Текст книги "Наследники исполина"

– Я слышал, тебе велели идти в сад. – Он медленно обернулся, и любопытная девочка издала верещащий вопль, способный своим тембром раскрошить стены.

Алексей не хотел напугать ее, но побагровевший от напряжения шрам предавал его лицу прямо-таки разбойничий вид.

– А! – завопила она еще громче. – Не подходи! Не подходи! Papá! Я здесь! Спаси меня!

Оба Разумовских разом вскочили с дивана и… очутились в потайном коридоре куда быстрее, чем предполагал Алехан. Оказывается, в стене музыкального солона был не только глазок, но и дверца, аналогичная той, что вывела Орлова из гостиной.

На него накинулись сразу двое здоровенных мужиков и, хотя Алехан был не дурак подраться, живо выволокли в комнату. А тут уж на отчаянный звон графского колокольчика сбежалась толпа гайдуков и Орлову живо заломили руки: стой, не рыпайся.

– Papa???(ударение)! Он подслушивал! – обвиняющим тоном заявила девочка, указывая на Алексея пальцем.

Граф довольно бесцеремонно взял дочь за ухо.

– А ты, интересно, что там делала? – Его голос звучал строго. – Я уже говорил тебе, чтоб ты не смела подслушивать наши с дядей разговоры. Это недостойно принцессы.

– А как бы я узнала, что я принцесса? – Девочка горделиво вскинула голову и, заложив руки за спину, прошествовала к двери.

Вероятно, ее ждало наказание, но она не собиралась признавать себя виноватой.

– Настоящая Розум, – похвалил Кирилл, вновь наливая в бокалы воды. Белое кружево на его манжетах было разорвано.

– Настоящая Романова, – поправил граф.

Братья чокнулись.

– А с этим что?

– Мешок на голову и в колодец, – предложил гетман. – А сверху землей забросать. – Он подошел к Алексею, внимательно разглядывая его лицо. – А что, братец, хочешь жить?

Орлов сглотнул.

– Ты, я чай, много лишнего слышал? – продолжал Кирилл. – И здесь за дверью, и тогда в гостиной… Ты ведь был в гостиной?

Алехан молчал.

– Отвечай! – Гетман ударил его по лицу. Небрежно, с какой-то вельможной брезгливостью.

«Свинопас поганый!» – Орлов только слизнул кровь с губы.

– Вот что, господин поручик, – вкрадчиво произнес граф, отстраняя брата. – Мы искали исполнителя для дела, о котором вы, вероятно, уже знаете, раз побывали в гостиной. Да, да, – подтвердил он, – кто-то ведь должен втолкнуть императора в горящую комнату. Ни я, ни мой брат, ни те высокородные господа, которые сегодня были у нас в гостях, сами не станут пачкать об это руки.

Алехан отчаянно затряс головой. Вот еще! Будет он мараться!

– А потом меня же вторым и укокошат. Будет два сгоревших, для правдоподобности. Храбрый караульный пытался спасти императора!

– Верный ход мыслей, – кивнул гетман. – Но вы еще скорее умрете, если откажетесь. Выбирайте: сейчас или через некоторое время, когда мы все подготовим? Жизнь даже под арестом, все равно жизнь.

Алексей здраво оценивал свои силы: шестеро гайдуков и два барина – убежать ему не удастся. Он расслабился, позволив слугам связать себе руки и увести из комнаты.

Награждая пинками, его потащили в сад. Наконец-то он был на улице, но радости это не прибавило. За низкой решеткой ухоженного вертограда с клумбами начинался парк. Он больше напоминал лес с протоптанными тут и там тропинками. Алехан все искал взглядом проклятый колодец, в который его, по словам гетмана, должны были швырнуть вниз головой.

Вместо этого пленника привели к небольшому бревенчатому сараю в глубине парка. Его дубовая дверь, на первый взгляд, казалась крепкой, а забранное деревянной решеткой окно напоминало о тюрьме. Не развязывая рук, Орлова втолкнули внутрь и заперли.

Глава 14. Пожар

Новая весна была дружной. Над крышами дворца на Фонтанке вились ласточки. Когда-то императрица Елисавет строго-настрого запретила выгонять из своего жилища веселых певуний.

