Текст книги "Романцев. Правда обо мне и «Спартаке»"

* * *

Пару месяцев я жил у Валерки Гладилина, в Лыткарине. Мать у него была золотая, царствие ей небесное. Спишь на пуховой перине, утром встаешь – а она уже блинчики приготовила – со сметанкой, вареньицем. «Сынок, кушай, а то ты такой худой!» А Валерка смеется: «Она у меня всю жизнь такая!»

Из-за этих блинчиков стал появляться лишний вес. Прихожу на взвешивание – полтора-два килограмма сверху обычных. Что делать? Надевал болоньевую курточку и бегал вокруг поля, сгонял. Если бы я этого не делал, меня бы живо обратно в Красноярск отправили. Зачем тут такой новичок, у которого каждый раз 2 килограмма лишних? В итоге я сбежал от Валерки. Надоело изнурять себя ежедневными пробежками. Он понял, не обиделся.

Близко я в первые пару месяцев ни с кем не сдружился. У ребят были свои компании. Я ходил скромно, присматривался. В Тарасовке была общая комната с телевизором. Там стояли шахматы. Иногда заходил туда, смотрел, как ребята играют.

Я любил шахматы. Но в них играл, наверное, каждый советский человек. Я научился играть едва ли не раньше, чем ходить. Отец показал.

В шахматах здорово получалось у Гаврилова. Он вообще мастер везде был – и в шахматах, и в картах, и на бильярде. А у Манучара Мачаидзе даже разряд по шахматам был. Однажды он играл с кем-то из ребят вслепую. И, что самое интересное, победил.

В карты в «Спартаке» тоже играли, но я не сказал бы, что часто. Бесков запрещал. В итоге любители этого дела специально уходили к речке, чтобы там порубиться. Но их как-то там поймали, и они на время закончили с этим делом.

Из воспоминаний Сергея Новикова, футболиста «Спартака» 1970-1980-х годов:

– Однажды Бесков застукал нас с Дасаевым за игрой в карты. У нас с Досом было своеобразное троеборье. Сначала я бил ему пенальти. Забиваю ему 8 из 10 – он мне платит 10 рублей. Потом играли в дурачка – тоже на чирик. Из десяти партий. И там и там я, как правило, побеждал. Зато Дасаев регулярно отыгрывался на мне в нарды. А там ставка была уже 25 рублей. Таким образом, чаще всего Ринат имел пятерочку в плюсе. И вот рубимся мы в подкидного. В тихий час. Заходит Бесков. Ух и досталось же тогда нам! Чего только про себя не услышали. Морально нас убил. А нарды Бесков в какой-то момент у нас отобрал.

* * *

Одно время мы в «Спартаке» запали на лото. В шахматы все-таки двое играют, а остальные смотрят. А в лото рубились чуть ли не всей командой.

У различных чисел в лото есть свое наименование. 11 – барабанные палочки, 90 – дедушка. А цифра 4 в лото называется зубом. Под этим номером у нас играл Володька Сочнов. И когда кто-то вытаскивал бочонок с 4-м номером, все дружно комментировали: «Сочнов!» Так за ним и закрепилась кличка «Зуб».

Бесков лото не запрещал. И даже сам иногда с нами играл. Но больше он любил шашки. Чаще побеждал. Но когда проигрывал – злился страшно, как будто мы матч чемпионата только что проиграли. Убегал в номер и до вечера не показывался. Поэтому каждый из нас хотел его обыграть. Мы понимали: если проиграет, потом спрячется и целый день никого трогать не будет. Мы специально искали для него соперников посильней.

Атмосфера в «Спартаке» в 1977 году по сравнению с первым моим приездом поменялась полностью. Чувствовалась команда, одна цель. Было видно, что ребята друг друга уважают, поддерживают. А главное – хотят выигрывать. Когда я пришел в «Спартак», мы шли на четвертом месте. А в итоге финишировали первыми.

