Текст книги "Испанская война и тайна тамплиеров"

Глава 7
Две Испании

– Дон Луис! Какая радость! Заходите же, заходите, – воскликнула, открывая дверь гостю, пожилая экономка дона Антонио Гонсалеса, известного адвоката, особняк которого стоял на улочке Сен-Хиль, перпендикуляром выходящей на Коссо. – Какой сегодня дождь!

– Добрый день, донья Мария, – проговорил, расплываясь в широкой доброжелательной улыбке, высокий мужчина лет тридцати пяти-сорока с загорелым лицом.

– Да проходите же, давайте ваш плащ, я высушу, – гостеприимно хлопотала вокруг гостя пожилая сухонькая женщина, – дон Антонио вас ждет, да и ужин давно готов.

Не успел вошедший гость снять свой широкий плащ с пелериной и большую офицерскую шляпу-двууголку, как из глубины дома буквально ворвался в прихожую невысокий круглолицый человек, издавая торжествующие восклицания:

– Луис! Ну, наконец! Где ты пропадал?! – приговаривал он с неподдельным радушием, обращаясь к пришедшему.

– Дядя Антонио, я тоже очень рад, простите, ради Бога, за мое опоздание и за то, что так давно у вас не был! – так же искренне воскликнул в ответ гость, отдавая свой плащ экономке.

Видно было по всему, что этот дом был для Луиса Коронадо почти что родным. Чуть больше года назад его, офицера Эстремадурского пехотного полка, принесли сюда тяжелораненым с улицы Коссо, на подступах к которой кипели отчаянные бои. Капитан Луис Коронадо был всегда в первых рядах своих солдат, которые обожали командира за мужество, честность и принципиальность и за то, что он делил с ними последний кусок хлеба. Две чугунные картечные пули, одновременно попавшие в офицера, казалось не оставляли ему шансов выжить. Одна сильно задела голову, другая разворотила левое плечо. Всего залитого кровью, в разодранном мундире, его принесли в первый попавшийся приличный дом, который находился чуть в стороне от места боев.

Дон Антонио принял умирающего постояльца без особого энтузиазма, но и отказать раненому герою также не посмел, тем более что солдаты пообещали скоро забрать своего командира… Но то ли солдаты эти погибли сами, то ли в пылу боев они забыли о раненом капитане, то ли нести его больше было некуда, но за Коронадо никто не зашел. А еще через несколько дней город капитулировал, и все бойцы гарнизона, которые держались на ногах, сложили оружие у ворот Портильо… О раненом забыли все, кроме хозяина дома, который со своей экономкой и старым слугой старались помочь попавшему в их дом защитнику Сарагосы.

Не обратили внимания на него и французы. Через два дня после вступления в город войск маршала Ланна в дверь дома дона Антонио постучались. На пороге стоял офицер и с ним шестеро солдат, которые дом за домом обходили квартал в поисках спрятавшихся бойцов испанского гарнизона, а таких действительно было немало. Дону Антонио пришлось показать свой дом от погреба до крыши, и конечно, оказалось невозможно спрятать раненого капитана, которому была выделена отдельная комната.

Покачав многозначительно головой, французский офицер посмотрел на Луиса, который лежал, не приходя в сознание, и только стонал в бреду, потом что-то записал в своем блокноте, сказал, что еще зайдет… и, так же как и испанцы, больше не показался.

Прошла еще пара дней, и раненый пришел в себя, а потом, спустя неделю, уже смог отвечать на вопросы. Скоро Луис пошел на поправку, его сильный организм победил в борьбе со смертью, но раненый еще долго не мог самостоятельно передвигаться, и за ним потребовалось ухаживать, как за маленьким ребенком. К лету Луис уже почти совершенно восстановился, но оставался все так же в доме дона Антонио, к которому начал относиться почти как к приемному отцу. А рано овдовевший и потерявший десять лет назад восемнадцатилетнего сына, которого унесла непонятная болезнь, дон Антонио стал видеть в спасенном им офицере почти что собственного ребенка. Он теперь называл его не иначе как по имени, а Луис отвечал тем, что обращался к своему благодетелю «дядя», а иногда и просто Антонио…

