Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Имелась и еще одна таинственная особа – некая инокиня Досифея, которая была прислана по секретному приказу в 1785 году в Ивановский монастырь в Москве, предназначенный еще Елизаветой для вдов и сирот знатных и заслуженных людей, и пробыла там двадцать пять лет в строгой изоляции. Никто из других обитательниц монастыря к ней не допускался, в церковь она ходила тайным ходом, и служба исполнялась только для нее одной. Жизнь Досифеи была окружена тайной. Но известно, что на содержание ей из Казначейства была определена солидная сумма, приходили на ее имя иногда и очень крупные денежные поступления, которые она отдавала монастырю для раздачи бедным. Известно также, что затворница была красива, владела иностранными языками и имела вид особы, получившей хорошее воспитание. Светского имени монахини в монастыре не оказалось, но в кельях Новоспасского монастыря сохранился портрет с надписью, что это монахиня Досифея, в миру – принцесса Доротея. Современники Досифеи по какой-то необъяснимой причине называли этот портрет портретом княжны Таракановой. В церковной литературе Досифею называют принцессой Августой (в день поминовения мученицы Августы 24 ноября был произведен переворот в пользу Елизаветы Петровны, это же день ее предполагаемого венчания с Разумовским), которую по приказанию императрицы Екатерины похитили и тайно привезли из-за границы в 1785 году в Россию. Ее представили государыне, которая объявила, что для спокойствия страны та должна была постричься в монахини и жить в полном уединении в монастыре. В детстве Августа жила у тетки Дараган в имении Дарагановка, и именно она была княжной Таракановой, имя которой приняла известная авантюристка. Сообщается также, что таинственную затворницу навещали члены императорской фамилии.

Кто была таинственная монахиня, осталось тайной, но при жизни Досифею навещал митрополит Платон, а после смерти, постигшей ее в 1810 году, на отпевание съехались высшее духовенство и вельможи екатерининского времени, в том числе главнокомандующий Москвы граф Гудович, женатый на племяннице фаворита Алексея Разумовского. Стечение народа на похоронах было огромным, и похоронили Досифею не на кладбище Ивановского монастыря, в котором она жила, а в Новоспасском монастыре – усыпальнице бояр Романовых.

Появление самозванцев (или не самозванцев?) испортило императрице много крови, но ни на минуту не приостановило ее деятельности на государственном поприще —

Екатерина неустанно двигалась вперед.

Во внешней политике она также руководствовалась подчеркнутым патриотизмом и достигла блистательных успехов.

Нуждаясь в мире, Екатерина начала свое правление с прекращения войн, но затем, когда положение изменилось, с радостью воспользовалась возможностью открыть военные действия (начала войну Турция). Успехи пришли не сразу, но не заставили себя ждать. В годы правления Екатерины II воссияла звезда полководца Суворова, награжденного ею всеми орденами, которые мог иметь мужчина, и именно в ее царствование исполнилась мечта Петра Великого – русские корабли вышли в Черное и Азовское моря. Потемкин положит к ногам Екатерины Крым, а затем по Георгиевскому трактату Россия получит протекторат над Восточной Грузией.

«И держава второго класса стала считаться первою военною державою в Европе и, даже по признанию англичан, «морским государством очень почтенным»; сам Фридрих II в 1770 году называл ее страшным могуществом, от которого через полвека будет трепетать вся Европа»

(В. Ключевский).

С методичной жестокостью будет произведен раздел Польши, в результате которого к России отошли Волынская, Подольская, Минская губернии, Литва и Курляндия.

В это недоброе деяние, проведенное вместе с Пруссией и Австрией, Екатерина, обычно руководствовавшаяся исключительно здравым смыслом, привнесла эмоции. Она патологически и необъяснимо ненавидела Польшу и была искренне убеждена, что, оказавшись под ее мудрой опекой, поляки обретут благоденствие и покой. История польских восстаний докажет ей потом ошибочность этих воззрений.

После раздела Польши в России оказывается самое большое количество евреев в Европе, их успешная торговля составляет слишком удачную конкуренцию, и встревоженные этим российские купцы обращаюся к императрице, которая подписывает в 1791 году указ о печально известной «черте оседлости».