* * *

Если играл «Спартак», почти все стадионы были переполнены. Помню один матч – за день до него мы приехали в Черкизово, на предыгровую тренировку. В этот день там играл «Локомотив» – он в том сезоне выступал в высшей лиге. Смотрим – поле нестриженое, никуда не годится. Подходит директор стадиона – усталый небритый мужик.

Николай Петрович к нему обращается:

– У тебя же сегодня игра!

– У меня завтра игра, – отвечает он после паузы. – Сегодня – так, ерунда.

Приезжаем на следующий день – поле с иголочки. А сам он встречает в белой рубашке, чисто выбритый. Вот какое отношение было к «Спартаку» даже в первой лиге!

Ключевой матч в сезоне-1977 мы выиграли у «Нистру» – 4:3. Играли тогда исключительно в атаку, поэтому три и пропустили. Игра у нас получалась. Я из атаки не вылезал, и Хидя – Вагиз Хидиятуллин – в чужой штрафной прописался. Но победили по игре и довольно-таки легко, пусть счет и может ввести в заблуждение.

Я с игровых пор не любил футбол от обороны. «Лучшая защита – это нападение», – эти слова я считаю правильными. Когда «Интер» стал чемпионом, и при этом почти все матчи выиграл со счетом 1:0, это меня покоробило. Я хоть и был защитником, но у меня оставалась психология нападающего. Как и у многих моих партнеров. В «Спартаке» конца 1970-х почти все защитники имели опыт игры на атакующих позициях. И Хидя пробовался полузащитником, и Сашка Сорокин, и Витька Ноздрин. Все вперед бежали с удовольствием.

* * *

После матчей Бесков отпускал меня домой в Красноярск, к жене. Мы так изначально договаривались. Тем более что в августе у меня родился первый сын, Вадим, и мне надо было чаще бывать дома. Константин Иванович не возмущался, не давил. Он видел, что я скучаю по родным. И это с его стороны был мудрый ход. Так прошло несколько месяцев. В конце сезона Бесков вызвал меня и говорит:

– Знаешь, у нас квартиры дают. В Сокольниках, двухкомнатные.

В конце того сезона ордера выдали сразу нескольким приезжим: Дасаеву, Хидиятуллину. Бесков решил заманить этим предложением и меня.

– Ты точно не хочешь? – спросил он.

– Нет, Константин Иванович, – говорю я. – Все остается, как договаривались, – мне квартира не нужна. Я возвращаюсь в Красноярск. Жить в Москве постоянно я не планирую.

– Ну, не нужна так не нужна.

Тут заходит Старостин:

– Олег, слушай, ты не торопись. Ты пока ключи возьми, а потом будешь думать. Отказаться никогда не поздно.

– Давайте я хотя бы с женой посоветуюсь, – отвечаю ему.

Я вернулся в Красноярск, пообщался с Натальей. Сказал: так и так, зовут в Москву с семьей, дают квартиру. А ей неожиданно эта идея понравилась: «А поедем!»

Приехал к Бескову: «Спасибо, я беру эту квартиру». Тем более что и местоположение оказалось отличным – в Сокольниках, почти у центрального входа в парк.

Так я стал спартаковцем на постоянной основе.

Из воспоминаний Виктора Самохина:

– Редко бывает, чтобы новичок моментально влился в коллектив. Всегда нужно время, чтобы притереться. Старожилы смотрят, изучают, что за человек, поначалу относятся с настороженностью. Впрочем, было сразу видно, что Олег приехал со своими взглядами на футбол, со своим пониманием, с амбициями. Но без этих качеств редко становятся большими игроками. И уж тем более – большими тренерами.

Когда Олег приехал во второй раз, коллектив принял его проще и быстрей. Не просто же так его вскоре выбрали капитаном команды. Чувствовалась в нем своя жилка. Железный человек. Недаром в Сибири столько жил. Ребята ценили его за справедливость. Если что-то плохо, он прямо скажет – это плохо. И наоборот – если что-то получается здорово, всегда похвалит. Настоящий лидер и капитан!

