Текст книги "Испанская война и тайна тамплиеров"

Глава 4
Пропавшая шкатулка

Анри так не терпелось поведать главнокомандующему и новому другу о своем удивительном открытии, что он почти не спал. Утром молодой офицер снова надел парадную форму, правда, уже не с каской, а со шляпой, которую можно было быстро нацепить, и зашагал короткой дорогой к старому дворцу графа Фуэнтеса, где располагалась резиденция главнокомандующего.

На этот раз Анри никто не ждал. Дежурный адъютант проводил его в большую, уже знакомую приемную, где теперь толпилась целая куча народа. Французские офицеры, испанские чиновники, все что-то деловито обсуждали, в руках у многих были бумаги на подпись, было душно и шумно… Но, по счастью, Анри увидел Монтегю, перебегавшего из одного кабинета в другой с папкой под мышкой.

– Эврар! – воскликнул капитан.

Однако Монтегю улыбнулся, не останавливаясь, кивнул головой, сделал какой-то непонятный жест и исчез за дверью. Впрочем, минут через пять он появился снова, подбежал к Анри и сердечно поздоровался, извинившись за то, что так спешил. Когда де Крессэ рассказал о своем открытии, адъютант просиял от счастья, попросил подождать минуточку и исчез за дверью главного кабинета.

«Минуточка» длилась примерно полчаса – время, за которое Анри успел разглядеть посетителей, обратив внимание на то, что испанцев было не только не меньше, чем французов, но даже и больше…

Но вот из кабинета командующего важно вышел какой-то грузный испанский начальник в мундире явно местного покроя. Он о чем-то оживленно переговаривался со своим секретарем, размахивая официальным документом. Вслед за ними выскочил Монтегю и, подбежав к Анри, буквально потащил его в кабинет.

Сюше встретил де Крессэ опять очень приветливо, хотя было видно, что на этот раз он озабочен кучей текущих дел. Тем не менее командующий нашел возможность снова выставить всех посторонних за дверь, так что остались лишь те, кто присутствовал на предыдущей беседе.

Де Крессэ в нетерпении передал Сюше бумагу с расшифрованным текстом, уже написанным аккуратным каллиграфическим почерком.

– Потрясающе! – воскликнул генерал и, посмотрев на молодого офицера, добавил: – Вы настоящий талант! Ведь это открытие!

– Боюсь, мой генерал, что оно не столь велико, как вы желаете. Ведь речь, судя по всему, идет не о золоте и серебре, а о чаше Святого Грааля.

С этими словами де Крессэ изложил все, что узнал о Граале, не рассказав только о своем ночном видении.

– Вы заблуждаетесь, – прервал его Сюше. – Разве вам не известно, что мы ведем упорную борьбу за сердца испанцев? Если мы найдем подлинный Святой Грааль и докажем, что тот, что в Валенсии, – подделка, это также будет огромным успехом. Мы устроим торжественное перенесение подлинной реликвии в собор Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Войска, построенные шпалерами, колокольный звон, пушечный салют и все такое прочее… Наши газеты разнесут весть о случившемся на всю Испанию, это станет поистине событием века. Раз подлинный Святой Грааль оказался в наших руках, это без сомнения будет воспринято населением как божественный знак, указывающий на то, что наша борьба справедлива и что Господь, без сомнения, дарует победу французскому оружию… Кроме того, я уверен, что, где Грааль, там и золото. Ведь вы сами рассказали, что при взятии Монсона арагонские инквизиторы ничего не обнаружили. И при этом, опять-таки по вашему рассказу, в замке хранились огромные богатства.

Произнеся это, генерал на секунду замолчал, как бы что-то вспоминая, а потом рассеянно произнес:

– Да, я только не понял, в каком замке все это спрятано?

– В бумаге написано, что имя замка обозначено на шкатулке, – ответил Крессэ.

– На шкатулке? – На лице Сюше появилось недоумение.