– Сегодня Пабло приготовил зайца «сальмоньехо», – с гордостью говорил круглолицый добряк своему гостю о предстоящем ужине, – просто пальчики оближешь! Уже от запаха сойти с ума можно! Да и вино нынче…

Дон Антонио не договорил, с изумлением остановив взгляд близоруких глаз на груди Луиса, и потянулся толстыми пальцами в наружный карман жилета, чтобы вытащить очки, без которых уже не мог обходиться.

– Луис, а что это на тебе? – пробормотал изумленный дон Антонио и, не найдя очки в кармане жилета, принялся шарить в карманах фалд. – Уж не мундир ли?

– Мундир, дядя, мундир, – предчувствуя неприятный разговор, нехотя произнес офицер.

– Мундир, да еще с эполетами… ничего не понимаю, что это такое? – бормотал пожилой адвокат в поисках очков. Наконец нащупав их в левом кармане длинных фалд своего старомодного кафтана и нацепив на нос, он секунду смотрел на гостя в упор, а потом вдруг отпрянул так, словно перед ним явился сам дьявол.

– Луис, – воскликнул в ужасе дон Антонио, – но это же французский мундир!! Или я чего-то не понимаю? Он какого-то непривычного для французов коричневого цвета, но на нем пуговицы с орлом!

– Нет, дядя, это не французский, а испанский мундир, – спокойно ответил гость.

– Испанский?! Ну а зачем тогда здесь эти орлы… Да и как ты в нем показался на улице, ведь тебя же могли схватить? Ничего не понимаю…

– Я сказал, что это испанский мундир, дядя, – серьезно произнес Луис, – но я не сказал, что это мундир тех, кто воюет против Наполеона. А наоборот…

– Как?! – почти закричал дон Антонио, и его круглое лицо побагровело, а глаза чуть ли не вылезли из орбит. – Ты хочешь сказать, что это мундир войск самозваного, вторгнувшегося короля Жозефа! Что ты перешел на службу к французам?!! Луис, скажи, что ты пошутил!

– Нет, я совершенно не шучу, – все так же серьезно и спокойно ответил офицер. – Но, если мой мундир так вам не нравится, дядя, я готов уйти…

– Ну уж нет, – поняв, что погорячился, слегка сменил тон круглолицый адвокат, – даже если бы ты надел на себя шкуру дьявола, я и то не отпустил бы тебя без ужина. Ты просто обязан попробовать, что сегодня приготовил Пабло.

С этими словами гостеприимный хозяин, взяв гостя за рукав, почти потащил его в просторную, меблированную по последней моде гостиную, где уже был накрыт роскошный стол, освещенный светом дюжины свечей, огоньки которых играли на гранях хрустальных бокалов и отражались в огромном изящном графине, наполненном темным рубиновым вином.

Мужчины уселись в кресла, но не успели они даже взять в руки приборы, как дон Антонио, не выдержав, опять воскликнул:

– Послушай, ты должен мне объяснить, зачем это сделал или делаешь, я не знаю… Но ты ведь герой Испании, настоящий патриот!

Мужественное лицо офицера стало еще более серьезным, и он неторопливо начал свой рассказ.

Видно было, что он готовился к этому разговору и теперь хотел изложить все свои мысли обстоятельно и подробно:

– После моей раны я много передумал… Когда я стал ходить, я часто встречался и много говорил с людьми: с испанцами и с французами, с офицерами, солдатами и просто с крестьянами… И я понял самое главное: это не война с внешним врагом, хотя многие хотят изобразить ее именно так…

– А что же это?!

– Это гражданская война, и в ней, как и во всякой гражданской войне, каждый обязан сделать выбор в соответствии со своей совестью, – отчеканил Луис.

