Текст книги "Лабиринт для троглодитов"

– Если такие лианы, то здесь, по-видимому, просто царство рукокрылых, иначе кого бы им ловить? На горизонте все время кто-то мелькает, но далеко – распугали мы всю живность.

– Есть малость, – согласился Оленицын. – Ну, меня уже кличут, сейчас пойдем на прежнее место, установим вертикальный коридор силовой защиты и снова попытаемся спуститься.

– Вы где сейчас?

– Самая восточная точка скального кольца, окаймляющего Долину лабиринта.

– Уже назвали? – усмехнулась Варвара.

– Дело привычное. А лабиринт под всей этой чащобой самый форменный, о естественном происхождении и заикаться нечего. Ну, прилетим – карта будет уже готова.

– Вы на связь-то выходите хотя бы раз в полчаса!..

– Что-то голос у вас больно жалобный, Варенька, плохо вас там скочи развлекают. Вот вернемся, тогда я сам… И этот туда же.

– Кирюша, вас там звали. До связи.

Фон умолк, она прицепила плошечку обратно на лацкан и обернулась к скочам:

– Слыхали? Вы меня плохо развлекаете. А еще раз упустите связь, и вообще пошлю на слом.

И показала им кончик языка. Почтение и даже некоторая робость перед этими вершинами достижений кибернетики и роботехники Большой Земли у нее вдруг разом улетучились. И вообще, теперь понятно, почему некоторые звездолеты имеют у себя в команде официально узаконенных собак, мышей, мангуст и даже филиппинских бу-утов, самых красивых зверьков на свете.

– Между прочим, – сказала она, глядя не без высокомерия поверх рецепторных бурдюков обоих скочей, – пора мне познакомиться и со здешней фауной. Трюфель, включи метроном, чтобы я контролировала связь с рубкой. Вафель, за мной.

Она вышла в тамбурную, с сомнением поглядела на легкий скафандр, приготовленный кем-то, не то Гюргом, не то Сусаниным, для нее – светло-золотой. Надеть? И «плавать» в надвигающихся сумерках, в траве, медленно обретающей тон и бархатистость колодезного мха, точно желтый лист осенний.

– Точно желтый лист осенний… – повторила она нараспев.

– Точно желтая кувшинка, – низким, завораживающим голосом подхватил скоч.

Варвара уставилась на него, как на чудо морское:

– Это ты сам придумал или Лонгфелло знаешь?

– Знаю, – уже своим обычным, и не мужским, и не женским, но удивительно противным голосом отчеканил скоч. – Запрограммированы.

– Ну тогда пошли. Посидим на нижней ступенечке. Для нижней ступеньки скафандра можно было и не надевать. Вот перчатки взять стоит, мало ли что захочется руками потрогать. Пока она вытаскивала тонкие синтериклоновые перчатки, Вафель, нагруженный микрогенератором силового поля, щелкнул клешней по клавише выходного заграждения и мордой вниз нырнул в люк. Варвара проследила, как он съезжает по металлическим рейкам, точно пингвин по ледяной горке, и усмехнулась. Сама же аккуратно развернулась и полезла вниз неторопливо, цепко хватаясь за перекладинки пружинящей лестницы. Если бы на нее смотрели, она, разумеется, вела бы себя не так осторожно, но сейчас чем черт не шутит, еще свалишься и ногу подвернешь, потом с тобой возиться будут и ничего вслух не скажут, но все-таки…

Вафель ждал у нижней ступеньки и галантно подал манипулятор. Варвара изумилась, но промолчала – на такое и Пегас был не способен. Она спрыгнула на траву и вдруг отчетливо поняла Петрушку, стоявшего на голове. Действительно, так и подмывало встать на голову, сделать сальто, а еще лучше – попрыгать бы на батуте! До чего ж легко… Хотя и зябко.

– А ну-ка, отыди, – неожиданно для себя велела она скочу и, почти не разбежавшись, сделала пару приличных курбетов.

Скоч рванулся за ней, но продолжал держать строгую дистанцию в один метр. Хорошо бы сейчас встать на руки и в таком естественном виде вернуться к подножию лесенки, но перчатки мешают – скользят. Девушка вскинула руки, поднялась как можно выше на цыпочки и вот так, вытянувшись тоненькой чуткой стрелочкой, втянула в себя вечерний воздух, пахнувший инеем, мятой и мокрой металлической посудой. Вот теперь она была на Чартаруме.