– Ну да, мой генерал, вы же сами видите, здесь написано…

– Гм, – произнес командующий, озадаченно вертя бумагу, – значит, нам передали не все. Действительно, трудно вообразить, чтобы подобный документ валялся просто так…

С этими словами генерал в раздумье прошелся туда-сюда, а потом, повернувшись к Монтегю, четко приказал:

– Вы и де Крессэ немедленно отправитесь в Монсон и разберетесь, где эта чертова шкатулка. Я дам вам все необходимые полномочия, приказ об этом сейчас подготовят. Возьмете взвод из моего эскорта. Выезд завтра рано утром. Да, и вот еще… Я давно хотел послать смышленого офицера с отрядом провести рекогносцировку путей к Лериде. Я думаю, что эту крепость мы скоро будем осаждать… Так что вы этим и займетесь на обратном пути.

Отец Теобальдо сидел в большом резном кресле за столом, заваленным всякой снедью, заставленным бутылками с вином, кружками, бокалами и подсвечниками. Вокруг стола собрались и семеро его помощников, головорезов, как на подбор. С хохотом они обсуждали набег на деревню, в самом богатом доме которой они сейчас и отмечали свою «победу», жадно хлебая вино и заталкивая в рот огромные куски жареной баранины так, что жир тек по рукам.

– Ну а я схватил его за шкварник, – говорил верзила лет сорока со смуглым лицом, кривым носом и серьгой в ухе, – и говорю, ты за Фердинанда VII или за лягушатников? Он, конечно, давай рассказывать, что патриот, что готов сражаться за правое дело… А я ему говорю, что же ты у себя держишь столько барахла, видно, не хочешь пожертвовать его на благое дело. Гони быстро денежки для спасения нашей отчизны! Ну он заартачился, начал верещать, что так якобы честные воины себя не ведут… в общем, пришлось вспороть ему брюхо, а кишки так и брызнули, все штаны измазал, гад…

Грубый хохот был ответом на эту замечательную тираду о патриотизме. Особенно веселился отец Теобальдо, толстый мужчина лет пятидесяти, облаченный в странную укороченную рясу, поверх которой было надето нечто вроде разбойничьего наряда. Он хохотал наполовину беззубым ртом, держа одной рукой огромный кубок с вином, а другой вцепившись в юбку молодой крестьянки. Та, растрепанная и заплаканная, подавала «святому отцу» и его свите баранину и наливала вино…

– Привет тебе, падре! – донеслось из открытой двери. На пороге показался Пако.

– Ба, Пако! Вот дела! Привет тебе! – раздались нестройные возгласы пьяной компании.

– Вижу, падре, ты тут очередную деревню в правую веру обращаешь, – небрежно бросил Пако, садясь без приглашения за стол и сплевывая на пол слюну от сигары.

– Да, сын мой, – ответил Теобальдо, – времена нынче тяжелые, стараемся объяснить этим глупым крестьянам, за что надо бороться… Но ты ведь знаешь, как мало осталось истинных сынов Испании, готовых сражаться с «гавачос».

– Знаю-знаю… Вот хочу тебе помочь, добрый падре.

– Чем же, сын мой? – все в том же иезуитски ласковом тоне продолжал Теобальдо.

– Сведениями о передвижении французских войск.

– Да что ж там интересного? Передвигаются себе с Богом, да и ладно, мы люди тихие…

– Это я знаю… А не хочешь узнать, когда и куда из Сарагосы выйдет фургон с жалованьем для французских гарнизонов? Огромная сумма, говорят, там задержанное за три месяца жалованье!

Тут Пако остановил свою речь, поняв, что уже сказал слишком много.

– Это другое дело, сын мой. Фургон – это интересно, если, конечно, эскорт не очень велик.

– Совсем невелик, человек двадцать-тридцать, не больше.

– Ну тогда я чувствую, как отечество призывает нас на бой! – оживился отец Теобальдо. – Где же и когда мы сможем нанести удар по презренным оккупантам?

– За это отдельная плата, – произнес Пако твердым голосом, ибо хорошо знал, с кем имеет дело. – С тебя, Теобальдо, четыреста реалов серебром или пятьдесят песо.

«Падре» чуть не подавился куском баранины и замахал руками, а на его лице появился неподдельный ужас.

– Четыреста реалов!!! Уж не еретик ли ты, Пако, если требуешь от бедных партизан подобных денег?! Не знаем, как и прожить, чем питаться, а ты такое!

– Не знаю, как сейчас, но у вас будет много звонких монет, когда возьмете фургон.

