Текст книги "Испанская война и тайна тамплиеров"

С этими словами Сюше отослал было офицеров, как вдруг вспомнил:

– Ах да, Монтегю, вы сосчитали пленных?

– Да, мой генерал.

– И сколько их?

– Две с половиной тысячи.

– Что-то маловато, – наморщил нос Сюше, – а вы хорошо считали?

Адъютант тотчас сообразил:

– Возможно, я ошибся, нужно пересчитать.

– Хорошо, сделайте это до вечера. Я сейчас пишу императору рапорт о победе… Кстати, как нам назвать эту битву?

– Мой генерал, если вы позволите, – произнес де Крессэ, и Сюше кивнул головой. – В том месте, где мы разгромили батальон Валлонской гвардии и тем самым победоносно начали сражение, была заброшенная деревня. Она называлась Маргалеф.

– Маргалеф… – задумчиво промолвил Сюше. – Ну что же, звучит хорошо. Итак, пишите, Дюран, – сказал он, обращаясь к секретарю: – Рапорт о победе при Маргалефе, 23 апреля 1810 года…

Глава 11
Темные люди

В полдень двадцать восьмого апреля у входа на старый мост через Эбро, который вел к центру Сарагосы, было оживленно. Здесь скопилась целая толпа крестьян, которые везли на рынок снедь и вино. Но часовые в форме Арагонских стрелков, с которыми был полицейский и французский унтер-офицер, никого не пускали в город. Из толпы раздавались возмущенные выкрики:

– Когда же будут пускать? Так мы попадем на рынок к самому закрытию!

– Что, в Сарагосе уже жрать не надо?!

– Вот напридумывали законов! Больше всего возмущался Пако:

– Честным людям прохода не дают!

Впрочем, через какое-то время к часовым подбежал полицейский агент, отдал какое-то распоряжение, и солдаты открыли проход на мост, придирчиво проверяя у всех входящих паспорта.

Паспорт – желтая бумажка, на которой были отмечены все характеристики ее владельца: возраст, рост, цвет волос, цвет глаз, форма губ, цвет лица, а также особые приметы, – был у Пако в полном порядке. Так что проверка его бумаг заняла минуту, и контрабандист, пройдя линию часовых, зашагал по древнему мосту, построенному еще римлянами. Это мощное каменное сооружение выдержало все превратности времени, в том числе и последнюю осаду, запечатлевшую на его арках следы от попаданий ядер.

Впереди, справа от моста, возвышалось величественное здание собора Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, купола и шпили которого играли многоцветной мозаикой в лучах яркого солнца.

Едва Пако сделал пару шагов по площади перед собором, как его оглушил грохот орудийного залпа, раздавшегося откуда-то с берега Эбро. Пако вздрогнул и посмотрел по сторонам. Многие прохожие тоже рассеянно оглядывались, не понимая причины этой канонады.

Не прошло и полминуты, как раздался новый залп, от которого затряслись стены и зазвенели окна, а через полминуты еще один…

Пока люди изумленно спрашивали друг друга, что это может быть, на площадь выехали два всадника в мундирах испанской жандармерии. Один из них, встав посреди площади, громким голосом возвестил по-испански:

– Его светлость граф Сюше объявляет всем верным жителям Сарагосы и всего Арагона, что двадцать третьего апреля сего года Господь даровал победу Арагонской армии над войсками мятежников из Каталонии под командованием генерала О’Доннела.

В плен взято шесть тысяч сто тридцать семь человек. Еще пятьсот двадцать неприятельских солдат убито и ранено. Сегодня часть пленных пройдет по улице Коссо, и жители сами смогут убедиться в результатах победы. Его светлость объявляет, что в честь этого радостного события прогремит орудийный салют в двадцать залпов…

Пока жандарм силился кричать так, чтобы его слышала вся площадь, пушки продолжали грохотать, а потом к ним присоединился перезвон колоколов собора. Вскоре колокола гудели уже над всей Сарагосой.

Пако пробормотал про себя какие-то проклятия и, засунув в рот свою вонючую сигару, зашагал в сторону улицы Мизерикордия, где его ждало одно важное дело. Пако не хотелось идти в сторону Коссо, но другого пути не было, так как главная улица шла полукругом, охватывая весь центр города и упираясь концами в Эбро.

