Текст книги "По ту сторону реальности (сборник)"

Ванька постоял молча, с удивлением и нежностью глядя на неё, потом повернулся и пошёл прочь. Возле забора он оглянулся:

– Но ты мне ответила.

– Я?

– Ты мне ответила, – упрямо повторил он. – На поцелуй.

Лили-Ви хлопнула дверью и бросилась в свою комнату. Никогда ей ещё так не хотелось взять в руки карты и проверить себя. Мысли путались, губы горели, сердце билось, как сумасшедшее. Она схватила колоду и прижала её к груди.

«Нет, нет, нет! Гадать нельзя! Бабушка запрещает, – думала она. – Да и что я, в самом деле, разволновалась? Это не я влюбилась, а он».

Но мысли не совпадали с чувствами, радость выплёскивалась через край. Мельком, в зеркале над кроватью, Лили-Ви увидела, что её щёки порозовели, а глаза блестят.

– Это не я влюбилась, а он, – повторила она вслух, чтобы успокоится. – И гадать я больше никогда не буду.

Но, не смотря на эти слова, её руки уже раскладывали на столе карты. Не окончив расклад, она вспомнила, что карты не заговорены и оставила их.

Легла, но долго не могла уснуть. Всё перемешалось. Сны, мысли о Ване, непонятная история с неудачным побегом. О последнем она подумала, что, возможно, кто-то или что-то не хочет её отпускать. Но зачем она здесь нужна? И что она должна сделать? Мысли перескочили на Ванечку и его тёплые губы. По телу пробежали сладкие мурашки. Именно сладкие, хотя объяснить этого она не могла. Нет, она глупа, он же такой маленький! Выше её на голову, но всё равно… Приблуда… кисонька, куда ты делась? И этот странный сон про змею! Конечно, просто сон. Конечно, игра воображения. Но по веранде до сих пор разбросаны травы, как будто эта кошка дралась со змеёй. Но ведь это всего лишь сон.

Лили-Ви не заметила, как уснула. И снова увидела бабушкину комнату и зеркало. Во сне она совсем не удивилась, сама подошла к зеркалу и позвала:

– Баба Зоя, ты здесь?

Но отражение не менялось, и она видела там только саму себя. Потом поверхность зеркала потемнела, и на ней проступили слова:

«СОЖГИ ОТРАВУ»

Лили-Ви потрогала пальцами буквы. Они стерлись, и появилась новая надпись:

«ЛОЖНЫЙ ШАГ – ОТТОЛКНУТЬ СУЖЕННОГО»

Буквы быстро растаяли и возникла странная фраза:

«ДАЙ СЕБЕ ТРЕТЬЕ ИМЯ»

Она сразу проснулась. Села в постели и протёрла глаза. За окном ночь. Странные слова не давали покоя, о том, чтобы снова уснуть не могло быть и речи.

«Так, всё, – решила Лили-Ви. – пора с этим покончить».

Лучшее средство от бессонницы – работа. И мысли приводит в согласие, и чувства в порядок. Стараясь не думать о снах, она оделась и принялась за уборку. В доме так много вещей, один бабушкин комод до отказа забит неизвестно чем! Лили-Ви не хотела признаваться себе, что немного сердится на него, ведь с него всё и началось! Она пришла в бабушкину комнату и распахнула верхний ящик комода. Вот здесь лежали карты. А это что? Пакет с засушенными лепестками роз, два зеркальца, древняя книга. Нет, это не книга, а старый альбом с фотографиями.

Девушка забыла обо всём и села в кресло, чтобы рассмотреть новую находку. Много бабушкиных фотографий. Бабушка с мамой, бабушка с дедушкой, которого Лили-Ви не помнила, бабушка совсем юная! И вдруг Лили-Ви потеряла дар речи. На фотографии сидела её красавица бабушка, тогда ещё молодая Зоинька, и на коленях у неё… нет, это невозможно! На коленях у неё лежала Приблуда! Второй такой кошки с таким же пёстрым окрасом не могло существовать! Будь это чёрная или белая кошка, ошибка была бы вполне вероятна, но пёстрая трёхцветка, с серой звёздочкой на лбу могла быть только Приблудой! Конечно, фотография чёрно-белая, но удивительно отчётливая. Вот это пятно на боку, девушка готова поклясться, рыжего цвета. А кисточка на пушистом хвосте тёмно-серая.

