Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Радость легкой победы в столице не мешает действовать быстро и решительно, с вестью о смене правления высылаются гонцы в полки, уже выступившие в Данию, а также в Кронштадт и Померанию, где находятся войска, к которым мог бы обратиться за помощью Петр III. А Екатерина тем временем переодевается в зеленый мундир Преображенского полка и становится во главе войск, идущих в Ораниенбаум, где находится император. Коня ей подает юный унтер-офицер Потемкин, который застывает на мгновение, любуясь всадницей. Екатерина великолепна. Ее густые, темные волосы развеваются на ветру, щеки горят от возбуждения, голубые глаза сверкают, и войска под предводительством столь прекрасной всадницы готовы на любые подвиги. Рядом с Екатериной скачет ее юная подруга княгиня Дашкова, также одетая в мундир и безмерно счастливая своим участием в историческом событии «славной июньской революции».

Легко и радостно перенявшая перемену правления столица – еще не вся Россия, и в этой войне жены с мужем до окончательной победы далеко. Петр III мог бы оказать сопротивление и бороться за власть. Он мог бы поспешить к армии, находящейся за границей, и найти поддержку у Фридриха II, мог на яхте отправиться в Финляндию и Швецию и хотя бы спасти себе свободу и жизнь, но трусость и нерешительность парализовали его волю и не позволили предпринять решительные действия. Императора охватила паника.

Проснувшись в превосходном настроении в день своих именин, он утром позанимался с голштинцами любимой военной подготовкой, а в полдень отправился в Петергоф, где надеялся приятно и весело провести время. Рядом находилась любимая Воронцова, погода была великолепная, ярко светило солнце, с Финского залива дул легкий приятный ветерок, и блестящая кавалькада с шумом и смехом приближалась к петергофскому дворцу. Безмолвие, нарушавшееся только звуком воды, льющейся из фонтанов, и пустота покинутого здания повергло веселую компанию в ужас. Полководец фельдмаршал Миних, которого император недавно возвратил из ссылки, советует ему проявить решительность и немедленно отправиться за подмогой в Кронштадт. Петр не слушает его, медлит и теряет драгоценное время. Только вечером он отправляется туда на галере, но в кронштадтской гавани на приказ пропустить императора отвечают: «У нас нет императора, у нас есть императрица Екатерина Алексеевна». Этот ответ уничтожает остатки решимости Петра, и он оставляет всякие попытки к сопротивлению. Несколько раз он посылает к Екатерине письма, надеясь договориться с ней, не получает ответа, затем отправляет записку с отречением от престола и униженно просит оставить ему только Голштинию, Елизавету Воронцову, любимую собачку, арапа-слугу.

Отрекшегося императора увозят в Ропшу в загородный дворец неподалеку от Петергофа, где он ожидает решения своей участи. А императрица отправляется в обратный путь, и на другой день, 30 июня, ее торжественно встречает столица.

Мечта принцессы Фике сбылась – она стала русской императрицей. Но радость от этого и упоение победой было неполным. Екатерина была самозванка, захватившая корону, а два свергнутых императора – Петр III и Иван Антонович – жили совсем недалеко от нее. Неизвестно, дошла ли до Екатерины шутка фельдмаршала Миниха о том, что ему еще не доводилось жить при трех императорах, один из которых живет в Шлиссельбурге, другой – в Ропше, а третья – в Петербурге, но она постаралась, чтобы более поводов для подобных шуток не возникало, и вскоре в России оказалась одна императрица.

Петр слезно и униженно молил свою жену отправить его в Голштинию, где он, вероятно, успокоился бы и с удовольствием предался бы управлению страной, которую любил, но Екатерина прекрасно понимала, что таким образом она создаст очаг сопротивления себе в Европе. Все недовольные ее правлением немедленно начали бы плести интриги с целью возвращения Петра. Она помнила об участи брауншвейгского семейства, которое хотели сперва отправить за границу, а потом продержали в заточении более трех десятков лет. Заточить Петра в Шлиссельбургской крепости также было опасно – там уже жил один праправнук царя Алексея Михайловича. Кроме того, Екатерине совсем не хотелось, чтобы венец страдания, так удачно использованный в роли заброшенной и подвергаемой гонениям супруги императора, теперь воссиял над головой ее свергнутого мужа. Смутные слухи о заточенном в крепости Иване Антоновиче, – «бедном Иванушке», пострадавшем за веру, уже давно ходили в народе, и императрица боялась, что так же начнут жалеть Петра. Лучшим выходом для нее была бы смерть обоих, и они погибли.