Уже приближаясь к Коссо, контрабандист увидел впереди какое-то столпотворение. Еще несколько шагов – и он очутился в толпе. Зеваки явно в ожидании чего-то стояли на тротуарах, вдоль которых редкой цепью выстроились французские солдаты и несколько агентов испанской полиции. Конечно, Пако мог бы перебежать улицу, но решил перестраховаться – мало ли, заберут в полицию, а там будут лишние и ненужные вопросы. Он остановился и огляделся по сторонам:

– Пленных, что ли, гнать будут? – спросил он у женщины с корзиной, которая с интересом всматривалась в глубь длинной улицы.

– Ну да, пленных…

– А чьих? – задал он провокационный вопрос.

– Ты что, с луны свалился? – буркнула тетка. – Наших. – А потом, заметив, что на нее косо посмотрели из толпы, поправилась: – То есть неприятельских.

– Неприятельских? – не унимался Пако. – Французов, что ли?

– Слушай, иди-ка ты, дружок, своей дорогой, – ответила тетка, – а то на добрых людей беду накличешь.

С этими словами она отвернулась и отодвинулась в сторону.

Пако раскурил свою жуткую сигару, отчего вокруг него образовалось свободное пространство, и стал терпеливо ждать. Примерно через четверть часа со стороны университета показалась колонна, впереди которой ехали французские конные жандармы, а за ними шли несколько пехотинцев. Потом показалась и толпа пленных. Когда она приблизилась, Пако с удивлением отметил, что на лицах пленных испанских солдат было написано не страдание, а скорее полное безразличие. Некоторые шли и громко разговаривали, кто-то небрежно покуривал сигары, кто-то даже приветствовал стоящих по тротуарам жителей, а были и такие, которые гоготали, бог знает почему.

В общем, на убитых горем людей они не походили. Французских охранников, которые шли редкой цепью по краям густой колонны, было немного. Если бы пленные вдруг вздумали бежать, французам навряд ли удалось бы поймать или застрелить одного из пятидесяти, но, судя по всему, пленные и не думали о побеге. Кто-то беспечно, а кто-то безразлично они шли в это вынужденное путешествие во Францию.

Пленных гнали чуть больше четверти часа. Хотя Пако не считал, да и не мог бы сосчитать их, ему показалось, что испанских солдат было полторы-две тысячи, не больше. Впрочем, глашатай говорил, что это только первая колонна.

«Бог знает, может, пригонят еще и других», – мелькнуло у него в голове.

Пока вели пленных, Пако выкурил свою толстую сигару и, сплюнув, продолжил путь на улицу Мизерикордия.

Дом, к которому он подошел, был солидным зданием с решетками на окнах первого этажа. Этот дорогой особняк принадлежал известному в Сарагосе доктору дону Хосе Чуэка и Мескита. Но добрый контрабандист шел к доктору не для того, чтобы показать ему свои болячки. Дон Хосе уже давно оставил врачебную практику, ибо его взял в ближайшие помощники комиссар Домингес. Человек передовых убеждений, сторонник нового порядка вещей в Испании, высокообразованный дон Хосе Чуэка быстро занял видное место в полицейской администрации, а его организаторские таланты и связи очень помогли комиссару Домингесу на первых порах. Правда, комиссар сразу заметил, что Чуэка уж очень любит деньги. Но кто их не любит? Однако комиссар не знал, что его ближайший помощник не просто относится с теплым чувством к серебряным кружочкам, а любит их с упоением. Очень быстро доктор стал пользоваться своим служебным положением вовсе не для того, чтобы наводить в городе порядок. За взятки он помогал оформить документы для кого угодно. Так одним из его постоянных «клиентов» стал молодой граф Вегуэра…

На вопрос слуги «Как представить посетителя?» Пако коротко ответил:

– Скажи, что от друзей из Хаки.

Слуга посерьезнел и исчез за дверью. Примерно через пять минут он снова появился на пороге и предложил контрабандисту войти.