Во второй половине 1770-х годов Екатерину захватывает «Греческий проект», основной целью которого является восстановление Греческой (Византийской) империи со столицей в Константинополе и русским правительством во главе. И императрица, не спрашивая родителей, дает своему второму внуку имя византийских императоров Константин, намекая тем самым на ожидающее его великое будущее.

Резюмируя внешнеполитический курс императрицы, можно привести хвастливое высказывание ее статс-секретаря Безбородко молодым дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела». Успехи во внешней политике Екатерина подкрепляет формированием в Европе своего образа просвещенного монарха. Создание имиджа – одна из сильных сторон императрицы, которой она не пренебрегала еще в бытность великой княгиней, и силу пропаганды Екатерина осознала намного раньше многих своих царственных коллег. Пожалуй, только Елизавета I Английская уделяла ей столько же внимания, и успехи обеих государынь в тонком деле формирования общественного мнения были несомненны. Как акт сильного пропагандистского воздействия можно расценить прививку оспы, которую императрица первой в России делает себе и наследнику. Врач приведет во дворец больного крестьянского мальчика Маркова, и так как шприцев тогда еще не было, сделает на руке императрицы надрез, в который будет внесена инфекция. Екатерина некоторое время будет чувствовать недомогание, но затем полностью выздоровеет, ее пример распространится по всей стране, а юному Маркову как участнику царского опыта будет даровано дворянство и приставка к фамилии – Оспенный. Резонанс от этого события разнесется по всей просвещенной Европе, императрица заработает еще одно «очко» в серьезном соревновании с современными европейскими владетельными особами и сможет потом небрежно бросить по поводу смерти Людовика XV от оспы: «Стыдно королю Франции умереть от оспы в восемнадцатом столетии. Это варварство».

А. Казачинский. Прием турецкого посольства 14 октября 1764 г. в аудиенц-камере Невской анфилады Зимнего дворца. 1796 г. Фрагмент

Переписка с европейскими философами также часть создания имиджа просвещенной монархии. Екатерина оживленно переписывается с французскими просветителями и приглашает Вольтера (который называет ее самой блестящей звездой Севера) д‘Аламбера и Дидро в Россию, где им будут созданы самые благоприятные условия для жизни и работы. Впрочем, здесь она лукавит. Встречи с проницательным и язвительным Вольтером Екатерина боится, понимая, что пребывание этого философа в России несколько поколеблет веру в правдивость ее писем, и поэтому императрица предпочитает общаться с ним на расстоянии. Приехать смог только Дидро, имевший с Екатериной 60 личных бесед, атмосфера которых была настолько непринужденна, что, увлекшись, Дидро начинал отчаянно жестикулировать и хватать императрицу за локти, и она, дабы ничего не мешало их диалогу, приказала поставить между собой и философом маленький столик.

Переписка с просветителями, отвечающая высоким духовным запросам Екатерины, имела, помимо пропагандистского значения, еще одно – она оказала серьезное влияние на духовную жизнь России, вводя ее в единое культурное пространство Европы. «Екатерина не дала народу свободы и просвещения, потому что такие вещи не даются пожалованием, а приобретаются развитием и сознанием и разрабатываются собственным трудом, а не получаются даром, как милостыня. Но она дала умам почувствовать цену этих благ, если не как основ общественного порядка, то по крайней мере как удобств частного личного существования. … В ее всесветной славе русское общество впервые почувствовало свою международную силу… С Петра, едва смея считать себя людьми и еще не смея считать себя европейцами, русские почувствовали себя не только людьми, но чуть ли не первыми людьми в Европе». (В. Ключевский.)

Именно в правление этой воистину просвещенной императрицы издается в десять раз больше книг, чем за все предыдущие семьдесят лет; расцветают наука и искусство, а столица страны Петербург, украшенная прекраснейшими дворцами, церквями и великолепными общественными зданиями, получает название «северной Венеции».

И, наконец, при Екатерине вырастают «два поколения непоротых дворян», которые победят в войне с Наполеоном и создадут великую русскую литературу.

Личная жизнь императрицы складывалась значительно менее удачно, чем общественная. Она вышла замуж не по любви, но всю жизнь старалась любить и быть любимой, что, в общем-то, так естественно для женщины. Существенное отличие состояло только в том, что сама Екатерина была далеко не обыкновенной женщиной и то, что помогало ей в управлении великой империей, сделало ее несчастливой в любви. Всю свою жизнь Екатерина искала мужчину, который был бы ее достоин, разделял ее увлечения, взгляды, и хотя бы немного соответствовал по развитию интеллекта. Но найти такого человека ей не удалось. За 34 года правления у императрицы было не так уж много фаворитов, и обвинения в необычайной похотливости не имеют никаких доказательств. Однако сексуальная сторона жизни Екатерины строилась с поистине шокирующей простотой.

