Текст книги "Испанская война и тайна тамплиеров"

– Праздник, наверно, – неуверенно произнес Анри.

– Ну праздник – это само собой. А что еще?

– Не знаю…

– А вы, вообще, знаете, зачем люди женятся? – засмеялся Монтегю и добавил: – Самое главное – это первая брачная ночь!

– Но мне кажется, – неуверенно произнес Анри, – что Инесса этого не предполагала.

– Послушайте, не валяйте дурака! Вы женитесь на девушке, которая вам безумно нравится. Правда, как я еще раз подчеркиваю, она совершенно не в моем вкусе. Вы ее желаете?

– Ну конечно, – сказал де Крессэ, чуть покраснев.

– Тогда в чем же дело? Завтра вы станете ее мужем перед Богом, и, следовательно, брачное ложе совсем не будет грехом даже для такой невинной девушки, как ваша невеста.

– Возможно… но где и как?

– Ну «как», я надеюсь, вы сообразите. А вот «где», я позаботился. Есть у меня один знакомый испанский богач, которому я несколько раз помогал уладить некоторые дела по поставкам в нашу армию. Предупреждаю, никаких взяток я никогда не брал! Это было бы недостойно французского офицера! Зато и от благодарности его тоже не отказываюсь. Так вот, этот негоциант предоставил на пару дней в ваше распоряжение один из роскошных особняков прямо рядом с церковью, в которой вы будете венчаться, до нее всего лишь пять минут пешком.

– Все это как-то неудобно, – пробормотал Анри, – быть может… не стоит?

– Послушайте, если говорить серьезно, мы с вами отправляемся на бой, из которого, возможно, не выйдем живыми. Так давайте сделаем так, чтобы наша, быть может, последняя ночь в Сарагосе была восхитительна…

Инесса сделала все так, как сказал Анри. Ее тете можно было ничего не говорить, потому что та лежала совершенно больная. Трем лакеям было щедро заплачено, чтобы те, как изысканно выразилась девушка, встретили ее после бала. Служанки получили еще больше звонких монет за ту же услугу. Поэтому, когда в половине одиннадцатого вечера к особняку на улице Толедо подкатила шикарная карета, и из нее выскочил старый усатый улан, лакеи встретили его как дорогого гостя.

– Карета для сеньоры Вегуэра подана, – на жутком полуиспанском-полуфранцузском языке с польским акцентом проговорил Веслав.

Тотчас дверь особняка отворилась, и лакей, держа в руках канделябр со свечами, выпустил из дома Инессу. Увидев девушку, старый улан чуть не обомлел.

Юной испанке и так не приходилось жаловаться на свои внешние данные, но сейчас она стала вдруг просто ослепительно, невообразимо красива. Обычно Инесса, вопреки обычаям своей страны, не пользовалась губной помадой и краской для бровей и ресниц, но сегодня, чтобы стать неотразимой, положила на свое лицо немножко красок. Совсем немного, но этого хватило, чтобы превратить просто красивую девушку в принцессу из волшебных сказок. Служанка помогла ей сделать замысловатую прическу в римском стиле: волосы были убраны кверху, а сзади ниспадали изысканными локонами. На прекрасной головке, которую Инесса держала с гордым достоинством, сияла маленькая диадема, а волосы покрывала небольшая белая мантилья, которая практически ничем не отличалась от фаты. Белое с легким кремовым оттенком шелковое платье оставляло чуть открытой юную, высокую, упругую грудь, на которой сияло драгоценными камнями подаренное Анри ожерелье.

Закаленный воин заулыбался и сказал то ли по-французски, то ли по-польски:

– Эх, ладная паненка!

И, подав руку девушке, помог ей подняться в карету.

Анри, сидевший в карете, просто обомлел, когда Инесса, обдав его запахом дорогих духов, уселась рядом с ним на сиденье, обитое пурпурным бархатом.

– Дорогая, – выговорил он срывающимся от вол нения голосом, – это ты?

Инесса засмеялась и, сияя своей очаровательной улыбкой, промолвила:

– Да, Анри, это я!