В богато обставленном кабинете за массивным письменным столом сидел дон Хосе Чуэка. Ростом, телосложением и возрастом он походил на своего посетителя, только в отличие от контрабандиста, у которого было обветренное лицо и заскорузлые руки, дон Хосе был ухожен, выхолен и одет почти по последней французской моде. На его полном лице с жирными губами было написано легкое беспокойство.

– Ave Maria purisima,[32]32
  Да славится Мария чистейшая.


[Закрыть] – произнес Пако, посмотрев в глаза дону Хосе.

– Sin pecado concebida santissima,[33]33
  Зачатая без греха и святейшая.


[Закрыть] – ответил тот, как школьник повторяет хорошо выученный урок.

Тогда Пако перекрестился и поцеловал свою руку, которой совершил крестное знамение.

Эти два человека, которых очень мало беспокоили вопросы веры, едва ли использовали бы такое почти вышедшее из употребления приветствие, если бы, конечно, оно не было условным паролем и отзывом агентов Кондесито.

– Как поживают наши друзья? – спросил дон Хосе.

– Все прекрасно, но у нас есть одно дельце, которое Кондесито хотел бы тебе предложить.

Пако обращался ко всем людям на «ты», в независимости от их положения. Исключение он делал лишь для молодого графа, в котором видел существо высшего порядка.

– Что за дельце? – недоверчиво уставился на него дон Хосе.

– Дельце простое, – усмехнулся Пако, – заработать кучу денег, а пока вот тебе сто песо с приветом от Кондесито.

– Да хранит Господь нашего молодого графа, доброго и щедрого, – ответил дон Хосе, поспешно забирая кошелек своей холеной пухлой ручкой. – Что же хочет от меня его светлость?

– Расскажи, что там за история с сокровищем, которое ищут французы, – без лишних предисловий начал Пако.

– О, об этом мне ничего не известно, – замахал руками дон Хосе, – все держат в тайне, и никто, кроме Сюше и ближайших к нему офицеров, ничего не знает.

– А если ты получишь одну двадцатую всех сокровищ, коли твои сведения помогут нам их найти?.. Так сказал Кондесито. Ну, вспоминаешь что-нибудь?

Дон Хосе Чуэка встал, взял из шкафа бутылку малаги, пару бокалов и поставил их на стол, жестом предложив выпить. Пако, ни слова не говоря, кивнул головой. Доктор налил вино, выложил на стол коробку с шикарными сигарами и молча пододвинул ее Пако.

Контрабандист не заставил себя уговаривать и глотнул густого вина. Потом схватил ароматную гавану, отрезал кончик ножом и засунул сигару в рот.

– Как будет вознаграждено то, что информация исходит именно от меня?

– Ну, если ты скажешь точное место, получишь одну двадцатую от добытого, а если просто поможешь, Кондесито не поскупится. Ведь ты его знаешь, сказал, что наградит по-королевски, значит, наградит.

Дон Хосе Чуэка и Пако раскурили сигары.

– Уж как-то это все неопределенно, – произнес дон Хосе, – по-королевски…

– Ну, если не нравится, я пошел, – сказал Пако, вставая из-за стола.

– Стой, стой, – заволновался дон Хосе. – Я верю Кондесито, но хотелось бы все-таки поточнее…

Пако снова уселся.

– Я могу тебе сказать только, – продолжал дон Хосе Чуэка, – что у французов есть бумага, на которой изображен план, где спрятаны сокровища, но эту бумагу держит при себе генерал Сюше, а ее копия хранится у адъютанта Монтегю. Зато название замка, где спрятан клад, написано на шкатулке, и эту шкатулку французы отбили, когда уничтожили отряд отца Теобальдо.

– Это я и без тебя знаю, – безразлично бросил Пако.

– Да, а название замка тебе известно?

– Я сам видел эту шкатулку. Там было что-то нацарапано непонятным шифром.

– Ну так вот, один из помощников Сюше, какой-то там де Кресси или де Кресса, расшифровал эту надпись, – торжествующе произнес дон Хосе.

– И?

Дон Хосе выпустил еще клуб дыма и сказал:

– Это только половина информации. Сколько мне будет за нее?

– Я же сказал, Кондесито не обидит. Пусть будет одна сороковая.