На Чартаруме, которая грозила бедой. Этот запах тоже присутствовал в воздухе.

– Давай-ка глядеть в оба, – сказала она Вафелю и медленно повернулась вокруг себя, озирая окрестности.

Но прежде чем рассмотреть повнимательнее этот неприветливый, лиловато-вечерний мир, она услышала наконец его звуки. Он был вполне обитаем, и ее слух, обостренный тихими, но четкими клевками метронома, уловил шуршание и цвирканье в остывающей траве, а потом трассирующий стрекот не то жука, не то саранчи, и гулкий глупый удар в броню корабля. Долина жила нормальным предзакатным копошением насекомых, для которых и звездолет, и человек были одинаково велики, чтобы их заметить. Распуганные же птицы, а быть может, и звери прятались где-то в укрытых зеленью террасах, превращавших долину в двусторонний амфитеатр. Впереди, как два крыла черного лебедя, взметнулись скалы Фермопил (вот так сами собой возникают и узакониваются названия), и скальная свалка между ними казалась сейчас нераздельным антрацитовым массивом.

А прямо напротив, еще не тронутые чернотой, но уже оттененные сиреневым и карминным, уходили ввысь ступенчатые горы, поначалу чем-то поросшие, потом удручающе голые, а дальше и до самого горизонта – а если не видеть этого сверху, то можно предположить, что и до самого края света – снежно-белые. Облака вихрились в вышине, нацеливаясь пасть на притягательную сахаристость ледников, как только скроется солнце; но пока между ними и незатупленными остриями горных вершин было видно смягченное пепельностью розоватое небо.

Дали небесные, и зачем же занесло сюда таких громоздких и неуклюжих, как мы! Таких совершенных, неуязвимых, бронированно-скафандровых – в этот мир, который и дик, и чуден.

– Связь, – предупредил Вафель, хотя никто его об этом не просил, и помешал мысли о том, что этот мир был бы почти идеален, если бы поблизости было море.

И тотчас же из клипса донесся голос Сусанина:

– Ау, Варвара!

– Здесь! – поспешно откликнулась она и тут же рассердилась на себя, что голос прозвучал как-то испуганно.

Ну да, она вылезла из корабля, но ведь этого ей не запрещалось, и скоч с генератором рядом, и она даже не вышла за пределы тени, отбрасываемой «Дунканом». А в конце концов, если что и не так, то каким образом ее можно будет наказать – отправить обратно на Степаниду? Но Сусанин был слишком занят общими бедами, чтобы обратить внимание на оттенки ее интонаций.

– Значит, так: мы лезем под одеяло, то есть под всю эту зеленую толщу. Думаю, что увидим что-нибудь впечатляющее. Жалко только – темнеет. Мы тут рядом с интересующим нас баобабом обнаружили каменный куб двадцать на двадцать, смахнем с него пыль и зелень и сядем нормальненько, так что ты за нас не волнуйся. С него будем спускаться по силовому коридору, тоже абсолютная безопасность. Спустимся – доложим. Ты там еще не перетрусила, если честно?

– Не успела. Обедала.

– Варвара, не буди во мне зверя!

– Хорошо тому, в ком спит сухопутный зверь…

– Да, о воде: западнее нас, внизу и километрах в шести, либо очень широкая река, либо фьорд. Наша долина ниже твоей метров на сто пятьдесят, так вот что удивительно: с нашей стороны от самых утесов, Фермопил то есть, спускается настоящая катальная горка – так и тянет плюхнуться на задницу, как в детстве. И что удивительно – накатана до блеска.

– Там что, какой-нибудь выход?

– Явного ничего не просматривается, да и ущелье ведь завалено до полной непроходимости, но может – щель…

– А поверху?