После того как она определялась с выбором, кандидат в фавориты попадал на осмотр к лейб-медику Роджерсону и после вынесенного вердикта – «годен» – проходил более сложную и требующую немалой выносливости проверку у Анны Степановны Протасовой. После того как получали одобрение сексуальные способности избранника, другое доверенное лицо Екатерины, графиня Брюс, экзаменовала его на предмет образованности и уровня культуры.

Современники относились к расцвету фаворитизма при русском дворе и частой смене любовников императрицы по-разному. Интеллектуальная элита ее осуждала, остальные относились более снисходительно, считая это не порочностью развратной женщины, а вполне заслуженным отдыхом после государственных забот. Восемнадцатое столетие не отличалось строгой нравственностью. Светские муж и жена, хранившие верность друг другу, подвергались насмешкам, и терпимость к любовным связям супругов не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Супруга известного полководца времен Екатерины графа Румянцева была ему верна, но зная, что граф имеет метрессу, в праздники посылала подарки не только супругу, но и ей, а Румянцев, восхищенный такой доброй и внимательной женой, плакал от умиления и говорил: «Если бы я знал ее любовника, то послал бы ему подарки» («Русская старина», 1872, № 5). Провинциальное дворянство старалось подражать высшему свету во всем, но вдали от столицы нравы принимали более грубые формы и зачастую превращались в элементарный разврат.

Многие связи Екатерины длились годами, и хотя чувственные удовольствия были для императрицы очень важными, духовное общение с близким мужчиной также имело для нее серьезное значение. Если фаворит переставал ее интересовать, она давала отставку без всяких церемоний.

Первое увлечение Салтыковым было неудачным – он разлюбил ее; с Понятовским пришлось расстаться по не зависящим от любовников политическим причинам.

С Григорием Орловым Екатерина прожила под одной крышей 11 лет (!), а затем сменила целый ряд фаворитов, которые к решению политических вопросов, как правило, не допускались. Лишь двое из известных ее любовников – Григорий Потемкин и Петр Завадовский – стали крупными государственными деятелями.

Герб графа Орлова

Со своими фаворитами она расставалась по самым разным причинам (из-за смерти фаворита, его измены или недостойного поведения) и при расставании щедро награждала чинами, титулами, деньгами и крепостными крестьянами.

Григорий Орлов был истинным рыцарем, прекрасным, смелым. Императрица открыла перед ним путь к славе и почестям, но одобренный ею сверх меры, он не смог проявить себя нигде, кроме любовного поприща, был ленив (Екатерина дала ему прозвище «кипучий лентяй») и не блистал талантами. В самом начале их союза Орлов был близок и дорог императрице настолько, что подстрекаемая им самим и его энергичными братьями, Екатерина стала всерьез задумываться о законном браке. Но мудрый Никита Панин заставил ее отказаться от этого намерения, сказав, что Россия готова служить императрице, но не госпоже Орловой. «Кипучий лентяй» был великолепен, и отказаться от него Екатерине стоило большого труда. Он изменял ей, и хотя императрица казалась равнодушной к его изменам, они ее задевали и делали смешной в глазах подданных, а бурные скандалы, которые устраивал Орлов, иногда даже заставляли опасаться за себя. Была и еще одна причина для разрыва – и немаловажная – присутствие Григория Григорьевича не давало забыть о событиях 1762 года, а сам фаворит беззастенчиво и настойчиво напоминал о своей роли в перевороте. На разрыв Екатерина долго не могла решиться, мучилась; затишья в отношениях сменялись примирениями, и любовники одаривали друг друга, соревнуясь в щедрости. Она ему – мраморный дворец, он ей – огромный алмаз шаха Надира (знаменитый алмаз Орлов), украсивший впоследствии царский скипетр. Первый шаг к разрыву сделала Екатерина. Воспользовавшись отъездом Орлова, она приблизила к себе корнета Васильчикова и, «сделав выбор наудачу и с отчаянья», повеселела и успокоилась, но, зная неистовый нрав своего возлюбленного, приказала все же приделать на дверь железный засов. Орлов бросил все и на почтовых помчался в Петербург, надеясь еще вернуть себе утраченные права, но в ста верстах от столицы его остановил приказ императрицы: избрать ему для проживания Гатчину. Когда же Орлов приехал в Петербург, он был благожелательно принят, но о прежней близости уже не могло быть и речи. Они помирились, Екатерина помогла бывшему фавориту жениться на его юной двоюродной сестре Екатерине Зиновьевой, но… нельзя сказать, что эта свадьба подняла ей настроение. Императрица надеялась, что князь будет всю жизнь страдать от разлуки со своей царственной подругой. И все же она оказала молодоженам честь, отобедав у них на свадебном обеде, и доверила Орлову держать венчальную корону над головой великого князя Павла во время его второго венчания в 1776 году.