– Ну когда возьмем…

– Там должно быть почти двести тысяч франков, или триста двадцать тысяч реалов! Это же целая гора денег, больше двух тысяч фунтов чистого серебра!

– Ладно, Пако, – произнес отец Теобальдо уже без юродствования, – вопрос интересный.

С этими словами он грубо отшвырнул крестьянку и жестом приказал ей исчезнуть, что несчастная женщина немедленно сделала.

Отец Теобальдо хорошо знал, с кем разговаривает, и понимал, что от Пако забесплатно ничего не добьешься. Несколько секунд он поразмышлял, а потом, пошарив рукой где-то под столом, вытащил увесистый кошелек.

– Держи тридцать песо, сейчас больше не дам. Но, когда возьмем фургон, получишь одну двадцатую от его содержимого. Устраивает?

Пако кивнул головой и, схватив деньги, подробно рассказал, где и когда должен пройти французский отряд с одним или двумя фургонами, наполненными серебром. Но это еще не все, добавил он; у него есть еще одно, возможно, очень интересное дело.

– Говорят, что французы нашли или ищут какой-то клад в Монсоне. Надо бы разузнать, что к чему. Вроде алькальд[14]14
  Алькальд (исп.) – мэр города.


[Закрыть] что-то знает, и даже приобрел у них какую-то шкатулку из этого клада.

– Надо-надо, – пробормотал Теобальдо, вытирая рукавом перепачканный маслом рот. – Вот что, Пако, бери-ка ты с собой Чучо, – он кивнул в сторону горбоносого, – и еще дюжину наших парней из тех, что конные. Скачите сегодня же в Монсон, будете там ночью. Тряхните алькальда как следует. Если ты уверяешь, что он может что-то знать, поговорите с ним убедительно, – произнес с ехидной улыбкой отец Теобальдо, – ты это умеешь. Потом поезжайте и осмотрите дорогу, по которой, ты говоришь, французы повезут свои денежки. Разберешься, где будем делать засаду, ты парень сметливый, так что решай сам…

Де Крессэ и Монтегю выехали из Сарагосы на рассвете двадцать восьмого марта. Оба офицера были на конях в походной форме. Анри надел повседневный сюртук и каску, Монтегю оставил дома свой шикарный белый ментик и облачился в старый синий доломан, а вместо изысканных, обтягивающих ноги расшитых золотом рейтуз у него были походные штаны, обшитые кожей. Офицеры позаботились о пистолетах: вычищенные и заряженные, они лежали у каждого в седельных кобурах. Слуги также были на конях с добрым запасом провианта и с пистолетом у каждого. Однако слуги ехали далеко, ибо сразу за офицерами скакал взвод улан Вислинского легиона под командованием старшего вахмистра Веслава Гроховского, седоусого вояки, гордо смотревшего из-под надвинутой на лоб высокой уланской шапки. Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком лет, Веслав не только сохранил бравый вид, но и считался одним из лучших бойцов среди всех кавалеристов Арагонской армии. Сын дворянина, он был до раздела и гибели Речи Посполитой офицером польской армии, но на службу в легион под командой Домбровского его взяли только унтер-офицером, так как не было офицерских вакансий. Гроховский так разобиделся на несправедливость, что поклялся больше никогда не надевать офицерские эполеты. Так и служил старый воин старшим вахмистром[15]15
  Вахмистр в кавалерии соответствовал сержанту в пехоте. Старший вахмистр – старшему сержанту.


[Закрыть]. Но старшим вахмистром, которого буквально боготворили его солдаты и к которому офицеры обращались исключительно с почтением, словно он был полковником. Сам же Веслав, по крайне мере с французами, держался так, будто был простым унтером. К тому же он плохо говорил по-французски и сейчас ехал на один корпус коня позади офицеров.

За Гроховским скакали колонной двадцать два рядовых улана и два бригадира[16]16
  Бригадир (brigadier) – во французской и польской кавалерии на французской службе чин, соответствующий капралу в пехоте.


