Текст книги "Русские поэты. Предсказанный уход"

Тело всплыло весной…

Шли дни, недели, никто не отзывался. Странно, что пропажей Анастасии Николаевны не занялась милиция. Она была создана новой властью еще в ноябре 1917 года и к 21-му представляла собой вполне дееспособный орган правопорядка, занимающийся уголовными делами, в том числе самоубийствами. Конечно, обстановочка в стране была еще та: бандитизм, убийцы с ножиками и наганами по улицам ходят. Но ведь имя Сологубов в Петрограде и в Москве что-то значило, чтобы людям в форме оторвать пятую точку от стула? Но нет, никто не шарил «кошками» и баграми в водах Ждановки, не искал тело.

У бедного Федора Кузьмича от горя, кажется, начало мутиться в голове, а может, наоборот, он «восходил к высокой степени безумства» и ясности.

Кто-то из знакомых застал его за странным занятием: обложенный математическими книгами Сологуб делал какие-то выписки, писал непонятные значки. На вопрос, что это ответил:

– Это дифференциалы.

– А зачем они?

– Я хотел проверить, есть ли загробная жизнь.

– При помощи дифференциалов?

– Да. И проверил. Загробная жизнь существует. И я снова встречусь с Анастасией Николаевной…

Он уже понял, что ее больше нет. Через месяц после гибели супруги переехал с Васильевского острова в дом на набережной Ждановки, где жили сестры Анастасии Николаевны.

Тело нашли 2 мая следующего, 1922 года все в той же Ждановке, все у того же моста. Когда сошел лед. Случай прямо какой-то уникальный! Почему труп не уплыл по течению? Ну, видимо, течение такое было в речушке-протоке, то есть никакое. Как тело могло оставаться в воде семь (!) месяцев и быть опознанным?

Самоубийство Анастасии произошло 23 сентября, до ледостава было еще далеко, вода в реке отнюдь не была ледяной. Во что должна была превратиться утопленница, прежде чем всплыть? Тем не менее Сологуб твердо заявил, что это Анастасия (зафиксировано в протоколе):

«Спрошенный по сему делу гр. Сологуб Федор Кузьмич, прожив<аюший> Ждановская наб., д. № 3, кв. 22, показал следующее: найденный труп это моей жены Анастасии Николаевны Сологуб, которая страдала психастенией, и 23 сентября прошлого 1921 года около 9 ¹/₂ час. веч. она ушла из дому».

Тело вряд ли было в хорошем состоянии. Но ее одежда узнана, и то самое обручальное колечко – как маячок…

Петербург – особый город, где свет и сумрак все время спорят между собой, где здания, сама атмосфера давят на его обитателей, где только и рождаться Достоевским. Депрессии, толкающие к суициду, – не редкость. А свинцовая вода в Неве так и шепчет: тебе сюда, сюда… За два десятилетия до того, как с Настей произошло несчастье, Сологуб написал стихотворение о женщине, которая готовится (видимо) свести счеты с жизнью таким же способом:

 
Толпы домов тускнели
В тумане млечном,
Томясь в бессильи хмуром
И бесконечном,
И дождь все падал, плача,
И под ногами
Стекал он по граниту
В канал струями,
И сырость пронизала
Больное тело.
Измученная жизнью,
Ты вниз глядела,
Где отраженья млели
В воде канала,
И дрожью отвращенья
Ты вся дрожала.
Зачем же ты стояла
Перед сквозною
Чугунною решеткой
Над злой водою,
И мутными глазами
Чего искала
В зеленовато-желтой
Воде канала?
10 апреля 1895 г.
 

Жизнь Федора Кузьмича Сологуба разделилась словно на две половины: до гибели Анастасии и после. Он еще что-то делает на литературном поприще, двигаясь по инерции. Ему уже никуда не надо уезжать – ни в Эстляндию, ни в Париж. Одному теперь незачем.

Еще выходят книги его прежних стихов, переводы зарубежных авторов.

Самое значительное из нового, что он напишет, – цикл стихотворений «Анастасия», посвященный ушедшей в лучший мир супруге (создавался с ноября 1921 по июль 1922-го).

 
Унесла мою душу
На дно речное.
Волю твою нарушу,
Пойду за тобою.
 
