Текст книги "Наследники исполина"

– Я свалял большого дурака. – Фриц присел на корточки и принялся перебирать яйца. – Делал вид, что их не существует. Одно любезное письмо могло бы все изменить. Но мне не позволяла гордость! А зря. Какой бы сейчас был альянс! Да мы всю Европу поставили бы на колени!

– Запоздалые раскаяния, – рассмеялся старик. – Утешьтесь. Никакого альянса не получилось бы. В Европе вам двоим тесно.

– Да, ты прав, – протянул король. – Мы поднимающиеся народы и рано или поздно столкнулись бы лбами.

– Жаль. – Кейт выбил трубку о землю. – Жаль, ветчины нет. – Он кивнул на корзинку: – Знатная могла бы выйти яичница. Петр делал ее с луком, чесноком и перцем.

– Уже воняет! – Король зажал нос.

– Поешьте-ка и ложитесь пораньше спать. – Фельдмаршал поднялся. – Как говорят русские, утро вечера мудренее. Завтра мы будем прорываться, а не капитулировать…

На следующее утро еще перед рассветом войска Фридриха двинулись к выходу из долины. Расчет был сделал на то, что в темноте австрийцы не смогут вести прицельный огонь. Но грохот марширующих колонн и стук тележных колес все равно должны были разбудить врагов. Будь у пруссаков небольшой отряд, они сумели бы пробраться незаметно. Однако целую армию не вывести без шума.

Темные лесистые громады, как два часовых, надвигались с каждой минутой. На фоне еще не начавшего сереть неба они выглядели зловеще. Пока в австрийских лагерях все спали. Но прошла минуту. Другая. Первые колонны инфантерии втянулись в ущелье. Фриц кожей чувствовал нарастающее напряжение. Закричали птицы. У самого подножия гор. Негромко. Как он мог слышать их на таком расстоянии?

После этого прошло минут десять, и выше по склону замелькали огни. «Разбудили! – Король чертыхнулся. – Олухи!» А чего еще ожидать? Его армия, как гремучая змея, только вползала в ущелье, а змеелов был уже наготове. «Умереть молодым, – подумал король. – Не так уж я и молод. Великим? Разве побежденных признают великими?»

Раздалось ружейное щелканье. Точно много-много пастухов стегали воздух бичами. Потом ударила первая пушка. За ней еще и еще. Отозвался противоположный склон. Вяло. Недружно. Но с нарастающей частотой. Фриц мог закрыть глаза и представить себе все отвратительные подробности ночного боя. Люди падали, настигнутые невидимой, но от этого не менее страшной смертью. Еще немного, и они, обезумев от страха, начнут набрасываться друг на друга, полагая, что враг рядом…

«Да что такое?» Король решительно не понимал происходящего на холмах? Это Лаодон, а где Даун? И куда, черт возьми, они стреляют? Канонада несколько раз прервалась, а потом вовсе смолкла. В отдалении запели трубы. Фриц потряс пальцем в ухе, если он не забыл австрийские сигналы, то этот к отступлению.

– Сир, они бегут! – К королю подскакал задыхающийся Пецольд. – В это невозможно поверить! Но они… Они уходят! Лаодон еще сохраняет порядки. А Даун просто катится с горы…

– Нам на голову?

– Нет! От нас! – Секретарь почти плакал.

«Безумие овладевает армиями».

– Друг мой, сохраняйте присутствие духа, – вслух сказал король, чувствуя, что его собственные колени ощутимо дрожат. – Это всего лишь маневр.

К ним подъехал Кейт.

– Я же говорил, утро вечера мудренее. – Он усмехался в усы. – Австрийцы испарились. Две армии. Не плохой результат.

Фриц пожал плечами.

– Тут какой-то подвох.

Но загадка не замедлила разрешиться самым неожиданным образом.

– Ваше Величество! Австрийские лазутчики!

У самого выхода из долины застыла дорожная карета. Вокруг нее стояла плотная толпа гренадер. Люди возбужденно гудели. Со стороны могло показаться, что солдаты стараются вытянуть экипаж из грязи. Но Фриц хорошо знал своих вояк: самое большое, на что они способны, это загнать проезжающую карету в болото. Не обольщаясь на сей счет, король направил лошадь в сторону толпы.