– Вот уж исключено! Видали мы эти ужасы с вертолета. Ну, нам пора. Варвара хотела сказать что-нибудь традиционное, но не успела – из плошечки снова закапали тугие ртутные дробинки метрономного сигнала. Она тихо вернулась к трапу и медленно поднялась на три ступеньки. Справа от Фермопил солнце, совсем бледненькое и полиловевшее, как накануне ветреного дня, уже коснулось подбородком края ступенчатого амфитеатра. Слева высунулась и стала быстро набирать высоту первая луна, и девушка вспомнила, что на подлете к Чартаруме они насчитали шесть абсолютно безжизненных спутников, достаточно крупных, чтобы ярко светить в ночи.

– Что будем делать? – негромко проговорила Варвара, привыкшая общаться со своими роботами. – Возвращаться на «Дункан» скучно, гулять в полной темноте будет неуютно. Сходим-ка в гости! Трюфель!

– Слушаю.

– Поставь защитный коридор между кораблями. Напряжение поля минимальное, но если что – усилишь.

Трюфель, как это водится у скочей, о готовности выполнить приказ не доложил, но через десять секунд на потемневшей, почти черной траве пролегла объемная белесая прямая, словно протянулся ватный шнур; из него молочными фонтанчиками выплеснулась струящаяся масса, образовавшая очень зыбкую на вид стеночку, которая, поднявшись метра на два, плавно закруглилась вправо и, упав снова на траву, выстроила полупрозрачный тоннель, упирающийся в спущенный трап соседнего звездолета.

– Собственно, ты можешь остаться, там ведь мне ничего не угрожает, – сказала Варвара и двинулась по тоннелю.

Сзади послышалось характерное лязганье – скоч, строго выдерживая дистанцию в один метр, семенил следом.

– Раз уж увязался, то хоть фонарик зажги, – приказала ему Варвара.

В защитном коридоре было почти темно, только слабыми пятнышками просвечивали луна и солнышко. Сзади вспыхнул фонарь, и девушка пошла быстрее, ступая по собственной тени. В какой-то момент ей показалось, что вон там, за черным овалом выхода, начнется вечерняя улица Пресептории, по которой недалеко уже и до Майского Луга, а там и полоска прибрежного сада, и пляж, и лиловый яшмовый монолит под скалой… Она встряхнулась и почти бегом выскочила из тоннеля. Трап как трап. Люк как люк, тоже забран сетчатой защитой, и такая же послушная клавиша справа, чтобы набрать шифр входа, не меняющийся десятилетиями, – незачем. Он ведь от зверей. Она влезла в тамбурную, щелкнула тумблером люминаторов, и потолки на кораблике разом засветились. На полу центральной площадки по-лягушачьи расположились три киба. Они все видели, все слышали, а толку от них, как от любого подъемно-транспортного механизма. Перешагнув через одного из них, Варвара направилась прямо в рубку. Сейчас она уже могла признаться себе, что сюда ее погнало не простое любопытство, а смутная догадка. Сейчас проверим.

Она включила корабельный МИМ – малый интегральный мозг, и задала ему предельно простую задачку: воспроизвести звуковой сигнал, принятый от одного из членов экипажа и ретранслированный затем в виде пакета SOS. Щелкнуло, шваркнуло, прошуршало на бешеной скорости, и внезапно на полуслове зазвучал прерывистый, задыхающийся голос. Он был абсолютно незнаком и в то же время ужасно напоминал кого-то своей мягкой, словно искусственно заниженной хрипотцой. Варвара прослушала раз, ткнула кнопочку повтора и прогнала еще и еще. Задумалась. На пульте уже лежала едва заметная пленочка пыли и несколько трогательных ирисок. Незнакомый ей Иван Вуд, любитель сладкого и обладатель рокочущего баса, задал-таки задачку…

Она наклонилась над плошкой фона, согревая ее дыханием:

– Сусанин, Сусанин, вызывает Норега…

– Что? – выскочил короткий чмокающий звук. – Только собирался…

– Евгений, ты прослушал…

– Давай быстро, Варька, что у тебя?

– Я на корабле разведчиков. Вуда было очень плохо слышно. Поэтому киб, отправивший фонограмму, одно слово не разобрал и подставил самое близкое по звучанию из всех, ему известных. Я слушала неоднократно, и это слово – не «капибары».

– А что?

– Не разобрать. А догадываться я боюсь…

– Понятно. Пять минут назад я бы тебя попросту обругал за панику. Но сейчас… Мы только что нашли сапог.