Екатерина почувствовала, что солнце слишком слепит глаза и, взяв книгу, перешла к другому окну комнаты-фонарика. Благодарение Богу, император не мучил ее сегодня игрой на скрипке! Музыка. Разве можно было придумать более чудовищную пытку для ее ушей? Через полчаса любого концерта у Като начинала раскалываться голова. И зная это, Петр продолжал пилить свои дикие мелодии, не помня ни единой ноты, но вкладывая в игру всю страсть, которая только была в его тщедушном теле.

Еще он любил флейту и барабан. Под стук солдатских сапог во время разводов караула во дворе. Петр принимался с восторгом хлопать в ладоши на любой гвардейской экзерциции. О, как они его в этот момент ненавидели! По их непроницаемым лицам трудно было догадаться об этом, но она-то чувствовала. Вот и сейчас, сидя у окна и глядя вниз на расчерченный зелеными аккуратно подстриженными деревцами дворик и марширующих по нему солдат, императрица впитывала тяжелые волны их ненависти к маленькому человечку в кургузом синем мундире. Для него – это восхитительная игра. Для них – изматывающий труд. Могут ли они быть в восторге?

Екатерина пожала плечами и отвернулась. В глубине комнаты у камина стоял круглый столик с серебряным кофейником. В плетеной вазочке лежали ароматные бисквиты. Когда-то она так страдала из-за своей худобы! Ежедневно плакала на закате от болей в груди и даже кашляла кровью. Нервы. В один прекрасный день Като поняла, что если не поправится, то умрет от чахотки, захлебнется ржавой мокротой над белым эмалевым тазом. И воспитала в себе хороший аппетит.

Теперь она могла гордиться собой. Из громадных зеркал на нее смотрела уже не хрупкая испуганная девочка в платьях, болтавшихся, как на деревянных плечиках, а высокая, статная дама с точеными формами, холеной белой кожей и редким, чисто русским умением не ходить, а плыть, неся себя, как дорогой букет, как подарок всем, кто удостоился счастья лицезреть ее. Впрочем, в этом году для полноты были и другие причины…

Доев бисквиты и промакнув салфеткой губы, императрица позвонила в фарфоровый колокольчик. В комнату вошел ее камердинер Василий Шкурин, мужик невысокий, но крепкий и ловкий.

– Изволите завиваться, мадам? – осведомился он. – Щипцы готовы, не остудить бы.

Екатерина доверяла этому мрачному существу, придирчивому и преданному настолько, чтоб выдерживать скандалы покойной императрицы из-за гардероба его госпожи.

– Даю час, чтоб все французские тряпки были выброшены из сундуков на помойку! – Елисавет топала ногами. – При моем дворе такого не носят!!!

– Воля ваша, – бубнил Шкурин себе под нос, – только деньги плочены.

– Мотовка! – взрывалась императрица.

– Обратно товар не возьмут, – мрачно гнул свое Шкурин. – Глазет, кисея, опять же швеям за работу…

– Дубина! – не выдерживала императрица. – Идиот! Я тебе про твою хозяйку, он мне про глазет! Тебя сюда зачем поставили?

– Служу рачительно, – мычал камердинер. – Только без расходов нельзя. Вчера вон туфли шелковые венские на маскараде до дыр протанцевали. Где обувки-то напасешься?

Он тупо смотрел на Елисавет, моргая бесцветными глазами в рыжих ресницах, и талдычил одно и то же. Не выдержав, императрица уходила, громко стукнув дверью, а Шкурин бурча под нос что-то вроде: «Поразбросали всю одежу! Нечто это порядок?» – начинал собирать с полу разметанные гневной Елисавет ленты, булавки, дорогие расшитые жемчугом пояса и легкие, переливчатые, как бабачкино крыло, юбки.

Именно наблюдая за Шкуриным, Екатерина однажды поняла, как ловко простолюдины в России умеют притвориться тупыми, чтобы не делать того, что приказано, и тем доводят своих господ до белого каления. С ней камердинер вел себя иначе, он позволял себе даже высказывать недовольство императрицей:

– Прибежала, нафырчала, разбросала все и улетела! – Василий нагибался за следующей шпилькой и толстыми пальцами клал их в коробку из слоновой кости. – Ждали ее тута. Без нее мы не знаем, как нам одеться.