[Закрыть]. Отряд замыкал вахмистр Новицкий. И уже позади всех ехали старый слуга де Крессэ и молодой, ловкий веселый паренек, прислуживающий Монтегю. Звали его Пьер, но почему-то хозяин дал ему прозвище Танкред, и теперь его никто иначе не величал…

Де Крессэ жестом предложил заслуженному унтер-офицеру присоединиться к нему и Монтегю. Веслав, изобразив старого служаку, церемонно отдав честь, подъехал к офицерам.

– Давно ли вы на службе? – спросил де Крессэ.

– Всю жизнь, мой капитан, – произнес Веслав с сильным польским акцентом, чуть улыбаясь уголками глаз.

– И что же вам не дали офицерского звания?

– Не могу знать, мой капитан, видно, не заслужил, – отозвался старый воин с явной иронией.

– А до французской службы вы были в армии?

– Так точно.

– И в каком же звании вы служили?

– Майором, мой капитан.

Де Крессэ и Монтегю с легким изумлением переглянулись.

– Ну а во французской армии?

– Вступил в Легион, как только Домбровский его начал создавать, в 1797 году. Да, видно, много у меня недоброжелателей. Так и приняли меня только вахмистром. Ну а с тех пор мы с уланами где только не сражались! Бились в Италии, бились в Германии, Польшу освобождали вместе с великим Императором. Да пока не до конца ее освободили…

Всю эту речь Веслав произносил, коверкая французские слова, но с каким-то таким красивым пафосом, что, казалось, он читает «Песню о Роланде» или рассказывает какую-то древнюю рыцарскую легенду.

Оба молодых офицера невольно не просто почувствовали уважение к старому воину, но и подсознательно ощутили его превосходство если не в воинской науке, то, по крайней мере, во внутреннем духе, который наполнял этого Дон Кихота. Но это был не глуповатый «рыцарь печального образа», а могучий, сильный воитель, рядом с которым должно было быть спокойно даже в самом страшном бою.

– А что же вы не вступили теперь в польскую армию к князю Понятовскому? – произнося каждое слово с подчеркнутым уважением, спросил де Крессэ.

– К князю Понятовскому? Да у него в армии в офицерах уж больно много сосунков. А наше солдатское дело сражаться там, куда Император пошлет. Для нас теперь родина там, где он. Но вот обойдем весь мир, наведем порядок, и будет снова великая Речь Посполитая… Так Император обещал. Все мои уланы – ребята отчаянные, огонь и воду прошли. Так что генерал не отдал наш эскадрон маршалу Сульту, который с собой весь полк на юг утащил. Взял себе в эскорт, да и правильно сделал, кто же лучше польского улана ему послужит. Не родились еще такие конники, чтобы с уланом драться…

За завязавшейся беседой время летело быстро. Погода стояла великолепная. Солнце взошло над горами Алькубьерре, которые вздымались впереди и справа серо-зеленой стеной. Горы эти были покатые, и их почти целиком покрывала пышная растительность.

В середине дня отряд вступил на узкую дорогу через перевал. Перевал был невысоким, но дорога шла очень круто, и то там, то сям по краям дороги зияли пропасти. Кавалеристы шли осторожно, выслав вперед авангард из четырех улан под командой бригадира. Конечно, в этих краях давно уже не встречалось никаких герильясов, но Веслав и французские офицеры были опытными бойцами и прекрасно знали старую военную истину «лучше перебдеть, чем недобдеть». Однако все произошло без малейших происшествий. В горах уланы встретили разве что нескольких пастухов, которые гоняли по редким полянам не слишком упитанных овец.

Уже далеко после полудня начался спуск с гор. Вид, который открылся перед всадниками, был восхитительным. Куда ни кинь взгляд, на сотню километров вперед вправо и влево простирался изумительный край. Это была не плоская равнина, но огромная низменность, где там и сям возвышались небольшие скалы и холмы, зеленели густые рощи, поблескивали серебряные ленты рек, а далеко на севере сверкали ослепительным блеском величественные вершины Пиренеев.

К вечеру отряд прошел уже шестнадцать лье[17]17
  Лье – старинная французская мера длины – около 4 км.


[Закрыть]. Кони очень устали, и надо было располагаться на ночлег. Впереди был большой постоялый двор Вента Валериас, однако до него оставалось больше двух часов пути, да и расположиться всем в помещении было бы невозможно.