– Кого?

– Не кого, а сапог. С правой ноги. Висит на дереве, на высоте три метра сорок сантиметров. И не заброшен, а подвешен, и затяжной шнур завязан на два узла. На заклепке второй номер.

Варвара невольно вскинула глаза на стену, где на привычном месте, справа от пульта, в алой рамочке висел список экипажа корабля. Пилоты и пассажиры в галактическом поиске как правило владели таким количеством профессий, что свободно заменяли друг друга. У Гюрга, впрочем, тоже имелся диплом пилота.

Под вторым номером в красной рамочке значилось: Фюстель Монкорбье, штурман, вакуум-механик, ксенофизик.

– А ты не допускаешь, что он сам прятался на этом дереве и зачем-то подвесил ботинок? – спросила Варвара.

– Кто, Монк? Исключено. По этой ветке мог бы забраться только ребенок. И потом…

– Ты что, Сусанин, боишься меня напугать?

– Тебя напугаешь… У меня впечатление, что это… вроде нашего Майского Дуба. На него всякое вешают.

Варвара вспомнила ленточки, крышки от консервных банок и живого ленивца – игрушечную дань памяти о язычестве предков, таком привлекательном с расстояния в доброе тысячелетие.

– Ритуальное дерево, – подсказала она.

– Вот-вот. И под ним – обглоданные кости. Тоже ритуальные.

– Сусанин! – ахнула она.

– Так я и знал, уже и обморок. Да не человечьи!..

– Евгений, миленький, ну что тебе стоит – прикажи скочу прибрать их в какой-нибудь контейнер! Ну хочешь, я тебя поцелую? За одну косточку?

– Варвара, ты серьезно?

– Конечно нет. Но ты понимаешь значение…

В фоноклипсе что-то злобно крякнуло, словно переломилось.

– Варвара, под этот каменный куб уходит лаз… Если не тоннель. Широченный. И следы, только чьи – не разобрать. Мы уходим вниз. Наверху остается Гриша, держи связь с ним.

– Хорошенькое дело, если внизу – ловушка!

– Ты еще тут будешь встревать! – резко оборвал ее Сусанин. – Идем впятером и один скоч. Точка. А то все раскомандовались…

Ага, вот где они сцепились с Гюргом! Но Сусанин – начальник спасательной группы, его голос решающий.

– Жень, ты хоть дай ориентировочное направление, куда эта нора ведет.

– Само собой. Все.

Тик, тик, тик… Она бесшумно, словно могла кого-то спугнуть, вышла из чужой рубки, еще раз перешагнула через бесполезного киба и замерла, стоя на верхней ступеньке лестницы. Совсем недавно – и тоже на закате – она вот так же стояла, не решаясь ступить на почву первой незнакомой планеты. И была чертовски занята собой: так ли поздоровалась, и что подумали, и как посмели до плеча дотронуться, и куда бы ей провалиться…

Теперь перед ней была незнакомая планета номер два, и не просто почва, а поверхность, скрывающая подземные ходы, горбатые пещеры, ледяные и мутные ручьи… И туда ушли ее ребята. Пятеро. На поверхности, если что случится, только они с Гришей Эболи. Если снизу придет призыв о помощи или, что гораздо хуже, все затихнет и долго-долго не будет доноситься ни единой весточки – Грише придется слетать за ней, и тогда пойдут они с оставшимися скочами.

Так что ей, возможно, придется сунуться в совершеннейшую неизвестность, а она, вместо того чтобы приготовиться к этому, раскинула тут себе персональные тоннели, словно боится по травке пройти…

– Трюфель, убрать защиту между кораблями!

Только теперь, когда ровный снежный вал, соединяющий два звездою лета, мгновенно превратился в кисель и растаял, словно впитавшись в землю, стало видно, насколько же здешняя луна светозарнее земной. Солнце, уже скрывшееся за правой грядой, еще освещало снежные горы и подсвечивало чудовищные скалы Фермопил, придавая им зловещий темно-лиловый отблеск, а вся долина уже светилась ровным серебристым сиянием, и только на том месте, где пролегал тоннель, осталась темная, точно влажная, дорожка примятой травы.