Под словом «мы» он имел в виду великую княгиню. В вопросах гардероба своей госпожи Шкурин был непреклонен: мы самые красивые, нам – самое лучшее и плевать на весь свет!

Подумать только, а когда-то этот упрямец, назначенный к ней, как и другие слуги, больше шпионом, чем камердинером, начал действительно доносить. Узнав об этом, великая княгиня разыскала его в лакейской и без дальних разговоров залепила две увесистые пощечины.

– Если ты посмеешь сделать это еще раз, я выгоню тебя на улицу! – заявила она.

С тех пор Шкурин признал в ней хозяйку и больше бед от него не было.

Костяным гребнем Василий начал расчесывать жесткие, конские, как говорила сама Екатерина, волосы. Он потянул, наткнулся на спутанный клок, дернул, Като взвыла от боли и схватилась обеими руками за живот.

– Ваше Величество, что с вами? – камердинер выронил горячие щипцы. – Неужто я…

– Тихо, тихо, – женщина с усилием поднялась со стула.

Лакей увидел, что вся ее юбка мокра.

– Началось. Воды отходят, – прошептала она. – Зови Марфу.

Горничная опрометью вылетела в уборную, подхватила госпожу под руки и повела за собой в гардеробную. Эта комната, выстроенная из дубовых панелей, представляла из себя не что иное, как огромный шкаф, в котором можно было свободно гулять среди рядов деревянных манекенов с надетыми на них платьями.

Лучшего места для тайных родин и представить нельзя. Шкурина заперла дверь, усадила госпожу в кресло. Като схватила из коробки шерстяной чулок и вцепилась в него зубами. Если дела пойдут хорошо, то все кончится через пару часов, а то и раньше. Это только по первому разу рожать долго.

Из детей Екатерины выжил лишь Павел. Дочь умерла через месяц после появления на свет. Остальные – выкидыши. Като и сейчас была уверена, что ребенок родится мертвым. Носить плод, затянувшись в корсет, – лучший способ вызвать преждевременные схватки. Но черт возьми, как не вовремя!

Она понесла после возвращения Гришана из армии. В те безумные ночи, когда они не знали, как насытить друг друга, и придумывали тысячи новых способов показать свою любовь.

Теперь приходилось платить.

Поначалу Екатерина не предала тревожным задержкам значения. Мало ли плодов она вытравила пижмой? Думала, что ей теперь вовек не рожать. А вот на тебе, здоровая телятина! От большой любви большие неприятности.

Ребенок оказался на редкость крепким. В отца. Цеплялся за жизнь, ничто его не брало: ни лимонные клизмы, ни уксус стаканами перед сном. Корсет спровоцировал роды на две недели раньше срока. И только.

– Малыш крупный. Вам будет тяжело, – сказала Марфа. – Как назло, народу сегодня во дворце пропасть. Воскресенье. Всюду ходят, нос суют. Не ровен час…

В дверь поскребся Василий.

– Марфа, слышь ты, где у тебя дома кубышка с рублевиками и государыниными подарками запихнута?

– Под половичку в кладовой, а что? – отозвалась горничная, не понимая, к чему клонит муж.

– А ничего, – огрызнулся он. – Доглядывай за Ее Величеством. Потерпите, голубушка, – обратился он через дверь к Като. – Скоро никого во дворце не останется. Ну, помогай Бог!

И с этими словами Шкурин скрылся из комнаты.

– Никак пить пошел? – всполошилась Марфа. – Зачем бы ему знать про рублевики? Эй, Ирод, ты мне должен был воду принести, полотенца…

Но Василия уже не было рядом.

На памяти Екатерины Шкурин дважды допивался до креста и приходил к Марфе почти что голый. Бедная баба не решалась в таких случаях даже ругать подлеца. Живой, и слава богу!

Держа Като за руки, горничная вся извелась, не зная, чего больше боится. Того ли, что ее хозяйка раскричится и будет раскрыта. Или того, что окаянный муж пропьет последние деньги?

Однако Василий учудил нечто гораздо более жуткое. Смысл его последних слов стал ясен, когда через час за стеной по коридору с топаньем и свистом пробежала компания пажей.

– Пожар! Пожар! Дом Шкурина горит! Идемте смотреть! – кричали они.