К тому же Монтегю и Крессэ не захотели ночевать отдельно от старого унтера. Они понимали, что, согласно иерархии, офицеры должны были бы разместиться в доме, а старший вахмистр – ночевать с солдатами под открытым небом. И потому из уважения к Веславу де Крессэ предложил всем расположиться на биваке.

Справа у подножия высокого холма оказалась красивая густая роща, через которую протекал чистый ручей, что не столь часто увидишь в этом краю, зачастую лишенном растительности и воды. Гроховский по команде Монтегю приказал уланам свернуть с дороги, и через несколько минут кони были уже привязаны к деревьям, покрытым свежей листвой, а уланы начали в сгущавшихся сумерках без суеты готовить бивак. Сторожевые посты с заряженными, готовыми к бою карабинами были выставлены тотчас же.

Через час уже стемнело, но солдаты быстро развели несколько костров. Их яркое пламя освещало оранжевым светом сосредоточенные лица мужественных воинов. Было прохладно и тихо, только уланы негромко переговаривались между собой, деловито ставя на огонь котелки с водой, да иногда раздавалось ржание расседланных лошадей, которых поили дежурные.

Офицеры со своими слугами расположились отдельно и, пока Танкред быстро развел костер, Жак, который уже расседлал, привязал и напоил лошадей, начал готовить ужин. В обширной походной суме он, конечно же, уместил несколько бутылок отличного вина. Скоро ужин был готов, и старый слуга ловко расставил тарелки и стаканы из толстого стекла по расстеленной на земле скатерти. Из котелка аппетитно пахло.

Де Крессэ предложил Монтегю позвать за их «стол» Веслава. Адъютант с восторгом одобрил эту идею, но старый польский воин отнекивался: нужно-де смотреть за лошадьми, проверять посты да следить за тем, чтобы уланы, у которых, как всегда, где-то была припрятана водка, не глотнули лишнего. Но офицеры настаивали. Тогда Веслав согласился подойти к их костру, но только если ему позволят взять своего помощника вахмистра и одного из двух бригадиров (второй отвечал за караулы). Уланы с важным видом подошли к офицерскому костру, не снимая строевых шапок со сверкающими в алом мерцании пламени начищенными бляхами, вытянулись по стойке смирно, отдали честь и церемонно присели, держась чуть поодаль. Танкред тотчас же налил в их стаканы густое красное вино, которое казалось почти черным в темноте ночи.

– Может, скажете тост? – вырвалось у де Крессэ.

– Ну, если пан офицер желает, дозвольте слово молвить, – словно на старинном пиру, произнес Веслав. – За нашего Императора и за его великую победу, которая, конечно же, придет!

Тотчас же все гаркнули в ответ: «Да здравствует Император!» и осушили бокалы.

После этого, по жесту старого воина, его помощник вахмистр Новицкий предложил всем водки, которую он принес с собой, извинившись, что не польская, а так, водичка какая-то местная. Налили водки.

Теперь речь произнес Монтегю. Он сказал, что горд сражаться с такими замечательными бойцами, как Веслав, и предложил выпить за их отчизну. В ответ на это старые солдаты встали и дружно грянули:

– Niech zyje Polska! Niech zyje cesarz![18]18
  «Да здравствует Польша! Да здравствует Император!» (Польск.)


[Закрыть]

Глаза старого воина блеснули. Он вдруг гордо распрямился, подтянул мундир и запел громким красивым голосом, который далеко разносился в вечерней тиши:

 
Gdym z kozaki szedl na boje
Moja panna rzecze:
Luby niesiesz zycie swoje
Pod tatarskie miecze.
 
 
Lecz modlitwa placz dziewczyny
W boju cie ocali
Ty mi za to moj jedyny
Przynies sznur korali…[19]19
Когда казаки шли на бой, я уходил с ними,моя панна сказала мне,любимый, ты несешь свою жизнь под татарские сабли,Пусть же молитвы и плачь девы,сохранят тебя в боях.А ты за это, мой единственный и любимый,принеси мне из похода бусы из кораллов.

[Закрыть]
 

Когда Веслав завершил песню, на щеках у его унтер-офицеров блеснули слезы.