– Что за глупость! – не мог прийти в себя дон Антонио. – На нашу землю пришли захватчики, свергли нашего короля, возвели на престол бог знает кого, а нашего несчастного Фердинанда VII бросили в темницу…

– Ну, во-первых, перед этим наш настоящий законный король Карл IV был свергнут своим любящим сыночком Фердинандом. Потом, по настоятельной просьбе Наполеона, Фердинанд VII вернул престол своему дражайшему папаше, тот в благодарность за благодеяние уступил корону Наполеону, а тот передал ее брату, так?

– Ну так, так, – отмахнулся адвокат, – что ты мне повторяешь прописные истины!

– Да, и насчет темницы. Она у нашего бывшего монарха совершенно исключительная. Если я не ошибаюсь, это шикарный замок Валансэ. Говорят, Фердинанд любит красивых девушек и красивую охоту. И того и другого, если у меня правильные сведения, Наполеон предоставил нашему несчастному принцу просто по горло. Так, дядя Антонио?

– И что с того?

– Может, и ничего, только вот Ассамблея грандов Испании в Байонне в июне 1808 года утвердила изменения на престоле, не правда ли?

– Неужели не ясно, что это было сделано под давлением?!

– Конечно, только я хочу сказать, что, с точки зрения формальной легитимности, королю Жозефу нечего желать. Он является законным монархом по всем правилам престолонаследия…

– Да он же иностранец! – громко вскричал дон Антонио.

Луис улыбнулся:

– Дядя, вы что, забыли, что ровно сто лет назад нашим королем тоже стал француз, только из династии Бурбонов, и что многие также не приняли его и сражались против него, хотя он был поставлен на трон желанием Карла II, не имевшего наследника… И что же, прошло время, и никто даже не вспоминает, что наши короли пришли из Франции, что в центре нашего королевского герба три французские лилии. Теперь вам и в голову не приходит вспомнить об этом обстоятельстве! Но я не хочу говорить о легитимизме. С точки зрения чисто формальной, для меня нет сомнения, что здесь все более-менее в порядке. Меня волнует не формальная, а реальная сторона вопроса.

– Вот-вот, – воскликнул адвокат, – реальная сторона! Что будет с нашей страной, вся она объята пламенем войны, она страдает!!

– Я нисколько не сомневаюсь, что она страдает! – с жаром проговорил Луис. – Но, чтобы пламя войны погасло, нужна чья-нибудь победа. И я хочу спросить, что мы видим с той и с другой стороны? А вот что: с одной стороны – Испания нищего народа и богатых грандов, Испания обскурантизма и инквизиции, хаоса и развала хозяйства, страна, где даже до войны было небезопасно ездить по дорогам!.. С другой стороны, я вижу императора, который своими декретами, подписанными в Чамартине у ворот Мадрида, декларировал перво-наперво отмену инквизиции и всех феодальных пережитков, упразднил внутренние таможни, разогнал кучу ненужных монастырских общин… Все это были вериги на пути нашей страны! Не для того Наполеон вступил в Испанию, чтобы отобрать нашу землю, присвоить ее богатства, угнать в рабство мужчин и женщин, а для того, чтобы возродить нашу несчастную страну!

Дон Антонио чуть не подпрыгнул в кресле:

– Да ты совсем рехнулся, Луис! Наполеон это делает только ради собственной выгоды!! Неужели ты наивен, как ребенок, если говоришь такое!

– Нет, дядя, я совсем не наивен и прекрасно понимаю, что Наполеон делает это из собственной выгоды! Только в чем его выгода? Ведь каждый видит выгоду по-своему. Один ради выгоды бьет прохожего дубиной по голове и отнимает у него кошелек, другой, замечу также ради своей выгоды, стремится к тому, чтобы его подданные жили лучше, чем раньше, чтобы возникали фабрики, чтобы развивалась торговля. Зачем? Ради своей выгоды! Чтобы собирать больше налогов, чтобы богаче и сильнее была его страна, а значит, богаче и сильнее становился он сам. Так вот, я вижу короля Фердинанда сторонником первой выгоды, а Наполеона – сторонником второй!

