Текст книги "Пожар"

– Вы связываете с этим и случившийся пожар?

– Почему нет? Где руководитель безответственный, там и люди распускаются!

– Безусловно, Евгения Антоновна, безусловно! А зачем вы в вечер пожара возвращались на склад?

– Что вы хотите сказать? – медленно произносит Гуторская, опешив от неожиданности.

– Я хочу услышать, что вы скажете.

– Забыла сумку с продуктами. Поставила на землю, когда запирала контору. И забыла.

– И в складское помещение не входили?

– Разумеется, нет!

– К сожалению, теперь этого не проверишь. А следствие установило, что был совершен поджог!

Некоторое время Гуторская переваривает новость.

– Ничего себе!.. Поздравляю – нашли преступницу! – Она взвинчена, но тон привычно едкий. – Скажите на милость, зачем мне?! Я материально ответственная! Зачем мне поджигать?!

– Можно сбыть «налево» все ценное и ликвидировать полупустой склад.

– Чтобы говорить такие вещи, надо иметь доказательства! – заходится от раздражения Гуторская. – Или помалкивать!

– Вы же просили к примеру, – невинно возражает Томилин.

Кибрит идет по коридору Петровки, помахивая от возбуждения рулончиком ватмана. Входит к Знаменскому.

Тот поднимает голову от стопы бумаг, переложенных тут и там закладками.

– Ничего, если я тебя оторву? – спрашивает она.

– А вы по какому вопросу? – бюрократическим тоном вопрошает Пал Палыч.

– Да по служебной надобности. Не угодно ли вам сплясать, товарищ майор?

– Недостача?! – догадывается Пал Палыч.

– Она самая! – Раскатывая рулон, Кибрит говорит: – Я с этой схемой не расстаюсь, уже замусолила… Наверно, археологам и то легче. У меня ощущение, будто с ног до головы в саже, сколько ни мойся!.. Двигаемся мы от передней стены, – показывает она по схеме, – и вот смотри, в этом квадратике что, по-твоему, лежало?

– Как сейчас помню, пальто на меху, Югославия, пятьдесят штук.

– Ни малейшей Югославии! Зола от стеллажей плюс что нападало с крыши!.. Есть и еще. Тут вот рядом значились телевизоры. Они честно сгорели, останки найдены. Зато транзисторы числом восемьдесят явно испарились до пожара!

– Еще?

– Пока все, Пал Палыч. Ведь только начали.

– А я Стольникову отпустил полчаса назад! Хотя… заикнись сейчас о транзисторах, скажут – куда-нибудь перенесли. Чтобы на допросе произнести «недостача», нужны результаты всей вашей работы. Ждать и ждать…

– Но ты-то понимаешь, что недостача была?

– Да… Была недостача. Была… – с оттенком сожаления подтверждает Знаменский.

– Однако плясать не собираешься? – Кибрит разочарована.

– Зиночка, за помощь огромное спасибо, без тебя – зарез! Но радоваться… Понимаешь, сидела заведующая, истово клялась всем святым, что пожар и ревизия – случайное совпадение…

– И ты поверил?

– Нельзя же никому не верить! Когда верится – верю.

– Я не о том. Но у тебя такой нюх на вранье!

– Я и сегодня ей поверил! – сердится Знаменский. – Даже сейчас верю, что не знала она о поджоге!

– Удивительно! По-твоему, Стольникова – невинная овечка?

– Разумеется нет!

– Тогда ты сам себе противоречишь!

– Обстоятельства противоречат. С одной стороны – недостача и ревизия. Чего еще? Ясно. А с другой стороны, я убежден, что пожар для нее неожиданность!

Стольникова выскакивает из «аварийной» у ворот склада – не своего, сгоревшего, а другого. Тут все как-то почище и посолидней. Вахтер важничает, словно церемониймейстер.

– Вы куда, гражданочка?

– Ленка на месте?

– Что еще за Ленка? – одергивает он. – Заведующая складом, товарищ Уварова, у себя.

– К ней я! – порывается пройти Стольникова.

– Минутку! – загораживает дорогу вахтер. – Вам она лично требуется?

– Лично и срочно!

– Обязан доложить. Организация? Фамилия?

– Скажи, Дуся пришла!

– Вы не покрикивайте. Доложу – примет. Или не примет. По усмотрению. – Он звонит по внутреннему телефону. – Елена Владимировна, Сидоров беспокоит. Тут вас Дуся спрашивает… Ясно. Будет исполнено. – Обернувшись к Стольниковой, говорит ледяным тоном: – Велела обождать. Присядьте пока.

Стольникова, округлив от безмерного удивления глаза, садится…

Уварова в своей конторке оглядывает небольшой стол, накрытый к чаю, достает коробку конфет. Она развязывает шелковый бантик на коробке, когда врывается разъяренная Стольникова:

– Ты, Ленка, сдурела – держать меня в проходной?!