Смутившись, очевидно, этого момента, старый вояка весело сказал:

– Ну что, панове, пойду я лошадей проведать.

– Постой-постой, Веслав, – воскликнул Монтегю, – что это была за красивая песня?

– Да так, ничего особенного.

– Но все же, все же, что это такое?

– А это, панове, песня, которую пел мне мой дед. Рассказывает она о том, как давно-давно молодой шляхтич вместе с казаками пошел биться против татарского хана и добыл после победы для своей любимой коралловое ожерелье, а когда вернулся, ее только что схоронили. Зарыдал он тогда и пошел в костел и повесил бусы на шею пресвятой Богоматери. Вот такая, панове, песня… Но нам надо лошадей проверить да и за уланами присмотреть.

С этими словами Веслав и его помощники опять встали, вытянувшись, отдали честь и словно растворились в темноте.

Монтегю и де Крессэ еще долго молча смотрели в огонь под впечатлением от прекрасной песни Веслава.

– Настоящий рыцарь, – сказал Монтегю, – как будто мы попали в другую эпоху.

– Да-да, – кивнул рассеянно головой де Крессэ, – как будто действительно попали в другую эпоху. А кстати, я давно хотел вас спросить. Среди великих магистров тамплиеров был Пьер Монтегю. Он, случайно, не имеет к вам отношения?

Монтегю улыбнулся:

– Имеет, и даже очень имеет… Это мой предок, точнее, его двоюродный брат. Семья Монтегю большая. Ветви нашей семьи есть в Нормандии, в Бургундии и даже в Англии. А Пьер де Монтегю был, если я не ошибаюсь, двоюродным братом моего прапрапрапрадеда, и родился он в Каталонии.

Анри изумленно посмотрел на адъютанта.

– Так, значит, вы имеете прямое отношение ко всей этой истории с тамплиерами?

Монтегю пожал плечами:

– Наверно, так. В любом случае, мне дали имя в честь одного из моих предков, пожалуй самого знаменитого, который сражался бок о бок с тамплиерами в сражении при Монжизаре…

– Монжизаре?!

– Да, а что, это вас удивляет?

– Еще как. Я позавчера только и делал, что читал про тамплиеров и про их героизм в битве при Монжизаре. Вот уж поистине не знаешь, куда попал, то ли в Палестину двенадцатого века, то ли в Польшу семнадцатого…

Монтегю усмехнулся и добавил:

– А, кроме того, мое имя «Эврар» – это также имя третьего великого магистра ордена тамплиеров Эврара де Бара.

Де Крессэ вытаращил глаза.

– Видимо, имя вашего слуги Танкред тоже не случайно?

– Конечно, не случайно. Вспомните Танкреда, героя Первого крестового похода, того, которого вывел в своем «Освобожденном Иерусалиме» Торквато Тассо.

Де Крессэ чувствовал, что вокруг него явно творятся какие-то чудеса. Все эти совпадения одновременно! У него возникло ощущение, что ему предопределено судьбой оказаться в каком-то необычайном мире, в котором он должен совершить великий подвиг и остаться в памяти веков…

Небольшой отряд выступил с бивака на рассвете. Через несколько часов, когда до Монсона оставалось не больше двух лье, вдали на голубеющей скале показалась громада замка. Чем ближе подъезжал небольшой отряд к древней твердыне, тем во все более и более грозном виде представала она взору солдат и офицеров. Когда же всадники проехали бурную речку Синку по старинному мосту, Анри почудилось, что замок словно парит в воздухе – настолько крутой была скала, настолько мощными были стены цитадели тамплиеров. Де Крессэ показалось, что весь отряд испытал какое-то жутковатое чувство. Солдаты молча косились на крутую скалу и грозный замок. Разговоры, и без того не особо оживленные, стихли.

Когда отряд проехал через небольшой городишко, прилепившийся внизу к скале, молодой офицер, к своему удивлению, заметил неширокую, но удобную дорогу, которая, петляя, в скором времени привела всадников к нижним замковым воротам. Днем ворота были открыты, но часовые в соответствии с уставом остановили отряд. И, только когда Монтегю представился дежурному офицеру, всадникам позволили въехать в замок.