Анри взял ее руку, поцеловал тонкую надушенную перчатку, сквозь которую ощущалась нежность и тепло кожи, и почувствовал вдруг, что испытывает к Инессе не только восторженную любовь. Острое, мгновенно вспыхнувшее желание охватило все его тело. Он ощутил, как теснит грудь, и, к своему стыду, понял, что думает вовсе не о венчании, а о том, что будет после него…

Когда карета подкатилась к церкви, старый улан соскочил с сиденья рядом с кучером и, открыв дверь кареты, церемонно произнес:

– Прошу вас.

Анри вышел первым, подал руку Инессе, и они оказались перед церковью Сан-Хуан-де-Лос-Панетес. Трудно описать роскошь барочного фасада этого храма, сплошь покрытого замысловатой резьбой по камню и золочеными украшениями. Дверь его была чуть-чуть приоткрыта, и Анри с Инессой вслед за Веславом вошли внутрь.

Первое, что удивило Анри, были свечи. Они горели повсюду, освещая какую-то невообразимую, почти варварскую роскошь золотого алтаря, украшенного сотнями резных колон, скульптур, завитков и дорогих картин. Прямо в нескольких шагах от молодоженов стояли приглашенные свидетели: Монтегю в своем самом роскошном мундире и самом богато расшитом белом ментике, Франсуа Валантен в скромном темно-синем мундире офицера инженерных войск и Мария в темном платье и темной кружевной мантилье…

Едва Анри и Инесса вошли в церковь, как тотчас же заиграл орган, а Монтегю сделал жест, приглашавший молодоженов подойти к алтарю. Священник, почтенный падре Родригес, в окружении четырех служек стоял перед алтарем и каким-то на редкость умильным взором созерцал блистательную пару.

Действительно, Анри и Инесса смотрелись великолепно. Мужественное лицо Анри, его статная фигура, широкие плечи и темно-синий мундир с золотыми эполетами словно были специально задуманы, чтобы оттенить нежность и хрупкость его ослепительно-красивой невесты. Они шли с достоинством и, подойдя к алтарю, опустились на колени на специальные подставки, обитые бархатом.

Священник начал молитву, а свидетели встали позади молодоженов. Когда первая молитва закончилась, священник задал им по-испански ритуальные вопросы: «Пришли ли вы сюда добровольно и свободно? Хотите ли заключить супружеский союз? Готовы ли вы любить и уважать вашего спутника всю жизнь? Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и церкви?»

Анри не понимал почти ничего из того, что спрашивал священник, так как тот говорил быстро и неразборчиво. Но, так как молодой человек не сомневался в смысле этих вопросов, он твердо и без колебаний говорил «Да!».

Инесса слушала священника с благоговейным восторгом и отвечала таким же уверенным и восторженным «Да!».

Но вот наконец по жесту священника Монтегю поднес блюдо, на котором лежали золотые кольца, и отец Родригес произнес какую-то торжественную фразу.

Анри понял только одно: «пока смерть не разлучит нас». С трепетом он взял кольцо и, взглянув в глаза невесте, надел его на ее палец. Он явственно услышал, как Инесса произнесла сначала по-испански, а потом по-французски, четко выговаривая каждое слово:

– Клянусь быть верной и любящей супругой и жить во имя моего любимого мужа и в радости, и в горе, пока смерть не разлучит нас.

Эта фраза была сказана так просто и в то же время величественно, что у Анри комок застрял в горле. Держа руку возлюбленной, как святую реликвию, он, с трудом сдерживая волнение, вымолвил то, что само пришло на уста:

– Клянусь перед лицом Господа нашего отдать, если надо, жизнь за мою любимую, жить с ней, разделяя и радость, и горе, пока смерть не разлучит нас…

Последние слова Анри повторил еще раз по-испански.

Потом, когда сильные эмоции от клятвы чуть стихли, молодожены заулыбались от произошедшей забавной путаницы. Анри хотел надеть кольцо на безымянный палец левой руки своей возлюбленной, а та подставила правую руку. Молодой офицер ничего не понял, пока, наконец, шепот Инессы не пояснил ему, что в Испании, в отличие от Франции, кольцо носят на правой руке. Тогда молодой человек, чтобы не произошло недоразумения, тоже протянул правую руку.