 
Любила меня безмерно,
Всё отдала, не считая.
Любви беспредельной верный
В жертвенном пламени тает.
 
 
Не спасешь меня смертью своею,
Не уйдёшь от меня и за гробом.
Ты мне – камень на шею,
И канем мы оба.
 

* * *

 
Творца излюбленное чадо,
Храня безмерные мечты,
Под сводами земного ада
В отчаянье металась ты.
 
 
Сожгла тебя трёхмерных дымов
Мгновенно-зыбкая игра,
О, шестикрылых серафимов
Лазурно-чистая сестра!
 
 
Ушла ты в области блаженных, –
К тебе, в безмерность бытия,
В чертог среди восьми вселенных
Приду и я, любовь моя.
 

Декабрьский финал

В конце 1925 года Ленинградская ассоциация неоклассиков выберет Сологуба своим председателем, он среди литераторов признанный авторитет, живой классик. А в начале следующего года Сологуб становится членом, а затем председателем правления ленинградского отделения Всероссийского союза писателей. Ходит на заседания, превозмогая себя. Ибо уже подкрадывается болезнь.

Сологуб не в силах был оставаться в квартире, из которой ушла в вечность Настя. Через месяц после ее гибели, как мы уже сказали, он переехал с Васильевского острова на Петроградскую сторону в дом 3/1 на той самой набережной реки Ждановки.

Квартира № 22 на втором этаже принадлежала сестре Анастасии Александре Чеботаревской, на тот момент находившейся в Баку. Здесь он будет обитать два года, а потом переберется двумя этажами выше, в квартиру № 26, где проживала с семьей Ольга Николаевна Черносвитова (Чеботаревская), вторая сестра Анастасии. Она и ее дочь Татьяна взяли на себя все заботы о стремительно дряхлеющем Федоре Кузьмиче – опекали в быту, помогали приводить в порядок его архивы. Такова была воля и мольба Анастасии – позаботиться о нем, если с ней что-то случится. В семье Черносвитовых и пройдут последние годы Сологуба.

Признаки его нездоровья стали явственными весной 1927-го. Врачи уверенно поставили диагноз: болезнь почек и склероз сердца. Болезнь быстро прогрессировала. В конце осени Федор Кузьмич был совсем плох – почти не вставал, заговаривался, ему были всякие видения, главное – Анастасия Николаевна, которая звала его к себе…

Федор Кузьмич Сологуб скончался 5 декабря 1927 года. Похоронен он на Смоленском православном кладбище на Васильевском острове Санкт-Петербурга. Рядом могила его музы, единственной в жизни любви Анастасии Николаевны Чеботаревской. Вот так они снова и соединились…

В сухом остатке. Что предсказано

Смерть во всех ее ипостасях Федор Сологуб поминал постоянно, много на протяжении всего своего творчества. Но он имеет ее в виду вообще, в философском смысле, как некую субстанцию, дающую освобождение угнетенной душе, при этом лишь изредка указуя на себя перстом.

Конкретики – как, когда, где – мало, но иногда проскальзывает:

 
Влачу бесцветное житье
Так равнодушно, так лениво.
Мировоззрение мое
Зато упростилось на диво:
Пока живется, надо жить,
Как надо спать, доколе спится,
А надоест тоску сносить –
Так можно удавиться.
7 сентября 1889 г.
 

Этот способ расставания с жизнью Сологубом реализован не был. Да и не собирался он с жизнью добровольно расставаться, при всей своей «танато-поэзии» жизнь Сологуб… любил!

Вот перед нами грустная картина похорон:

 
На гулких улицах столицы
Трепещут крылья робких птиц
И развернулись вереницы
Угрюмых и печальных лиц.
 
 
Под яркой маской злого света
Блестит торжественно глазет.
Идёт, вся в чёрное одета,
Жена за тем, кого уж нет.
 
 
Мальчишки с песнею печальной
Бредут в томительную даль
Пред колесницей погребальной,
Но им покойника не жаль.
28 января 1896 г.
 

В плане угадывания и предсказательства, если тут это иметь в виду, в его жизни все произошло ровно наоборот: это не Насте довелось идти за гробом Федора, а ему пришлось провожать погибшую любимую.