7 июля было объявлено о скоропостижной кончине императора Петра III, последовавшей в Ропше при таинственных обстоятельствах. Народу в манифесте было объявлено, что император погиб от «геморроидических колик», что потом дало ехидному Вольтеру повод в ответ на приглашение посетить Россию ответить, что он не рискнет приехать в страну, где умирают от геморроя. Подробности убийства неизвестны, так же как нет подтверждения, что приказ убить императора исходил непосредственно от Екатерины. Обстоятельствами смерти несчастного Петра III при жизни императрицы никто не интересовался, а после ее смерти было найдено письмо Алексея Орлова, где говорилось: «Но, как перед Богом, скажу истину, Матушка! Готов на смерть идти, сам не знаю, как беда случилась. Погибли мы, коли не помилуешь. Матушка, нет его на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руку на государя. Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы разнять, а его уже не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хотя для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости и прикажи скорее кончить. Свет не мил, прогневали тебя и погубили души навек».

Хорошо осведомленный секретарь французского посольства К. – К. Рюльер писал о смерти императора: «Один из графов Орловых… и некто по имени Теплов, достигший из нижних чинов по особенному дару губить своих соперников, пришли вместе к несчастному государю и объявили при входе, что они намерены с ним обедать. По обыкновению русскому, перед обедом подали рюмки с водкою, и представленная императору была с ядом. Потому ли, что они спешили доставить свою новость, или ужас злодеяния побуждал их торопиться, через минуту они налили ему другую. Уже пламя распространялась по его жилам, и злодейство, изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение – он отказался от другой; они употребили насилие, а он против них – оборону. В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начинали раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю. Но как он защищался всеми силами, какие придает последнее отчаянье, а они избегали всячески, чтобы не нанести ему раны, опасаясь за сие наказания, то и призвали к себе на помощь двух офицеров, которым поручено было его караулить и которые в сие время стояли у дверей вне тюрьмы. Это были младший князь Барятинский и некто Потемкин, семнадцати лет от роду… Они прибежали, и трое из сих убийц, обвязав и стянувши салфеткою шею сего несчастного императора (между тем как Орлов обеим коленьями давил ему грудь и запер дыхание), таким образом его задушили, и он испустил дух в руках их». Через много лет подобным же образом будет убит сын Петра III император Павел.

Ж. Л. де Велли. Граф А. Г. Орлов-Чесминский и его брат князь Г. Г. Орлов, удостоенный золотой медали за избавление Москвы от моровой язвы в 1771 г.

Тело покойного императора скромно предали земле в Александро-Невской лавре, никто из убийц наказан не был, а Алексея Орлова, проверенного «в деле», Екатерина потом использует в устранении еще одной опасной для нее фигуры – княжны Таракановой, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы.

Позднее будет устранен еще один опасный и совершенно невинный человек – злосчастный Иоанн Антонович, которого взяли из колыбели во время переворота в пользу Елизаветы Петровны. В четырехлетнем возрасте его разлучили с родителями, потом содержали в строгой изоляции в том же доме, где жили его отец и мать (они не знали об этом). Когда Ивану исполнится пятнадцать лет, его переведут в Шлиссельбургскую крепость, где царевич проведет восемь лет, и режим содержания будет чрезвычайно строгим, а условия ужасны. Двадцатилетнее заключение не могло не сказаться на умственных способностях юноши, но идиотом, как это пытались представить власти, он не был, знал о своем высоком звании и, сидя в строжайшем и жестоком заточении, называл себя императором. Его посетили Петр III, а затем Екатерина II, которая не только не изменила страшных условий содержания узника, но приказала не оказывать ему медицинскую помощь в случае болезни и составила секретную инструкцию, по которой несчастный должен быть немедленно умерщвлен при любой попытке освободить его. И попытка не заставила себя ждать. Некто поручик Мирович, неуравновешенный и честолюбивый молодой человек, вознамерился освободить и возвести на престол Ивана Антоновича. Обстоятельства этого заговора загадочны, но, так или иначе, когда Мирович ворвался в камеру, то увидел там валявшегося на полу мертвого оборванного юношу с рыжей бородой, заколотого надзирателями. Перед казнью Мирович будет выглядеть на удивление спокойным, словно ожидая, что его помилуют в последний момент, а надзиратели, убившие принца, незадолго до попытки его освобождения получат от царедворца Никиты Панина огромную по тем временам сумму в тысячу рублей и уверения, что вскоре будут освобождены от тягостной для них службы. Бывал в доме Панина и Мирович.