Снова заиграл орган, священник прочитал еще одну торжественную молитву, и молодожены направились к выходу из церкви.

Все произошло торжественно, красиво, достойно. И Анри, и Инесса находились под сильным впечатлением от того, что только что случилось. Даже Монтегю временно отставил в сторону свой насмешливый веселый тон и шел впереди молодоженов с каким-то торжественным просветленным лицом.

Карета все так же стояла у порога. Монтегю объяснил, что хотя здесь и совсем близко, но он не хочет афишировать их торжество и пачкать туфельки очаровательных дам. На что де Крессэ спросил:

– А что, будет еще какая-то дама?

– Ну конечно, – ответил, пожимая плечами, Монтегю. – Разве вы не хотите, чтобы мы выпили с вами по бокалу шампанского? Да и к тому же я должен показать особняк.

В результате в карету, кроме Анри и Инессы, сели Мария и Валантен. Места здесь больше не было. Веслав, как и прежде, расположился рядом с кучером. А Монтегю весело крикнул:

– Ну а я на запятках!

Едва он произнес эти слова, как карета покатилась по мостовой. Сидевшие в карете не успели обменяться даже несколькими словами, как экипаж снова остановился, и Анри услышал, как кто-то спрыгнул на землю. Дверца кареты тотчас же распахнулась, и он увидел, как Монтегю с веселым лицом делает широкий приглашающий жест.

Первыми вышли Валантен и его дама, а потом Анри, которой помог спуститься своей молодой жене.

Когда Инесса поставила ногу на ступеньку кареты, Анри невольно опустил глаза и снова ощутил, как грудь сжалась от охватившего его чувства. Ножка красавицы в тонком белом чулке, обутая в изящную остроносую атласную туфельку, была настолько совершенной, что у Анри захватило дух. Он сжал тонкую ручку своей возлюбленной и тихо шепнул:

– Я тобой восторгаюсь!

Инесса поняла, к чему относится эта фраза, и улыбнулась, слегка покраснев… Через минуту все гости вошли в настежь распахнутую тяжелую дверь особняка.

Просторная гостиная, в которую можно было войти прямо с порога, была ярко освещена несколькими дюжинами свечей, горевшими в дорогих канделябрах. Посередине роскошно обставленного зала был накрыт стол на шесть персон, богатство сервировки которого вполне отвечало великолепию убранства. Двое безмолвных лакеев в пудреных париках и в ливреях стояли позади стола, готовые по первому жесту обслуживать гостей.

– Прошу вас, господа! Скромный ужин подан! – весело воскликнул Монтегю.

Гости в радужном настроении уселись за прекрасный стол, и лакеи тотчас же принялись наливать вино в хрустальные кубки. Перед каждым стояло по три красивых бокала.

– Ну мы начнем с шампанского! – провозгласил Монтегю, и тут же у него в руках оказалась бутылка шампанского.

Громко хлопнула пробка, и под радостный смех Эврар налил всем искрящегося напитка. Гости желали молодоженам долгих лет счастливой жизни, много хороших и крепких деток, удачи и богатства… Де Крессэ подымал вместе со всеми бокалы, отвечал на шутки, пил шампанское, потом вино. Но впервые в компании дорогих друзей Анри думал только об одном: когда они, наконец, уйдут домой? Он время от времени бросал нетерпеливые взгляды на прекрасную девушку в подвенечном платье, а та сидела с серьезным лицом и только чуть-чуть подносила бокал к губам, почти ничего не выпив.

И тут Веслав поднялся из-за стола и сказал:

– Ну давайте выпьем по последнему бокалу да пойдем по домам! За здоровье молодоженов!

Тотчас все поднялись с мест, звонко чокнулись кубками и потянулись к выходу. Монтегю решительным жестом приказал лакеям удалиться, и те бесшумно выскользнули из особняка вслед за гостями.

Прежде чем выйти на улицу, Монтегю торопливо бросил:

– Спальня наверху, Анри!

Де Крессэ кивнул головой и почти с неприличной поспешностью захлопнул за другом дверь.