– Да народ был посторонний, Дусенька. Зачем при чужих?

– Я со мной так обращаться не позволю!

– Батюшки, нервы-то у тебя ходуном. Седуксен попей, Дусенька. Таблетки такие. Говорят, помогают.

Участлива и доброжелательна Уварова через край – переигрывает: в ласковой улыбочке скрытое коварство.

– Скоро сама будешь пить! Килами!

– Зачем мне? Я спокойная.

– Сатана ты в юбке!

– Не обижаюсь, Дусенька. Знаю, несчастье у вас. Посоветоваться, видно, пришла? Давай чайку. Прошлый раз ты меня поила – теперь мой черед, – и разливает чай.

– Да я у тебя крошки не съем, глотка не выпью! Прошлый раз… прошлый раз ты, подлая… – задыхаясь, начинает она.

– Когда я срок отбывала, – с нажимом перебивает Уварова, прихлебывая из чашки, – очень к чаю пристрастилась.

– Срок? – ошарашенно переспрашивает Стольникова. Сбила Уварова ее наскок.

– Ну да, срок. Давненько то было, можно сказать, в другой жизни. Но привычка осталась – крепкий люблю, в красноту.

– Во-он кто ты есть!

– Я есть уважаемый работник, всегда на лучшем счету. Это ты, голубонька, под следствием.

– Врешь, не отвертишься! – Стольникова ударяет кулаком так, что чашки подпрыгивают…

Наташа, племянница Уваровой, и кладовщица постарше идут по двору, приостанавливаются против окон конторки.

– Кто это у хозяйки? – спрашивает кладовщица.

– Не знаю. – Наташа пожимает плечами.

– Больно расшумелись.

– Нам что за дело? Пошли…

В ссоре Стольниковой и Уваровой произошел между тем перелом. Уварова оставила елейный тон.

– Этот разговор кончен! – непререкаемо произносит она. – Ваша беда – ваш и ответ.

Стольникова клокочет от бешенства:

– Значит, мы с Женей отдувайся, а ты, гадина, в стороне?!

– Потише, переборки тонкие. Тебе первой лучше, что я в стороне. Прикинь-ка, если ума хватит!

– Ну, Ленка!.. Сколько жила – таких не видела!

– Плохо смотрела. – Уварова подливает себе чаю. – Жизнь у нас, конечно, разная была. У тебя чересчур вольготная, вот ты на плаву и не держишься.

– Не отпевай раньше времени! Еще посмотрим!

– Ну что было, того уже не будет. И Костеньки тебе вовек не будет, – ядовито добавляет Уварова. – Убежал ведь? Ай, какой непостоянный! Полгода вы всего…

Стольникова, не совладав с собой, всхлипывает:

– Замолчи, подлюга!..

– Тебе же, Дусенька, добра желаю. Годами ты не молоденькая. Надо постарше себя искать. Той радости, понятно, не будет, но хоть не убежит, – с наслаждением растравляет ее Уварова.

– Кого мне искать – не твоя забота!! Ты говори, как рассчитываться будем?

– Думала я, думала, чем помочь. Если дадут условно – возьму тебя на работу. Допустим, кладовщицей.

– Кладовщицей?! Может, уборщицей?! Змея! Гадюка проклятая!

Стольникова кидается к ней, замахивается.

По складу бежит давешняя кладовщица, зовет:

– Наташа! Наташа!.. Елена криком кричит! А дверь изнутри заперта!

Обе устремляются к конторке.

На часах в кабинете Знаменского стрелка переползла за полдень.

– Опаздывает Стольникова… – неодобрительно произносит Пал Палыч и возвращается к прежнему разговору: – Каналы сбыта, каналы сбыта! Товар мог идти через постороннюю лавочку. Могли торговать и прямо со склада.

– Вполне вероятно, – соглашается Томилин. – В общем, нужна большая бригада.

– Так создавайте!

– Уже. Передал список генералу на подпись.

Знаменский кладет руку на внушительную стопу папок бухгалтерского вида, громоздящуюся на столе:

– А что здесь?

– Материалы прежних инвентаризаций и ревизий. По первому впечатлению излишков и недостач у Стольниковой не было. Однако пересортицы случались, Пал Палыч. Не раз! – подчеркивает Томилин.

– Да ведь пересортица что ж… Если товар сходный, ревизоры засчитывают один вместо другого. Так уж повелось.

– Неправильно повелось! Согласно документам должны быть кроссовки, а предъявляют тапочки. Почему? Могут кроссовки сами собой превратиться в тапочки?

– По законам природы – нет.

– Вот именно! Пересортица меня настораживает! Иногда недостача копится постепенно, ее маскируют всякими фокусами. В том числе годится и пересортица, а мы ее принимаем за детский грешок! Извините, что горячусь! – Томилин усмехается: – Любимая мозоль.