Напророчил же он себе то, что озвучено в стихах в начале этой главы, – смерть в декабре. За 14 лет до своего ухода Сологуб написал:

 
…И склоняюсь к смерти в декабре, –
Зрелый колос, в демонской игре
Дерзко брошенный среди межи.
Тьма меня погубит в декабре,
В декабре я перестану жить.
 

Умер по сказанному – 5 декабря.

Мысль о смерти в декабре, видимо, очень крепко сидела в Федоре Кузьмиче.

Одному знакомому литератору Сологуб, любивший придумывать новые слова, однажды сказал, что умрет от «декабрита». Тот не понял. «Декабрит – это болезнь, от которой умирают в декабре», – пояснил Сологуб. Куда уж яснее. Учитель математики Федор Сологуб предпочитал четкие формулировки и определения.

Глава 5. Точка пули Владимира Маяковского

Владимир Владимирович Маяковский, 37 лет

7.07(19.07 н.с.).1893–14.04.1930

Родился в с. Багдати, Кутаисская губерния, Грузия

Умер в Москве

 
Все чаще думаю – не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я на всякий случай
даю прощальный концерт.
Из поэмы «Флейта-позвоночник», 1915 г.
 
 
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы! Ваше
слово, товарищ маузер.
Из стихотворения «Левый марш», 1918 г.
 

«При цифре 37 в момент слетает хмель»

С обстоятельствами ухода из жизни 14 апреля 1930 года в крохотной комнате (11 квадратных метров) коммунальной квартиры на Лубянке (Лубянский проезд, 3) Владимира Маяковского, великого поэта мира («пролетарского поэта» – непременно добавлялось в советский период; опустим это, поскольку Маяковский больше, значительнее, сложнее, разнообразнее, и его творчество не может свестись к роли певца одного победившего класса), кажется, все ясно, сомнений не должно быть – имело место самоубийство. У следствия их и не было: дело № 02-29, возбужденное тогда же, 14 апреля, всего через несколько дней будет закончено и закрыто.

Газеты сообщили гражданам Страны Советов, что поэт Маяковский покончил с собой «в силу личных обстоятельств». А вопросов между тем остается предостаточно.

Смерть Маяковского обросла множеством мифов и легенд. Прощавшиеся с поэтом москвичи судачили, что, дескать, причиной самоубийства стало заболевание сифилисом. Это совершенно не так, никакого сифилиса не было. Но чтобы пресечь слухи, успокоить публику пришлось провести повторное вскрытие на этот предмет. К смерти Маяковского подталкивала травма не тела, а души – одновременный надлом ее во многих местах по многим обстоятельствам, не только бытовым.

Повод к выдумкам давала сама личность поэта – яркая, необузданная, неординарная. Заурядным, банальным в народном понимании не мог быть и уход Маяковского. Еще в советские времена мне рассказывали на полном серьезе, что покончил он с собой более чем оригинально: залез в печку и выстрелил себе в задний проход. Прямо-таки русские народные сказки второй половины ХХ века! А сколько еще всякого про Владимира Владимировича понаговорено, понапридумано, понафантазировано.

Кроме мифов исследователи феномена Маяковского сталкиваются с большим количеством намеренных искажений, подчисток фактов, несостыковок в документах, противоречий в воспоминаниях людей, знавших поэта. И случайных ошибок, допущений, скажем, вот таких, как в стихотворении Владимира Высоцкого:

 
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, –
Вот и сейчас – как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
И Маяковский лег виском на дуло.
 

Да, бренный мир Владимир Маяковский покинул на 37-м году жизни. Но виском на дуло не ложился, его жизнь оборвал выстрел в сердце. В музее Маяковского до сих пор хранится его рубашка со следами крови и маленьким входным отверстием от пули – на пару сантиметров выше левого соска. Попытаемся отсеять шелуху и установить бесспорные факты, связанные со смертью поэта, пройти с ним шаг за шагом до роковой черты. Здесь очень помогут документы (фотокопии протоколов, показания свидетелей, агентурные записки, воспоминания близких и знакомых и др.), собранные в толстенный том (670 страниц) стараниями директора Государственного музея В.В. Маяковского С.Е. Стрижневой и изданные в 2005 году. При этом к части опубликованных материалов придется отнестись весьма критически.