Глава 5
Старостин

Эту главу я хочу целиком посвятить Николаю Петровичу Старостину – человеку, который оказал на меня огромное влияние и сильно помог мне в жизни и карьере. Без него я бы не стал тренером «Спартака».

Теплые слова про него говорили и говорят многие. Он был примером и образцом отношений с людьми. Старостина любили. Он моментально располагал к себе собеседников своим обволакивающим голосом.

Старостин – образец мудрого руководителя. Интеллектуал, начитан, обладал просто-таки феноменальной памятью. Помнил мельчайшие факты из матчей 1930-х годов и пофамильно называл людей, которые в них играли. А у наших футболистов знал даже имена жен!

А сколько стихов помнил наизусть – море! Иногда в автобусе подходил к микрофону и начинал декламировать целые куски. Некоторых ребят это не трогало – кто-то удивленно хмыкал, а кто-то спал. А мне нравилось!

Мало кто знает его любимого поэта. Им был поляк Адам Мицкевич. Его он мог читать часами. Мне тоже нравились стихи. И Николай Петрович мог продолжить практически любое стихотворение, если я начинал. Но чаще он внимательно слушал. Он умел это делать. Это качество и мне потом по жизни пригодилось: уметь не только говорить, но и слушать.

Из воспоминаний Александра Мирзояна:

– Помню, как я оказался в «Спартаке» и познакомился со Старостиным. В конце 1978 года я на короткий срок попал в «Торпедо». Но именно в тот момент там сменился главный тренер – назначили Владимира Максимовича Салькова. А он не сильно на меня рассчитывал.

И тут у меня появляется вариант со «Спартаком». Но была загвоздка. Чтобы перейти, требовалось специальное открепление от руководства «Торпедо» – что меня отпускают. Максимыч сказал: «Отпущу, но только не в московскую команду».

Что делать? Я пошел на хитрость. Пришел к Салькову с заявлением, в котором было написано: «Прошу отпустить меня в другую команду». Тот уточнил: «А почему не пишешь, куда конкретно уходишь?» Я ответил: «Так я ж не знаю, где в итоге окажусь. Может, в Баку поеду, может, в «Ростов». А может, в «Арарат» вернусь». Тогда Сальков подписал – отпускаю.

С этим заявлением я отправился в «Спартак» к Старостину и Бескову. Николай Петрович прочитал заявление и спросил с укоризной: «А почему ты пишешь – в «другую команду»? Ты что – не знаешь, в КАКУЮ команду ты переходишь»? На слове «какую» он специально сделал ударение. Я отвечаю: «Знаю. Но если бы я ее указал – мне бы не подписали заявление». Старостин почесал лоб, посмотрел на меня и изрек: «Хм, мудро!»

* * *

Старостин – сын егеря, рано хлебнул проблем в жизни, как и его братья. 10 лет у них вообще незаслуженно забрали, потом реабилитировали. Но 10 лет-то не вернешь! Еще и лучшие по возрасту годы.

Про тюрьму он мне рассказывал. Это больная тема. Многое просил другим не передавать. Могу рассказать такую вещь. Он однажды спросил:

– Знаешь, Олег, какие в тюрьме были самые страшные пытки? Вовсе не иголки, которые тебе засовывали под ногти. И не прижигания. Самая страшная пытка – бессонницей. Когда охранники меняются один за другим, а ты стоишь, и все по очереди светят тебе в глаза. Ты в итоге теряешь сознание, ничего не соображаешь, голова кружится, тело ломит. А тебе по новой светят в глаза.