– Пожар? – ахнула Марфа.

– Горим! Ай, мамочки! – Екатерина взвыла, как раненый тюлень, и, натужившись в подкативших схватках, извергла из себя нечто скользкое и мокрое. – Марфуша, не бросай меня! Я вам новый дом куплю…

Но потрясенная всем происходящим горничная и не думала оставлять ее. Дрожащими руками она перерезала пуповину и, завернув младенца в чистое полотенце, принялась обмывать госпожу. Обе были уверены, что о ребенке уже позаботился Бог. Каково же было их удивление, когда из шляпной коробки позади них, куда Марфа сгрузила дитя, раздался тоненький требовательный плач.

– Этого еще не хватало!

Женщины в испуге обернулись.

– Жив, – горничная извлекла младенца на свет. – Мальчик. Глядите, какой здоровый!

Она готова была умилиться, но Като в ужасе взирала на подарок судьбы.

– Что нам с ним делать? – От испуга у нее голова шла кругом. – Марфа, а ты не можешь ненадолго забрать его к себе? Пока мы тайно не найдем кормилицу?

– Мой дом горит, – напомнила горничная. – Какое-то время нам с Василием придется жить во дворце с остальными слугами.

– Да, это не выход. – Като потребовала ребенка себе на руки и попыталась приложить его к груди. Она никогда не кормила сама, острая боль в соске заставила ее снова вскрикнуть.

– Лучше не начинайте, – Марфа деловито потянулась за ребенком. – Потом молоко не остановите. Видите, уже бежит, бежит. Ну, что вы наделали?

Младенец с поистине вампирским выражением лица впился матери в грудь и на время перестал плакать.

– Подай перо и бумагу, – приказала Като. – Только тихо.

Горничная выскользнула и через минуту вернулась в гардеробную.

– Нашли, где писать! – Она подставила хозяйке круглую крышку от шляпной коробки.

– Я напишу Ивану Ивановичу Бецкому, – сказала Екатерина. – Этот смешной чудак любит меня от всего сердца. Знаешь, он сам незаконнорожденный, воспитывает свою незаконнорожденную дочь и страшно печется о подкидышах. Их у него, как цыплят в курятнике.

Марфа фыркнула.

– Но самое смешное, – Екатерина с трудом возила пером по бумаге, ребенок ей страшно мешал, – он считает и меня своей незаконной дочерью. Когда-то у него в Париже был роман с моей матерью…

Горничная вытаращила на хозяйку глаза.

– Так что я в праве просить его о помощи, – заключила Екатерина. – Приготовь корзинку. Когда ребенок заснет, положи его туда и незаметно отнеси вместе с письмом к Бецкому. Старик все устроит.

Марфа кивнула, в этот момент ее мысли были далеко, возле своего горящего дома.

– Пожар начался без нас, – сказал Алексей Григорьевич Разумовский, с сомнением разглядывая измочаленную фигуру Орлова. – Но это не освобождает вас от необходимости принять участие в покушении. – Граф обернулся к двум гайдукам, державшим пленника. – Приведите его в порядок. Он похож на пьяницу, сутки провалявшегося под забором. А должен выглядеть, как караульный.

Лакеи засуетились вокруг Алехана.

По чести сказать Орлов провалялся не сутки, а четверо, и не под забором, а в графском сарае на краю парка-леса. Он пробовал высвободить руки, пробовал выломать ногами дверь – безрезультатно. Его кормили и даже выводили по нужде, но к протестам оставались глухи.

Теперь бог весть где начался пожар, и поручика вновь притащили в роскошный графский дом. Алексей чувствовал себя грязным, пропотевшим, всклокоченным и совершенно не соответствовал изящной идиллии, царящей вокруг.

– Вы поедете с нами, – сказал ему гетман. – Горит недалеко от дворца. На Сенной. Все, кто был сегодня в Летнем, сбежались поглазеть. Император тоже там. Ваша задача…

– А если я откажусь? – Орлову было больно шевелить разбитыми губами.

– Давай так, – гетман прищурившись смотрел на него. – Если ты сделаешь что приказано и сумеешь в суматохе сбежать, мы не станем тебя преследовать. Ты убедился: мы сильнее, у нас длиннее руки и значительно шире средства. Не мешай нам, и мы, так и быть, забудем о тебе.