– Никак ограбить кого собрались, дети? – спросил он у мигом расступившихся гренадер. – С чего вы взяли, что это неприятельские лазутчики?

– Так ведь от австрийцев едут, – подал голос рыжий рябой парень без двух передних зубов. Этот дылда вечно был у солдатни заводилой.

– Ты, Ганс, дурак, – сообщил ему король. – Эти люди могут быть кем угодно. Даже если едут со стороны врага. – Он стал загибать пальцы. – Парламентерами. Дипломатами. Торговцами. Докторами. Путешественниками… Мне продолжить?

Ганс замотал головой и отступил за спины товарищей.

– Прощенья просим, дядюшка, – загудели те. – Ошибка вышла.

– То-то же. – Фриц махнул рукой. – Все по местам. Продолжайте движение вперед.

Дважды повторять не пришлось. Солдаты разбежались, а король нажал на ручку двери. Из экипажа буквально вывалились два… Фриц не поверил своим глазам. Один из них был в русской форме генерал-адъютанта и вполне мог быть принят за лазутчика. Другого, высокого и тощего, король сразу узнал. Это был генерал от инфантерии Пауль фон Вернер, с Цорндорфского сражения числившийся в плену.

– Сир, разрешите представить вам…

Но русский отрекомендовался сам:

– Генерал-адъютант Его Императорского Величества Петра Федоровича Андрей Гудович. Уполномочен сообщить Вашему Королевскому Величеству о кончине Всемилостивейшей Государыни Всея Руси Елизаветы Петровны и счастливом восшествии на престол Государя Петра III, – на одном дыхании выпалил он. – И вручить собственноручное письмо моего повелителя…

У Фридриха зазвенело сразу в обоих ушах. Елизавета мертва? На престоле ее племянник? Этот мальчик из Голштинии? Питер… Питер… Ульрих?

Гудович развернул письмо, и королю ничего не оставалось делать, как взять его в руки. «Мой драгоценный брат и друг! – прочел он. – Позвольте известить вас, что прискорбную и дорого стоявшую обоим нашим народам войну я считаю законченной. Я уже поставил в известность оба союзных мне двора, что намерен заключить с вами нерушимый мир на основе целости и неприкосновенности владений Пруссии. В ожидании вашего согласия я вывожу русские войска из всех занятых ими крепостей и городов…» Красные круги поплыли у Фридриха перед глазами.

– Это… это злая шутка? – Губы короля побелели от гнева.

– О нет, нет, Ваше Величество, – зашептал, склонившись к его уху фон Вернер. – Я своими глазами видел, как русские войска выходят из Берлина.

– Они направляются на родину? – уточнил король.

– Нет, – Гудович поклонился. – До возвращения прусской армии в свои крепости они разворачиваются против австрийцев и французов.

«Господи! Чудны дела твои! – впервые за долгие годы, со дня казни Катте Фридрих испытал желание помолиться. – Ты лишаешь моих врагов разума!»

– Ваше Величество, поторопитесь, – сзади к королю подошел Кейт. – Надо успеть ввести наши гарнизоны в Берлин, Тильзит, Кенигсберг, Дрезден, Кольберг… Пока русские не убили этого сумасшедшего. Долго они его не потерпят.

Глава 9. Рандеву

Направляясь к гробу государыни, Екатерина миновала соседнюю с траурной залу, где толпились придворные. У дверей застыл молодой адъютант принца Георга Голштинского. Когда Екатерина, слабо шурша шелком, проходила близко от него, Потемкин видел маленькую рыжую родинку у нее на шее. Гриц почувствовал, как пол упруго прогибается под его ногами и потолок закатывается назад. Лучше б он так и остался чумазым каптенармусом! Лучше б не ходить сюда вовсе! Не смотреть на нее…

Като осторожно повернула голову и едва приметно кивнула ему.

Сердце юноши заскакало, как мячик, от горла к животу и обратно. «А если не мне?» Пустое. Он знает свое место. Гвардейский караул – ее тайный резерв. «Не бойся, матушка, мы рядом… мы не выдадим». Вот и все. Все навсегда. На полшага сзади, но никогда не об руку.

