил я не как-нибудь, – напевал он. – Знаю, как высокий борт из дуба гнуть…» И ведь не врет – знает, хотя за такое дело и впервые в жизни взялся.

Фродерик посмотрел на часы:

– Прилив начинается. Пора за дело.

Речник-то речник, а за последние месяцы и про море сколько всякой всячины вызнал. Сам-то Мелисандр хоть и с рождения тут обитал, но чтобы специально на время приливов-отливов внимание обращать – к чему оно? На море грибы не растут…

Полтора часа они попарно потели у лебедки. Сухо потрескивал храповик, обиженно скрипели тележки кильблоков, постанывали мощные доски пола. И вот их Детище мало-помалу кормой вперед выползло из настежь распахнутых ворот сарая, обращенных к морю. Здесь полого уходящий к воде настил был не столь мощным, как пол, но и он все-таки выдержал. Но с этого момента судно пришлось не тащить вперед, а наоборот, притормаживать с помощью другой лебедки, установленной в сарае.

И, наконец, Детище замерло там, куда совсем скоро придет наступающая вода, чтобы навсегда принять его в объятия стихии, для которой оно и было создано.

Осталось последнее. Мелисандр Стукк снял с полки давно уже припасенную на этот случай бутылку шиповникового вина и вручил Бар-Сукку:

– Ты у нас главный корабел, Пишегрю. Тебе и честь.

Тот не стал отнекиваться. Он поухватистее взял бутылку, шагнул к окованному сталью форштевню и размахнулся. – Нарекаю тебя… – Звон стекла, короткий стук осколков отчетливо слышимое в вечерней тишине шипение пены. – …«Последним приютом»!

Название это было давно между ними согласовано, и даже заготовлены вызолоченные резные из мореного дуба буквы – сейчас, в эти последние минуты перед приходом воды Бар-Сукк приколотит их к бортам на носу и к кормовому транцу нержавеющими бронзовыми гвоздями. И все-таки Хамо не удержался от скептической улыбки: была в этом эльфийском названии некая двусмысленность, та ирония, которую он всегда ценил.

Обряд был соблюден, Детище обрело имя. Оставалось немногое – поднять складные мачты, оснастить их парусами да занести на борт последние припасы.

Со всем этим управились часам к трем.

На плаву «Последний приют» выглядел, может, и поскромнее, и поменьше, чем на стапеле, зато внушительнее и благороднее. Бар-Сукк хорошо сообразил, построив судно по чертежам, почерпнутым из мингириатского журнала «Катера и яхты», отыскав там описание прогулочной яхты, переоборудованной из традиционного рыбацкого бота. Во-первых, конструкция отработанная, доведенная долгой практикой до совершенства. Во-вторых, невеликий для верзил, хоббитам «Последний приют» казался достаточно вместительным и на свой лад просторным. И, наконец, в третьих, ежели все-таки завидят их погранцы, есть шанс, что примут за обычных человечьих рыбаков, занесенных в чужие воды непогодой. Тем более, что и отплытие свое к нынешнему времени приурочили со смыслом: в осенние шторма всякое случается. К тому же в такую погоду и пограничной страже в море выходить неохота, а коли уж приходится – стараются проявлять поменьше рвения и все больше держать свой катер носом поперек волны. Так что, глядишь, и досматривать не станут. Кому придет в голову, что на месте трюма для селедки с треской оборудованы две по-хоббичьи уютные четырехместные каюты (еще одна, на двоих, помещалась в корме, позади рулевой рубки), камбуз и гальюн, причем даже с душем? Мыться правда, придется забортной водой, пресной не напасешься, но протереться потом влажной губкой можно.

Наконец дошел черед до прощального пира. Кто же из хоббитов отправится в дальний путь без этого? Отоспаться и на борту можно будет – пусть даже по очереди.