– Да мы нужны ему, только чтобы побороть Англию!! – воскликнул адвокат.

– Англию?! – прищурился офицер, и на его скулах от гнева выступили желваки. – А нам не нужно побороть Англию, которая держит монополию на все морские пути и не дает нам не только жить – дышать не дает! Она отняла у нас всю торговлю на море! Какая держава принесла самый большой вред нашей родине за последние двести пятьдесят лет? Кто везде и всегда по-пиратски нападал на наши корабли, кто сжигал наши порты, кто постоянно сеял смуту и вечно подбивал наши заморские земли к восстанию! Они и сейчас, используя наше тяжелое положение, вредят нам по всему свету! Тоже мне, союзнички!

– Но англичане помогают нам оружием, они высадили на нашей земле свои войска! – протестовал адвокат, хотя и без особого убеждения, ибо не испытывал нежных чувств к обитателям туманного Альбиона.

– Я видел их близко, – уверенно заявил Луис, – и могу сказать только одно: я никогда не встречал столь алчных и высокомерных людей. Ты даже не представляешь, с каким презрением они относятся ко всем, кто не британцы! Знаешь, как они называют нас? «Грязные испашки»! И что, я должен сражаться в одном строю с ними? Нет уж, упаси Бог!

– Ну ладно, – махнул рукой адвокат, – тут я, пожалуй, согласен с тобой, мне тоже в жизни пришлось столкнуться с этими «джентльменами»… Но наша религия, ведь французы ее хотят растоптать!

– Дядя, я думаю, вы сами понимаете, какую говорите глупость! – чуть улыбнулся офицер. – Разве вы не видели, как Сюше во главе всего своего штаба присутствовал на торжественных молебнах в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар! Разве вы не видели, как чинно ходят на мессу целые французские полки в парадных мундирах! Да, не все они верующие, согласен. Но нам-то чем они мешают? А ты не помнишь, дядя, что такое была наша инквизиция? Или ты уже забыл, как сжигали еретиков… Да, я знаю, ты мне скажешь, что последнее аутодафе с сожжением человека произошло в Севилье в 1783 году, но разве трибунал священной инквизиции не действовал даже здесь, в Сарагосе, еще недавно? Разве замок Альхаферия, который до сих пор называют «Замком инквизиции», не наводил ужас на весь город? А что там делали? Рассматривали дела лиц, вся вина которых состояла только в том, что они верили в Бога иначе, чем предписали сами инквизиторы!

Дон Антонио опустил голову, видимо вспоминая какой-то эпизод из своей жизни:

– Я не буду с тобой спорить в этом вопросе, меня самого в молодости чуть не подвергли суду инквизиции по какому-то идиотскому доносу. К счастью, все обошлось, но я до сих пор с содроганием вспоминаю страх, которого тогда натерпелся. – С этими словами дон Антонио опустил глаза и на миг замолчал, а потом, вдруг вспомнив об угощении, сказал уже совсем без гнева: – Но что-то мы с тобой, мой мальчик, совсем забыли о хороших и достойных вещах, которые стоят внимания и патриотов и афрансезадос[24]24
  Дословно «офранцуженные» (исп.), т. е. сторонники французов.


[Закрыть]!

Круглолицый добряк называл иногда Луиса Коронадо «мой мальчик», что немного смешило закаленного в боях воина. Но дон Антонио считал, что, так как разница в возрасте между ними была почти в четверть века, он может позволить себе подобное обращение.

В этот момент как раз подоспел Пабло со своим коронным блюдом – зайцем «сальмоньехо», которого обожали все, кого адвокат приглашал к себе в гости. Разговор, несмотря на всю остроту, как-то плавно ушел от политики к кухне, вину и домашним происшествиям. Конечно, не могли не говорить и о настоящем событии – свадьбе внучатого племянника дона Антонио, о том, где и как собраться по этому важному случаю, какой подарок вручить и, конечно, что за невесту выбрал себе молодой человек…

Но едва оба собеседника отложили в сторону столовые приборы и взялись за принесенные Пабло чашки с ароматным кофе, едва извлекли из огромной деревянной коробки по сигаре, настоящей гаване, из тех, что дон Антонио берег для самых дорогих гостей, как разговор снова вернулся к главной теме.