– Двинулись, – сказала Варвара и пошла по этой дорожке. Там, где трава была не вдавлена в землю утюгом силового поля, она топорщилась и поблескивала, словно была вырезана из тончайших полосок белой жести, и даже, казалось, звенела – а может, это подымалась на промысел вечерняя мошкара. Все усиливающийся фиалковый запах мешался с неистребимым металлическим, и это странно сочеталось с сухостью долины – наверное, надо было ожидать ночного тумана. Девушка прибавила шаг.

Внезапно метроном, щелкающий из фоноклипса, умолк.

– Внимание, – раздался голос Трюфеля, на этот раз звучавший скорее как женский, а такое изменение значило, что скоча обуревают отрицательные эмоции. – На нижней террасе большого экваториального хребта появилась стая крупных, предположительно копытных, животных. Направляются в долину. Ориентировочное расстояние четыре целых четыре десятых километра.

Варвара остановилась и обернулась к снежным горам. Вершины еще розовели, но подножие совершенно не просматривалось, – видно. Трюфель пользовался инфракрасной аппаратурой. Ну что ж, как раз добраться до «Дункана», выпить чашечку кофе, поговорить с Гришей и тогда готовиться к первому контакту с чартарумской фауной. А света хватит – луна забирается все выше, и у здешней травушки-муравушки феноменальные отражательные способности… И правда, в долине сделалось светлее и свет этот был ровен, без прежних игольчатых бликов; дорожка размывалась, но это было не страшно – «Дункан» высился чужеродной нездешней громадой, и до него оставалось всего половина пути. Вот только запах стал насыщенным до омерзения. Не зацвела ли травка?

Цветов видно не было, но стали неразличимыми и отдельные травинки: они были утоплены молочным туманом, который стремительно растекался от черного ущелья.

– Ишь ты, – сказала Варвара, – а если нас скроет с макушкой, найдешь дорогу домой?

– Найду. – Вафель, как всегда, был лаконичен.

– Ну и ладно. В случае чего пойдешь первым, а я буду держать тебя за хвост.

Хвостов у скочей не было, но Вафель правильно понял, что в качестве такового может быть использован запасной опорный манипулятор, а поняв, промолчал.

Туман подымался, густея, хотя казалось, что дальше некуда, был уже выше колен и приводил в изумление тем, что совершенно не мешал движению. Напротив, стало легче, и мелькнула шальная мысль: вот станет по грудь – поплыву…

– Расстояние до стаи три с половиной километра, – прорезался Трюфель.

А, ерунда – три с половиной километра! До корабля рукой подать. Вот только захлюпало под ногами, и это противно, но при такой влажности иначе и быть не могло: идет стремительная конденсация, и накопившаяся вода сразу же утекает – вон как тянет ботинки, словно по ручью идешь, вот и у Монкорбье ботинок сорвало, ничего удивительного (неправда, экспедиционный ботинок, пока он не расшнурован, не стянешь и лебедкой…), и то-то было бы смешно, если бы на здешнем Майском Баобабе красовалась вот такая золушкина туфелька, – ой, да она еще и светится (наведенная люминесценция, осторожно, наведенная люминесценция…), и ничего удивительного, ведь светится этот белый кисель, и не белый он, а перламутровый, и проступает какой-то узор (ячеистые структуры типа эффекта Бернара…) шестигранный, а вон там змейка закруглилась голубая на желтовато-медовом фоне, ну прямо Жучка со своим хвостом, и еще, и дальше целых три – красота-то какая! Ногам только холодно, и тянет, тянет (глубина не меньше полуметра, скорость течения метров шесть-семь в секунду – как это я еще держусь на ногах?..), а то бы так и села и смотрела всю ночь и на эти громадные белые кувшинки, что распускаются на глазах и тут же обрастают тысячью лепестков, и на тонкие колоннады, просвечивающие в толще тумана…

– Расстояние до головного животного – две тысячи метров. Стая насчитывает двадцать семь особей.

…и особи со мной вместе полюбуются, подогнут коленки, сядут на плоские задницы и поднимут добрые морды к луне, как скоч мой миленький, – ты не утонул там, Вафель (роботы стратегической разведки приспособлены для передвижения под водой…), ау, не слышу ответа, утопленничек (я не говорю вслух, а мысленную информацию скоч не принимает…)

– Прошу разрешения поставить индивидуальную силовую защиту. В воде могут находиться мелкие животные, смытые со склона.