Лили-Ви лихорадочно стала считать. На фотографии Зое нет и двадцати, но кошки не живут до тридцати пяти лет! И если учесть, что встретила она её уже взрослую, то и до сорока! И ещё, Приблуда не выглядела старой, она смотрелась вполне молодой и здоровой кошечкой. А это значит, что кошка пришла к ней из прошлого и её уже давно нет в живых! У Лили-Ви в который раз закружилась голова. Но мысли стали проясняться. Значит, всё правда. И сны, и драка с блестящей змеёй, и надписи. Да, надписи! Первая гласила – «сожги отраву». Лили-Ви теперь не сомневалась, что это послание от бабушки. Она встала, побежала в свою комнату и схватила со стола карты. Быстро спустилась вниз, взяла на кухне спички и вернулась в комнату.

Подойдя к комоду, она поняла, что должна сделать. Карты упали в серебряную вазу. Спичка зажглась и колода запылала. Из вазы повалил чёрный дым, и девушка настежь распахнула окно. Вот и исполнилось то, для чего она здесь задержалась.

– Не гадать. Никогда не гадать, – прошептала Лили-Ви одними губами.

Карты и, правда, не простые картонки, а некая сущность, вступающая через них в контакт. Лили-Ви так ясно это почувствовала, что даже изумилась. Неужели горький дым из вазы подсказал ей эти мысли? И сущность эта враждебна человеку. Но кто это такой или что это такое, она всё-таки не понимала. Дым заполнил комнату, глаза защипало, но ночной воздух быстро развеял остатки её кошмаров.

Хорошо. Одно дело она сделала. Теперь надо дождаться рассвета и с первыми лучами солнца отправляться искать Ванечку. Как же она его найдёт?

«Найду, – со спокойной уверенностью подумала Лили-Ви. – Много ли в этой местности живёт Иванов Ивановичей? Все пороги обойду, но найду!»

Больше тревожила и волновала загадка третьего имени. Каким образом она его получит? И как? Лили-Ви посмотрела в окно, и неожиданно ей показалось, что откуда-то издалека она слышит нежный, тихий и переливчатый колокольный звон.

Прелесть

Июнь сверкал каплями дождя на стекле и манил солнечными бликами в переливах зелени. Лида дождалась отпуска и поехала в деревню, отдохнуть от суеты и мучительных проблем. В первое же утро она проснулась на рассвете и вышла в сад. Ей хотелось окунуться в безмятежность и послушать тишину. Села на траву под цветущим кустом жасмина и зажмурилась. Тёплый утренний ветер осторожно подхватил тревожные мысли и унёс их куда-то вверх. Она сорвала попавшую в руку травинку и прикусила её, наслаждаясь горечью. Листья жасмина тихо шелестели над головой. Дурманящий аромат сада пьянил, как лёгкое вино, и навевал удивительные мысли. Она открыла глаза и залюбовалась игрой света и тени в зелёном царстве жасмина. Большой шмель пролетел совсем близко, но не испугал. Какое ему дело до Лиды, у него свои заботы на коротком празднике лета. Гроздья белых цветов пели свою душистую песню. Сначала Лида ничего не слышала, но когда всё тело наполнилось негой, а перед глазами поплыли розовые круги, она различила странный и очень нежный голос:

– Донн… песня плывёт в воздухе, данни-динни-донн. Кто ты, похожее на свет создание? Данни-донн… слышишь нас, незнакомка?

Здесь бы Лиде удивиться, вскочить и убежать, но сладкая истома охватила её всю, до кончиков пальцев и удержала на месте.

– Ответь нам, милая девушка. Или ты, как и другие, не слышишь нас? Как жаль… как жаль, динни-донн…

– Я слышу вас, – осторожно проговорила Лида, вглядываясь в цветочную гроздь.

– Цветочная королева! Вот радость! Она нас слышит! Тогда слушай нашу музыку. Ты с нами, мы с тобой. Слушай и отдыхай.

Лида, истомленная и разомлевшая на утреннем солнце, склонила голову и улыбнулась. Она долго слушала шелест листьев и тихий звон песни, потом прикрыла глаза, легла под куст и задремала.

Сколько она спала – неизвестно, но проснулась от холода и дождя. На небо наплыли тёмные, серо-фиолетовые тучи, солнце за ними спряталось, и крупные тяжелые капли быстро разбудили девушку. Вытирая мокрое лицо, она с удивлением посмотрела вверх, поднялась и поспешила домой.