Вернулись в дом – и прямиком за стол, который за последний час успел отменно сервировать Хамо. Причем только тем, чего теперь долго попробовать не придется. Были тут и пироги – с холодной телятиной, с рябчиками и со знаменитым рассыпчатым брийским пресным сыром (их, конечно, только разогрели, потому как и некогда было бы, да и не мужское это дело – с противнями возиться, зря у нас, что ли, женщины есть). Два объемистых глиняных горшка источали ароматы: один – тушеных в сметане грибов, другой – классических пельменей в три мяса (знатоки, говорят, будто по запаху определить могут, какие именно три, но в этом Мелиссандр как-то сомневался…). Ну и, разумеется, красовался тут бочонок эля – тяжелого, темного, почти черного, хотя и рождающего снежно-белую пену. Куда же без этого?

Никуда. А посему каждому яству воздали должное – и потому, что проголодались, и потому, что вкусно было по-настоящему, и потому, что прощание, как-никак.

Но здоровый аппетит – здоровым аппетитом, а грустно все-таки было. Всем, наверное. Но уж Мелиссандру Тукку – точно. Скажи ему кто лет пятнадцать-двадцать, скажем, назад, что придется вот так бросать все насиженное, ухоженное, родовое, к чему душой прикипел и во что корнями врос – в глаза бы плюнул. А ведь как раз тогда-то все и начиналось.

Только начиналось-то как? Куда уж безобиднее!

Сперва кому-то пришло в голову выпустить в свет порядком подзабытую «Книгу Луэллина, Учителя Мудрости, последнего эльфа из Атлантиды». Причем не просто один к одному, а с комментариями, толкованиями – академическое, словом, издание. Да еще таким тиражом, что она на каждом прилавке, во всякой библиотеке оказалась. И вдобавок рекламную волну вокруг сего события поднять – высоченную, пенящуюся, на всех отовсюду разом накатившую. Что же, Стукку даже лестно было – как-никак, его предки писали… Жаль только, слишком давно, так что ему с предприятия этого ничего не капнуло. Ну и орк с ним – пустячок, а приятно. Пару раз у него даже какие-то интервью брали – как у потомка. Заодно хоть сам перечитал, потихоньку, года за два.

А затем по ней фильм поставили. Ну, по ней – громко сказано, потому как от «Книги…» в нем почти ничего не осталось, сплошь дурацкие приключения. Но по ним-то и пошли потом ролевые игры. Сперва – в Луэллина, после – вообще в эльфов. В моду вошли. Впрочем, господина Стукка мода эта никак не задевала, существуя где-то на самой дальней, самой неинтересной окраине его мира. До той поры, пока не вдруг не всплыла на поверхность у него под носом Эльфийская партия. «Мы хоббиты, не стали ни на пядь выше ростом, и ноги у нас в шерсти, но в душах сияет эльфийский свет, зажженный Учителем Мудрости!» «Мы истинные наследники эльфов – не по крови, но по духу!» Дальше – больше, и уже зазвучали из репродукторов опусы записных стихотворцев, что-нибудь вроде:

 
Мы хоббиты, но сердцем эльфы мы,
Со светлыми и грозными очами!
 

Казалось бы, смех один – что-то вроде партии любителей тушеных грибов. Сплошной эльфиотизм. Только ведь смешное страхом оборачивается куда чаще, чем страх смехом…

Потому что Эльфийская партия не только умудрилась получить на выборах большинство в тинге, но и вынесла в премьеры журналиста-неудачника Дракко Люббингса. А тот объявил, что отныне в стране вводится Новый Эльфийский Порядок. И уж НЭП-то коснулся всех. И пошли выяснять скэсовцы, в ком два процента эльфийского света, а в ком все девяносто девять. И замаршировали по дорогам колонны всяких там «Лучников Лориэна» и «Мечников Ривенделла», распевая:

 
Стальной рукой начищу морду им,
Я пасть всегда готов в боях,
Чтоб от Заселья и до Гондора
Сияла родина моя!
 

Мы – наследники и правопреемники, мы вернем все исконно эльфийские земли, которых нас подло лишили! А кому не нравится – пожалуйте на Великие стройки НЭП’а.