Буквально в ту же секунду он бросился к Инессе, сжал ее в объятиях и стал осыпать безумными поцелуями, а потом, схватив со стола подсвечник, взял девушку за руку и повел к лестнице.

Инесса слегка покраснела, но, ни слова не говоря, последовала за Анри. Они поднялись по лестнице и на втором этаже увидели несколько украшенных золотой лепкой дверей. Одна из них была предупредительно приоткрыта. Анри шагнул в комнату, все так же сжимая запястье девушки.

Комната, куда они вошли, была спальней, обставленной не менее роскошно, чем гостиная внизу. Прислоненное к стене изголовьем, здесь возвышалось огромное, поистине королевское ложе под балдахином. Анри поставил подсвечник на небольшой прикроватный столик и схватил девушку за плечи.

– Подождите, милый, – тихо проговорила Инесса. Но для Анри уже не существовало ничего, кроме восхитительной, ослепительной красоты его невесты. Он в мгновение ока сбросил мундир и, взяв девушку за плечи, не столько расстегнул, сколько сорвал подвенечное платье и кружевную нижнюю рубашку, так что нежная ткань соскользнула с гладких плеч красавицы и кольцом упала у ее ног.

Перед Анри предстало совершенное юное тело целомудренной Инессы, которая, задыхаясь от волнения, покраснев до корней волос стояла перед ним обнаженной. На девушке остались только длинные перчатки и белые шелковые чулки, обтягивающие стройнейшие ноги. Заходясь от счастья и исступленного желания, молодой влюбленный упал на колени и жадным поцелуем припал к гладким, теплым шелковистым бедрам девственной красавицы, а потом стал осыпать ее упругие ноги исступленными лобзаниями.

– Не сейчас, подождите еще, – дрожащим голосом, сама охваченная страстью, промолвила Инесса.

Но Анри, переполненный бешеным вожделением, твердо сказал:

– Сейчас! – поднял хрупкую девушку на руки, как пушинку, и положил ее на постель…

Когда часы пробили пять утра, Анри тихонько провел рукой по лицу своей возлюбленной, которая всего лишь полчаса назад заснула на его плече.

– Любимая, нам пора…

Инесса чуть приоткрыла глаза и снова откинулась на подушку.

– Еще немного, – она впервые позволила себе закапризничать. – Еще капельку побудем вместе…

– Нет, – мягко, но со всей серьезностью произнес молодой офицер, – Войска должны выступить в семь утра, через полтора часа мне уже нужно быть на месте сбора.

Они поспешно оделись, и тут Инесса извлекла откуда-то небольшой сверток, открыла его, и Анри увидел ленту шириной в пол-ладони. На белом шелке было вышито золотом: «Madre purissima garda mi amado»[43]43
  Пресвятая Богородица, сохрани моего возлюбленного (исп.).


[Закрыть].

– Возьмите это, – тихо проговорила девушка.

– Что это такое?

– Эту ленту я вышила своими руками на шелке, освещенном в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. В этой ленте моя любовь к вам. Она сохранит вас, я уверена. Только поклянитесь мне, что будете носить ее не снимая, во всех боях, во всех походах! Не снимайте ее, пожалуйста!

– Клянусь, дорогая! Я надену ее сегодня же и буду носить под мундиром во всех сражениях!

С этими словами Анри благоговейно принял ленту, поцеловал ее и убрал за пазуху.

Через четверть часа они были внизу, в гостиной, где догорало несколько оплывших свечей. Анри толкнул дверь на улицу и увидел, что карета все так же стоит перед особняком. Кучер громко храпел на своем сиденье, закрыв лицо широкой шляпой. Молодой офицер потеребил его за руку, и он, протирая глаза, выпрямился и взял в руки кнут, готовый стегнуть лошадей.

Едва Анри и Инесса сели в карету, как колеса застучали по мостовой. Было еще темно. Анри почти не различал лица своей возлюбленной, но снова обнял ее и начал осыпать страстными поцелуями. Инесса молча запрокинула голову, принимая эту ласку, а по ее щекам текли слезы.