На крыльце её встретила бабушка Маша с тёплым пледом в руках:

– Какая же ты неосторожная, Лидонька! Ушла и пропала.

Плед мягко укрыл плечи, Лида добежала до лестницы, чтобы подняться в свою комнату и переодеться, но вдруг замерла. Ступенька под её ногами скрипнула, и девушке послышался тихий стон.

– Что? – спросила она, присаживаясь на ступеньку. – Я не понимаю.

Утром что-то случилось в саду, и сейчас снова что-то происходило в доме, но она не удивилась. Только прикоснулась к дереву и ощутила лёгкую вибрацию.

– Шумный дом, – раздался приглушённый шепот. – Много света, мало тишины. Нас не слышно…

– Я слышу вас, – быстро сказала Лида. – Но кто вы?

– Слышишь? Странно. Мы духи дома.

– Духи дома?!

– Да. Слушай нас, мы знаем много, очень много. Раз ты нас слышишь, то ты с нами, мы с тобой. Дом хранит свои тайны, мы расскажем тебе самые загадочные.

– Лида! – голос бабы Маши вывел её из оцепенения. – Зачем ты уселась на ступеньки? Ты вымокла, простудишься. Беги и переоденься в сухую одежду!

– Я сейчас, – шепнула Лида деревянной лестнице и поднялась.

В своей комнате девушка быстро стянула с себя мокрый сарафан, надела джинсы и футболку и причесалась перед маленьким зеркалом. Странно, но её не покидало ощущение, что дом за ней наблюдает и ждёт, когда Лида снова поговорит с его духами. Ей и самой не терпелось продолжить разговор.

– Духи дома! – позвала она громко. – Вы слышите меня?

Занавеска на окне пошевелилась, и Лида услышала знакомый шепот:

– Да, девушка. Не кричи. Мы слышим даже твои мысли. Так редко кто-то может говорить с нами, ты – одна на миллион. А те, кто могут, чаще всего пугаются и отказываются. Да ещё пытаются лечиться от того, что не болезнь, а великий дар.

Лида забралась с ногами на кровать и с интересом осмотрела знакомую комнату:

– Я не буду лечить свой дар, я же не сумасшедшая!

Послышался тяжелый вздох:

– Тебе скажут, что все сумасшедшие считают себя здоровыми. Поэтому никому не говори, что разговариваешь с нами. Дождь кончился, на улице солнце, выходи и погуляй по лесу. А когда вернёшься, бабушка уже испечёт пироги, мы сделаем твою перину мягкой, ты съешь самый вкусный пирог, ляжешь, и мы расскажем тебе много красивых историй.

Лиде стало весело, духи дома относились к ней дружелюбно, а в окно, действительно, уже пробивались солнечные лучи.

«Лес рядом, там, должно быть, чудесно! – подумала она. – Как замечательно, что я приехала в деревню!»

Не раздумывая долго, она выбежала на террасу, чмокнула бабу Машу в щёку, отметила, что бабушка уже раскатывает тесто, и, напевая незатейливую песенку, сбежала по ступенькам. Сад и чистое небо улыбнулись ей, но незнакомый лес манил новыми тайнами. До него было совсем близко, метров триста по узкой дорожке, и Лида с удовольствием побежала по влажному песку. Первые берёзы в лесу стряхнули на неё блестящие дождевые капли. Лида рассмеялась и потёрлась щекой о белую кору. Трава, на которую падали солнечные лучи, тоже сверкала, и весь лес словно радовался гостье и приветствовал её пением птиц.

– Как хорошо, как хорошо, как хорошо! – закружилась она на месте. – Спасибо всем, кто меня любит! Тебе, трава, и вам, деревья!

Лида обняла шершавую кору дуба и закрыла глаза. Она нарочно прислушивалась и услышала. Сквозь пение птиц до девушки долетели слова:

– Не благодари нас, ты с нами, мы с тобой.

– Кто вы? – обрадовалась она. – Деревья?

– Милая девушка, мы духи леса. Ты способна нас слышать? Значит, ты особенная!

– Да, я знаю! Дух куста жасмина разговаривал со мной, пел мне удивительную песню. Духи дома обещали рассказать много интересных историй. И вы, духи леса и деревьев, слышите и отвечаете мне. Я в сказке?

– Лучше, милая девушка, лучше. Мы будем с тобой, мы поможем тебе, когда это понадобится, и ты всегда сможешь поделиться с нами своими печалями.