Но, прежде дон Антонио, знаток и ценитель хорошего табака, аккуратно обрезал кончик сигары, взял ее в рот и, раскурив от принесенного Пабло огня, с наслаждением пустил клуб густого дыма, который курильщики считают ароматным, а некурильщики – вонючим… Почувствовав себя комфортно и уверенно, он вновь изготовился к атаке и, с минуту подумав, внезапно воскликнул:

– Ну а как себя ведут французские солдаты! Они же грабят, бесчинствуют, насилуют!..

– А наши, то есть ваши и Фердинанда, что, не грабят и не бесчинствуют?! – столь же пылко ответил Луис, пуская дым из своей сигары. – Дядя, ты, наверное, хорошо знаешь школяров, а я прослужил в армии почти двадцать лет, ибо поступил в полк кадетом, когда мне было только семнадцать. Уверяю тебя, когда испанского солдата не кормят, он ведет себя еще хуже, чем французский, причем не разбирая, на чьей территории идет война, на своей или на чужой… Но все-таки солдаты – это цветочки. Вот герилья – это уже ягодки! Знаешь их любимый лозунг «Viva Fernando y vamos robando!»[25]25
  Да здравствует Фердинанд, и будем грабить! (Исп.)


[Закрыть]? Мне недавно рассказали, как бесчинствует отряд герильясов под командой отца Теобальдо… Есть такой негодяй. Его люди вошли в деревню, но, мало что грабили и ломали, они изнасиловали всех женщин и девушек. Тех, у кого было хоть что-то за душой, мучили не хуже, чем инквизиторы, только чтобы они показали, где спрятаны деньги и ценности. Всех этих людей они запытали насмерть, а саму деревню спалили ради развлечения! Ну что, как тебе нравятся подобные «патриоты»?! Вот поэтому я и вступил в отряд, который решил сформировать генерал Сюше. Чтобы приканчивать таких негодяев, как отец Теобальдо, и чтобы война скорее кончилась!

Дон Антонио уже почти не возражал. Подавленный пылкими речами своего собеседника, он только поинтересовался, что это за отряд, и кем там числится Луис.

– Решено сформировать две роты жандармерии и четыре роты пехоты под названием «Арагонские стрелки». Когда мне предложили командование первой ротой стрелков, я согласился. Во-первых, по всем причинам, которые сейчас изложил, во-вторых, потому, что я не могу больше сидеть на вашей шее, даже живя в маленькой съемной комнате… Впрочем, этой второй причины было бы, наверное, достаточно и без особой идеологии, – улыбнулся Луис и добавил: – Нам платят жалованье как французским офицерам, и следовательно, я буду получать в месяц больше двухсот франков, а это триста тридцать реалов серебром! На эти деньги можно жить, да и тебе, дядя, отдам, что задолжал.

– Ну, для начала, ты мне ничего не должен! – воскликнул дон Антонио. – Ты хорошо знаешь, Луис, что ты мне как сын. Только вот твоя служба у французов… Мне тяжело это перенести. Все твои доводы, конечно, интересны, а некоторые, признаюсь, справедливы. И все же…

Дон Антонио затянулся, пустил огромный клуб дыма, отхлебнул уже остывшего кофе, подумал несколько секунд, а потом спросил:

– Интересно, а как идет вербовка в твои «Арагонские стрелки»? Идут к вам люди? А если идут, то кто?