Когда карета остановилась, и Инесса в сопровождении Анри подошла к двери особняка, стучать пришлось недолго. Им почти сразу открыл лакей, который, видимо, не ложился спать.

Инесса и Анри замерли, и молодой офицер увидел в дрожащем свете заплаканное лицо своей любимой. Она ничего не говорила, только смотрела на него, и слезы текли и текли по ее лицу.

– Все будет хорошо, – пытаясь быть бодрым, сказал Анри.

– Да хранит вас Господь! – вымолвила Инесса и исчезла в дверном проеме.

Глава 25
Поход

Над горой Монте-Ороэль клубились густые облака, солнце пробивалось сквозь них и заливало вершину волшебным розоватым блеском. Легкий прохладный ветерок дул среди зарослей лиственниц и наполнял воздух густым ароматом гор.

Молодой граф ехал на холеном жеребце вдоль строя своего отряда, совершенно не похожего ни на какие формирования герильи. Почти все его бойцы были облачены в мундиры или, по крайней мере, в нечто напоминающие мундиры. И уж во всяком случае, у всех была безупречная экипировка, патронные сумы, висевшие на начищенных до блеска черных ремнях, и ярко-красные кокарды, красовавшиеся на киверах или шляпах. В строю было триста двадцать человек, как отрапортовал молодому графу его помощник, капитан Мануэль Гарсия. Он так же, как и его командир, восседал на коне, хотя и не таком ладном, как тот, что был у Кондесито.

Привычка молодого графа командовать чувствовалась во всем. Он так смотрел на своих бойцов, что их глаза буквально зажигались огнем, встречаясь с его взглядом.

На левом фланге войск Кондесито стоял небольшой конный отряд. Мундиры конных были не столь единообразны, как у пеших, но было очевидно, что это боевая часть, а не банда разбойников. Командовал конными Фелипе Навейра, статный наездник со смуглым лицом, которому Кондесито дал чин лейтенанта.

Весь этот строй войск был развернут на обширной поляне, позади которой возвышались стены наполовину разрушенного здания. Это было то, что осталось от нового монастыря, построенного в конце семнадцатого века и в прошлом году сожженного французами.

Проведя смотр своих частей и оставшись вполне удовлетворенным, Кондесито властно бросил:

– Командиров подразделений ко мне!

Семеро молодых мужчин, у которых на плечах было некое подобие офицерских эполетов, подбежали к командиру.

– Я хочу еще раз повторить всем боевую задачу. Нам нужно обеспечить транспортировку пороха от наших английских друзей к генералу Эспосу Мине, который, как вы знаете, действует в Наварре. Я хочу обратить ваше внимание на важность задания! Это пятьсот квинталов пороха! А за то, что мы обеспечиваем сохранность груза при движении по всему север ному Арагону, нам предназначается одна десятая всех запасов. Это пятьдесят квинталов, нам хватит хоть до самого конца войны.

– А где сейчас находится часть нашего отряда, которая должна была встречать вьючных мулов? – спросил круглолицый пехотинец со жгуче-черными бровями.

– Им до нас еще примерно день пути. Но дело не в этом… я получил от надежных людей известие, что французы выслали против нас сильный отряд. Он будет здесь через пару дней.

– Может, это просто конвой, который идет во Францию? Опять везут «королеву» Онорину.

– Нет-нет… никакая это не королева, – твердо возразил молодой граф.

– А какова численность этого отряда? Есть какие-нибудь сведения? – поинтересовался один из офицеров.

– Да. По нашим сведениям, человек пятьсот.

– Но тогда, очевидно, нам нужно немедленно уходить в Наварру, – заметил с тревогой тот же офицер, самый старший из всех по возрасту.

– К сожалению, это невозможно.

– Почему?

– Дело в том, что наши мулы едва передвигают ноги, им нужно дать хотя бы сутки-другие отдыха. Мы можем, конечно, без труда оторваться от французов, но нам тогда придется потерять весь порох, остаться без боеприпасов самим и лишить патронов и артиллерийских зарядов всех наших друзей в Наварре.

– Но что же тогда делать?