Алехан облизнул потрескавшиеся губы. «Это шанс, – подумал он. – Только я ведь о вас не забуду. Не садись с чертом кашу есть…» Он скосил глаза, и ему показалось, что Иосиф с лицом графа Сен-Жермена ободряюще подмигивает ученику с витража.

– По рукам?

Руки Алксей, конечно, не подал. Прежде всего потому, что они были у него связаны. Но гетман, кажется, и не подозревал, что кто-то в чем-то может ему отказать.

Через четверть часа спутники уже тряслись в карете к месту происшествия. Орлов с удивлением узнал дом камердинера Екатерины Шкурина. Двухэтажный деревянный особняк с мансардой, просторными сенями и хозяйственными постройками пылал так, точно его подожгли со всех четырех концов.

«Почему люди так жадны и завистливы? – подумал Алехан. – Ну, разжились Шкурины. – Так не воровством же, а государевой милостью. Нет, не любо!»

– Соседи небось, – сказал гетман брату.

Тот согласно кивнул.

– То ли было, когда мы приехали ко двору…

Кирилл распахнул дверь и легко выскочил из кареты. Алексей, покряхтывая, вылез с другой стороны. Возле пожарища уже собралась громадная толпа. Лишь немногие таскали ведра с водой из Невы. Остальные глазели. Поручик скользнул между спинами и начал протискиваться вперед.

Император был уже тут как тут. Он кричал, распоряжался и махал руками. Вид пламени завораживал его и едва ли не манил, как старообрядца, решившего обхитрить Бога и впрыгнуть через огненное крещение прямиком в рай.

Голова у Алехана закружилась. Петр был так близко. Возле него не теснилось ни одного голштинца. «Боятся подступиться, суки немецкие!» – хмыкнул Орлов. Впрочем, и других господ придворных близ императора не наблюдалось. Все ожидали обрушения крыши и не хотели подступаться близко. Огонь в срубе дома гудел, как в литейной печи. Сновали одни мастеровые с ведрами, не сильно-то обращавшие внимание на надсадные крики государя.

Что касается охраны – сегодня дежурили измайловцы – то она оцепила здание и с олимпийским спокойствием взирала на чудачества императора. Рисковать головой рядом с Петром Федоровичем явно никто не собирался.

«Где же Шкурин? – подумал Алексей. – Странно, что хозяина на пожаре нет».

В этот момент крыша все-таки рухнула. Поднялись столб черного пламени, туча пепла, фонтан искр. Толпа ахнула, подалась назад, потом вперед, смяла измаловцев… Женщины визжали, где-то плакал ребенок.

Алексея забросило во двор без всяких на то с его стороны усилий. Поручика буквально притерло носом к спине государя, толкнуть Петра сейчас не представляло никакого труда. Это мог сделать Алехан или любой другой, кому пришло бы в голову поиграть в цареубийцу. В суматохе вряд ли кто-либо заметит, чья рука стукнула «голштинского урода» между лопаток.

Но Алексей промедлил. Целое мгновение он наблюдал синий прусский мундир на сутулой спине императора и совершенно не понимал, что ему делать. Потом его оттеснило в сторону, завертело в толпе и поволокло прочь от горящего дома. Мимо замелькали чужие лица. Алехан слабо отпихивался, кажется, даже не дал никому в ухо. Точно на некоторое время оглох. Потом чьи-то сильные деревянные руки вырвали поручика из толпы, и он с неприязнью узнал гайдуков графа.

– Что же вы, голубчик? – ледяным тоном спросил его гетман. – Испугались? Думали, мы вас не найдем?

Испугался? Орлов мог поклясться, что нет. Он и сам не знал, что с ним произошло возле императора. Пожалел? Не смог? Тоже нет. Его охватило какое-то оцепенение. Точно он вдруг отстранился от толпы, пожара, необходимости убить Петра и смотрит на все это со стороны, не понимая смысла происходящего.

– Он струсил, – сказал брату Алексей Разумовский. – Ладно, поехали. Сорвалось.

Все еще плохо соображавшего, что творится вокруг, Орлова втолкнули в карету. Он не сопротивлялся и позволил вновь связать себе руки.