Однако он ошибался. Выходя из траурного зала, Екатерина сделала Потемкину знак приблизиться.

– Вы мне сегодня понадобитесь, – шепотом сказала она. – Ожидайте меня около шести на углу Троицкой площади напротив Сената.

Сумерки зимой ранние. Часы не успели еще пробить четырех, а за окном уже глаз коли. Шестой час – совсем темень. На улицах горят костры, у дверей лакеи деловито трясут половики и двигают засовами. Темная карета без гербов и факелов подобрала Грица с тротуара.

– Это вы, вахмистр? Рада вас видеть, – прозвучал из темноты усталый голос. – Вы уже несколько раз доказывали свою преданность. – Като улыбнулась. – Окажите еще одну услугу.

– Любую, мадам.

Губы императрицы снова дрогнули в улыбке. Кажется, его пылкий энтузиазм забавлял ее. Потемкин разозлился.

– Вы хорошо говорите по-французски? – спросила женщина.

– Сносно, – кивнул Гриц.

– Я так и думала, – в ее голосе прозвучало удовлетворение. – Вы сопроводите меня сейчас во французское посольство, а затем будете исполнять роль моего переводчика.

Брови Потемкина удивленно взметнулись вверх.

– Но вы… Вы сами лучше меня можете…

– Я сказала: исполнять роль, – оборвала его Като. – Бубните что-нибудь и помедленнее.

Гриц не осмелился дальше задавать вопросы. Проехав мост, карета оказалась на набережной. Миновала несколько новых особняков, от которых даже на расстоянии ощутимо пахло влажной штукатуркой, и остановилась у изящного дома с высокими окнами в стиле рококо. Это и было посольство Его Христианнейшего Величества. Чугунная решетка. Въезд со двора. Огни потушены. Отнюдь не лишняя предосторожность, если миссию иностранной державы в столь поздний час посещает августейшая особа. Потемкин спрыгнул первым и помог Екатерине выбраться из кареты. Их уже ждали. Двое лакеев распахнули перед императрицей двери. Гриц торопливо прошел следом. Глава посольства барон де Бретейль позаботился о том, чтоб в мраморных сенях и на лестнице никого не было. Государыня, не ускоряя шага, прошествовала в кабинет на втором этаже. Потемкин следовал по пятам.

– Здравствуйте, барон, – сказала Екатерина по-французски.

Молодой галантного вида мужчина склонился перед ней в столь низком поклоне, что Гриц заметил, как на шее из-под пышного рыжего парика у француза выбиваются короткие черные волосы.

– Позвольте представить вам моего переводчика и друга вахмистра Потемкина, – императрица веером указала в сторону спутника.

На лице посла не мелькнуло даже тени удивления. Он пододвинул Ее Величеству кресло, за спинкой которого пристроился Потемкин. Сам барон остался стоять, все еще согнув спину и внимательно глядя в лицо Като. Его глаза не понравились Грицу – слишком циничные. В них, несмотря на все подобострастие, не было истинного почтения к гостье. Точно француз оценивал ее не только как государыню, но и как даму. Это взбесило Потемкина. Но прежде, чем он успел брякнуть какую-нибудь колкость, заговорила Екатерина:

– Я встретилась с вами, барон, чтобы обсудить плачевное положение, в котором оказались наши страны после заключения сепаратного мира между Россией и Пруссией.

Императрица обращалась к послу по-русски. Сбиваясь от волнения на каждом слове, Гриц с горем пополам передал мысль своей спутницы. Като бросила на него чуть насмешливый взгляд. Юноша покраснел, но смущаться было некогда. Теперь заговорил Бретейль.

– Ваше Величество, я польщен доверием. Положение действительно серьезно. Хотя союзный договор между нашими державами еще не расторгнут, однако ваш супруг не только заключил мир с общим врагом, но и приказал русским войскам повернуть оружие против французской армии. В любой момент может произойти кровопролитное сражение.

Потемкин был так поражен сообщением посла, что перевел четко и быстро.