– Считая тех, кто ведет мулов, у нас есть почти четыреста человек и две пушки. Позиция на скалах великолепна. Мы усилим ее укреплениями в районе нижнего монастыря. Пока французы будут возиться с ними, они, без сомнения, потеряют кучу времени, устанут и, конечно же, понесут потери. А мы тогда ударим им в тыл, спустившись по вон той скале.

– Но там же нет прохода!

– Сейчас нет, но за сегодняшний и за завтрашний день вы его сделаете. Нам не нужно столбовой дороги, просто проложите тропинку, по которой двести наших бойцов сумеют выйти в тыл неприятеля и атаковать его. На нашей стороне сначала будет выгода великолепной позиции, а потом внезапность и отчаянный порыв!

Все это молодой граф выговаривал ясным, твердым, уверенным голосом настоящего полководца. Практически все, кто его слушал, приосанились, подтянулись и, казалось, были готовы следовать за ним в огонь и воду.

Только один из его помощников осторожно обронил:

– Но это очень рискованно.

– Воевать вообще очень рискованно, сеньор Аранда! Порой в бою самые смелые решения – это самые безопасные. У неприятеля, еще раз повторяю, только пятьсот человек. Уверен, что это не самые лучшие войска, так как главные силы враг направил на Тортозу. Кроме того, французы должны прикрывать южный Арагон от нашей армии, действующей из Валенсии. Думаю, что сюда пошлют какую-нибудь ерунду из новобранцев. У нас есть великолепный шанс не только отразить их атаку, но и нанести им поражение, которое, без сомнения, привлечет на нашу сторону симпатии местных жителей. Вы согласны?

Кондесито произнес эту речь, блеснув красивыми темными глазами и поправив на шее белоснежный шарф.

Все подчиненные отважного командира закивали головами.

Один только Кондесито знал, что французов больше, чем пятьсот, но он не хотел обескураживать своих солдат. Он знал, что самое главное – это уверенность в победе, отвага и напор. Граф прекрасно понимал, что смертельно рискует, но ему не хотелось с позором бежать в Наварру, бросив огромный груз. Победа или смерть, решил он и теперь старался вдохнуть в своих подчиненных тот порыв, ту волю, которые наполняли его душу. Его сердце было глубоко ранено известиями из-под Лериды, новостью о том, что его отец является пленником французов. Кондесито написал ему, что готов выслать отряд, который сумеет освободить его и привезти сюда в горы, но отец отказался.

Он написал: «Сын мой, я дал свое слово чести не пытаться бежать из плена и не воевать в течение ближайшей кампании против французов. В мои годы и при моем положении нарушить подобное слово – это поставить крест на той безупречной репутации, которую уже почти тысячу лет имеет наша семья. Никогда графы Вегуэра не нарушали слово чести. Я надеюсь, мой возлюбленный сын, что вы полностью разделяете мои убеждения и своей доблестной борьбой сумеете смыть то несчастье, которое постигло нас после падения Лериды. Искренне ваш граф дон Хосе Вегуэра».

Но еще больше, чем несчастьем отца, Энрике был потрясен известиями от своей сестры. Лазутчики донесли ему, будто в городе ходят слухи, что Инесса встречается с молодым французским офицером, адъютантом Сюше и что у них чуть ли не бурный роман!

Когда молодой граф получил эту весть, кровь закипела в его жилах от гнева: «Как! Моя любимая Инесса, которую я маленькой носил на руках, которая еще недавно через тысячи опасностей приехала навестить меня в Венту Валериас, которая клялась мне в преданности и сестринской любви, что вечно будет жить в ее сердце, сейчас, быть может, обнимается где-то с французом!»

И вот буквально накануне лазутчик донес ему, что отрядом французов командует тот самый соблазнитель, сбивший с пути истинного его сестру. Наверное, именно это в первую очередь и побудило Кондесито принять решение сражаться, хотя молодой граф не смог бы, конечно, признаться в этом не только своим подчиненным, но даже самому себе. Однако вступить в смертельный бой его заставляла не столько забота о мулах и порохе, сколько невозможность отступить перед личным врагом. Испугаться битвы означало бы для Кондесито невообразимый позор и унижение.