– Одна сороковая? Согласен, но только ты поклянись Пресвятой Богородицей.

Пако без колебаний произнес клятву и перекрестился. Правда, дона Хосе подобная клятва не убедила, и он, больше полагаясь на щедрость Кондесито, проговорил:

– Это замок Гарден в Лериде. Раньше он принадлежал тамплиерам, там они и спрятали сокровища. А где точно, ищи бумажку…

Пако вышел от дона Хосе, когда уже смеркалось. Кроме постоялых дворов, где ему совсем не хотелось светиться, у Пако была еще пара мест, чтобы переночевать, не привлекая ничьего внимания. Требовалось только оставить пару монет, и все. Но Пако пошел к тетке Кармеле, сказав ей, что ночевать ему больше негде и что он хорошо заплатит.

Лита без восторга указала контрабандисту маленькую комнатенку наверху в конце грязного коридора, одну из тех, куда удалялись клиенты ее заведения, когда им нужно было уединиться с девочкой. В субботний вечер посетителей ожидалось много, и поэтому бандерша выделила Пако самую крошечную комнатенку, находившуюся рядом с ее покоями. Она не очень любила пускать сюда клиентов, которые мешали ей спать своим шумом. Так что, забрав у Пако два реала, толстуха предоставила эти покои в его распоряжение.

Вопреки обыкновению, Пако не стал пить в общем зале вино и пугать посетителей своими отвратительными сигарами. Отказался он и от услуг девочек, которых Лита, впрочем, и не особенно ему навязывала, вспомнив, что Пако прошлый раз не заплатил. Контрабандист сослался на плохое самочувствие, удалился в свою комнату и стал ждать.

А ждать пришлось долго. Снизу еще несколько часов раздавались пьяные выкрики, со стороны лестницы и из коридора слышны были громкие шаги, грубый смех, сальные шутки, хлопанье дверей, а потом и другие ритмичные звуки, которые раздражали Пако, мысли которого были далеко от любовных утех. Но Пако терпеливо ждал, он знал, что Лита обычно покидает общий зал где-то около полуночи, когда клиенты заканчивают разбор девочек и платят вперед. После этого ловить там ей больше нечего.

Пако не ошибся. Почти ровно в полночь из коридора послышались шаркающие грузные шаги Кармелы и скрип открывающейся двери в ее комнату. Бандит стремительно выскочил и резким точным движением схватил толстуху за горло одной рукой. Другой он перехватил у Кармелы маленький подсвечник, чтобы, не дай бог, не устроить пожар. Еще миг – и Пако втащил насмерть перепуганную хрипящую бандершу в ее комнату. Не отпуская ни на секунду ее горло, он аккуратно поставил подсвечник на стол и закрыл дверь на крючок.

В ту же секунду перед носом Кармелы блеснуло острое лезвие навахи.

– Ну, старая жаба, рассказывай, как сдала нас с отцом Теобальдо французам?! Кто тебе еще помогал?!

– Что ты, что ты, с ума сошел? – хрипела Кармела. – Дай хоть слово сказать.

– Ну, говори, гадина, – контрабандист чуть ослабил давление на горло толстухи, – но, если крикнешь, глотку перережу в один миг.

– Что ты, что ты, дружок, ты ошибаешься, – взмолилась та.

– Ошибаюсь? – взревел Пако. – А знаешь, как рванул заминированный фургон, а как потом стреляли и рубили наших?

– Пако, это не я, клянусь! Какого рожна мне было выдавать вас французам?! Вы мне деньги платите, а от них одни неприятности.

– Да ладно, неприятности, – развязно бросил контрабандист, – только за счет их офицеров и живешь!

– Послушай меня, – стонала Лита, – вас сдал Чучо…

– Чучо?! – бандит снова чуть ослабил хватку на горле бандерши.

– Да-да, Чучо! – обрадовалась Кармела эффекту, который произвели ее слова. – Неужели ты не знаешь, что он попал в лапы французов?

– Знаю, – произнес Пако, и мгновенная догадка пронзила его сознание.