Несчастный Иоанн Антонович погибнет в 1764 году, а пока Екатерина готовится к коронации и примеряет корону, изготовленную ювелиром Позье. Этот символ верховной власти, оцениваемый в два миллиона рублей, украшен 58 крупными и 4878 мелкими бриллиантами, а также изумрудом в 389 карат и крупным жемчугом. Корона весит пять фунтов, но Екатерине сладостна эта тяжесть, она – императрица огромнейшей державы и чувствует в себе силы и желание управлять ею. Коронование состоялось 22 сентября 1762 года в древней столице российских государей Москве и сопровождалось традиционными пышными празднествами и амнистией, а затем новая императрица энергично принялась за управление державой. И все же многие смотрели на новую государыню с недоверием и видели в ней только мать царя и регентшу великого князя Павла, который, собственно, и должен был впоследствии править страной. Екатерина импозантна, энергична, но в то же время в ее облике проскальзывает нечто удивляющее подданных. «Красивой ее назвать нельзя, – писал секретарь императрицы Фавье, – ее фигура стройная и породистая, но слишком прямая, манера держать себя аристократическая, но походка чопорная и лишенная грации, грудь узкая, лицо вытянутое, особенно подбородок, она непрерывно смеется, губы сжатые, нос небольшой с горбинкой, глаза маленькие, взгляд симпатичный … роста среднего и довольно худая». Именно улыбчивость императрицы поначалу воспринималась с недоумением. Властители российские во время публичных выходов держали себя величаво и «шествовали стопами» с отсутствующим видом, словно посланцы бога. Исключением являлся Петр I, который вел себя, как хотел, но он был Романов, получивший власть по закону, а Екатерина – немецкая принцесса, свергнувшая его правнука, и узурпаторша – страстно старалась всем понравиться и слишком усердствовала. Улыбка, как справедливо считала императрица, придавала ей особый шарм, но все же демонстрировала чувства, которые отметил острый взгляд французского посла: «Она, должно быть, чувствует себя довольно неуверенно». Позднее императрица напишет в своих записках: «Положение мое таково, что мне приходилось соблюдать большую осторожность и прочее, и последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе: вот дело рук моих».

Тяжесть власти в реальной жизни оказалась свинцовой, но Екатерина не унывала. Среди своих многочисленных достоинств она обладала великолепным административным талантом, редкостной работоспособностью, умением ладить с людьми и здравым смыслом, позволившим ее голове не закружиться от успехов. На льстивое предложение придворных сразу же принять звание «матери Отечества» она отказывается, понимая, что пока это может вызвать только усмешку, и начинает работать, чтобы потом блестяще оправдать его.

Но вначале надо наградить тех, кому Екатерина была обязана троном, и щедрость новой императрицы беспримерна. Братья Орловы возводятся в графское достоинство, награждаются селом Ильинским (3 тысячи душ мужеского пола) и пятьюдесятью тысячами рублей. Екатерине Дашковой жалуется 20 тысяч рублей, Екатерине Шаргородской – 10 тысяч; Никите Панину, князю Михаилу Волконскому и гетману Кириллу Разумовскому устанавливается пожизненный пенсион в 5 тысяч рублей. Всего же за первый год своего царствования императрица раздала 795662 рубля.

Надо было не только награждать, но и карать. Императрица должна была решить, как поступить с фаворитами прежнего царствования и прежде всего с фавориткой —

Елизаветой Воронцовой, на которой хотел жениться Петр III. В его короткое царствование Елизавета Романовна чувствовала себя во дворце полновластной хозяйкой и, не обладая умом, вела себя по отношению к супруге императора бестактно. Екатерина могла подвергнуть ее опале, сослать, заточить, но не унизилась до мести поверженной сопернице. Вскоре после переворота императрица отправляет записки Ивану Елагину. В одной она с изрядной долей юмора пишет: «Перфильич, сказывал ли ты кому из Елизаветиных родственников, чтоб она во дворец не размахнулась, а то боюсь, к общему соблазну, завтра прилетит».