Вместо завещания

Один из главных документов, подшитых к делу № 02-29, – это, несомненно, предсмертная записка Маяковского, составленная за два дня до смерти, 12 апреля (что говорит о том, что его решение уйти из жизни не было сиюминутным, спонтанным. Он готовился). Записка, которую можно рассматривать и как завещание (хотя юридической силы она не имела, была принята властями во внимание), составлена очень конкретно, по-деловому. В отличие, например, от туманной предсмертной записки Есенина в стихах: «До свиданья, друг мой, до свиданья. / Милый мой, ты у меня в груди. / Предназначенное расставанье / Обещает встречу впереди. / До свиданья, друг мой, без руки, без слова, / Не грусти и не печаль бровей, – / В этой жизни умирать не ново, / Но и жить, конечно, не новей».

Некоторые исследователи, сторонники конспирологических версий, полагают, что написано это не Есениным, что произошедшее в «Англетере» было чекистской инсценировкой. Но это предмет отдельного разговора.

Как бы то ни было, трагический уход Есенина в конце декабря 1925 года и опубликованная записка вызвали большой общественный резонанс.

Маяковский не мог не отреагировать на эти сильные строки, полагая, что дурной пример самоубийства, особенно для молодежи, заразителен, и пишет стихи с осуждением: «Вы ушли, как говорится, в мир иной. / Пустота… Летите, в звёзды врезываясь. / Ни тебе аванса, ни пивной. / Трезвость. / Нет, Есенин, это не насмешка. / В горле горе комом – не смешок. / Вижу – взрезанной рукой помешкав, / собственных костей качаете мешок. – Прекратите! Бросьте! Вы в своем уме ли? / Дать, чтоб щеки заливал смертельный мел?! / Вы ж такое загибать умели, / что другой на свете не умел».

Кто бы мог представить, что спустя всего пять лет человек-глыба, поэтище, жизнелюб и женолюб, метатель молний, председатель земшара Маяковский добровольно уйдет следом за Есениным в тот же мир иной!

Думая на пороге смерти о близких ему людях, Маяковский упомянет их в своей предсмертной записке (орфография и пунктуация сохранены):

«Всем.

В том что умираю не вините никого, и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи простите – это не способ (другим не советую) но у меня выходов нет. Лиля – люби меня.

Товарищ правительство моя семья это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.

Начатые стихи отдайте Брикам они разберутся.

Как говорят – «инцидент исперчен»

Любовная лодка разбилась о быт.

Я с жизнью в расчете и не к чему перечень

взаимных болей бед и обид.

Счастливо оставаться

Владимир Маяковский.

12/IV-30

В столе у меня 2,000 руб. внесите в налог. Остальное получите с Гиза[7]7
  ГИЗ – Государственное издательство РСФСР, с 1922 года – СССР.


[Закрыть].

В.М.».

Женщины на протяжении всей жизни окружали Маяковского. Как видим, и «семья» его, о которой он хлопочет, – сплошь женщины. Главные из них, сыгравшие роковую роль в судьбе поэта, – Лиля Брик и Вероника Полонская.

В записке не помянут Осип Брик (впрочем, он подразумевается в строчке «Начатые стихи отдайте Брикам»). А ведь Ося тоже был как бы членом как бы семьи (о странном проживании Маяковского и супругов Брик в одной квартире, о то ли любовном, то ли творческом треугольнике мы еще скажем).

Есть любопытный документ в одном из протоколов дела № 02-29 – показания соседки Маяковского по коммунальной квартире в Лубянском проезде Гавриловой Надежды от 16 апреля 1930 года (орфография и пунктуация сохранены):

«Мне известно что около года тому Маяковский, был болен воспалением легких и грипп, более двух месяцев, та же болезнь повторилась и в марте м<есяце> т./г.