– Его допросили так, что он во всем сознался, и пообещали оставить в живых, если он расскажет что-нибудь ценное, что позволило бы найти вашу банду. Ну он и постарался. Сдал вас всех с потрохами.

Последние слова Лита произнесла окрепшим голосом, оттолкнув руку Пако.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Да есть добрые люди, дружок…

Эта фраза снова взбесили Пако. Глаза его злобно блеснули в неровном свете свечи, он опять схватил толстуху за горло и приставил наваху прямо к ее лицу:

– Пошути мне еще только, зарежу! Но испуг Литы уже прошел.

– Успокойся ты и лучше послушай, откуда я все знаю! Ходит тут к нам один офицерик, Монтегю, адъютант командующего. Он, когда выпьет, поболтать любит.

– Как ты сказала – Монтегю?! – почти прокричал Пако, мгновенно вспомнив свой разговор с доном Хосе Чуэка.

– Ну да, Монтегю.

– Он к вам ходит?!

– Еще как, большой любитель наших девочек! Как только штаб возвращается в Сарагосу, не пропускает возможности отдохнуть, даже сейчас собирается к нам в гости из-под Лериды.

– А ты откуда знаешь? – недоверчиво спросил Пако.

– Да он сам сказал, когда уезжал. Говорил, что хоть и отправляется на войну, но через недельку-другую командующий обязательно пошлет его в Сарагосу, проверить, как здесь дела. Да и деньжат даст ему на дорогу. Вот наш любимый офицерик к нам и заедет.

Глаза Пако сверкнули торжествующим блеском.

– Послушай меня, тетка, – проговорил он голо сом человека, нашедшего то, что так долго искал. – Если поможешь мне, сумеешь заработать кучу денег. Кучу! Только сделай все, как я скажу…

Глава 12
Под стенами Лериды

С далеких гор дул холодный пронизывающий ветер, который гнал по ночному небу рваные облака. Время от времени выглядывала луна, освещая мертвенным светом каменистую равнину. В эти мгновения можно было хорошо увидеть огромную черную громаду скалы, замок на ней и прилепившийся внизу обнесенный стенами город.

В эту ночь командир эскадрона де Крессэ получил свое первое задание в качестве адъютанта главнокомандующего. Сейчас он стоял где-то в тысяче шагов от крепости, а мимо него бесшумно двигались темные фигуры солдат. Анри вспомнил, как с этого самого места он пять дней назад увидел, как открылись ворота, опустился подъемный мост, и из крепости выехали два всадника. Один из них был трубачом, который силился извлекать из своего инструмента как можно более громкие звуки. В руках у другого был белый флаг.

Сердце у Анри тогда дрогнуло от радости:

«Парламентер! – мелькнуло в голове. – Неужели сдаются?! Значит, командующий был прав, победа при Маргалефе напугала их. Они рассчитывали на помощь армии из Каталонии, но теперь надеяться больше не на что, и мы сможем войти в крепость без стрельбы, без боя, без кровопролития, но как победители…»

В мгновение ока он представил себе, как въезжает в город в мундире с белой с золотом повязкой адъютанта главнокомандующего на руке и, спрыгнув с коня перед домом Инессы, преклоняет перед ней колено, вручая букет белых роз.

Но мечтать пришлось недолго, его послали на встречу с парламентером, который передал запечатанное сургучной печатью письмо. Уже через несколько минут это письмо было в руках командующего, который нетерпеливо сломал печати, пробежал глазами по строчкам послания, передал бумагу де Крессэ и раздосадованно произнес:

– Взгляните, вот ответ, достойный Цезаря.

«Господин генерал, – прочитал Анри, – эта крепость никогда не рассчитывала на помощь какой-либо армии. Имею честь выразить Вам мое самое глубокое уважение. Хайме Гарсия Конде».

Все сомнения исчезли. Нужно было готовиться к отчаянной битве, и в лагере закипела работа. Со всех сторон везли провиант, боеприпасы и шанцевый инструмент, солдаты плели сотни туров, заготавливали тысячи фашин[34]34
  Туры – круглые корзины без дна, в которые насыпали землю, и затем устанавливали для защиты от артиллерийского огня. Фашины – связки хвороста, которые использовались для возведения оборонительных сооружений.