В другой записке Екатерина просит передать Роману Воронцову, чтобы его дочь Елизавета жила в Москве «в тишине», не давая повода говорить о себе, и поручает Елагину купить бывшей фаворитке дом за счет казны. Екатерина проявит великодушие и к канцлеру Михаилу Воронцову, оставшемуся верному присяге Петру III (он будет посажен под домашний арест), и к Миниху, который призывал императора к решительным действиям против восставшей супруги.

После щедрого награждения всех видных участников «славной революции 28 июня» и коронации Екатерина начинает свою «работу императрицей». Она берется за дела чрезвычайно энергично, и французский посланник Бретейль доносит своему двору в октябре 1762 года: «Царица стремится показать всем, что хочет сама управлять и сама руководить делами. Ей приносят депеши послов: она охотно составляет черновики ответов и присутствует довольно аккуратно на заседаниях Сената, где крайне деспотично решает самые важные вопросы, касающиеся и общего управления страной, и частных лиц». Стремление участвовать во всем не означает, что Екатерина не желает слушать, а главное – использовать других. Она настолько уверена в своих силах и дарованиях, что не боится соперничества и с удовольствием оттеняет их талантами выдающихся личностей. Тонкий психолог и прекрасный знаток людей, императрица очень умело подбирает себе помощников и с их помощью работает, по ее образному и не очень изящному выражению, «как лошадь», вызывая уважение подданных и некоторую зависть и изумление своих более ленивых царственных коллег.

А. Н. Бенуа. Торжественный выход императрицы Екатерины II. 1909 г.

Кочевой образ жизни царского двора, принятый при императрице Елизавете, превращается в правильный и размеренный.

А для себя, с самого первого дня правления императрица вырабатывает особенный распорядок дня, который потом определит работу чиновников на все долгие годы ее правления.

Каждое утро, едва встав с постели, она, пока многие обитатели дворца еще спали, выпивала чашку крепчайшего кофе, а затем составляла и редактировала законопроекты, писала свои собственные сочинения и работала над текущими делами. Затем выслушивала доклады должностных лиц (в том числе самые важные сплетни и слухи – Екатерина была женщина и к тому же прекрасно понимала силу «неформальных каналов» распространения информации). Послеобеденное время отводилось переписке с многочисленными адресатами за рубежом. Развлечениям, разумеется, отводилось также значительное время, но одно было обязательно – интеллект этой императрицы требовал непрерывного развития, и не было ни дня, проведенного ею без книги и изучения какого-нибудь нового, неизвестного для нее вопроса. Выходной день у Екатерины был только один – воскресенье.

Обед продолжался около часа и был очень прост. Императрица не была гурманом, ее любимым блюдом была вареная говядина с солеными огурцами, а напитком – смородиновый морс. В последние годы жизни по совету врачей она выпивала рюмку мадеры или рейнвейна, десерт состоял из фруктов, по преимуществу яблок и вишен. Когда ее внимание обратили на одного повара, который в течение многих лет очень плохо готовил, императрица, не замечавшая этого, не позволила уволить его, сказав, что он слишком долго служил у нее в доме.

Костюм Екатерины, исключая парадные выходы и балы, также отличался простотой. Любимыми цветами одежды были лиловый и серый, и только в прическе позволялось немного кокетства. Она укладывала свои густые и длинные волосы так, чтобы была подчеркнута красота высокого лба, которым императрица очень гордилась.

Екатерина очень любила животных, особенно собак, и в ее комнатах всегда резвилась целая веселая компания, которую императрица называла «своей полезной движимой собственностью». К собакам впоследствии присоединятся белка и обезьяна, потом Потемкин дарит кошку, но все же главными любимцами останутся представители собачьего семейства Андерсон с сэром и леди Андерсон во главе.