– Но у меня нет печалей, – улыбнулась Лида. – Мне хорошо, сейчас я счастлива.

– Тогда мы поможем сохранить твоё счастье, – прошелестело в ответ. – Не забывай, ты с нами, мы с тобой.

Ох, и непонятное это: «мы с тобой», но Лида уже дошла до ручья, спрятанного между кустов боярышника. Наклонившись над ним, она зачерпнула рукой и сделала глоток чистой воды.

– Ещё, – прошептала вода из ручья. – Прикоснись ко мне, почувствуй мою прохладу.

Лида опустилась ниже, встала на колени и приблизила лицо к воде. Ручей подхватил её длинные русые волосы, и осторожно принялся их расчёсывать. Девушка на миг коснулась губами воды и услышала:

– Мы духи воды. Ты прекрасна, человеческое дитя. Как жаль, что ты нас не слышишь.

– Я слышу вас! – охотно сообщила Лида, – Так же, как слышу, когда со мной говорят духи дома и леса.

– Водяная королева, чудесно! Так слушай: ты с нами, мы с тобой. Навсегда. И когда появится тот, кто обидит тебя, позови нас. А он появится, юноша с голубыми глазами и нежным голосом. Не люби его, отвернись, когда встретишь. Он злой и не подарит тебе радость.

Лида отпрянула от ручья, мокрые волосы прилипли к футболке:

– Откуда вы знаете про голубые глаза и голос?

Ручей молчал, лес тоже затих.

– Ты уже встретила его, девушка, – услышала она через минуту. – Надеемся, ты прошла мимо? Нет? О, бедное дитя…

– Да что вы можете знать? – Лида вскочила на ноги. – И что вы мне советуете? Как пройти мимо того, кто и знать меня теперь не хочет?

– Скажи нам его имя, – прошептала вода.

– Скажи его имя, – прошелестели деревья.

– Имя… – проплыл в воздухе запах жасмина, когда она вернулась в сад.

– Скажи имя, – тихо попросили стены дома. – Ты должна сказать, как его зовут.

– Нет! – громко ответила Лида, и голоса смолкли.

До вечера она просидела возле бабушки, рассказывая ей о городской жизни. Всеми силами она старалась не услышать ничьих голосов, но дом молчал. Молчал и сад, когда она вышла в него. Поздно вечером Лида развела костёр, чтобы сжечь свои старые тетради. Думать ни о чём не хотелось. Пламя потрескивало сухими дровами, и вдруг, сквозь треск, Лида снова услышала голос:

– Ты с нами, мы с тобой. Посмотри, какая звёздная ночь, и как быстро летят в небо яркие искры. О чём ты грустишь, девушка? Если тебе холодно – согрейся, если ты голодна – поешь, если устала – ложись и отдохни.

– Кто вы? Почему я опять слышу вас? – спросила Лида громко.

– Что, Лидонька? – отозвалась с террасы баба Маша. – Ты зовёшь меня?

– Нет, бабушка, – испугалась Лида и примолкла.

– Мы духи огня, – ответили ей сквозь треск. – Разве ты не поняла? Ты слышишь нас и отказываешься принять нашу помощь. Подумай, девушка.

Лида проследила взглядом за искрами, улетающими в чёрное небо, грустно улыбнулась звёздам и отрицательно покачала головой. Ветер подул на пламя. Белые звёзды и алые искры смешались, голова слегка закружилась, а по телу пробежал лёгкий озноб.

Огонь подарил тепло, отогнал холод, и, с новым порывом ветра, сложились слова:

– Назови имя голубоглазого человека. Он не останется безнаказанным. Нельзя обижать ту, которая с нами.

Лида вдруг испугалась. Безнаказанным? Если она гонит от себя плохие мысли и не смеет осуждать того, о ком они говорят, то и они не смеют! И никакая пляска искр на звёздном небе не убедит её в обратном.

«Нет. Не вмешивайтесь в мою жизнь» – подумала она.

– Как хочешь. Но ты ещё попросишь. Не забывай: ты с нами, мы с тобой, – новый сноп искр вырвался в ночное небо, и пламя погасло.

Через три дня бабушка Маша вызвала родителей Лиды из города. Те приехали, испуганные бабушкиными словами:

– Беда с нашей девочкой. Ничего не скажу, приедете – увидите.