[Закрыть].

И вот теперь колонны пехоты медленно приближались в ночи к вражеской крепости. Рядом с Анри шел капитан Валантен, тот самый, с которым де Крессэ познакомился в Монсоне и недавно встретился под Леридой. Сейчас Валантен был неузнаваем: не забавный болтун, любивший блеснуть своей ученостью, а офицер, на лицо которого легла печать серьезности.

Когда луна выходила из облаков и на миг освещала пейзаж, инженер доставал план, бросал на него быстрый взгляд и, оглядываясь по сторонам, снова махал рукой, увлекая за собой Анри и всю колонну.

«Как он там еще что-то разбирает в такой тьме?» – подумал Анри.

Но вот Валантен остановился, снова бросил взгляд на бумажку и, оглянувшись, тихо произнес, обращаясь к де Крессэ:

– Осталось двести шагов… примерно. Полная тишина!

Теперь вся колонна шла почти что на цыпочках, никто не разговаривал, все старались двигаться так, чтобы не шевельнулся ни один камень на земле. Наконец инженер прикоснулся к руке де Крессэ и прошептал:

– Здесь…

Анри оглянулся. Единственное, что он видел, – это темная громада города впереди, но сколько до него осталось, понять было невозможно.

– До города примерно триста метров, – словно услышав мысли де Крессэ, произнес инженер, выражая расстояние в новомодной метрической системе, не так давно принятой во Франции, – начинаем!

Анри кивнул головой, и Валантен стал расставлять по местам «рабочих», то есть солдат, выделенных из полков для проведения осадных работ. Они шли без оружия, в руках у них были только кирки и лопаты.

Де Крессэ сделал жест лейтенанту, командиру идущего позади него взвода вооруженных гренадер. Это был отряд прикрытия. Гренадерский взвод, следуя за адъютантом, прошел еще шагов сорок. Здесь по негромкой команде офицера большая часть солдат опустилась на землю и залегла, сжимая в руках оружие.

Но Анри не остановился, продолжая движение вместе с дюжиной заранее назначенных самых лучших гренадер под командованием старого сержанта. Когда прошли еще пятьдесят шагов, Анри встал, потом махнул рукой сначала вправо, потом влево. Все уже знали, что это значит. Быстро и без суеты солдаты разомкнулись в стороны, остановились и тихо опустились на одно колено. Анри услышал негромкий лязг штыков, которые примкнули к ружьям.

Наклонив оружие навстречу невидимому врагу, гренадеры замерли, стоя на одном колене. Анри тоже опустился на колено. Наступила полная тишина, луна снова зашла за облака, и стало так темно, что даже темный силуэт замка почти слился с ночным небом.

Прошла минута, и сзади раздался негромкий стук железа о каменистый грунт, стук который становился все громче, а пространство, откуда он доносился, все шире. Это работали сотни кирок и лопат.

Анри весь обратился во внимание, его глаза постепенно привыкли к темноте, и он снова стал различать впереди черный силуэт. Молодой офицер прекрасно понимал, что перед ним крепость с огромным гарнизоном, и оттуда можно ожидать все, что угодно. Но, кажется, там все спали. Стук кирок и лопат за спиной Анри становился все более отчетливым. Осмелев и немного окопавшись, солдаты стали работать уверенней.

Внезапно громкий звук выстрела разорвал тишину. Анри невольно вздрогнул, увидев, как, слепя глаза, ярко блеснул в черной мгле всполох, а потом, разрывая мглу, по небу, описывая огромную параболу, полетел в снопе пламени осветительный снаряд.

Все поле мгновенно осветилось, и Анри четко увидел черные силуэты гренадер, сидящих в безмолвной тишине со склоненными ружьями.

Тотчас же раздался еще один гулкий выстрел из мортиры, и в воздух взлетел, озаряя поле, второй осветительный заряд. Анри обернулся назад, но к удивлению своему не увидел ни одного рабочего: те окопались уже настолько, что смогли залечь и остаться незамеченными. Наверное поэтому, к удивлению де Крессэ, над полем снова повисла тишина. Испанцы то ли ничего не разглядели, то ли ничего не поняли.