Приемы, которые устраивала Екатерина, делились на большие, средние и малые. На первые приглашались вся знать и дипломатический корпус. Балы сменялись спектаклями, в которых блистали все знаменитости того времени. После концертов следовала итальянская опера, разыгрывались также и французские комедии. Позднее стали давать русские комедии и драмы, в том числе и щедро поставляемые неутомимым пером императрицы, и они, разумеется, пользовались самым большим успехом у зрителей.

Средние приемы отличались от больших только по количеству приглашенных, а попасть на малые приемы считалось признаком особой царской милости. Они носили интимный характер, и присутствовали на них только самые близкие Екатерине люди и члены императорской фамилии – всего не более двадцати человек. Атмосфера царила самая непринужденная, и от всех требовалась немного – веселость и хорошее настроение. На стенах были вывешены правила, в которых запрещалось вставать перед государыней, даже если бы она подошла к гостю и заговорила бы с ним стоя. Запрещалось также иметь мрачный вид, ссориться и говорить дурно о ком бы то ни было. Екатерина любила играть во всякие игры, первой участвовала в них, и ее демократичность доходила до того, что когда ей выпал фант сесть на пол, она покорно повиновалась и села, к немалому веселью присутствующих.

Характер у императрицы был прекрасный, нрав, как уже упоминалось, веселый, и она в совершенстве владела умением ладить с людьми. Екатерина облагородила нравы двора, не вводя требований к соблюдению строжайшей нравственности, но требуя от придворных пристойного поведения и хороших манер. Пример государыни был законом, и вежливость, проявляемая Екатериной со всеми, в том числе и со слугами, постепенно вытеснила яркую грубость прежнего царствования.

«Мне дураков не надобно», – говорила она своему статс-секретарю Храповицкому, зато тех, «кто ей был надобен», императрица осыпала милостями и была удивительно терпима. Она знала о нелюбви к ней Никиты Панина и о его желании сделать ее регентшей при сыне Павле, но, уважая и ценя своего придворного за многие достоинства, называла его «мой добрый враг». Екатерина сохраняла выдержку в любой ситуации, не позволяла гневу и обиде овладеть ею и, испытывая раздражение по какому-нибудь вопросу, старалась отложить его решение на другой день, когда сможет быть совершенно объективной. О ее терпимости и чувстве юмора говорит следующий случай. Когда адмирал Чичагов, ругавшийся, как и полагается матросу увлекся рассказом о своей победе над шведами, забыв, что рядом с ним императрица, и со всей доступной ему яркостью, употребляя самые крепкие выражения, живописал сражение, Екатерина ни разу не прервала его. Когда же адмирал, закончив, осознал, что, кому и как он это рассказывал, и кинулся в ноги императрице, она успокоила его, сказав безмятежно: «Ничего, Василий Яковлевич, продолжайте. Я ваших морских терминов не понимаю».

За все годы правления Екатерины не было ни одного громкого политического процесса или опалы. Чиновник, облеченный ее доверием, мог рассчитывать на полную поддержку и понимание, но, в отличие от сентиментальной Елизаветы, рациональная Екатерина верила только делам и устраняла сановника, не отвечающего ее требованиям. Жалобы и ходатайства не помогали, но происходило отстранение довольно мягко. Точно так же поступала императрица и с фаворитами. Никто из них не подвергался опале, не лишался того, что получил во время фавора и чрезвычайно щедро награждался при расставании. Если же он нравился Екатерине не только как мужчина, но и как умный и толковый человек, который успешно проявил себя на службе, то оставался служить и продолжал приносить пользу государству.

Результаты «кадровой политики» императрицы не заставили себя ждать. Исчезла потребность в доносах и наушничестве, пышным цветом расцветавших при прежних дворах. Интриги, разумеется, оставались, без них теряет смысл жизнь придворных, но все были уверены в завтрашнем дне и могли не тратить время и душевные силы на занятия, отвлекающие их от службы.

Правление этой императрицы выдвинуло замечательнейших государственных деятелей, полководцев, ученых, литераторов, людей искусства, которые создали «золотой век Екатерины». Именно Екатерины, потому что, блестяще проявляя себя, они, прежде всего, являлись слугами императрицы, точно выполняющими ее волю. Екатерина делала это деликатно, но воля у государыни была железная. Иначе быть не могло, и в первое время правления только она могла помочь справиться с трудностями.