Болел около десяти дней, что отразилось на здоровьи и в последнее время чувствовал себя плохо. В 1919 году, Маяковский, бывая у Бриков, на квартире сошолся жить с Лилей, последняя с мужем нежила, но находились в одной квартире, эта связь Брик с Маяковским, продолжается до сего времени, бывш<ий> муж Брик Осип Максимович, был также <мужем – зачеркнуто> другом Маяковского, никаких ссор, небыло, совместная их жизнь была очень для меня странной, но непридавали этому никакого значения допуская что это так принято».

Кто чьим мужем был и чем они вообще там занимались на съемных московских квартирах, а потом в Гендриковом переулке, 13, где поселились вместе в 1926 году?! Исследователи еще не во всем разобрались, хотя в общих чертах, как «любовная лодка разбивалась о быт», понятно.

Ося плюс Лиля

Откуда они вообще взялись в жизни Маяковского, эти фрики Брики?

Лиля родилась в хорошей московской еврейской семье Урия Александровича Кагана и Елены Юльевны Каган (в девичестве Берман) 11 ноября (нов. ст.) 1891 года. Отец, юрист по профессии, неплохо зарабатывал, защищая права евреев в Москве и сотрудничая в качестве консультанта с австрийским посольством. При этом имел касательство к артистическим и литературным кругам. Мама обучалась в Московской консерватории и также не была чужда изящных искусств, сочиняла стихи.

24 сентября 1896 года у Каганов появится еще одна дочь – Эльза, которая в 1918 году выйдет замуж за французского военного по фамилии Триоле (позже будет второй брак с писателем-коммунистом Луи Арагоном), уедет во Францию и через несколько лет явится миру как писательница Эльза Триоле, первая женщина, получившая за свою прозу престижную литературную Гонкуровскую премию. Эльза сыграет в жизни Маяковского значительную роль.

Сестры получили неплохое домашнее образование, свободно говорили на немецком и французском, участвовали с родителями в литературных и музыкальных вечерах, то есть с младых ногтей приобщались к миру искусств и литературы.

Лили продолжит обучение в гимназии, на математическом факультете (неожиданно!) Высших женских курсов, которые быстро ей наскучат, будет изучать живопись и ваяние в Московском архитектурном институте, а также и за границей – в Мюнхене.

В общем, у Каганов подрастали на выданье две умненькие, талантливые девочки – рыженькая Лили и беленькая Эльза.

Из хорошей еврейской семьи происходил и Осип Максимович (Меерович) Брик, родившийся в Первопрестольной 16 января 1888 года у Максима (Меера-Гозиаса) Павловича и Полины Юрьевны (в девичестве Сигаловой). Папа достаточно успешно вел ювелирный бизнес, владел магазином драгоценных камней, так что средств на достойное образование сына вполне хватало.

В 1910 году Ося окончил юридический факультет Московского университета и вскоре стал работать помощником присяжного поверенного. Но его больше тянуло к литературе, к изящной и прочей словесности, к гуманитарным наукам. Впоследствии Брик станет известен как литературный критик, теоретик, эссеист, автор манифестов РАППа и ЛЕФа, но, оставаясь в густой тени Маяковского, громкой славы себе не сделает.

Пути Оси и Лили пересеклись в кружке по изучению политэкономии, которым 17-летний Брик руководил после того, как его выставили из 3-й московской гимназии за «революционную пропаганду». 13-летняя девчонка сразу положила глаз на Осю, такого серьезного, обстоятельного, казавшегося надежным. Но их объяснение и признание во взаимной любви произойдет несколько лет спустя. Родители Брика были решительно против его связи с нахальной и вздорной девчонкой. Но Ося это проигнорировал, и в начале 1912 года они поженились.

Родители Лили, напротив, были рады, что дочь наконец пристроена в надежные руки, и сняли для молодых четырехкомнатную квартиру, где те и проживали какое-то время в любви и согласии.

«Мы решили никогда не расставаться»

Между тем пришел 1914 год, Россия оказалась втянута в мировую войну. Вместо того чтобы попасть на фронт, Осип Брик отправился служить в хорошее место, подальше от окопов, – в петроградскую автомобильную роту по ходатайству самого Леонида Собинова, знаменитого оперного певца! (См. у В.В.: «Ваше имя в платочки рассоплено, / ваше слово слюнявит Собинов / и выводит под березкой дохлой – / «Ни слова, о дру-уг мой, ни вздо-о-о-о-ха». / Эх, поговорить бы иначе / с этим самым с Леонидом Лоэнгринычем!»)