Утеньки, трусишка ты кибернетический! Тебе бы только заткнуть мне уши и заслонить глаза, чтобы не видела я всей этой красоты, – и золотого купола, что медленно-медленно подымается из перламутровых глубин, как зачарованный остров (используются все частоты видимого спектра, следовательно, можно опасаться сильного ультрафиолетового излучения…), и звенящие лимонные шары, скатывающиеся с этих пизанских башен, чтобы у их подножия раскрыться огромной королевской лилией, – и чтобы всего этого не увидеть за колпаком защиты?

– Ни-ка-ких фокусов, дражайший мой телохранитель, и не бодай меня под коленки, я уже дошла до трапа, только – тс-с-с… На «Дункан» полезешь ты, а я останусь. Я так долго ждала воды, моей воды, а теперь ее вдоволь… Ты слышал команду? Топай наверх, многоноженький ты мой, топай и сушись!

– До головного животного тысяча двести метров.

Ах, да какое это имеет значение, разве они смогут плавать так, как она, – неповоротливые клячи в мелкой воде! Ну, наконец-то набрать полные горсти – а вода холодна и кипуча, как ледяной нарзан, – и ткнуться в эту воду лицом…

Колючие пузырьки обожгли щеки, и разом пришло отрезвление. Полотнище тумана – экран фантастического проектора. Но не это важно. Черные точки, приближающиеся со стороны гор…

– До головного животного восемьсот метров.

И не это!

«Да ты что, Варвара, оглохла?» – шепнул голос Сусанина.

Она подпрыгнула сразу на три ступеньки и выгнулась, придерживаясь одной рукой за поручень, а другой прикрываясь от слепящего серебряного света, – что-то доносилось оттуда, от чернеющей в лунной ночи бесформенной громады каменного завала, по которому пробегали пугливые эльмовы огни. Да что же, что там? Крик? Боль?

– До головного животного…

– Тихо! Не мешай!

Плеск и рычание двух ручьев, справа и слева, вода уходит, обмыв вечернюю долину, вершины хребта вот-вот совсем угаснут, и вместе с их факельным свечением торопливо выключаются все эти световые эффекты, как театральные прожекторы после окончания спектакля, и только на самых верхушках башен-минаретов, подчеркивая их невероятную высоту, остается по слабенькому огоньку.

И все травинки снова вытянулись в струнку, словно приемные антенны. И легкость такая, что можно пробежать на цыпочках, едва наступая на острия этих травинок. И чуткость. Былая, едва не потерянная навсегда чуткость. Ведьминская.

Только как это при всей обострившейся чуткости она забыла, что снова нет связи с вертолетом?

– Трюфель, вызови вертолет!

– Нет связи.

Три тучи разом: слева и справа огромные стаи крыланов, а прямо, как раз между башнями Фермопил, грозовая, чья чернота сделала бы ее невидимой в ночи, если бы не судорожные прочерки коротких молний.

– Эболи… Эболи… Отвечайте, Эболи… Гриша, где вы, Гриша, отвечайте, отвечайте, черт бы побрал нашу коротковолновую связь, Гриша… . Гриша… Отвечайте, Гриша…

– …рега! Почему не слышу? Варвара Норега!

– Гриша! Не так официально.

– Это я со страху, что вы пропали. Что у вас?

– Световые эффекты и микронаводнение. Уже кончилось.

– Вы-то где? Сусанин мне голову оторвет!

– Ну конечно. Вы его больше слушайте. Если бы он за меня волновался, то не бросил бы одну. Так что я сижу на верхней ступенечке, подобрав ноги, чтобы никто за пятку не цапнул.

– А что, есть претенденты?

– И сверху, и снизу. Сверху тьма громадных крыланов, буду надеяться, что не вампиры…

– Варенька, поосторожнее – а вдруг?..

– Вдруг не может быть, такому количеству кровопийц было бы нечем здесь питаться.

– И все-таки. А снизу?

– Мчится какое-то стадо копытных, по-моему просто играючи. Вечерний гон. Что от Сусанина?