Вступив на престол, Екатерина обнаружила развал финансовой системы, истощенную войной казну, несовершенство административного и юридического устройства, повальное бегство дворян со службы, вызванное манифестом Петра III о вольности дворянской, и многое, многое другое. Она была уже вполне сложившимся политиком с твердыми взглядами и убеждениями, желала творить добро и искоренить деспотизм, но столкнулась с действительностью, ужаснулась и стала действовать, руководствуясь разумом, здравым смыслом и приспосабливаясь к непростой русской действительности. В письме к Дидро императрица писала: «Вашими высокими идеями хорошо наполнять книги, действовать же по ним плохо. Составляя планы различных преобразований, вы забываете различия наших положений. Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит, между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы».

Постепенность, законность, административные, а не политические реформы и внедрение западных форм жизни с учетом русских реалий – вот принципы, которыми руководствовалась Екатерина во внутренней политике. Имелись у императрицы и свои правила царствования.

Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.

Нужно навести новый порядок в государстве.

Нужно учредить в государстве хорошую полицию.

Нужно способствовать расцвету государства и сделать его стабильным.

Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям.

Создав эти правила, императрица старалась их выполнить. Она написала «Наказ» в духе французских просветителей, являвшийся либеральной программой для ее царствования, которым должна была руководствоваться Комиссия по созданию законов.

В правление Екатерины II были осуществлены судебная реформа и реформа органов центрального и местного управления, проведена секуляризация церковных земель, ликвидировано гетманство на Украине (это соответствовало представлениям императрицы о необходимости унификации управления на всей территории империи), приглашены в Россию немецкие колонисты для освоения Поволжья и Причерноморья, введены бумажные деньги, дарована Жалованная грамота дворянству, значительно расширявшая его права. Cозданы российская академия, Вольное Российское собрание, Вольное экономическое общество, появились новые кредитные учреждения и новые учебные учреждения, в том числе первые в стране образовательные учреждения для женщин. Был основан Эрмитаж, открылись публичные театры, появилась русская опера. Екатерина следила за развитием медицины и обязала строить в городах больниц и приюты для неизлечимых больных и душевнобольных, создала воспитательные дома, выписывала из-за границы медицинских специалистов, которых не хватало в России, а также заботилась о появлении отечественных специалистов и во всех своих деяниях руководствовалась интересами России.

Императрица являлась самой отчаянной русофилкой. Поэт и известный острослов, друг Пушкина князь Вяземский говорил: «Русский Петр I хотел сделать нас немцами, немка Екатерина II хотела нас сделать русскими». Она не любила вспоминать о своем немецком происхождении, и когда ей в 45 лет во время болезни делали кровопускание, сказала: «Слава Богу, у меня более не осталось немецкой крови», и то, что когда– то говорилось о ней в бытность ее великой княгиней – «ну, совсем как русская» – стало правдой. Екатерина таковой себя ощущала. По-русски она до конца жизни говорила с легким акцентом, но русским языком владела в совершенстве и, чувствуя все его тонкости, могла давать меткие и смешные прозвища. Впрочем, можно предположить, что она знала не только литературный язык, но и вполне сносно владела некоторыми жаргонными словечками.

Образная речь императрицы, когда она хотела, достигала лаконичности Цезаря. На депешу генерал-аншефа А. В. Суворова, прославленного краткостью и афористичностью языка: «Ура! Варшава наша!», незамедлительно последовал ответ: «Ура! Фельдмаршал!» Она первая начала переводить на русский язык «Иллиаду» Гомера и успешно проявила себя на литературном поприще. Испытывая постоянную потребность творить, создала тридцать пьес, которые ставились в Эрмитажном театре, писала сказки, учебные пособия, исторические исследования и публиковала статьи в журнале «Всякая всячина». Ее труды были потом опубликованы Академией наук в 12 (!) томах».

Превосходство России не вызывало у императрицы сомнений, и когда дело касалось распространения неблагоприятных для ее престижа сведений, выказывала знание еще одной составляющей русского языка, а именно – ругательств, и в выражениях не стеснялась. Преклонение перед Россией выразилось у императрицы в прелестных лингвистических изысканиях, благодаря которым она выяснила, что скандинавский бог Один пришел с реки Дон, а саксы (от русского слова «соха») также пришли в Европу с огромных просторов России.