«Нет! Лучше принять смерть, чем подвергнуться такому унижению! Да и к тому же мы еще посмотрим, господин де Крессэ, кто из нас погибнет! Не помню уж, какой великий полководец сказал: „Те, кто не боится смерти, вносят ее в неприятельские ряды!“ Я смерти не боюсь! Я к ней готов! И погибну здесь, среди этих могил двадцати двух королей Арагона, на святой земле Сан-Хуан-де-ла-Пенья! Что может быть прекрасней! – С этой мыслью Энрике взглянул на сверкающую вершину горы Монте-Ороэль. – Да, это так! Победа или смерть! И держитесь, французы! Здесь вы встретите настоящую испанскую ярость, с которой, наверно, вам еще не приходилось иметь дело!»

Красивое лицо Энрике выражало холодный гнев и абсолютную гордую решимость.

Маленькая «армия» под командованием де Крессэ выступила из Сарагосы рано утром в субботу тринадцатого октября и через трое суток пути добралась до высоких скал, словно преграждавших путь дальше. Каменные громады высились справа и слева от дороги, и ее узкая лента петляла по дну гигантского ущелья вдоль горной речушки, которая журчала ледяным потоком среди там и сям разбросанных камней. Отряд растянулся длинной колонной, так что не было видно ни ее головы, ни хвоста, а только колышущиеся штыки и покачивающиеся кивера кавалеристов и пехотинцев.

Главнокомандующий позаботился обо всем: отряд де Крессэ хорошо снабдили провиантом и боеприпасами, солдаты, выступившие в поход, как следует отдохнули и представляли собой лучшие части Арагонской армии. Батальоном линейной пехоты, который составлял главную ударную силу отряда, командовал опытный офицер по фамилии Жерар. Этому сухощавому воину было уже около сорока, но, начав службу простым солдатом, Жерар только совсем недавно получил эполеты командира батальона и потому по правилам военной иерархии должен был подчиняться тому офицеру, у которого срок выслуги в этом звании больше.

Жерар исполнял все приказы безупречно, четко, без всякой аффектации и малейшего замешательства. Это был опытный военный, закаленный в боях и готовый к любым испытаниям. Авангард отряда вел за собой капитан Луис Коронадо. Его Арагонские стрелки в коричневых мундирах с детства знали, что такое горы, и прекрасно умели лазать по горным кручам. Анри надеялся на них и на их бесценный опыт не меньше, чем на французских гренадер и вольтижеров.

Где-то в хвосте колонны, гремели тяжелыми колесами четыре пушки – маленькая батарея, которой командовал капитан д’Абовиль, племянник знаменитого артиллерийского генерала. Хоть, в отличие от своего дяди, он не дослужился до высоких чинов, но был умелым офицером, словно родившимся для того, чтобы стрелять из пушек. Немного ершистый, иногда даже спесивый, он, тем не менее, прекрасно знал свое дело. Анри радовало, что ему предстоит вступить в жестокий бой плечом к плечу с таким человеком.

Хотя, конечно, никакой осады не предполагалось, но на всякий случай командующий выделил в распоряжение де Крессэ небольшой отряд саперов. Когда Сюше спросил у своего адъютанта, есть ли у него какие-нибудь пожелания по поводу этого отряда, де Крессэ тотчас выпалил:

– Прошу, если это возможно, назначить командиром саперов капитана Франсуа Валантена.

Саперы де Крессэ были не только увешаны экипировкой и оружием, но и тащили за собой фургон с инструментами, а также всем тем, что нужно для подрыва вражеских укреплений.

Шествие колонны войск замыкал эскадрон гусар Четвертого полка с их знаменитыми синими доломанами и алыми ментиками, которые, впрочем, гусары на время похода убрали в притороченные сзади к седлам суконные «чемоданы», накинув на плечи темно-синие плащи. В середине октября в горах было уже совсем не жарко.