Тогда-то идея и вызрела. Патриотизм, конечно, вещь прекрасная. Но за каким-то пределом может перейти в идиотизм.

И четыре хоббита, сговорясь, принялись за постройку Детища.

А сегодня настала пора сказать родным берегам последнее прощай.

Никто не набирал в мешочек родной землицы и не вешал на грудь. Никто демонстративно не отрясал праха от ног. Они просто педантично выключили повсюду свет, заперли дом, спрятали ключ в вазоне с араукарией и через пять минут поднялись на борт «Последнего приюта».

Отдали швартовы, подняли паруса (ох, еще осваивать и осваивать им все эти мореходные премудрости!). Береговой бриз наполнил два треугольных полотнища, и вскоре под форштевнем радостно заговорила вода. Начало было прекрасным, хотя все знали: стоит выйти из-под защиты мысов, ограждающих бухту, и вот там-то начнется по-настоящему.

– Ничего, – сказал Бар-Сукк, выражая общее настроение. – Справимся. Чего только наш брат хоббит не выдюжит? – он затянулся и выпустил целую серию голубоватых колец, тут же унесенных ветром. Мелиссандр аж задохнулся от восторга, граничащего с черной завистью. Он никогда такого не умел.

Помолчали. Если все будет нормально, послезавтра они доберутся до мыса Край Тьмы. Там их ждут Мелиссандров кузен, смотритель маяка, эта профессия у Стукков фамильная, из поколения в поколение, а с ним – жены: его собственная, Фродикова и Пишегрю.

– О чем задумался, капитан? – полюбопытствовал словоохотливый Бар-Сукк. Ладони его успокоительно-ладно охватывали рукоятки штурвала.

Капитан? Вот уж как о себе господин Стукк никогда не думал!

– Так, прикидываю ближайшие планы.

– А, забей ты на это! Прорвемся. Нам что главное? С пассажирами в нейтральные воды выйти. А там знай одно: держи на запад! Держи на запад – и обязательно куда-нибудь доберешься.

Ничего не ответив, Мелиссандр в три шага дошел до кормы и остановился, глядя на дальний берег, который все таял и таял в туманной дымке. К нему присоединился Хамо. Некоторое время оба хоббита молчали, потом Груббинс задумчиво произнес своим «профессорским» голосом:

– Мудрец некогда сказал: «В свидетели и судьи дайте людям иронию и сострадание». Сострадания к этим несчастным оболваненным эльфузориям мне, наверное, еще надолго хватит. Но вот запас иронии, похоже, иссяк…

Стукк молча продолжал смотреть на берег. Пока все у них складывалось подозрительно хорошо, но пусть уж так оно и продолжается. Да и вообще, кто же станет искать хоббитов в море? Всем известно, что нашего брата на воду арканом не затянешь. Так что все у нас должно получиться. И найдем мы себе место под солнцем. «Но вот что, – мысленно произнес он. – Не забыть бы мне вернуться. Судно – это дом. Море – это дорога. Но все главное остается на земле. На своей земле».

Кто знает, первым или последним произнес он эти слова, в его мозгу они родились или были где-то вычитаны – какая разница? Важно, что слова были точными и пришли в нужный момент.

Наталья Щерба. Золотая петля

Книгохранилище ратуши оказалось громадным круглым залом. Его стены плавно перетекали в высокий сферический купол потолка, а ряды книжных шкафов сходились к середине, образуя многолучевую звезду. В самом центре, на небольшом помосте, стояли знаменитые песочные часы на бронзовых осях – символ Эльфограда.

Военачальник Сартр подошел ближе: золотой песок мерно тек бесконечным ручейком, но равное количество песчинок оставалось в емкостях часов без изменений, – не убывая, и не наполняясь.

– Магия? – обернулся военачальник к подошедшей леди Дэамор, путешествующей с ним по распоряжению самого Императора. На ней было богатое дорожное платье, шляпка и плащ, украшенные мехом, – впрочем, гордый и надменный вид женщины лучше всего говорил о ее высоком статусе и привычке отдавать приказы.