Славное имя «матери Отечества», которое Екатерина посчитала преждевременным при вступлении на престол, было уже доказано, но все же возникали моменты, когда императрице приходилось вспомнить о том, что она узурпировала власть. Целая вереница самозванцев появилась в России и за ее пределами, но серьезную опасность представляли только двое – Пугачев и княжна Тараканова.

Пугачев – простой и невежественный, но, несомненно, обладавший сильнейшей харизмой и талантом уральский казак – выдал себя за царя Петра Федоровича и, собрав восставших крестьян, казаков и башкир, кровавым смерчем прокатился по России. Войска были заняты в войне с Турцией, а ситуация становилась все опаснее и опаснее. Мудрая Екатерина за несколько лет до восстания писала: «Если мы не согласимся на уменьшение жесткости и умерение человеческому роду нетерпимого положения, то и против нашей воли сами оную возьмут рано или поздно». Ее пророчество сбылось. В стране разразилась мощная крестьянская война, успехи Пугачева возрастали день от дня, под реальной угрозой захвата оказалась Центральная Россия, в том числе Москва, и императрица пожелала оставить безопасный Петербург и поехать самой в войска, чтобы вдохновить их, возглавить и спасти старую столицу. Придворных от ужаса охватило «великое безмолвие», но все же Екатерину удалось уговорить остаться. Слова императрицы не были бравадой. Она обладала неоспоримой отвагой, несмотря на рациональность и расчетливость, любила рисковать головой, а в тяжелые минуты могла проявить непостижимое хладнокровие и выдержку. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда во время поездки на юг кони понесли ее карету под гору. Не проявила императрица испуга и в море, когда ее яхта столкнулась с другим судном. К счастью, ей не пришлось примером своего личного мужества вдохновлять войска. Восстание было подавлено, Пугачев казнен, но одновременно с «ожившим» Петром III возникла «дочь» императрицы Елизаветы – некая дама, княжна Тараканова, предъявила за границей права на русский престол.

В. Г. Перов. Суд Пугачева

Екатерину она испугала не менее Пугачева (сказался комплекс незаконного восшествия на престол) – и императрица вызвала к себе Алексея Орлова – того самого, который убил ее мужа. История захвата княжны Таракановой похожа на авантюрный роман с интригами, похищениями и заточением в конце. Орлов по приказу Екатерины действует решительно и ловко. Он входит в доверие к княжне Таракановой и ее польскому окружению, изображает недовольство Екатериной, дает уговорить себя действовать в пользу законной государыни и, что уж совсем не по-джентельменски, обольщает авантюристку. Обещание жениться и возвести на престол действует неотразимо (кто ж в Европе не знает, что именно Орловы свергли императора!), он заманивает будущую императрицу на свой корабль, стоящий на Ливорнском рейде, и… исчезает.[12]12
  Вероятно, Алексея Орлова, которого бескомпромиссная княгиня Дашкова называла величайшим разбойником на свете, все же терзали угрызения совести. Его смерть, так же как и смерть его брата Григория (тому в бреду являлся окровавленный призрак Пет-ра III), была ужасна. Он скончался в страшных мучениях, и, по преданию, чтобы на улице не было слышно страшных, диких криков умирающего, его домашнему оркестру было приказано играть громкую музыку.


[Закрыть] Самозванку запирают в каюте, доставляют в Петербург, допрашивают и заключают в Петропавловскую крепость, где она умирает в 1775 году от чахотки. Кто была эта «среднего роста, худощавая, красивая брюнетка с карими раскосыми глазами, удлиненным носом с горбинкой, похожая на итальянку» (описание дал допрашивавший самозванку князь Голицын), так и осталось неизвестным. Она владела многими европейскими языками, но русского не знала – говорила, что забыла. Неизвестно также, кто помог ей составить завещание императрицы Елизаветы, сделав это очень толково и со знаниями российских реалий. Впрочем, есть одно настораживающее обстоятельство. Странная и неблагозвучная для русского уха фамилия Тараканова (от названия пренеприятнейшего насекомого – таракана) могла произойти от искаженной фамилии Дараган, которую носила родная сестра фаворита Елизаветы Разумовского.