– Фридрих Прусский умеет таскать каштаны из огня чужими руками, – продолжал барон. – Я боюсь…

– Чего вы боитесь? – прервала его Екатерина. – Кровопролития или поражения?

Посол сглотнул.

– Русская армия блестяще показала себя на этой войне. Во главе нее толковые генералы, – продолжала гостья. – Если мы повернем оружие против бывших союзников, им не поздоровится.

– Разве это выгодно России? – парировал Бретейль.

Императрица выдержала паузу.

– О выгодах наших держав я и приехала говорить с вами, – веско сказала она. – Многие в России глубоко оскорблены возвращением завоеванных земель. Вы, господин посол, бываете при дворе и в светских гостиных. Вы сами можете убедиться в степени возмущения общества. Помимо нелепого мира с врагом есть и внутренние проблемы. Мой несчастный супруг не чтит православной веры, не уважает обычаев народа. Вскоре сдерживать брожение уже не удастся.

Императрица выразительно посмотрела на посла. Посол на императрицу.

– Если Господь хочет наказать человека, он лишает его разума, – барон явно желал ограничиться констатацией этого плачевного факта. – Чем иностранная держава может помочь русскому народу, управляемому жестоким безумцем?

– Русский народ поможет себе сам, – прервала посла Екатерина. – От вас же зависит, в каких отношениях с Его Христианнейшим Величеством будет новый государь. Станет ли он союзником Франции, каким в последние семь лет была покойная императрица, или охлаждение между нашими странами затянется надолго?

– Новый государь? – Поднял брови посол. – По-вашему, мадам, переворот неизбежен?

– Кто говорит о перевороте? – Като снова выдержала паузу. – Улица? Рынок? Полки? Салоны? Коллегии? Сенат? Дипломатический корпус? – Она скорее перечисляла, чем спрашивала, даже не скрывая насмешки в голосе. – Переворот – это не толпа вооруженных людей. Это состояние ума. Настает момент, когда мнением народа можно сдвигать троны.

– Мнение, мадам, – недоверчиво покачал головой Бретейль, – вещь бесплотная. А для того, чтоб двигать троны, нужно нечто более весомое. И звонкое. – Он щелкнул в воздухе пальцами. – Как я понимаю, вы за этим и приехали?

Потемкину стало не по себе. Но Като трудно было смутить.

– Небольшая субсидия сегодня, – с чувством собственного достоинства сказала она, – завтра подарит Франции покой и надежного союзника.

Барон поморщился.

– Позвольте напомнить вам, что двадцать лет назад Версаль уже сделал одну ошибку, – медленно проговорил он, – предоставив покойной государыне кредит для организации заговора. Вскоре после восшествия Елизаветы на престол наш посол Шетарди был выслан, Лесток оказался в крепости, а отношения между нашими странами прервались на долгие годы.

– Вряд ли вы в праве упрекать за это Ее Величество, – возразила Екатерина. – Ваши агенты занимались шпионажем.

– Любой дипломат по совместительству шпион, – парировал Бретейль. – Вам ли этого не знать?

– Итак, вы отказываете в займе? – с неожиданной бодростью провозгласила Като. – Сожалею, барон, что наши великие народы и на этот раз не нашли общего языка. – Она встала и сделала Потемкину знак следовать за собой.

Бретейль, кажется, был удивлен столь быстрой ретирадой гостьи. Возможно, барон полагал, что она станет настаивать и клянчить деньги. Однако Екатерина покидала посольство с явным облегчением. Ее поведение сбивало с толку, но француз не попытался задержать императрицу, так как был совершенно уверен в правильности своего отказа.

– Бретейль, вы дурак. – Шевалье де Бомон отступил от двери, пропуская посла в смежный с кабинетом будуар. Все это время он стоял здесь и внимательно прислушивался к доносившемуся из-за стены разговору.

– Почему? – Мрачный, как туча, барон взял с низкого столика хрустальный графин и налил себе бургундского. Он и сам чувствовал, что, отказывая просительнице, совершает роковой шаг. – История учит…

– Во-первых, не пить белое вино по вечерам, – оборвал его шевалье, – а во-вторых, не указывать на дверь особам, которые вскоре станут хозяевами положения в стране, где вам еще работать и работать.