– Врать не буду, народу мало, – начал Луис с досадой. – В мою роту положено набрать сто человек, но пока у нас только половина. – Но, сказав это, он добавил уже другим тоном: – Но я вот что хочу сказать. Люди к нам плохо идут не из-за того, что не разделяют наши взгляды, а совсем по другой причине. Ты ведь знаешь, дядя, армия у французов не наемная, а призывная, поэтому солдату платят символические деньги – всего десять франков в месяц. Ясно, что на такие шиши не очень-то загуляешь. Но ведь во Франции, хочешь ты или нет, тебя все равно заарканят на службу, а здесь… Нам положили французское жалованье солдат по призыву, а армия у нас должна быть добровольная! Так что в нашу часть идут неохотно. И вот еще что. Не делай из этого выводов насчет отношения нашего народа к новой власти. Ты не выходил на улицу неделю назад, двадцать пятого марта, когда весь город гулял по поводу бракосочетания Наполеона? Ты знаешь, я уже опытный солдат и командир, я вижу, когда люди делают что-то из-под палки, а когда они искренни. Так вот, я утверждаю: двадцать пятого марта люди веселились от души, напропалую! А к нам не идут потому, что не знают, как дело повернется. А вдруг снова придет Фердинанд? Тут уж никто не сомневается, потащат тогда, как раньше в инквизицию, да и ее саму, родимую, тотчас восстановят… Вот и боятся. Другое дело пить вино, гулять и кричать «Да здравствует Император!», в случае чего можно потом сказать: «Я? Да вы что! Ничего подобного! Все это наговоры… Да, пил вино, потому что заставляли… Кричал? Кричал, только вовсе и не про какого-то Императора, а „Да здравствует Фердинанд!“. Если кому-то, что-то послышалось, пусть лучше прочистит уши!» А у нас в отряд нужно записаться. Все очень официально, куча документов останется, в случае чего не открутишься потом. Вот и боятся, и ждут…

– А ты не боишься?

– Дядя, я похож на труса?! – воскликнул офицер. – Конечно, как и у всех, у меня есть чувство самосохранения, но, пока я лежал здесь раненый, пока был между жизнью и смертью, я понял, как коротка наша жизнь, и понял, что хочу прожить ее как честный человек! Свой долг королю я отдал сполна, теперь постараюсь отдать долг нашему народу. Только отдать долг народу не значит идти за чернью, это значит жить в согласии с собственной совестью!

Произнеся эту фразу, Луис смутился, ибо не любил пафосных речей, а тут впал в самую что ни на есть патетику. Может быть, поэтому он, пустив кольцо сигарного дыма, добавил, чтобы казаться прагматичным:

– Кроме того, те, кто держат сторону Фердинанда, неминуемо проиграют!

– Это почему? – насторожился дон Антонио, который, будучи патриотом, вовсе не жаждал в перспективе остаться в дураках.

– А ты не слышал новости с юга?

– Ну слышал кое-что, – пожал плечами адвокат, попыхивая сигарой, – кажется, ничего особенного…

– Ничего особенного?! – с удивлением воскликнул Луис. – А ты не слышал, что французские войска только что без всякого сопротивления взяли Кордову, Гранаду, Севилью! Что везде народ встречал короля Жозефа ликованием! Что хунта, которая претендует на то, что управляет страной, заперлась в Кадисе!.. Кадис, почти со всех сторон окруженный водой, взять, конечно, не так-то просто, но и сидеть там тем, кто считает себя правительством, тоже комично. Так что уже почти вся Испания с нами! Тут недавно я читал «Сарагосскую газету» (ты ее, наверное, не смотришь даже), так там было опубликовано «Письмо пахаря Сарагосы к пахарю из-под Лериды». Выдуманное, конечно, пропагандистское, но там была одна фраза, которая мне врезалась в память: «Зачем сражаться против тех, кто отменил феодальные права, державшие нас в нищете!» Скоро все это поймут, а мы сами, испанцы, добьем эту грязную гидру – герилью, и я уверяю тебя, моя Испания, новая Испания скоро родится… Я мечтаю об этой стране, и ради нее я иду на бой! Да, сейчас многие нас не понимают, но в скором времени о нас будут слагать песни, или мы просто умрем…