Два года Старостин провел в следственном изоляторе на Лубянке. В том самом здании, где работал Берия. Там есть такие бетонные коридорчики, куда его выводили гулять. От него требовали признания в антисоветском заговоре. Потом, когда доказать ничего не удалось, придумали новое дело, тоже шитое белыми нитками. Но ни он, ни братья ничего не подписали. Им всем могла «светить» смертная казнь, но ее удалось избежать. Дали 10 и 12 лет.

«Динамо» Николай Петрович не любил еще с той поры, когда после победы в финале Кубка СССР 1939 года Берия заставил «Спартак» переигрывать полуфинал. Там была интересная история. «Спартак» в полуфинале обыграл «Динамо» Тбилиси. Грузины опротестовали результат игры – им показалось, что гол был забит не по правилам. В итоге «Спартак» успел сыграть финальный матч, и только после этого была дана команда сверху – полуфинал переигрывать! Но и во второй раз победил «Спартак».

* * *

В некоторых официальных документах у Николая Петровича стоял год рождения – 1898-й. Но на самом деле он родился в 1902-м. Год намеренно изменили, чтобы в лагерях его не отправляли на лесоповал как возрастного. Он сам мне об этом рассказывал. И в документах в итоге так и остался 1898 год – как дата рождения.

Помню одну историю: начало 1990-х, мы стоим на паспортном контроле в аэропорту. Таможенник берет его паспорт, смотрит на две последние цифры в годе его рождения и морщит лоб: «Слушайте, у вас тут какая-то ошибка. Написано – 98-й год. Может, там тройка вместо девятки должна быть?» Николай Петрович смотрит на него и протяжно так говорит: восемьсот! Таможенник чуть не упал от изумления: «Вам и правда почти сто лет?»

С датой рождения тоже все непросто. Приходим мы как-то к нему с подарком 13 февраля. Он видит нас и удивленно говорит: «Да вы что, у меня же день рождения 14 июля!» Приходим в июле. «Да вы что, я же в феврале родился». Он не любил праздновать свои дни рождения.

* * *

В лагерях Старостин потерял здоровье. Не всем известно, что у него были проблемы с мозжечком. Иногда он терял координацию. Поэтому я частенько стоял сзади Николая Петровича в очереди в аэропорту – на всякий случай, если вдруг упадет. Но он всегда стоял! Даже если было тяжело. И свою сумку тоже никому не отдавал, от помощи отказывался. Не хотел, чтобы люди считали его слабым. Давал понять, что он еще в порядке, силы есть. Часто ходил по лестнице, когда можно ехать на лифте, и говорил: «Одна пройденная ступенька прибавляет минуту жизни».

А с лифтом один раз произошла забавная история. Дело было в Баку. Мы ехали на игру, и гостиничный лифт, на котором спускался Старостин, застрял. Жара была приличная. Я сказал ребятам: «Попробуйте раздвинуть двери, а то Николай Петрович задохнется». Раздвинули как смогли, он подошел к ним, дышит сквозь щелочку.

Я тем временем пошел к автобусу. Там сидит его брат Андрей Петрович и читает газету. Я ему говорю:

– Там Николай Петрович в лифте застрял!

Он спокойно сворачивает газету, смотрит на меня и с задором отвечает: «Пойду посмотрю!» Подходит к лифту:

– Николай, ты здесь?

– Зде-есь.

– И давно сидишь?

– 10 минут.

– Ну ничего, я 10 лет сидел!

Ребята, которые это слышали, полегли со смеху. Но самое интересное, что история имела продолжение. После матча, когда мы выезжали из гостиницы – вот же закон подлости! – в том же лифте застревает уже Андрей Петрович. Я стою и думаю, говорить или не говорить брату. Ладно, скажу, пусть посмеется старик. Подхожу к Николаю Петровичу – он на этот раз предусмотрительно спустился пешком.

– Николай Петрович, теперь уже Андрей Петрович застрял.

Тот с выражением: «Ах он мудило! А, пойду посмотрю!»