Наконец, непостредственно рядом с де Крессэ ехал небольшой взвод польских улан под командованием седоусого Веслава. Анри понимал, что от конницы в горах мало толку, но, кто знает, как обернутся дела! И он настоял, чтобы Сюше выделил ему из роты своего эскорта маленький отряд этих неустрашимых всадников. И конечно же, упросил, чтобы ими командовал не офицер, а старший вахмистр Веслав Гроховский…

Топот сотен солдатских башмаков, лязг оружия, звон подков и грохот тяжелых колес орудий и повозок гулким эхом раздавались в ущелье. Продираясь сквозь густую колонну пехотинцев, навстречу де Крессэ с трудом скакал всадник. Это был Монтегю. Верный друг превратился в помощника и адъютанта и возвращался, выполнив очередное поручение. Преодолев, наконец, препятствие, которым были для него идущие по дороге фузилеры и гренадеры, он дал шпоры коню, проскакал галопом несколько десятков шагов, лихо подлетел к Анри и молодецки приложив руку к своему меховому кольбаку.

– Мон командан, в авангарде все в порядке! – доложил он об обстановке так же, как если бы рапортовал генералу Сюше.

Лихой адъютант аффектированно подчеркивал свое подчинение де Крессэ, не желая, чтобы солдаты и офицеры сомневались в том, кто командует экспедицией. Монтегю понимал необходимость единого командования в непростом походе и без всякого сомнения передал Анри эту честь, всеми силами стараясь подчеркнуть, что он здесь лишь помощник «главнокомандующего» де Крессэ, а не равный ему по полномочиям офицер.

Анри был очень признателен своему другу за это понимание и проникся к Монтегю еще большей симпатией. Он так же церемонно отдал адъютанту честь, поблагодарил за исполнение поручения и жестом предложил занять место подле себя.

Монтегю развернул коня и встал справа чуть позади от де Крессэ. Веслав ехал чуть сзади по левую руку от него. Анри обернулся назад и улыбнулся друзьям, которые ответили такой же бодрой улыбкой.

– Мон командан, – произнес Веслав, улыбаясь в усы, – посмотрите, какие скалы! Страсть просто! У нас в Польше таких нигде не сыщешь!

– Зато у них здесь нет водки! – засмеялся Монтегю, подтрунивая над старым воином.

– Да, с водкой плохо! Устал уже от этой кислятины, – задумчиво пробормотал Веслав и добавил: – А скоро ли приедем, мон командан?

– Я думаю, что еще час-полтора марша, если верить этой карте, и мы должны выйти из ущелья. Тогда сразу поищем хорошее место и заночуем на биваке.

Едва только де Крессэ закончил, как все увидели, что угрюмые скалы начали постепенно расступаться. Хоть и медленно, не торопясь, но колонна явно приближалась к выходу из ущелья. Горные кручи по краям становились все ниже и ниже, и колонна медленно вступила на пологий, но очень длинный подъем. Анри с тревогой взглянул назад, как там артиллеристы? Но за рядами пехоты их было не видно. Тогда де Крессэ снова отдал приказ другу:

– Монтегю, прогуляйтесь в хвост колонны, как там наша артиллерия, как зарядные ящики, как фур гоны?

Адъютант тотчас же дал шпоры коню и вернулся минут через пять:

– Мон командан, д’Абовиль чертыхается, ругает всех на свете, но пушки они тащат, все будет в порядке!

Де Крессэ улыбнулся: он и не сомневался, зная характер д’Абовиля, что тот будет обязательно ворчать. Но главное, что орудия движутся, а значит, все в порядке.

Колонна продолжала свое восхождение на гору еще полчаса. Всякие признаки ущелья исчезли, виден был только ровный гребень впереди. И вдруг де Крессэ услышал, что по рядам бойцов, идущих перед ним, пронесся какой-то то ли изумленный, то ли восторженный рокот. С любопытством он ждал, когда сам дойдет до гребня. Еще несколько шагов – и вдруг, в сиянии яркого солнца, Анри привстал в стременах, потрясенный грандиозной картиной, открывшейся его взору. Прямо перед ним сияли на солнце ослепительные белые вершины Пиренеев. Казалось, до них можно рукой подать. Это было так потрясающе, так волшебно, что душа словно поднималась к небу от восторга перед этим изумительным по своей красоте зрелищем.