– Они двигаются от меня на северо-восток с небольшим уклоном вниз. Сеть разветвленных пещер, похоже, что естественные полости вроде цепочки пузырей. Эх, геолога с нами нет, ведь на Большой Земле никто аналогичных структур не припоминает.

– Размеры?..

– Первая – высотой до пяти метров, дальше все ниже и ниже.

– Ладно с этим, а как со следами?

– Да никаких следов. В первой пещере определенно стойбище, и покинутое совсем недавно, потому как, извините, помет…

– Чей, чей помет? Там же биосектор чуть ли не в полном составе!

Варвара чуть не плакала.

– Скот какой-то. Довольно крупный. Может, это и есть капибары. Но в глубь они уйти не могли, там проходы узенькие.

– Но люди были с ними? Не аборигены, а наши, пропавшие?

– А вот этого никто сказать не может. Там везде подземные ручьи, да еще с переменной мощностью. Хорошо, что скоч обратную дорогу запоминает, а то никакая ниточка, как у критской Ариадны, не помогла бы.

– Значит, еще один лабиринт… Сколько они могли по нему пройти?

Тик, тик, тик…

– Гриша! Отвечайте…

Метроном, чтоб его унесло в черную дыру! А главное, она не сказала то основное, о чем не имела права промолчать, – о ближнем сигнале тревоги, который она приняла. Эта боль, помноженная на отчаяние, и сейчас копилась где-то неподалеку, заставляя до рези в глазах вглядываться в громаду спящих Фермопил с крутыми рогами башен, обволакиваемых грозовой тучей.

– Вафель, – проговорила она почему-то шепотом, – ты с четырех рук стреляешь?

– Да.

– Тогда мне портативный десинтор и хлопушку с парализирующими капсулами, быстро; себе – по паре этого добра.

Над головой лязгнуло и застрекотало, словно по консервной банке помчалась металлическая многоножка. Варвара вдруг почувствовала, что рука ее, сжимавшая титанированный поручень, совершенно заледенела. Под ногами рябила залитая лунным светом вода – о том, что наводнение уже кончилось, было сказано ради душевного спокойствия Гриши и всех тех, кому он сейчас пересказывает их разговор. Но лунного серебра хватало только до той черты, где начиналось нагромождение черных скал. Если бы посмотреть на эту картину в снимке, можно было бы предположить, что между двумя слегка наклоненными друг к другу карандашами насыпали две горсти кристаллов самой различной формы. Беда была только в том, что «карандаши» раза в два превосходили Эйфелеву башню, а «кристаллы» – самый крупный грузовик с прицепом. И даже не в этом…

Беда заключалась в том, что именно оттуда исходили волны тревоги.

Над головой снова застрекотало; Вафель, свесившись вниз головой, подал девушке оружие. Десинтор – на крайний случай, он пока отдохнет за поясом, вот так, стволом вниз, а ракетница может пригодиться раньше; стадо уже близко, отчетливо видны массивные, как у буйволов, тела и небольшие головы, увенчанные вскинутым кверху рогом. Так сказать, легкая носорожья кавалерия. Их счастье, что на Чартаруме уменьшенная сила тяжести, иначе вряд ли им удавалось бы передвигаться таким вот частым скоком. Да еще и по воде. Да еще и так, словно их кто-то позвал. Жаль, чертовски жаль, что это всего-навсего носороги, твари нелюбезные и, мягко говоря, не вполне приучаемые. Вот и звуки доносятся почти отчетливо – тревожное похрапывающее хрюканье, покрываемое водопадным гулом, создаваемым целой сотней копыт.

И сквозь весь этот пока еще отдаленный, но заполняющий от одного края до другого узкую долину гул, как ледяная спица пролетел крик. Варвара даже не была уверена, что слышала его, – может быть, это снова был беззвучный сигнал тревоги, повисший на мгновение в лунном свете, как бесконечно вытянувшееся начальное тире из сигнала SOS; но ей достаточно было того, что она приняла его всем своим существом, и в следующий миг она уже прыгала, не раздумывая, прямо в воду и летела туда, к черному завалу, и следом, катастрофически отставая, хлюпал по воде скоч, и она успела бросить ему через плечо непонятное для самой себя:

– Без команды не стреляй!