Через несколько минут позади Крессэ громко застучали кирки и лопаты, «рабочие» становились все более уверенными, и стук их инструментов звучал все явственней.

Анри совсем уже успокоился и подумал, что все пройдет гладко. Но внезапно тишину разорвал новый выстрел из мортиры, потом еще один, потом еще… Стреляли из замка и из города. Местность осветилась так, что стало видно чуть ли не как днем.

И вдруг с бастиона, напротив того места, где находился Анри с солдатами, громыхнул выстрел. Это уже был не отдаленный гул мортиры, а мощный, уверенный грохот тяжелой пушки. В ту же секунду молодой офицер услышал, как с диким визгом пролетела картечь. Через несколько секунд раздался новый пушечный выстрел, потом еще один. Картечь проносилась мимо…

Ну вот опять прогремел выстрел. На этот раз пули не только завизжали рядом, но рассыпались по каменистой почве, словно горох по столу. Где-то слева раздался крик и истошные мольбы солдата, которого искалечила картечь. Пока его уносили товарищи, в воздух взлетали все новые и новые осветительные каркасы, которые гигантскими огненными параболами чертили небо. Грохотали пушки, и с визгом неслись кованые шары, со стуком ударяя по камням.

Анри продолжал стоять на одном колене. Вспомнив молитву «Отче наш», которой его научили в детстве, он повторял ее в десятый раз, стиснув зубы, преодолевая желание упасть на землю и зарыться. Он должен был подавать пример. Согласно регламенту, передовые посты охранения осадных работ должны были не ложиться, а стоять на одном колене. Лечь для него означало бы посеять панику среди солдат.

Позади него те, кто копали траншею, работали не покладая рук, их уже заметили, и вся надежда была на то, что они сумеют прокопать достаточно, чтобы укрыться от вражеского огня.

Первая ночь, которую Анри провел в качестве адъютанта главнокомандующего, дежурного при осадных работах, закончилась для него удачно. Его не только не убило и не ранило, но и подчиненные ему солдаты не понесли серьезных потерь – всего несколько убитых и раненых. Испанцы хоть и стреляли, но не осознали до конца грозящую им опасность.

Днем они возобновили пальбу, но французские солдаты окопались в параллели. Этот фортификационный термин означает длинную траншею, идущую параллельно крепостным стенам. Именно в параллели должны были сосредотачиваться основные силы осаждающей стороны. По ночам от нее копали зигзагообразные окопы, продвигаясь по ним к стенам крепости. Наконец, прямо в параллели или впереди нее устраивались батареи, то есть выкапывался широкий окоп, который укреплялся турами и фашинами и в который ставили пушки для стрельбы по крепости.

Утром усталый, небритый, с красными от бессонной ночи глазами, в перепачканной форме, Анри сопровождал главнокомандующего, который пришел инспектировать параллель. Сюше в безупречно вычищенном походном мундире почти без шитья, взяв шляпу под мышку, уверенно шагал по дну глубокого окопа. За ним с трудом поспевали начальник инженеров генерал Аксо, начальник штаба и еще несколько офицеров. Де Крессэ шел впереди и отвечал на вопросы о прошедшей ночи.

Тяжелое ядро с тупым звуком бухнулось в бруствер, и земля, разлетевшись в разные стороны, осыпала весь штаб и самого Сюше.

Ни один мускул не дернулся на лице генерала. Он деловито отряхнул землю с эполет и, взяв из рук молодого адъютанта, которого Анри заприметил еще в Сарагосе, подзорную трубу, как ни в чем не бывало приподнялся и начал рассматривать крепость в образовавшуюся от ядра брешь в бруствере.

– Что скажете, Аксо? Сколько, по-вашему, дней нужно для сооружения батарей?

– Я уже говорил вам, мой генерал, – ответил начальник инженеров ровным голосом, также совершенно игнорируя опасность, – нам потребуется не меньше двух недель.

– Даю вам неделю, – холодно проговорил Сюше, – у нас нет времени.

С этими словами главнокомандующий, не торопясь, сложил подзорную трубу и пошел дальше по траншее, кивком головы приветствуя офицеров, которые находились на боевом посту.