* * *

Братья, конечно, сильно отличались друг от друга. Николай Петрович, например, совсем не пил и не курил. А про брата говорил со своей особенной интонацией:

– Этот вчера в ресторане был. Нажрался – как скотина!

Андрей Петрович любил жить, отдыхать. После игры обязательно ехал в ресторан. И заказывал яичницу из 12 яиц! Я сделал большие глаза, когда Николай Петрович однажды рассказал мне об этом. Но он уверял, что так и было.

– Да я сам видел, как этот жрал!

А Николай Петрович перед матчами обычно брал пару кило винограда и шел в погреб – там было прохладно. И читал книги. Андрей Петрович с ухмылкой говорил про старшего брата:

– Да он разве живет? Наберет своего винограда и сидит в подвале!

Братья, вообще, были страшные спорщики – особенно Андрей Петрович и Петр Петрович. Николай Петрович в меньшей степени. Если один говорил: «Посмотри, какой отличный игрок!», другой тут же вступал в полемику: «Да какой это игрок, ну не смеши!» Хотя видно, что ему тоже этот футболист нравится. Но ни за что не признается, что это так! Дух противоречия в братьях чувствовался всегда. В чем они сходились, так это в признании того факта, что лучше всех в футбол из них играл именно Андрей Петрович. С этим не спорил никто. Он в 1930-е годы был одним из лучших в стране.

Что братьев объединяло – их всех было очень интересно слушать. У Андрея Петровича было много любимых выражений. Легких футболистов, например, он называл «карманными миноносцами».

А у Николая Петровича была традиция – он перед каждым матчем давал команде напутствие. Бесков на установке говорил об игре, а Старостин брал слово после него. Но со временем Константин Иванович часто стал его обрывать. И мне в такие моменты было неприятно. Я думал: а почему не сказать несколько слов, если они от души?

Когда я сам стал тренером «Спартака», то не стал отказываться от участия Николая Петровича в установках на матчи. Более того, я даже просил его не пропускать их. Он порой говорил:

– Олег, может без меня?

– Нет, Николай Петрович, ребята ждут вашего слова.

Он говорил про авторитет команды, мог вспомнить случаи из своего времени. Перечислял людей, которые играли за «Спартак». Говорил, что мы должны быть их достойными последователями. И каждый раз находил что-то новое.

Из воспоминаний Валерия Гладилина:

– Заслуга Бескова в том, что он вернул Старостина в «Спартак» в 1977 году. Это было именно его решение. Бескову тогда никто не мог ничего навязать – никакие райкомы или горкомы.

Он понимал, что команду надо вернуть в высшую лигу. И Старостин был ему нужен – как человек, который мог бы объединить людей вокруг команды. Бесков не владел искусством дипломатии. А у Николая Петровича даже кличка была – Лиса. Он мог найти общий язык с любым чиновником.

Старостин умел очень хорошо говорить. Не случайно он всегда завершал тренерские установки на игру. Все ждали, когда он возьмет слово. «Мосты сожжены, отступать некуда», – вот все эти образы Старостин любил. Команда благодаря им загоралась. Правда, в последние годы Бескова это стало раздражать, и он говорил: «Николай Петрович, давайте покороче, нам уже выезжать на игру надо».

* * *

До глубокой старости Николай Петрович старался держать себя в форме. Помню случай в Тбилиси. Мы выходим на тренировку и видим: Николай Петрович бежит вокруг поля. Все удивлены. А он бурчит себе под нос.

– Что, вчера жрал, а сегодня тяжело? Терпи!

Был еще один случай, который мне запомнился. В Москве проходил конкурс двойников. И селекционер «Спартака» Валентин Покровский обнаружил там человека, удивительно похожего на Федора Черенкова. С такими же кудряшками. А сам Федор в тот момент лежал в больнице – восстанавливался после тяжелой травмы. И вот Покровский приходит к Старостину с этим двойником (а я как раз тогда был у Николая Петровича) и говорит:

– Николай Петрович, смотрите кто пришел! Черенков.