– Эй, парень? – гетман щелкнул у него перед носом пальцами.

– Оставь его, – бросил граф. – У него шок. Так бывает от сильного потрясения. Мы переоценили тупость этого животного. Видимо, убить государя для него все-таки большое дело.

«Большое дело», – думал Алехан. Он сам не ожидал от себя такой замедленной реакции. Казалось, даже кровь струится по жилам слабо и сердце вот-вот остановится. В этот миг Орлову почудилось, что воздух в карете сгустился и напротив него между двумя братьями Разумовскими возник осязаемый образ Сен-Жермена.

– Учитель… – только и мог протянуть Алехан побелевшими губами. – Care padre… Я не смог.

– Тише, тише, – граф наклонился к нему. – Не горюйте, дорогой мой мальчик. Сегодня был не ваш день. И не день Петра.

– Но почему?

Сен-Жермен улыбнулся.

– Повторите-ка мне последовательность алхимической реакции.

– Земля, вода, огонь, воздух, – не задумываясь, выпалил Алексей. – А зачем…

– А затем, что смерть императора – большое искусство. – Граф непринужденно откинулся на спинку сиденья. Странно, что Разумовские даже не замечали его присутствия в карете. – Она, как работа с философским камнем, проходит несколько этапов. В случае с Петром они были нарушены. Эти коновалы, – Сен-Жермен недовольно покосился на братьев Разумовских, – прибегли к помощи необразованных деревенских ведьм и начали с Воды. Стоит ли удивляться, что дело уже тогда пошло наперекосяк? – Граф поморщился. – Петра еще мальчиком пытались убить в бане. Вышел недурной сглаз. Потом была Земля. Помните, в прошлом году в Гостилицах рухнул дом, где спала великокняжеская чета, у него разошелся фундамент. Впрочем, вы же там были.

У Алексея упало сердце. «Он все про меня знает…»

– Теперь вот Огонь, – продолжал граф. – Но реакция еще незакончена. Что следующее? Правильно: Воздух. Ваш император не умер сегодня, но умрет через месяц. Не далее. От удушья. И вы, Алексей, будете рядом. Как были рядом на этапе Земли и Огня. А Водой вас тоже пометили, когда сбросили с дамбы. Я когда-то говорил вам о связи вашей судьбы с судьбой Петра Федоровича.

Орлов кивнул.

– Помните, – лицо Сен-Жермена стало серьезным, – если император благополучно минует и этап Воздуха, великое делание совершится, он будет царствовать. Уже ничто ему не помешает.

Дрожащий образ графа начал таять в воздухе, но вдруг задержался еще на одну минуту.

– Да, кстати, Алексис, у вас сегодня родился племянник. Поздравляю. Это ведь Шкурин сам поджег свой дом, чтоб отвлечь внимание придворных. Все ринулись из дворца, а Като благополучно разрешилась от бремени горластым мальчишкой. Его назовут в вашу честь Алексеем. Алексей Григорьевич. Полный тезка. Так что вы напрасно думаете, будто совершенно безразличны даме вашего брата.

Сен-Жермен исчез.

– Он бредил всю дорогу, – констатировал старший Разумовский.

– Затолкните его обратно в сарай, – распорядился гетман.

Гайдуки подхватили Орлова под руки.

В сарае было по-прежнему темно и тихо. На полу за старым прислоненным к стене колесом скреблись мыши. Что уж они там нашли съедобного, бог весть. Свой скудный паек арестант проглатывал сам, не оставляя даже корок.

Его не сторожили. Просто запирали на здоровенный висячий замок и раз в день приносили хлеб с водой. Вернее, воду с хлебом.

После свидания с Сен-Жерменом Алексей твердо знал, что рано или поздно выберется отсюда. Оставалось только гадать, при каких обстоятельствах это произойдет.

На вторые сутки после пожара за стеной сарая раздались торопливые крадущиеся шаги. Они не могли принадлежать гайдукам графа, последние изрядно топали и не ходили по одному. Существо же, шмыгавшее сейчас у двери тюрьмы, было легким на вес и испуганным до предела. Оно терлось о дверь то одним, то другим боком, силясь заглянуть в щелочку. Но все равно ничего не видело, потому что смотрело с яркого света в темноту.