Григорий Орлов прожил со своей женой совсем недолго, княгиня серьезно заболела и умерла от чахотки. Дальнейшая судьба Орлова была ужасна: он потерял рассудок, превратился в совершеннейшего идиота и скончался, пережив свою жену всего на год.

Васильчикова сменил Григорий Потемкин, которому суждено было стать самым известным и могущественным фаворитом Екатерины. Он был моложе нее на десять лет, рано оставил дом, некоторое время учился в Московском университете, затем бросил учебу, поступил в Конногвардейский полк, отличился в семнадцать лет в «славной июньской революции 1762 года», и Екатерина отметила его. В фавор к Екатерине Потемкин вошел, уже прославившись на полях сражений, но, будучи военным, неплохо знал богословие и историю церкви. На сближение с ним Екатерина решилась не сразу, а осчастливив, мгновенно осыпала богатством и почестями. Окружение императрицы не могло понять ее увлечения и находило выбор странным и экстравагантным: Потемкин был крив на один глаз, кривоног, резок и даже груб. Но Екатерина всегда руководствовалась исключительно своим вкусом и писала, что Потемкин «величайший забавник, самый интересный чудак, какого только можно найти в наш железный век», и восхищалась его умом: «Ах, что за голова у этого человека, – говорила она, – и эта хорошая голова забавна, как дьявол».

Любовь все же вспыхнула не из-за «забавности». По силе своих дарований Потемкин был равен императрице, и она, тонкий знаток людей, сразу почувствовала в нем достойного партнера. Роман их продлился недолго, а затем любовные отношения переросли в иные – дружески-деловые. Милости, осыпавшие фаворита, не иссякали, он стал самым влиятельным человеком в империи, руководящим внутренней и внешней политикой, и необходимым помощником Екатерины в государственных делах.

Императрица, достаточно настрадавшаяся от неверности Орлова, более страдать не собиралась и вела себя так, как ей хотелось, не стесняясь в смене фаворитов. Потемкин также не отставал от своей царственной подруги в количестве любовных связей (значительно превосходя императрицу по числу любовниц) и совершенно не беспокоился по поводу своих более молодых конкурентов. При дворе все были убеждены, что он сам проверял их на готовность удовлетворить придирчивый вкус императрицы.

Их переписка – настоящий, захватывающий роман, не лишенный, впрочем, весьма деловых обсуждений и советов. Потемкин в письмах выступает в лучших традициях куртуазного жанра – в роли рыцаря, влюбленного в благородную даму, а Екатерина, напротив, часто входит в фольклорный образ «русской жены», обращаясь к нему «сокол мой и владыко».

Потемкин сохранит все свое влияние и искреннюю дружбу государыни, оставаясь почти до самой смерти вторым человеком в государстве. Лучше всего описал противоречивую натуру светлейшего князя принц де Линь: «Я вижу здесь предводителя армии, который кажется ленив, но в беспрестанной работе, которому колени служат письменным столом, а пальцы – гребнем, он все лежит, но не спит ни днем, ни ночью … он тревожится перед опасностью и беззаботен, когда она наступает, он скучает во время увеселений, несчастлив от избытка счастья, пресыщен всем, скоро разочаровывается, мрачен и непостоянен, это важный философ, это ловкий министр, это десятилетнее дитя… Одной рукою он манит себе женщин, которые ему нравятся, другою творит крестное знамение». Потемкин был эксцентричен, удачлив, и… несчастлив, именно из-за неуемности своей натуры. Французский посланник граф Сегюр писал: «Никогда еще ни при дворе, ни на поприще гражданском или военном не бывало царедворца более великолепного и дикого, министра более храброго и вместе с тем нерешительного. Он представлял собою самую своеобразную личность, потому что в нем непостижимо были смешаны величие и мелочность, лень, деятельность, храбрость и робость, честолюбие и беззаботность. Везде этот человек был бы замечателен своею самобытностью… Этого человека можно было сделать богатым и сильным, но нельзя было сделать счастливым… То, чем он обладал, ему надоедало, чего он достичь не мог – возбуждало его желание».