Лида сидела в комнате, укрывшись пледом, и никого не узнавала.

– Что с ней, Мария Сергеевна? – с тревогой спрашивала мама.

– Мам, объясни, что случилось, – требовал папа.

– Сами видите, – разводила руками баба Маша, – Беда. Как раньше говорили: лишилась рассудка, спятила.

Мама, рыдая, обняла безучастную дочку, а папа сразу решил:

– Не время сейчас слёзы лить. Быстро в машину, и в город, к врачу.

Лида хлопала глазами и изредка, со страхом, оглядывалась по сторонам. Иногда качала головой и повторяла единственное слово:

– Нет, нет.

– Доченька, да что же с тобой? – потрясла её за плечи мама, – Посмотри на меня, на папу. Мы за тобой приехали!

– Нет, нет, – бормотала Лида, но так, словно обращалась не к родителям. Что-то или кто-то невидимый рядом заставлял её дрожать.

Мама бросилась собирать вещи, а бабушка Маша сказала:

– К врачу вы её, конечно, отвезёте. Но это не поможет. Лидонька не душевнобольная, у неё другое.

– Что, мам? Говори, – замер на пороге отец.

– Когда я ещё девчонкой была, – сказала бабушка Маша, – у нас в деревне одна девушка точно так же занемогла. Звали её Маланья. И красавица такая же, как Лидонька, и добрая, люди на неё нарадоваться не могли. Вроде соблазнил её один парень, Савелий, да бросил. И, вроде, понесла она от него. Толком мы не узнали, живот вырасти не успел. Так, слухи ходили… И, вот Маланья вдруг изменилась! С листиками, да с берёзками стала разговаривать, в лес убегала, бормотать что-то себе стала. И не разберёшь, но ведь не с людьми разговаривала. С людьми вдруг в одночасье – ни слова!

То смеётся, то плачет, то грозит кому-то кулачком. Деревенские от неё отвернулись, так и стали говорить: спятила. А я, малявка ещё, один раз подкралась к её окну и подслушала. Вот, что Маланья-красавица бормотала:

– Духи дома, огня, воды и деревьев! Вы со мной, я с вами. Не покидайте меня, слушайте и отвечайте. Кому напиться, кому иссушиться. Кому жить, кому умереть. Знать хочу, приказывать буду. Я вам, вы мне. Я живу, и вы живите. Я дышу, и вы дышите. Кто мне враг, пусть сгинет. Имя ему – Савелий.

Ох, и напугалась я, запомнила её слова, всем подружкам рассказала. Те родителям, да не поверил нам никто. Мало ли, что помешанная бормочет?

К вечеру того дня Савелий умер. Какая лихоманка его сгубила, никто не понял.

А батюшка деревенский с Маланьей поговорил, о Савелии ей рассказал, она вдруг слушать стала, внимательно. А потом рассмеялась и в лес убежала.

Отец Василий от неё вышел и головой сокрушенно качает:

– Попала Маланья в прелесть, – говорит. – Сегодня же службу отслужу, бесов изгонять буду…

И пошёл в церковь. А Маланью через час в лесу волчица задрала. На логово с волчатами красавица набрела… Или довели её туда, кто знает?

Замолчала бабушка Маша, а Лидина мама ещё горше расплакалась:

– Мария Сергеевна, что же нам делать?!

– Вам – не знаю, – ответила баба Маша. – А Лидонька наша, бедняжка, делает. В одиночку сопротивляется. Добрая она у нас, и врагу своему зла не пожелала. Сейчас она спасает отца правнука моего. Видимо, нехороший ей человек попался.

– Мама! Что за ерунду ты рассказываешь? И историю какую-то выдумала! Какой ещё правнук?! Лида, Лена, быстро в машину! Отсюда, и сразу к врачу!

Баба Маша отвела сноху в сторону и тихонечко шепнула ей на ухо:

– Поезжайте в Загорск, в церковь Иоанна Предтечи, к отцу Герману. Да поторопитесь, сил у Лидоньки мало.

Улеглась пыль на дороге, закрапал дождь, а бабушка Маша ещё долго смотрела вслед уехавшей чёрной «Волге» и качала головой:

– Попала ты в прелесть, моя внученька… попала в прелесть.