Она окинула часы придирчивым взглядом, усмехнулась, покачала головой:

– Нет. Скорей всего, механика.

– Ясно.

Сартр махнул рукой:

– Позовите этого… главного, Смотрителя.

Двое воинов бросились исполнять приказ и вскоре вернулись вместе со стариком. Несмотря на бледность и дряхлый, нездоровый вид, он старался держаться с достоинством, как и подобает Смотрителю знаменитой эльфоградской библиотеки.

– Ты болен? – женщина окинула его брезгливым взглядом.

– Слишком стар, госпожа.

– Каков механизм этих часов? – спросил Сартр.

– Никто не знает, господин, – степенно ответствовал ему старик. – Часам Эльфограда более тысячи лет. Существует поверье, что когда песок в них перестанет течь – большое несчастие обрушится на город.

– Знаем мы эти сказки, – усмехнулся Сартр, переглянувшись с леди Дэамор. – Не выстоял ваш Эльфоград против императорского войска вот уже пятнадцать лет назад, а песок все течет.

– Не приучены мы военному делу, – учтиво ответил старик. – У нас, эльфоградцев, город мирный, мастеровой, все больше по ремеслам… Зачем нам воевать? Мы строго чтим закон первых эльфов, наших предков: никому не желать зла.

– Ходят слухи, – неожиданно произнесла леди Дэамор и подалась чуть вперед, прошуршав краем дорожного платья, – что в вашей ратуше есть тайное хранилище… И собрано там множество редких книг с драгоценными переплетами: золотые и серебряные пластины, покрытые тончайшими гравюрами, рубины и жемчуга, оправленные в золото. Но главное – ценные тексты на десятках разных языков, кропотливо собранные древними эльфами. Говорят, есть среди них магические…

– У нас множество редких книг, госпожа, – отвечал Смотритель. – Но наше хранилище не является тайным… А вот в особый отдел вход только для избранных. Для тех, кто более пяти лет служит в мастерской и строго чтит наш устав.

– Я не располагаю таким количеством свободного времени, – раздраженно произнесла женщина. – Поэтому желаю взглянуть на ваши сокровища сейчас.

– Вам это не удастся, милейшая госпожа.

– Я – особа, приближенная к Императору… – угрожающе начала леди Дэамор, но Смотритель перебил ее:

– Вход в особый отдел закрыт для всех, госпожа.

– Поосторожнее со словами, старик, – надвинулся на него Сартр. Высокий, широкоплечий и сильный военачальник рядом со стариком казался глыбой, нависшей над тонким сухим деревцем. – Будь вежлив, старый хрыч, если хочешь еще пожить! А на книги мы все равно поглядим, особливо на переплеты, – ухмыльнулся он.

– На тексты, – высокомерно уточнила леди Дэамор. – Научные, исторические и – магические…

– Мы в магии не сильны, – продолжал старик, но уже не так уверенно, – если вам непременно хочется увидеть наши старинные эльфийские книги, я принесу некоторые… выберете по архивному списку.

– Ты что, не слышал? – прорычал Сартр, грозно подступая к старику.

Но тут Смотритель решительно выпрямился и высоко поднял голову.

– У меня есть охранная грамота Императора, – громко произнес он и вытащил из-под складок одежды свиток с вислой печатью со знакомым всем присутствующим императорским гербом.

Военачальник в нерешительности взглянул на леди Дэамор. Та подошла ближе, вгляделась в печать и сердито кивнула. Тогда военачальник жестом отвергнул свиток, показывая, что доверяет грамоте.

– Раз так, почтенный Смотритель… – начала женщина и, хитро прищурившись, продолжила: – Расскажи-ка нам о Золотой Петле. И позови сюда вашего ратушника.

Старик помолчал.

– Не понимаю вас, госпожа, – наконец, сухо произнес он, и глянул со значением на часы – мол, задержались что-то непрошенные гости… Песок едва слышно шелестел за стеклом, будто прислушиваясь к разговору.