Старостин подвоха не заметил. Начал говорить с этим «Черенковым».

– Федор, ну как дела? Как здоровье?

И тут Покровский раскололся.

– Николай Петрович, это же не Черенков. Я его привел с конкурса двойников.

Старостин смотрит на него и выдает:

– Ну, Покровский… Если бы проходил конкурс м…ков, ты бы там занял первое место!

Из воспоминаний Анны Чуркиной, многолетнего повара «Спартака» на базе в Тарасовке:

– Старостин мне был как отец. Он всегда делился со мной новостями. Даже о футболе говорил. «Аня, сегодня у нас особо важная игра – нам обязательно надо взять два очка». Был очень довольный, когда Цымбаларя и Никифорова взяли. А еще Тихонова нахваливал. «Ты посмотри, он как рабочая лошадка. Ни одной пустой ходки не делает». А про жизнь мы с ним сколько говорили! Он всем интересовался – как тот человек живет, как этот.

* * *

Я очень боялся подвести Николая Петровича, когда возглавил «Спартак». После установки на первый матч с «Жальгирисом» он сказал мне: «Олег, если мы сегодня проиграем, у нас с тобой отберут партбилеты». Современному поколению не понять, что это такое. Но для нашего поколения это было все: и карьере конец, и жизни. Человека, который лишился партбилета, после этого даже на простую работу могли не принять.

Зато, когда мы выиграли, он зашел в раздевалку и произнес одно слово: «Триумф!» Мне было очень приятно. А когда я выиграл первое чемпионство, он стал в разговорах с другими людьми называть меня «золотым мальчиком».

* * *

Уход Николая Петровича переживал сильно. Я к нему тогда чуть ли не каждый день ездил. И хотя физически ему было очень тяжело, ясность рассудка сохранялась стопроцентная. Он уже говорил с трудом, но все трезво оценивал. Я понимал, что долго его нагружать своим присутствием не стоит. Мне и врачи это говорили. В противном случае я бы и стихи ему почитал, и чего-нибудь повспоминали вместе. Может быть, зря я не стал этого делать.

После последней встречи я поехал в клуб. И уже туда мне позвонили и сказали, что Николая Петровича больше нет. У меня осталась последняя его роспись в ведомости. Он даже прорвал бумагу – и я ему немного помог. Но все равно – не думал, что эта встреча будет последней.

Я понимал, что когда-то останусь без него. Но к таким вещам как ни готовься, а готов все равно не будешь. По-своему для меня обрушился мир. Хорошо, что у меня уже была своя команда, близкие люди. Вокруг меня всегда было много друзей, которые могли поддержать, утешить. Они убеждали, что на этом жизнь не заканчивается. «Николай Петрович на нас смотрит, а тебе он доверял и доверяет», – говорили мне.

Плакать я не плакал. Это у меня с детства. Не привык.

Нас потом упрекали, что «Спартак» в полном составе не смог присутствовать на похоронах. Но люди забывают, что тогда были другие времена. Это сейчас достать билеты на самолет просто, а раньше все было не так. В Германии уже были оплачены сборы. Команде пришлось улететь. Но, как только «Спартак» вернулся в Россию, мы первым делом поехали к Николаю Петровичу на кладбище – прямо из аэропорта.

Из воспоминаний Георгия Ярцева:

– В том, что «Спартак» в начале 1990-х резко пошел в гору, я вижу заслугу тандема Старостин – Романцев. Николай Петрович не зря закончил царское коммерческое училище. В те годы многие говорили, что «Спартак» как купец скупает игроков. Но так же поступал и Горюнов в Волгограде. А чемпионом был «Спартак». Здесь сыграло роль умение Старостина объединить все силы вокруг команды, и способность Романцева подобрать тех игроков, которые соответствовали бы его пониманию футбола.