На следующий день полил дождь. Сухая еще недавно равнина покрылась потоками грязи. А потом хлынул настоящий ливень. Когда Анри снова оказался на боевом дежурстве, он увидел войну совсем иную, чем под Маргалефом.

Валантен, вынырнувший из темноты, был неузнаваем: весь его мундир был заляпан грязью, и он, как и Анри, стоял в окопе по колено в воде.

– Господин командан[35]35
  Обращение во французской армии к офицеру в чине командира эскадрона.


[Закрыть],– сказал он, неуверенно прикладывая руку к своей шляпе, с которой ручьем текла вода, – мы не можем закончить батарею номер три к завтрашнему дню. Это невозможно.

По всему было видно, что инженер старался, как мог, но Анри был тверд в своей решимости:

– Вспомните, что «невозможно» – это нефранцузское слово, – начал он на шутливой ноте, а потом строго добавил: – Это приказ. Мы должны закончить инженерные работы любой ценой.

По перепачканному лицу Валантена скользнула ухмылка.

– Идемте, – отрывисто бросил он.

Долговязый офицер пошел по дну окопа, разбрызгивая воду. Окоп, вода, кучи земли, чумазые солдаты – все это можно было видеть в ночи только благодаря прорезающим черное небо пылающим каркасам. Кое-где в окопах горели небольшие фонари, прикрепленные ниже бруствера, чтобы противник не смог корректировать по ним огонь. Они едва выхватывали из тьмы небольшие участки пространства. В их свете рабочие под руководством саперов безуспешно пытались бороться с водяной напастью, а дождь продолжал лить как из ведра. Валантен и Крессэ все глубже погружались в воду, грязная холодная жижа уже дошла Анри до бедер. Его мундир насквозь пропитала влага, со шляпы стекали потоки воды, перчатки, некогда белые, превратились в какое-то подобие грязных рабочих рукавиц.

В очередной раз со стороны крепости грохнула пушка, и картечные пули с визгом пролетели рядом, шлепнулись в бруствер и в раскисшую землю. Еще несколько шагов – и Анри вдруг понял, что стоит по пояс в грязном киселе из воды, глины и еще черт знает чего. Валантен, чумазый как трубочист, сделал широкий жест, показывая, что они добрались до цели. Несколько саперов и пехотных солдат, грязные от подметок до макушек, дрожащие от холода, пытались, стоя по пояс в грязной воде, наполнить туры какой-то полужидкой массой. Рядом, за бруствером, в грязи валялся труп с размозженной картечью головой.

– Перед вами батарея номер три, – сказал Валантен, приложив руку к шляпе.

Анри было нечего сказать, было совершенно очевидно, что продолжать работу абсолютно невозможно.

– Постарайтесь хотя бы усилить бруствер, – буркнул он, понимая, что приказ бессмыслен.

В четверг третьего мая тучи, наконец, снова рассеялись, и в скором времени траншеи просохли под ярким испанским солнцем. Сюше торопил, и Крессэ вместе с другими адъютантами почти каждую ночь уходил на дежурство.

Четвертого мая вечером испанский гарнизон предпринял отчаянную вылазку, но поднятые по тревоге отряды гренадер отбили врага. Перед французскими окопами все было завалено трупами. Ночью осадные работы продолжились. Они велись с каким-то остервенением и в следующую ночь. Пушки крепости колотили и колотили, не переставая. Картечь и ядра бороздили землю, но французские саперы и пехотинцы работали как сумасшедшие, стремясь использовать сухое время и выполнить приказ командира. Наконец седьмого мая, в пять часов утра, пушки, которые с огромным трудом притащили на приготовленную позицию, были готовы открыть огонь.

Сюше и несколько генералов стояли на небольшом холме, который назвали «Пост креста», потому что здесь на дороге стояло старинное каменное распятие. Отсюда до крепости – примерно две тысячи шагов, и все было видно как на ладони.

– Все готово, мой генерал, – доложил генерал Валле, командир артиллерии, – канониры на своих местах, зарядов достаточно.

Все это бригадный генерал в потертом мундире произнес усталым неуверенным голосом.

– Что-то не в порядке? – холодно спросил Сюше.