– Ты отлично понял меня, Смотритель.

Леди Дэамор кивнула слуге – тот мгновенно поднес ей маленькую раскрытую книжицу и перо с чернильницей. Женщина обмакнула перо и что-то быстро записала. Слуга принял книжицу в раскрытом виде, смахнул лист песком из коробочки на поясе, и опять отступил в тень.

– Мы еще поговорим на эту тему, – продолжила леди Дэамор. – А сейчас я хотела бы поручить тебе важное дело, старик. Позови сюда писцов, миниатюрщиков и прочих эльфийских мастеров книжных.

Приказание исполнили в момент: судя по всему, эльфов давно собрали перед дверьми в книгохранилище.

Подождав, пока мастера выстроятся в ряд, леди Дэамор вновь обратилась к Смотрителю:

– Так вот, уважаемый, я хотела бы заказать у тебя книгу. Очень большого формата. Весьма ценную, важную книгу.

– Любой ваш заказ – большая честь для нас, – Смотритель низко поклонился. – Но знает ли госпожа, что со всех книг, изготовляемых в нашей мастерской, мы делаем один экземпляр для особого отдела?

– Это невозможно, – отрезала та.

– Тогда мы не примем ваш заказ, госпожа.

Лицо женщины исказилось от гнева.

– Вначале послушай меня, Смотритель, – грозно начала она. – Я много странствую по империи. У меня скопилось множество свитков и рукописей из покоренных эльфийских городов… Самые ценные из них мне хотелось бы собрать в книгу. Путешествия наши были весьма продолжительны, и драгоценные крупицы знания, собранные в разных землях, являют собой великую гору пергаменов, частью – сильно поистрепанных в дороге. И знания эти подобны отточенному драгоценному камню, требующему достойной оправы…

– Знания, приобретенные силой, всегда поверхностны! – послышался вдруг тонкий звенящий голос.

Леди Дэамор, прерванная на полуслове, резко обернулась. Глаза ее сузились, выискивая наглеца, посмевшего прервать ее речь.

– Марик, – обеспокоенно пробормотал Смотритель.

Леди Дэамор без труда выделила в ряду мастеров хрупкого юношу.

– Так это ты решил поучать меня? – она не спеша подошла к нему, разглядывая с легким удивлением. Юноша смотрел ей в глаза открыто, даже вызывающе, хоть и с опаской.

Неожиданно женщина размахнулась и ударила паренька наотмашь по лицу.

– Госпожа, пощадите! – кинулся ей в ноги Смотритель. – Дитя неразумное, не знает, что говорит, пощадите…

Паренек молчал, с ненавистью глядя на женщину.

– Смотритель, приведи мне ратушника, и тогда я прощу этого глупца, иначе – завтра же отрубят нахалу голову и повесят над дверьми ратуши… Для острастки, чтобы остальные знали, как пререкаться с придворной советчицей его величества Императора.

– По каким таким делам советчицей… – тихо произнес Марик, но женщина его услышала.

Глаза ее недобро блеснули.

– Вот как… – протянула она с присвистом, и все, кто находился в комнате, в один миг осознали, что юноша сделал большую ошибку, намекнув на интимную связь Императора и леди Дэамор. По всей империи ходили слухи, что его величество отправил фаворитку в военный поход с Сартром весьма охотно, потому как леди Дэамор все чаще вмешивалась в государственные дела, приобретая все большее влияние при дворе. Впрочем, ей хватило ума вовремя исчезнуть с глаз Императора, пока ее не попросили это сделать. Официально леди Дэамор путешествовала по всей империи, собирая древние рукописи и тексты по эльфийским наукам, ремеслам и тайнам магическим, пока военачальник трудился во славу Императора, покоряя новые земли и города. Или усмиряя непокорных, не желавших повиноваться новой власти.