Уланы спешились в нижнем замковом дворе, а Монтегю и де Крессэ со слугами продолжили путь по узкой замковой дорожке и, проехав еще через одни ворота, оказались во внутреннем дворе основного замка. Здесь было много солдат и офицеров, занятых своими делами. Кто-то перетаскивал какие-то бочки, кто-то чинил каменную кладку, а несколько новобранцев, недавно прибывших в армию, проходили под руководством унтер-офицера строевую подготовку, которой, как известно, в армии можно заниматься бесконечно…

Крессэ и Монтегю спрыгнули на землю, бросив поводья слугам, а сами последовали за сопровождающим их офицером внутрь большого здания, где располагался штаб бригадного генерала Абера, коменданта Монсона и одновременно командующего всеми войсками, которые располагались в замке, городке и близлежащих деревнях.

Генерал Абер, тридцатишестилетний мужчина атлетического телосложения, встретил гостей с распростертыми объятиями. Его голос был, пожалуй, слишком громким и грубоватым, а движения выдавали отсутствие светской культуры, но при этом он явно старался быть любезным с посланцами главнокомандующего:

– Капитан Монтегю, – произнес он громовым басом, протягивая могучую руку, – как давно вас не было в наших краях! – С этими словами он схватил ладонь адъютанта и так сильно сжал ее, что у Монтегю на секунду сошла с лица улыбка. – С чем приехали? – все так же громко продолжал генерал. – А это ваш друг? – добавил он, указывая на де Крессэ.

– Да, и к тому же товарищ в одном важном деле… Кстати, кажется, он – ваш земляк. Ведь, если я не ошибаюсь, вы родом из Морвана[20]20
  Морван – область на севере французской провинции Бургундии.


[Закрыть].

– Так точно, – все так же громко и решительно отрапортовал генерал, – из Аваллона.

– Ну а наш друг де Крессэ как раз из этих мест.

– Де Крессэ? – воскликнул генерал. – Это у вашего отца ветхий замок из красного кирпича и куча старинных рукописей и книг?

– Да, именно так, а как вы узнали? – заинтригованно спросил Анри.

– Мой отец был книготорговцем и, если я правильно помню, часто ездил в ваш замок. Он очень, очень хорошо отзывался о вашем отце… Ну а теперь выкладывайте, что у вас за поручение от командующего, – сказал Абер, поворачиваясь к адъютанту.

Монтегю огляделся по сторонам и, убедившись, что дежурный офицер вышел, сказал:

– Командующий послал нас по одному весьма де ликатному делу.

С этими словами молодой офицер достал из ташки бумагу и вручил генералу. Тот начал читать ее, и видно было, как на его лице появляется изумление:

– Командующий считает это дело со старинной бумажкой столь значительным? – спросил он с некоторым сомнением.

– Да, выяснилось, что этот документ указывает на место, где, вероятно, спрятано нечто очень важное… Но вот в чем вопрос: название места значится на шкатулке, в которой лежала бумага. Главнокомандующий желает, чтобы вы нам ее передали.

– Шкатулка? – с еще большим изумлением произнес Абер. – Что еще за шкатулка? Мне отдали только бумагу, а три золотых монеты, что нашли рядом, я решил оставить солдатам в награду за их труд по копанию этих чертовых контрминных галерей, которые придумал инженерный капитан… Тоже мне, свалился на нашу голову умник. Теперь проковыряли всю скалу под замком, прямо не скала, а сыр с дырками.

– Но, видимо, ваши работники решили оставить себе в награду не только три золотых монеты, – с усмешкой произнес Монтегю.

– Да нет же, черт побери, – воскликнул гене рал, – солдатики, которые ковырялись в земле на прошлой неделе, были честными парнями… Но я с ни ми разберусь. Это фузилеры[21]21
  Фузилер – от французского fusil (ружье), обычный пехотинец.


[Закрыть] Четырнадцатого линейного, которые несут службу прямо в замке, работали под наблюдением инженерного офицера и наткнулись на старинный потайной ход. От него осталось в длину несколько туазов[22]22
  Туаз – старинная французская мера длины – около 2 м.


[Закрыть], но как раз в этом участке и нашли нишу и все, что там было, принесли мне.