Обман

Ингвар стоял возле окна и смотрел в небо. Серая небесная пелена в июле не предвещала ничего хорошего. Для того, чтобы в саду у Хильды распустились новые розовые, белые и алые розы нужна тёплая и солнечная погода. Солнечные лучи дадут цветам жизнь, а уж руки его матери позаботятся о каждом цветке. Хильда знает толк в растениях, и ни у кого нет такого розового сада. Даже в поместье барона фон Гинденбурга, ходили такие слухи, розы куда как меньше и совсем чахлые.

Сам Ингвар никогда не бывал в поместье, но оттуда каждое лето, накануне праздника Вознесения Девы Марии, приезжали люди от баронессы Эммы фон Гинденбург и брали нераспустившиеся бутоны. Ведь на праздник Вознесения никак не обойтись без красивых роз. Самые лучшие цветы Хильда отдавала, а остальные раскупали горожане, даже по одному серебряному полпфеннингу за штуку.

Ингвар открыл окно и с удовольствием подставил лицо ветру. В двадцать три года юноше всё казалось прекрасным: и маленькие дома, и пыльная дорога, и даже прижатые к стенам лотки с овощами. Всё радовало глаз, всё веселило сердце, и душа рвалась вдаль, за горизонт, в неизведанный мир.

– Ингвар! – мать вошла в комнату и покачала головой. – Что ты там высматриваешь? Лучше помоги мне в лавке, бездельник.

Но юноша даже не обернулся. Он знал, что ему ещё предстоит таскать сегодня мешки с мукой и ворочать тяжелые бадьи. Он мечтал уехать в Кёльн и поступить в университет. Пока был жив отец, мечты вполне могли осуществиться, но с его внезапной смертью, Ингвар понимал, у Хильды вряд ли наберётся достаточно денег на обучение.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что уличные торговки куда-то исчезли, оставив сторожить товар одну толстую фрау Эрну. Щёки у фрау Эрны красны, как те помидоры, которыми она торгует, а уж характер! Ни один мальчишка не смог пока безнаказанно стащить что-нибудь с её прилавка. Глаз у фрау Эрны зоркий, а рука тяжелая.

– Куда все подевались? – спросил Ингвар небрежно, зная, что мать всё ещё в комнате.

– Ты не знаешь, сынок? – Хильда сердито прищурилась. – Горожане поймали ту самую ведьму, что испортила им скот и урожай. Разве ты не слышал: коровы доились кровью, а на огородах выросла одна бузина. В поле не лучше: из того, что посеяли, почти ничего не взошло. Не обошлось тут без ведьмы, это ясно.

– Мама, какая глупость, – Ингвар даже обернулся. – Я, конечно, верю в колдовство, но чтобы одна женщина нанесла такой урон. Это невозможно.

– Поговори об этом с нашими соседями, – быстро отозвалась Хильда. – Все рады, что ведьма попалась. Искали давно, а догадались недавно. Да и как же это не она, если она из Кведлинбурга? Попалась на том, что мазала себе запястья ведьминской мазью. Горожане так злы, что сожгут её прямо сегодня, без суда, вот увидишь. И барон не успеет вмешаться. Где мы, а где он. Да так оно и лучше. Ну, поворчит, а кого наказывать? Весь город?

Ингвар упрямо мотнул головой:

– А если город ошибается?

– Скажи об этом тем несчастным женщинам, что родили мёртвых детей, – твёрдым голосом ответила Хильда. – Ты знаешь, сколько в этом году родилось мёртвых младенцев?

– Знаю, – кивнул Ингвар. В этом году беда, и правда, постучалась в каждый третий дом. Ведьму действительно давно искали. Как её ещё не растерзали по дороге на костёр?

– Её поведут на рыночную площадь, к ратуше, – словно услышав его мысли, сказала Хильда. – Думаю, там уже всё готово. Хочешь пойти посмотреть?

– Нет! – юноша отшатнулся от окна. Подобные зрелища никогда его не привлекали.

Но вот вдалеке послышались крики толпы, и он снова вернулся к окну. Теперь пасмурный июльский день показался ему мрачным и неприглядным.

– Мама, а при чём здесь Кведлинбург? Да знаю, знаю: там, в позапрошлом году сожгли сто тридцать три ведьмы. Так и наша баронесса тоже родом из Кведлинбурга. Что ж, выходит, это и есть доказательство?

Хильда испуганно оглянулась, словно опасалась, что за её спиной кто-нибудь расслышал слова сына:

– Ты молчи об этом, дурачок! Досталась тебе от меня смазливая мордашка, а ума – ну ни капельки! Разве такая знатная дама, как Эмма фон-Гинденбург может быть заподозрена в ворожбе? Да ты в своём уме, сынок?