– Вы здесь? – окликнул замирающий девичий голосок. – Господин поручик, вы живы?

Алексей покряхтел и подполз к двери. «Жив ли я – это вопрос».

– Чего тебе надо? – Он сразу узнал дочку Разумовского Лизу. Ее карий, как у коровы, глаз испуганно таращился в дырку между досками. – Зачем пришла?

Девочка обиделась. Она не привыкла, чтоб к ней так обращались. Хотя, с другой стороны, по ее вине Алехан здесь. Хотя, с другой стороны, он же сам подслушивал… Малявка совсем сбилась.

– Меня зовут Лиза Дараган, – сказала она. – Я племянница графа.

– То-то я слышал, как ты его папой зовешь, – бросил Орлов.

– Это не ваше дело, – девочка боднула головой. – Не сердите меня.

– С чего бы это вдруг? – хмыкнул Алехан.

– Я могу вам помочь. – Лиза показала в щель увесистый медный ключ с хитрыми бороздками.

– Так помоги, – пожал плечами Орлов. – Или ты помогаешь только тем, кто умеет к тебе подольститься?

– Не надо ко мне подольщаться, – еще пуще надулась Дараган. – Я знаю, я своенравная. Все так говорят. Но я же не злодейка! Я не хочу, чтоб вас убили.

– Почему? – Алексей не верил в бескорыстие кого-то их этой семейки.

– Ну, так. – Лиза дернула плечами. – Должно быть, это скверно… А почему вы государя не убили? – выпалила она.

– Опять подслушивала?

Девочка кивнула.

– Все говорят, я порочная.

– Слушай, стрекоза, – очень серьезно сказал Орлов, – ты чего больше всего хочешь?

Она не задумалась даже на мгновение.

– Ясное дело, уехать в Таракановку под Глухов. Там сейчас во какая черешня. – Лиза показала Алексею оба кулака.

– А еще? Ну в жизни, вообще, ты чего хочешь?

Она наморщила незагорелый лоб.

– Честно? Удрать с пиратами. Нет, быть похищенной пиратами и выйти замуж за атамана. Нет, самой быть атаманом…

– А ты хочешь носить корону? – ледяным голосом осведомился Орлов.

Лиза вздрогнула.

– Ну, это не совсем я хочу… А ты почему не хочешь, чтоб я стала принцессой? – В ее голосе вновь зазвучала обида.

– Потому что у меня есть своя принцесса и я добиваюсь короны для нее. – Алехан не знал, стоило ли отвечать честно. – Понимаешь, она ей больше подходит. А ты, – он хмыкнул, – поносишь корону, поносишь, а потом бросишь все и сбежишь к пиратам. Что мы тогда будем делать?

Лиза задумалась.

– Пожалуй, ты прав, – она вздохнула. – Я здесь не буду счастлива. – Ее голос стал совсем взрослым. – От меня все чего-то хотят. И отец, и дядя. А потом будет хотеть еще больше людей. Каждый. – Она сделала страшные глаза. – Как от мамы. Даже когда она болела и умирала, все равно все чего-то хотели. А она не знала, где спрятаться. Я тоже постоянно хочу спрятаться…

Орлов почувствовал, что девочка не на шутку испугана. И это состояние не вдруг, не временное, оно не проходит. Оттого она и ершится, ведет себя с показной независимостью, пытается защититься. А ее родные даже не замечают, что с ней происходит.

– Ты очень плохо спишь? – спросил Алехан.

– А вы откуда знаете.

– Так.

Лиза пошмыгала носом.

– С тех пор как Ее Величество умерла и дядя с папой все время говорят об этом, ну вы слышали, я начала кашлять кровью. Доктор говорит: нервное. В Таракановке этого никогда не было! – вдруг выкрикнула она.

– У пиратов жизнь спокойнее. – Алехан подмигнул ей через щель. – Давай заключим договор. Как настоящие джентльмены удачи. Ты меня выпускаешь, а я обещаю устроить все так, чтоб тебя отвезли в Таракановку и оставили в покое. А там уж хочешь беги в пираты, хочешь детей рожай. Но о короне придется забыть – это единственная гарантия твоей безопасности.

– А бумаги? С бумагами что? – Девочка была не глупа.