Императрица очень дорожила Потемкиным. Австрийский император Иосиф сказал: «Он не только полезен ей, но необходим» – и эти слова наилучшим образом отражают отношения двух великих личностей. Светлейший князь являлся ключевой фигурой екатерининского царствования и во многом способствовал его блеску, одерживая военные победы и осваивая новые земли. С этой деятельностью князя связано и понятие «потемкинские деревни», возникшее после опубликования в гамбургском журнале «Минерва» статьи, автор которой не был указан. В ней говорилось, что Потемкин в качестве генерал-губернатора Новороссии велел соорудить бутафорские дома, которые «предъявлял» императрице во время ее путешествия в 1787 году по этому краю, дабы ввести в заблуждение по поводу его цветущего состояния. Возможно, что автор статьи, которым считается секретарь саксонского посольства при петербургском дворе Георг фон Гебильг, хотел таким образом скомпрометировать не только князя, но и проводимую Екатериной политику, но, так или иначе, клевета пошла гулять по Западной Европе, и понятие «потемкинские деревни» стало нарицательным как синоним фальсификации и обмана. Австрийский император Иосиф II и французский посланник Сегюр злорадствовали: «Когда Екатерина уедет, все это великолепие, украшательство и приукрашивание исчезнет. Потемкинский трюк исчезнет, и он займется созданием других декораций – в Польше или Турции». Но права оказалась мудрая императрица: «Усилия князя Потемкина превратили эту местность в цветущую страну». И действительно – в голой степи возникли города Одесса, Севастополь, Мелитополь, Херсон; в кратчайшие сроки был создан Черноморский флот и заселены колонистами плодоносные земли южной степи.

Деяния Потемкина приумножили славу России, и, покидая в 1791 году город Яссы, тяжелобольной князь (очень скоро он умрет в дороге) поставит под своим последним письмом императрице подпись: «Ваш Верный и благодарный подданный».

После Потемкина следовал Петр Завадовский, чей фавор продлился два года, затем его сменил красавец-серб Семен Зорич, получивший отставку из-за чрезмерного увлечения азартными играми. Наследовавший ему Иван Римский-Корсаков больно ранил сердце императрицы, заведя роман с ее подругой графиней Брюс, и затем сердце Екатерины занял 22-летний конногвардеец Александр Ланской, самый милый и достойный из всех ее возлюбленных. Он не вступал в интриги, старался никому не вредить, не вмешивался в государственные дела, ни с кем не встречался и полностью сосредоточился на «службе» 52-летней Екатерине, которая молодела на глазах. Под руководством своей наставницы Ланской изучил французский язык, познакомился с философией и, наконец, заинтересовался произведениями искусства, которыми государыня любила окружать себя. Четыре года, прожитых в обществе Ланского, были, пожалуй, самыми спокойными и безмятежными в жизни Екатерины. Но счастье длилось недолго, юный Ланской, ослабевший от постоянного приема возбуждающих средств, внезапно умер от дифтерии. Горе Екатерины было безмерно, она проливала реки слез и даже начала всерьез задумываться о том, чтобы удалиться от мирской суеты в усадьбу Пелла на берегу Невы, но, к счастью, светлейший князь Потемкин срочно нашел замену Ланскому, представив императрице Мамонова, которому было дано прозвище «Красный кафтан»(в перерыве между Ланским и Мамоновым успел промелькнуть еще один утешитель – некто Ермолов). Увы! В июне Екатерина узнала, что Мамонов имеет роман с фрейлиной Дарьей Щербатовой. Она отнеслась к измене достаточно спокойно, купила Мамонову несколько деревень с более чем 2 000 крестьян, подарила невесте драгоценности и сама обручила их. За годы своего фавора Мамонов получил от Екатерины деньги и подарки приблизительно на 900 тысяч рублей. Последние 100 тысяч в придачу к трем тысячам крестьян он получил, уезжая с женой в Москву.