Ингвар лишь пожал плечами. Какая в этом деле разница, знатная она дама или последняя нищенка? А Хильда уже разошлась не на шутку:

– Да и барон у нас чересчур добрый! Устроил бы над этой-то ведьмой свой светский суд, да ещё и простил бы. Скорее всего, простил бы, уж поверь мне. Девчонка, говорят, молодая и хорошенькая, а он к таким пастушкам слабость питает. Ещё и замуж бы выдал вместо наказания, за какого-нибудь честного бедолагу. А она его через пару лет в могилу свела бы. Знаешь, ведьме угодить нельзя!

И Хильда, махнув рукой, вышла из комнаты. Дел у неё в лавке невпроворот, а разговоры эти опасные. И у стен есть уши.

Ингвар задумчиво посмотрел в ту сторону улицы, откуда слышался шум. Если ведьму поведут к ратуше, то непременно мимо их дома. И он не ошибся. Очень скоро толпа возбуждённых горожан оказалась под его окном. Бранные слова перемешивались со свистом и улюлюканьем. Юноша разобрал несколько отвратительных проклятий. И тут он увидел ту, которой они предназначались. Худенькая девушка еле шла, замирая от каждого восклицания. Густые каштановые волосы рассыпались по плечам и спине, из рваной одежды проступала светлая кожа. Ингвар невольно всмотрелся в хрупкую фигуру. И что в этой ведьме страшного? Такая беззащитная и несчастная. Толпа бесновалась. Не дойдя до его окна шагов двадцать, девушка упала на колени. Кто-то кинул в неё камень и угодил в висок. Потекла тонкая струйка крови. У юноши сжалось сердце. Ведьма, конечно, виновата, но всё же… девушка подняла глаза, и он замер, как поражённый громом! Такие фиалковые глаза у ведьмы?! Нет! Не может быть!

Эти огромные глаза на нежном лице кричали, просили о помощи. Струйка крови стекла уже к подбородку, но и кровь не испортила красоту девушки. Ингвару хотелось крикнуть:

– Люди! Разве вы не видите? Вы поймали не ту!

И ещё он сказал бы им, что она самое прекрасное создание на свете. Но кто бы стал его слушать? Толпа никогда не отдаёт свою добычу. Им не понять того, что они мучают ангела!

Ингвар сорвался с места и бросился вон из комнаты. Он не даст её в обиду, он будет драться за её жизнь, и если они сегодня должны умереть, то умрут вместе!

В дверях стояла Хильда. Её сильные руки держались за косяки, белый чепец съехал на бок, волосы растрепались. Видно, мать быстро бежала по лестнице:

– Ты куда? Не пущу! – сказала она.

Ингвар посмотрел на неё безумным взглядом:

– Мама, она невиновна! Мама, я должен её спасти! Уйди с дороги… Я не хочу быть грубым, но, мама, я тебя оттолкну!

Хильда, кажется, не удивилась. Она почему-то спокойно убрала руки и вздохнула:

– Всего-то немножко опоздала. Похоже, девочка не ведьма. Но тебя, дурачок, вмиг околдовала!

– Мама!

– Вижу, ты мой сын, – в голосе Хильды даже прозвучала гордость. – И я вот такая же была. Но Ингвар, ты ничего не сможешь сделать. Себя погубишь.

– Мне всё равно! – Ингвар вырвался на лестницу и, не оглядываясь, помчался вниз.

– Такой же. Упрямый! – вслед ему сказала Хильда. Она подошла к окну и проводила сына взглядом. Потом посмотрела в небо. Серое небо отразилось в её глазах блеском воды.

* * *

На рыночной площади Ингвар разглядел сложенный из рубленых веток будущий костёр. Толпа волокла ангела к нему, а Ингвар действительно ничего не мог сделать. Но юноша решил – когда девушку привяжут к столбу и подожгут ветки, он бросится к ней, и… и либо успеет развязать верёвки, либо они с ангелом сгорят вместе. Может быть, ей будет не так страшно, когда он окажется рядом. Вряд ли ещё кто-нибудь смелый сунется в огонь. А того, кто избежал казни, повторно не казнят. Таков закон. План созрел у него по дороге, и он успел стащить с прилавка острый нож. Им он и перережет грязные верёвки, а пока Ингвар спрятал его в одежде.