– Значит, не все, – уверенно парировал де Крессэ, – в документе совершенно ясно говорится о шка тулке. Она не могла испариться, да и бумага, если бы лежала без коробки, так хорошо не сохранилась бы.

Абер почесал затылок, секунду поразмышлял, а потом во всю мощь своего громового голоса гаркнул:

– Деласкур!

Адъютант генерала тотчас же вбежал на зов своего начальника, который, наверно, было слышно чуть ли не в самом городке.

– Приведите мне тотчас же тех парней, которые на прошлой неделе ковырялись в земле и нашли эту… бумажку в подземном ходе, да поживее.

Адъютант тотчас же выскочил за дверь на поиски солдат, а Монтегю и де Крессэ попросили, чтобы им позволили осмотреть место, где был найден документ. Вызвали инженерного капитана, длинноносого офицера в очках и немножко неряшливом мундире. Анри чуть не рассмеялся при его виде – настолько он напоминал библиотекаря из Сарагосы.

Инженер любезно проводил обоих офицеров в контрминную галерею, которой явно гордился. Чувствовалось, что ему глубоко наплевать на подземный ход и на тамплиеров, но зато его очень волнуют фортификационные работы.

– Вы понимаете, что исходящий угол бастиона не достаточно защищен фланкирующим огнем, против ник, к тому же может использовать минные галереи, и в таком случае эскарп останется совершенно без прикрытия, ведь у нас нет ни кюнетов, ни контрэскарпов! Да и вообще я не понимаю, как можно воевать без приличного равелина… Вы знаете, на соседней скале в XVII веке был сооружен совершенно замечательный кронверк с каменной одеждой контрэскарпов. Ну так он пришел в полное запустение, и нужно его обязательно восстановить.

Монтегю и де Крессэ вполуха слушали этот экскурс в фортификацию, а адъютант Абера делал усилия, чтобы не прыснуть со смеха, настолько забавно звучала эта полная энтузиазма и неподдельного интереса речь инженерного офицерика о науке по копанию траншей.

Вооружившись лампами, в которые были вставлены свечки, офицеры полезли в контрминную галерею. Лампы выхватывали из темноты только маленький кусочек подземного хода, и молодым офицерам пришлось не раз испачкать свои мундиры об узкие стены галереи.

– Это дальше, дальше, идите сюда, – быстро лез вперед неугомонный и подвижный очкарик.

Внезапно узкая галерея оборвалась, и Монтегю с де Крессэ вступили вслед за инженером в куда более широкий подземный ход, выложенный ровным камнем. Здесь было немного посвободнее, но все равно очень душно и тесно. В скором времени галерея уперлась в груду земли и камней и оборвалась.

– Ну вот, здесь он и кончается, этот ваш подземный ход, – объявил офицерик так, как будто древняя катакомба тамплиеров принадлежала лично гостям и намеренно мешала нормальным инженерным работам, – ваш ход тут обрушился уже давным-давно, так что толку в нем никакого.

– Послушайте, а где же ниша? – воскликнул Монтегю.

– Да вот, вот она, ваша ниша, – произнес инженер, всовывая руку в какое-то углубление в стене.

Де Крессэ и Монтегю по очереди изучили углубление, которое, кажется, было когда-то тайником. Но ничего интересного там уже давно не было. Безрезультатно пощупав и обстучав всю стену вокруг ниши, молодые офицеры попросили провести их наружу…

Вывозившись в пыли, как трубочисты, Монтегю и де Крессэ вылезли на свет Божий и, посмотрев друг на друга, захохотали. Инженер, тоже грязный с ног до головы, слушал их смех, ничего не понимая.

– Любезный Эврар, – весело произнес Анри, – вот бы вам в таком виде предстать перед генералом Сюше и доложить о результатах поиска.

– Тогда меня точно выгнали бы с поста адъютанта, – смеясь, ответил Монтегю.

Попросив у инженера щетку, которую пришлось разыскивать еще минут десять, молодые офицеры направились в кабинет к коменданту. Там они обнаружили генерала, с озабоченным видом ходящего по комнате.

– Вы правы, – выпалил Абер, стоило только офицерам войти к нему в кабинет, – шкатулка была, но эти чудаки ее продали. Было там еще и несколько золотых монет. Сейчас этих героев препроводили в карцер.