Бретейль насупился и бросил на непрошеного ментора враждебный взгляд.

– С чего вы взяли? Мало ли о чем кричит толпа!

– Не важно, о чем кричит толпа, – вздохнул де Бомон. – Важно, о чем молчат казармы. – Он тоже подошел к столу и налил себе вина. – Этот переворот совершается почти открыто. На глазах у правительства. И ни у кого нет сил ему помешать.

Барон недоверчиво покачал головой.

– Однажды Франция уже обожгла себе пальцы на помощи русским. Елизавета отплатила нам черной неблагодарностью за то, что мы возвели ее на престол!

– Так уж и мы? – Шарль от души потешался над праведным гневом посла. – Называйте вещи своими именами. Дали денег. Не слишком много. Елизавета честно разочлась с нами, остановив войну, которую ее предшественница вела со Швецией. А ведь русские войска могли тогда взять Стокгольм. – Шевалье поставил бокал и прошелся по комнате. – Дорогой Бретейль, я просидел здесь резидентом пять лет. А вы в Петербурге всего второй месяц. Говорю вам: работа дипломата не в том, чтоб пестовать вчерашние обиды, а в том, чтоб сегодня искать надежных партнеров, гарантирующих завтрашние выгоды. – Де Бомон не любил много молоть языком, и его раздражала необходимость объяснять барону очевидные вещи.

– Вы называете надежным партнером женщину, находящуюся на грани высылки? – Бретейль не поверил своим ушам. – Женщину, которая приехала к иностранному послу не в сопровождении кого-то из высокопоставленных сановников, а в компании сопливого мальчишки из нижних гвардейских чинов? – барон отказывался понимать собеседника.

– Занятный мальчик, правда? – протянул де Бомон. – Очень умное лицо. Его фамилия Потемкин? Внучатый племянник русского посла при нашем дворе во времена короля Солнце и племянник президента Камер-коллегии. – Шарль потянул вино из бокала. – Старинная семья, со связями, с положением… – Он взглянул на посла грустно и чуть насмешливо. – Друг мой, дипломат обязан не только слушать ушами, но и замечать знаки, которые ему делают. Мундир спутника императрицы показывал вам, что гвардия на ее стороне. А его происхождение – что Екатерину поддерживает цвет дворянства. Не вина Ее Величества, что посол Франции слеп.

Бретейль чуть не поперхнулся вином.

– Ну не я же несколько лет торчал в этой дыре! – запальчиво воскликнул он. – Чтобы понимать все их недомолвки!

– Вот именно, – кивнул де Бомон. – Поэтому меня сюда и прислали. – Он отставил стакан в сторону. – Итак, к делу, дорогой барон. Мне поручено…

Несколько минут в карете Потемкин молчал. Когда мимо окон мелькали тусклые фонари, Екатерина видела, что его лицо залито краской. Это не был румянец смущения.

Императрица понимала, что сейчас спутник испытывает жгучий стыд за ее поведение в посольстве. Она чувствовала, что должна заговорить первой.

– Дорогой Григорий Александрович, – Като впервые обратилась к нему по имени отчеству, – что из всего слышанного так оскорбило вас?

Ее голос звучал доверительно, но Потемкин не позволил обмануть себя.

– Кто я такой, Ваше Величество, чтобы задавать вопросы? – в его тоне слышалось больше гнева, чем покорности.

– Вы человек, которого я считаю достаточно надежным, – немедленно отозвалась Екатерина, – чтоб выставлять себя перед ним в компрометирующей ситуации. И достаточно умным, – женщина улыбнулась, – чтобы требовать необходимых пояснений.

Ее откровенная лесть еще больше задела Грица.

– Мадам, – он несколько раз сжал кулаки, – мы посетили посольство иностранной державы. И просили денег. На государственный переворот. – Его голос стал низким от волнения. – Я полагаю недопустимым…

– Вы полагаете? – Екатерина хлопнула закрытым веером о ладонь. – А как вы думаете, господин вахмистр, откуда берутся деньги на все эти «материнские благословения», которые я посылаю вашим товарищам? – Ее голос звучал враждебно, но Потемкин почувствовал, что сейчас она говорит правду. – Или вы из тех патриотов, которые не желают об этом знать?