– Проклятая ведьма! Когда ты сдохнешь, гореть тебе в аду за твои грехи! Привыкай же гореть, дьявольское отродье!

Много проклятий неслось в лицо бедной девушке. Она уже, кажется, смирилась или окоченела от испуга. Большие её глаза не просили больше ни о чём, худенькие плечи вздрагивали. Как же Ингвару хотелось обнять её и успокоить в своих крепких руках! Но он не мог подойти к ней ближе, чем на сорок шагов.

«Посмотри на меня. Я здесь. Я с тобой, – просил он мысленно. – Не слушай их крики, я знаю, ты не ведьма. Ты ангел, мой несчастный ангел. Как я хочу узнать твоё имя!»

– Девица Марион! – над толпой раздался властный голос священника, отца Буркгарда. – Признаёшь ли ты себя виновной в колдовстве и во всех злодеяниях, тебе известных? В том, что летала на метле в Брокен, что морила скот, отравляла младенцев в утробах матерей, вызывала град и разные болезни, изымала молоко у коров, наполняя их вымя кровью, превращалась в белую собаку, и занималась прочим богомерзким ведовством, вступая в преступную связь с дьяволом? Отвечай! Если покаешься, спасёшь свою несчастную душу!

Отец Буркгард смотрел строго и не отводил взгляд. Люди, вязавшие ей руки за столбом, отступили. Отца Буркгарда уважали, его слово считалось непреложно, но сейчас это слово казнило страдалицу.

«Марион! Тебя зовут Марион! – шумело у Ингвара в голове. – Только так тебя и могут звать, ангел с фиалковыми глазами и каштановыми локонами!»

Девушка отрицательно замотала головой, оцепенение словно спало с неё от громких слов священника. Она с прежним испугом оглянулась вокруг. Недовольный гул толпы вновь стал нарастать, но отец Буркгард поднял руку и ропот смолк.

– Имею власть спасти твою душу, но не твоё тело, девица Марион, – так же громко произнёс священник. – Как бы ни были тяжелы твои грехи, ты можешь освободиться от них. Предлагаю ещё раз – покайся и будешь спасена.

Но она опять замотала головой, словно онемела от страха.

Ингвару захотелось крикнуть так же громко, как отец Буркгард:

– Отпустите её! Она невиновна!

Но, посмотрев на лица тех, кто его окружал, он понял, что никакие слова сейчас не проникнут в каменные сердца этих людей. Может, сердца у них и не каменные. Вон стоят сестрички Анна и Марта Люйкен, добрые девушки, потерявшие свою красоту от болезни, испортившей их лица. А вон, добродушный толстяк пекарь, Иоганн Баранхельм, которому жена принесла мёртвую двойню. Сердца не каменные, но они огрубели от свалившихся на них бед. И отпускать виновницу никто не собирался.

Но и Ингвар не собирался сдаваться. Он крепче сжал в руке острый нож, спрятанный в складках одежды, и пробрался в первые ряды. Встретить взгляд Марион и приободрить её у него не получилось. Пламя вспыхнуло так неожиданно, что он вздрогнул. Даже не заметил, кто из горожан поднёс факел. Голова кружилась от отчаянья, но страх не сковал движения Ингвара. С первым его шагом на костёр в небе прогремел оглушительный раскат грома. И полоснула огромная кривая молния. Кто-то закричал, а Марион, наконец, встретилась взглядом с Ингваром. Её ног ещё не коснулось пламя, но в фиалковых глазах вместо ужаса появилось удивление.

Множество молний озарило небо, и хлынул ливень. Это настолько поразило людей, что рыночная площадь мгновенно опустела. Меньше чем за минуту возле потухшего костра остался один отец Буркгард. И хотя вода мешала хорошо рассмотреть и понять, что теперь ждать от священника, всё же тот никогда не служил святой инквизиции, Ингвар не увидел ни страха, ни паники на его лице. Взгляд отца Буркгарда выражал удивительное спокойствие. Словно ливень поведал ему о чём-то чрезвычайно важном.

Нож Ингвара быстро перерезал верёвки, стянувшие руки Марион. Он хотел и боялся прикоснуться к той, которая смотрела на него с надеждой. Вода стекала по её лицу, мокрые губы шептали слова благодарности. Но не до благодарности было сейчас Ингвару, он схватил Марион за руку и увлёк её за собой.