Хотя на кой ляд он вообще, как не на то, чтобы стрелять без всякой команды в тот момент, когда вообще не успеваешь или не можешь что-либо скомандовать?.. Но сейчас было не до того, чтобы разбираться с Вафелем, потому что ощущение полета длилось всего несколько секунд, а потом она поняла, что бежит катастрофически медленно, вода все-таки выше колен, и если б хоть по пояс, можно было бы передвигаться вплавь, вон какое сильное течение, чем дальше, тем сильнее, и так и тянет вправо, и там слышится глухое, характерное журчание, как будто вода уходит в подземный сток, – а действительно, куда бы иначе ей деваться, впереди ведь каменная баррикада; но журчание заглушается храпом и топотом сзади, вот уж кому вода почти не мешает; Варвара оглядывается и видит, что табун гораздо ближе, чем она опасалась, и впереди вожак с победно задранным к самой луне рогом…

И то ли это были шалости лунного света, то ли животное поматывало на бегу головой, но Варваре в последний миг показалось, что этот рог мягко покачивается, как резиновый.

А в следующую секунду она вскинула руку с ракетницей, раздался оглушительный хлопок, и вожак взвился на дыбы, не столько напуганный уколом капсулы, впившейся ему в грудь, сколько ошеломленный огненной завесой, полыхнувшей прямо перед его мордой. На Большой Земле одной такой ракетой можно было остановить стадо бизонов – искрящаяся, шипящая туча вытягивалась непреодолимым барьером на добрую сотню метров. Поэтому Варвара, опасаясь только двигавшегося уже по инерции вожака, изо всех сил рванулась в сторону, чтобы не попасть ему под копыта, но в последний момент споткнулась и, падая, постаралась распластаться, чтобы вода скрыла ее всю, – мало ли что придет на ум громадному животному, насмерть перепуганному искрящимся огнем и первыми признаками действия парализатора. А вдруг не подействует? Этот страх мелькнул у Варвары как раз тогда, когда она погружалась с головой. Действительно, ведь препарат рассчитан на земных или, на худой конец, на геоморфных тварей…

Но он подействовал. Совсем близко от себя она услышала грохот, словно с вышки в бассейн обрушился шкаф, а затем, но уже тише, прогрохотало слева, справа, опять слева… Неужели Вафель принялся палить без разрешения?

А главное – почему она сама не отдала ему этой команды? Она вскочила во весь рост. Сзади, всего в пяти-шести шагах, всхрапывая и совсем по-дельфиньи посвистывая, приподымалась и снова валилась в воду громадная туша, кажущаяся совершенно черной на фоне уже опадающей огненной завесы, через которую, почти не проявляя природного страха, проскакивали все новые и новые четвероногие. Теперь она боялась даже про себя назвать их, но развернувшись за уже проскакавшим табуном и как-то безотчетно подивившись плавности движений этих существ, она побежала следом по быстро мелевшей воде, и широкие крупы с куцыми хвостами, испещренные жирафьим крапом, мерно вскидывались в почти дневном лунном свете. Она бежала из последних сил, проклиная отяжелевшую мокрую одежду и изо всех сил стараясь не потерять направления на больше так и не повторившийся крик, и уже ничему на свете не удивлялась.

А удивляться бы стоило – хотя бы тому, что весь этот табун мчался точно в том же направлении, как будто вызванный из сказки человеческим призывом о помощи.

У самых камней они сгрудились, топчась на месте и наклонясь над чем-то, и Варвара, подбежав, остановилась, в отчаянье не зная, как быть дальше; о том, чтобы стрелять, не могло быть и речи: перепуганные животные легко могли затоптать того, над кем они так трогательно стали в кружок. К тому же, и попасть в него недолго. А эти… как их… микрожирафы единорогие, они, похоже, и вправду силятся помочь, пофыркивают, что-то поддевают головами… И словно в доказательство ее догадки один из этих крапчатых вдруг плюхнулся на зад, как собака, потом осторожно протянул вперед морду и передние ноги, и что там было дальше, разобрать стало невозможно, сплошная фыркающая каша; но когда залегшее животное поднялось, Варвара увидела, что поперек его спины, бессильно свесившись, лежит полуголый человек.