– Отчего же? – Его губы сжались в твердую складку. – Если я решил действовать в вашу пользу, то хотел бы узнать все до конца.

– А голова не закружится? – Он услышал сухой смешок.

– Полагаю, что нет, сударыня.

– Ну хорошо. – Екатерина смягчилась. – С вашими друзьями Орловыми я бы не стала даже обсуждать подобные вещи. Но вам, так и быть, дам небольшой урок. Хотите узнать, почему Бретейль несколько раз упомянул имя покойной государыни?

Видит бог, Потемкин не хотел. Но он через силу кивнул. Чего уж теперь? Пусть вываливает всю известную ей грязь.

Екатерина оценила его храбрость.

– Двадцать лет назад, – сказала она, – деньги на переворот Елизаветы дали французы и шведы. С тем, чтоб остановить весьма успешную войну, которую вела правительница Анна Леопольдовна на Балтике. Новая императрица не только отступила из Финляндии, но и признала крайне невыгодную для нас границу.

Гриц подавленно молчал. Като сделалось жаль спутника. Ей не хотелось добивать его подробностями из жизни сильных мира сего. Но он сам настаивал на правде. Так пусть слушает.

– Здесь, в России, – продолжала императрица, – царствование Елизаветы принято считать очень русским. И это действительно так, иначе народ не валил бы валом ко гробу моей покойной тетушки. Но поначалу ей пришлось очень тяжело. Лишь расправа с ближайшими соратниками Лестоком и Шетарди позволили царице освободиться от французского диктата. – Като устало склонила голову на бок. – Вот, что такое старые долги, любезный Григорий Александрович. Поэтому я никогда, слышите, никогда не позволю себе взять деньги у иностранного двора.

– Но… – опешил Гиц, – вы ведь только что говорили Бретейлю…

– А кто вам сказал, что я собиралась брать у него деньги? – Теперь смех Екатерины был легким и победным. – Просить у французов – беспроигрышный ход. После провала с Елисавет они снега зимой не дадут.

– Зачем же тогда…

– Затем, – вновь прервала спутника Екатерина, – чтоб продемонстрировать одной из сильнейших держав свои добрые союзнические намерения. Показать, что я в качестве новой русской государыни не опасна для Франции, и тем самым заранее предотвратить враждебные действия Версаля. Их позиция: самоустраниться и посмотреть, что будет. Нас это устраивает. Понимаете?

Несмотря на то что спутник молчал, Като сознавала: он понимает. Лучше многих. И восхищается ею. Екатерину утешали чисто женские победы, но в глубине души она жаждала торжества и на другом поприще. Императрица показала Потемкину превосходство своего разума и опыта. А он оказался достаточно умен, чтоб не обидеться.

– Вы обезоружили меня, мадам. – Гриц развел руками. – Но скажите на милость, зачем вам понадобился переводчик? Вы владеете французским куда лучше меня.

– Что да, то да. – Екатерина вдруг почувствовала, что одного урока ей недостаточно. – Пока вы подбирали слова, друг мой, я успевала обдумать ответ. Лишние две-три минуты – неоценимая помощь на переговорах. Но мой совет: учите французский.

Юноша смутился.

– Приехали! – крикнул кучер.

Карета остановилась. Императрица протянула Потемкину руку. Юноша неловко коснулся губами колких черных кружев ее перчатки и выскочил на улицу. Тьма стояла хоть глаз коли. Осмотревшись, он понял, что его привезли туда же, откуда взяли.

Спотыкаясь о подгнившие доски деревянной мостовой, Гриц побрел к центру города. Его одолевали смешенные чувства. Он не знал, что приобретет, ступив на скользкую стезю доверенного лица при монархе. Знал только, что никому ни слова не скажет о сегодняшней поездке. А если Като позовет снова, поедет без колебаний. Надо быть в курсе игры, особенно когда на кону стоит и твоя голова.