– Я их уничтожу, – твердо сказал Орлов. – И о тебе лично никто ничего не узнает. Жила себе Лиза Дараган, племянница гетмана, вышла замуж с большим приданым или поехала путешествовать за границу.

– Путешествовать лучше, – девочка задумчиво кивнула и вставила ключ в замок. – А у тебя пиратский шрам. Я сразу поняла, что тебе можно доверять.

– Просто ты здесь такая же пленница, как и я. – Алексей услышал, как дверь поддается. – А настоящему джентльмену удачи всегда нужен товарищ.

Лиза не без опаски вступила в сарай и на ощупь двинулась к Орлову.

– Я сейчас попробую развязать. Я и ножик прихватила, но он тупой…

– А тебя не накажут за кражу ключей?

– Не больше чем за подслушивание.

Если честно, то Орлова это не слишком волновало. Он собирался выполнить данное слово. Остальное уже не его дело.

Вновь в дом Разумовских Алексей попал через два дня и уже не один. Может, кто-то, утопая в роскоши, и забыл, как штурмуют заборы. Но братья Орловы остались верны нехитрым доблестям своего московского детства.

Это забор? Разве ж это забор? Решетка, в каждый завиток которой можно вставить ногу! Ой, где вы тесовые, кленовые, купеческие? С лопухами, репьями, цепными собаками?

Двух лакеев, с колотушкой обходивших дом, Гришан снял лично. Гайдуки, дремавшие на ступенях бокового входа, стали добычей Ивана. Ради такого случая даже глава семейства тряхнул стариной и составил братьям компанию.

Стояла теплая погода, и окна в сад были распахнуты.

– Мы похожи на воров, – сказал Федор.

– Мы и есть воры, – отрезал Алехан, ставя ногу на цокольную обкладку стены.

В комнатах было тихо. До гостиной с зеркалом добрались без приключений. Вот разве что Федор хлопнул-таки об пол китайскую вазу, но она упала на ковер и звук получился глухой и не тревожный.

У трельяжа обнаружилась беда: Иван не смог втиснуться за него – раздался братец в кости, нагулял бока! Он пообещал вернуться в сад и ждать там на стреме. Остальные проникли в потайной ход и гуськом двинулись за Алеханом, который на ощупь выбирал дорогу.

Попасть в музыкальный салон оказалось нетрудно. Орлов с силой нажал на дверь, и ее хилый замочек выскочил из пазов, издав жалобный щелчок. Братья ввалились в комнату. Это уже были внутренние покои и отсюда не составляло большой сложности проскользнуть в спальню графа. Тем более что Алехан углядел ее через глазок в «изнанке» стены – третья дверь от музыкальной.

Но сначала Алексей хотел завладеть коробкой, спрятанной за портретом. Он сам нащупал завиток на раме, посредством которого открывалась ниша. Механизм лязгнул, юная Елисавет без всякого протеста отъехала в сторону, «леденечный ларчик» выпал в руки Алехану.

Луна светила ярко, и, не зажигая свечей, Орлов нашел выписку из церковной книги. Жалованная грамота императора Священной Римской империи на княжеское достоинство Алексею Разумовскому его не интересовала. Засунув бумагу за пазуху, поручик вернулся на место.

Стараясь не шуршать сапогами о ковер, братья вышли из музыкального салона. Напоследок Федор не удержался и нажал одним пальцем на крайнюю клавишу клавесина и тут же получил затрещину от Гришана. Тот сегодня вел себя безупречно, не впадал в истерику и не устраивал театральных побоищ.

На пороге графской опочивальни, свернувшись клубком, спал камердинер. Ожидая встретить нечто подобное, Григорий снял кафтан и сразу, чуть только приоткрылась дверь, накинул его слуге на голову. Тот забился, издавая невнятные звуки. Братья кинулись в комнату.

Прежде чем граф успел вскочить в кровати и дотянуться до колокольчика, Алехан упер ему в грудь пистолет. Ощущая сквозь батист рубашки холодное дуло, Разумовский не посмел дергаться и сел обратно на подушки. Бывший пленник уперся коленом о край его ложа.

– Вот и встретились, – с усмешкой бросил он.

– Что вам надо? – выдавил из себя граф.

Вместо ответа Орлов тряхнул у него перед носом бумагой. А Федор затеплил свечу.