Сартру не очень понравилось пожелание леди Дэамор сделать небольшой крюк, чтобы навестить некий Эльфоград – маленький, смирный эльфийский городок с тысячелетней историей, исправно плативший дань. Однако та разъяснила, что имеет дело необычайной важности, и благоприятное самому Императору.

Леди Дэамор махнула рукой – к Марику шагнуло двое охранников. Юноша попятился.

– Госпожа, пощадите! – снова упал на колени старик. – Марик – великолепный рисовальщик, обучен каллиграфии и миниатюрному делу и славится своим письмом… Он бы лучше всех мог исполнить вашу работу!

– Вот именно – мог бы, – холодно сказала фаворитка и развернулась, чтобы уйти из зала, но ее догнали слова старика:

– Если вы пощадите моего самого лучшего мастера, мы выполним вашу работу, не требуя копии, в одном экземпляре!

Леди Дэамор остановилась.

– Ты прав, Смотритель, – медленно произнесла она и, обернувшись, вдруг улыбнулась. – Зачем нам ссориться? Негоже начинать знакомство так печально… Отпустите юного наглеца, – приказала она воинам, и добавила – Через час, уважаемый, я жду тебя, чтобы в деталях обговорить мой заказ.

На втором этаже ратуши, в большой уютной комнате, отведенной для гостей, разместились на мягких диванных подушках леди Дэамор и главнокомандующий Сартр.

Они ужинали, запивая вкусное жаркое отличнейшим вином из местного погреба. Сартру не терпелось уехать из скучного города, более похожего на череду ремесленных кварталов, и вернуться в лагерь. К его удивлению, леди Дэамор вдруг сообщила, что неплохо бы уехать уже на рассвете.

– Смотритель так просто не сдастся, – сказала она радостно внимающему ей Сартру. – Представляешь, он сделал мне подарок, очень редкое сочинение о магических травах. Красивая книга в черном кожаном переплете, с копией печати Древнеэльфийской библиотеки. Да, здешние мастера понимают толк в книжном деле… Хотелось бы знать, с каких подлинников они делают такие превосходные копии.

– Так спроси, – равнодушно пожал плечами Сартр и одним махом вновь осушил бокал с вином.

Фаворитка одарила военачальника снисходительным взглядом.

– Все дело в Золотой Петле. Но Смотритель никогда не расскажет о таинственном ратушнике, даже если я перевешаю всех его писцов…

– Пыток не выдержит, стар, – философски изрек Сартр, вытягиваясь в удобном плетеном кресле. – К тому же, у него есть охранная императорская грамота.

В камине уютно потрескивали сухие поленья.

– Да, Смотритель стар, – повторила женщина, задумчиво глядя в огонь. – Поэтому он должен был назначить молодого преемника – ратушника. Того, кому доверил бы библиотечные списки, мастерскую, и главное – тайну Золотой Петли. Я знаю больше об этой ратуше, чем он может себе представить, чертов старикан. К сожалению, я не могу остаться здесь. Но у меня есть некоторые соображения…

– Да, и какие? – живо заинтересовался Сартр.

– Как ты знаешь, я доверю Смотрителю и его мастерам переписывать свои тексты. Но хочу, чтобы ты позволил выставить охрану вокруг – человек десять хватит. Чтобы не пропала ни одна рукопись, а мастера не смогли тайно скопировать ни одной строчки…

– Хорошо, я оставлю небольшой отряд для такого важного дела, – Сартр позволил себе ухмыльнуться.

– Но главного возьми посмышленнее… – продолжала леди Дэамор, проигнорировав скептичное замечание. – Чтобы приглядел за работой, за самими мастерами, а особенно – за Смотрителем и этим наглым Мариком. Юноша слишком дерзок, а значит – либо просто глуп, либо знает больше остальных.

Сартр призадумался.

– Серговский? – предположил он.

– Да, я думала именно о нем, – довольно улыбнулась фаворитка. – Он благороден, умен, образован.

– Мне казалось, что ты недолюбливаешь его, – заметил военачальник. – Он часто вмешивался, когда ты отбирала у эльфов их рукописи…