И все же великая императрица была женщиной. Одевая к венцу невесту, она не удержалась и уколола ее булавкой. Это была не последняя неприятность для Мамоновых.

В Москве, куда молодожены отправились, он скучали по шумной жизни двора и много ссорились.

Последний фаворит Екатерины – Платон Зубов – оказался самым неудачным ее избранником, и окружение императрицы поначалу не восприняло его всерьез. Граф Безбородко писал Воронцову: «Этот ребенок с хорошими манерами, но не дальнего ума; не думаю, чтоб он долго продержался на своем месте». Однако Безбородко ошибся. Зубову суждено было стать последним фаворитом великой государыни, и он сохранил свое положение до самой ее смерти, знаменуя ничтожностью своей личности закат царствования этой великой женщины. Екатерина же умилялась его цветущей молодости и тем, что он плакал, когда его не пускали в комнаты императрицы. При этом, несмотря на свою мягкую наружность и легкое пролитие слез, Зубов оказался абсолютно беспринципен, расчетлив, ловок, приобрел огромное влияние на императрицу и, вытеснив из ее сердца Потемкина, имел в последние годы ее жизни огромное влияние на дела империи. Он был злобен, мелочен, высокомерен, хитер, но не особенно умен. Впрочем, все фавориты, исключая Потемкина, не стоили своей высокой покровительницы. Но общение с ней ни для кого не прошло даром. Екатерина говорила, что она «воспитывает государству молодых людей», и в этой фразе есть немалая доля истины. Личность этой необыкновенной женщины не могла не повлиять на ее временных друзей. Они менялись, становились образованнее и интеллигентнее.

У Екатерины были дети, но радости материнства не были ей знакомы, и, вероятно, в свои отношения с фаворитами, которых двор деликатно называл воспитанниками, она вкладывала долю нерастраченного материнского чувства.

Отношения с законным сыном Павлом складывались очень непросто. Он был отобран сразу же после рождения, и воспитанный двоюродной бабкой Елизаветой в старомосковском вкусе (жарко натопленные комнаты, без дуновения ветерка – ни в прямом, ни в переносном смысле) вырос болезненным и слабым. Екатерина после своего прихода к власти почти не расставалась с сыном. Затем в водовороте дел она стала уделять Павлу все меньше внимания, полностью положившись на его воспитателя Панина, но допускать сына к участию в управлении и тем более передавать ему власть не собиралась, ревниво оберегая любое, даже малейшее посягательство на нее. Постепенно отношения между ней и Павлом осложнились. Тот взрослел и тяжело переживал свое положение. Он хотел действовать, старел (к моменту смерти Екатерины ему уже было за сорок – возраст по тем временам более чем зрелый – почти пожилой), но постепенно его стремления к переустройству страны угасали, и наследник полностью погрузился в управление своим маленьким гатчинским двором. Екатерине не нравилось сходство сына с Петром III – та же склонность к муштре и то же обожание Фридриха II. Ее пугал и настораживал характер наследника, его импульсивность, раздражительность и непредсказуемость. С годами эти черты усугублялись. Павел становился все раздражительнее и недоверчивее к окружающим. Сын императрицы, захватившей власть и убившей его отца,[13]13
  Во время путешествия Павла по Европе в Вене был отменен спектакль, на котором должен был присутствовать великий князь. Это был «Гамлет» Шекспира (ибо «тогда в зале будут два Гамлета»).


[Закрыть] он терпел унижения от ее «воспитанников» (и особенно от Зубова), которые были намного моложе него, а перспективы царствования казались весьма туманными. Ходили слухи, что императрица хочет передать трон старшему сыну Павла Александру, которого она, ставшая страстной бабушкой, обожала.

Первый брак Павла оказался бездетным. Жена Павла, принцесса Гессен-Дармштадская, умерла при неудачных родах. Екатерина не ладила с невесткой и после ее смерти утешила своего безмерно страдающего сына циничным и жестоким способом – дала прочитать переписку жены с ее любовником и одновременно ближайшим другом Павла – графом Андреем Разумовским.