Многие призванные в армию литераторы находили возможность не угодить в самое пекло. Рядовой Есенин через влиятельный друзей добился назначения медбратом в царскосельский лазарет, бывший под патронажем императрицы. И единственный раз оказавшись в санитарном поезде в прифронтовой зоне, едва не отдал концы от шока при виде крови и оторванных конечностей. А рядовой Маяковский страшную бойню переждал в автомобильной роте императорского гаража, куда знакомые устроили его чертежником. Маяковский не раз был в самоволке, катаясь по столице на казенных авто. Не отсюда ли его сугубая любовь в дальнейшем к хорошим автомобилям?

В Питере Брики (Лиля вскоре приедет к мужу), разумеется, жили не в казарме.

Они снимают приличную квартиру на улице Жуковского, 7. Война войной, но Лиля решительно не желала скучать, и вскоре в квартире обосновался литературно-артистический салон, быстро ставший популярным среди творческой интеллигенции имперской столицы. Кто тут только не бывал: писатели, артисты, музыканты, балетные, поэты первого разбора – Бурлюк, Хлебников, Каменский, Асеев, литературовед Шкловский. Вскоре здесь объявится и Маяковский.

Но еще до Питера произошел важный эпизод в жизни В.В.: в Москве в каких-то гостях осенью 1913-го он познакомился с младшей сестрой Лили Эльзой Каган. Ему 20 лет, ей всего 17. Гимназистка и поэт понравились друг другу. Начинался роман – встречи, прогулки, Маяковский появляется в квартире Каганов. Здесь его впервые летом 1915-го и увидела Лиля, приехавшая из Петрограда навестить родителей. Молодой человек ей совсем не показался и даже вызвал опасения – кто знает, чего ждать от этих футуристов (родители их почему-то боялись)! Тем же летом Эльза и Владимир наведались в питерскую квартиру-салон Бриков. Маяковский читал свою новую поэму «Облако в штанах» (авторское название «Тринадцатый апостол» царская цензура не пропустила) и произвел ошеломляющее впечатление на гостей и самих хозяев. Между Лилей и Владимиром проскочила искра… Как знать, сойдись Маяковский с ее младшей сестрой Эльзой, возможно, вся его жизнь повернулась бы по-другому.

Совершенно потрясен и очарован молодым поэтом был и Осип Брик. Осенью все того же года на его деньги «Облако» было напечатано с посвящением «Тебе, Лиля». А потом еще много-много разных произведений было адресовано Маяковским ей же. Эльзе же стихи, увы, не посвящались.

Три года роман Лили и Володи развивался по восходящей. Сначала Маяковский снял жилье неподалеку от Бриков, а потом и вовсе прописался в их квартире на улице Жуковского, 7. Также втроем они жили и в загородном доме. Тогда Лиля и открылась мужу. «Только в 1918 году я могла с уверенностью сказать О.М. о нашей любви… Все мы решили никогда не расставаться и прожили жизнь близкими друзьями», – писала спустя годы Брик.

Хорош муж, объелся груш! Вместо того чтобы застрелить любовника жены, Ося присягает на крепкую дружбу с ним и занимается теоретическим обоснованием творчества футуристов, прежде всего Маяковского. Но будем иметь в виду, что такие странные союзы не были редкостью в то время, тем более в богемной среде. Коммунисты пошли еще дальше: в начале 20-х вообще поговаривали об «обобществлении женщин» и свободной любви, чтобы каждый мог сказать каждой: «Иди-ка сюда, займемся интересным делом».

После возвращения в Москву весной 1919-го «семья» Маяковский – Брики продолжает совместное проживание в съемной квартире, хотя к 1922 году у поэта будет уже своя «комната-лодочка» в коммуналке на Лубянском проезде. Ее он использует как рабочий кабинет и… место свиданий.

Отношения с Лилей охладевают, она даже выпроваживает его на какое-то время с совместной жилплощади. А у поэта во всех смыслах большое сердце (рост Маяковского – 189 сантиметров), в нем хватает места не для одной, которую он по-прежнему боготворит и любит беззаветно, но для многих.