Вторая жена, принцесса София Доротея Вюртембергская, принявшая православное имя Марии Федоровны, родила Павлу восемь крепких и здоровых детей обоих полов, и императрица обрела счастье неведомых ей дотоле материнских чувств. Забыв о страданиях, причиненных ей императрицей Елизаветой, она точно так же лишает императорскую супружескую чету старших сыновей – Александра и Константина – и с радостью отдается заботам о них. Екатерина сама кроит одежду своим внукам и гордится изобретением одежды простого фасона, видимо, комбинезона, которое называет «мое гениальное изобретение», не меньше, чем важнейшим политическим успехом (образцы этой одежды потом будут благосклонно переданы другим королевским домам). Великие князья воспитываются по особой разработанной Екатериной программе, она старается не расставаться со своими мальчиками надолго, страдает при разлуке, и враждебность между ней и сыном с невесткой, которые мешают получить любимых внуков в полное владение, возрастают.

Екатерина начинает называть сына и невестку «тяжелым багажом», и отношения обостряются настолько, что когда Павел и Мария Федоровна отправляются в 1781 году в далекое заграничное путешествие, возникают слухи, что это изгнание и что в Россию они уже не вернутся. При расставании с детьми чувствительная великая княгиня три раза падает в обморок, а Екатерина, гулявшая в это время по саду и отказавшая себе в удовольствии наблюдать за столь драматическим прощанием, заметит, что не понимает, отчего столько шума из-за путешествия, в которое они сами хотели ехать. Поведением супружеской четы за границей она останется недовольна и направит свой гнев против невестки. Этот жест будет недостоин великой императрицы. Узнав, что Мария Федоровна везет в Петербург двести сундуков купленных за границей нарядов и самых модных головных уборов, Екатерина издаст указ, повелевающий всем придворным дамам соблюдать в нарядах умеренность и не носить модных накладок и газовых лент. Сундуки Марии Федоровны останутся дожидаться царствования Павла, но, увы, тогда они уже окажутся не нужны – изменится мода. В столице усиливаются слухи, что императрица готовится передать престол не сыну, а любимому внуку Александру. Рассказывали даже, что великий князь отказался от трона в обход отца и даже грозился убежать с женой в Америку. Но завещания, составленного в его пользу, не было обнаружено. Скорее всего, Екатерина говорила с внуком об этом не как о решенном деле, а как об одной из возможностей. Она не спешила, считая, что проживет еще достаточно долго.

Между тем великая государыня, как и все смертные, не избежала воздействия времени и состарилась. Она переживала это без безумных страданий императрицы Елизаветы, но все же очень болезненно. Постепенно уходили ее сверстники – друзья и враги, силы иссякали, и вечно молодой душой императрицы начала овладевать меланхолия. Екатерина жаловалась, что «годы заставляют все видеть в черном», ее одолевали недуги, с которыми государыня боролась с присущими ей стойкостью и упорством, но смерть все же не казалась близкой ни ей, ни приближенным.

В сентябре 1796 года произошло событие, которое очень дурно отразилось на здоровье Екатерины II и даже заставило ее слечь. Сорвалась помолвка ее любимой внучки, красавицы великой княгини Александры Павловны с королем шведским Густавом-Адольфом IV, и произошло это самым унизительным для императрицы образом – король не явился на обряд помолвки, где его несколько часов прождал двор. Удар, нанесенный самолюбию гордой «владычице Севера», был настолько силен, что она серьезно заболела и только в конце октября почувствовала себя лучше. Но тут случилось одно странное природное явление, которое безумно испугало императрицу. Она жила в это время в Царскосельском дворце и однажды проснулась от звуков грома. Гроза поздней осенью случилась очень давно – в 1761 году, перед смертью императрицы Елизаветы Петровны, которая тогда так же, как и Екатерина, с ужасом глядела в окно на мрачный осенний парк, освещаемый ударами молний. Императрица не была суеверна, но это событие сильно омрачило ее настроение, что не преминули заметить чуткие царедворцы. Один из них, Федор Растопчин, писал Александру Воронцову о состоянии Екатерины: «Здоровье плохо. Уже больше не ходят. Не могут оправиться от впечатлений грозы, которая произошла в последних числах сентября. Явление страшное и небывалое в наших краях, имевшее место в год смерти императрицы Елизаветы».