– И что за пересортица была у Стольниковой?

– Хрусталь вместо фарфора засчитывали. Магнитофоны – за телевизоры. Мужскую одежду – за женскую.

– Объяснения давала?

– Стандартные отговорки. Напутали при доставке, напутали при вывозе…

Легкий стук в дверь, и входит Томин.

– С утра пораньше уже вместе! Обо мне, похоже, не вспоминают.

– А ты не пропадай! – Знаменский рад его видеть. – С глаз долой – из сердца вон… Слыхал?.. Какие вести с незримого фронта?

– Довольно прозаические. Например, сигнализация до пожара была в целости.

– А сторож? Предполагаемые уголовные дружки?

– Нету.

– С чем же ты, Саша, к нам?

– Вы так погружены в высшую бухгалтерию – даже стыдно со своей мелочевкой… Мадам Стольникова вчера учинила скандал и потасовку.

– С кем?! – в один голос восклицают Знаменский и Томилин.

– У-у, тут таинственная незнакомка в машине!

Томин выдерживает паузу, и Пал Палыч торопит:

– Не тяни!

– Выкроил я минутку и разыскал ее.

– Вот везучий! – улыбается Томилин.

– Везение ни при чем. Я ее вычислил.

– Каким образом?

– Хм… Все-то вам расскажи. Сообщаешь конечный результат – удивляются: «О-о-о!» Объяснишь механику – скажут: «А-а-а…»

– Согласен разочароваться, – настаивает Пал Палыч. – Давай рассказывай!

– Ну, если публика очень просит… Напомню, что я имел: светлые «Жигули» – двойка, универсал, – номер кончается на ноль. За рулем женщина. По счастью, есть на свете райГАИ. Низко бью челом. Мне отбирают все «Жигули» соответствующей модели. Из них отсеивают светлые. Из светлых – все с нулем. Из тех – где за рулем женщина: как владелица или по доверенности. Дальше я уже пристально интересуюсь, что за дамы в остатке. Родная милиция помогает. И сегодня вдруг узнаю: одна из них накануне сцепилась со Стольниковой! Как видите, проще пареной репы.

– Саша… кто? – спрашивает Знаменский, предчувствуя крупную удачу.

– Некая Уварова. Тоже завбазой УРСа, только другого ведомства. Коллеги, так сказать… Ага, пробрало? – Томин доволен произведенным эффектом.

– Договаривай, договаривай! Потасовка…

– Да, Паша, имела место в кабинете Уваровой. Кладовщицы с перепугу вызвали милицию. И тут женщины мгновенно помирились. Прикрыли синяки платочками и стали патрульного спроваживать. Хорошо, он оказался формалист: потребовал письменное объяснение. – Томин достает листок, зачитывает: «Претензий друг к другу не имеем…» И ниже – автографы обеих дам.

– Позволь… – Знаменский берет листок. – В шестнадцать часов… То есть отпросилась у меня и полетела драться?

Все трое переглядываются.

Робкий стук в дверь – и на пороге Стольникова. Под обращенными на нее взглядами невольно ежится и здоровается смущенно.

– Легки на помине, – говорит Знаменский. – С опозданием на пятьдесят пять минут.

– Извините… не рассчитала… троллейбус…

– Обманули вы меня вчера, сославшись на самочувствие.

– Нет, я правда себя не помнила… правда было очень плохо…

– А теперь вам хорошо, когда поколотили Уварову? Теперь полегчало? – требовательно спрашивает Знаменский.

– Ее стоило!.. Стоило! – вырывается у растерявшейся было Стольниковой.

– За что?

– Это не имеет отношения! Чисто личное! Абсолютно не имеет отношения!.. – Голос ее не слушается. – И вообще ничего особенного не было!..

– «Не имеет отношения» или «не было»?

Стольникова молчит.

У жилого дома тормозит автофургон. Из кабины выпрыгивает Костя, идет в подъезд. Звонит в квартиру Гуторской.

Хозяйка, одетая по-домашнему, но подтянутая и аккуратная, как всегда, с неприязнью встречает гостя.

– Тебе чего? – Тот мнется. – Дуся, что ли, прислала?

– Нет. С Дусей я… расстался. – В легком смущении Костя поворачивается к зеркалу, приглаживает волосы, рассматривает какой-то пупырышек на подбородке.

– Как же она отпустила? – с насмешливым любопытством спрашивает Гуторская.

– А я пока ее дома не было. Взял отгул, собрал; шмотки и тягу.

– Хорош гусь!

– Да ведь погорели вы, Женечка! – Костя обретает привычную развязность. – Что она теперь может мне предложить? В беде я никому не помощник – только себе!

– Закругляйся, мне некогда, сейчас муж придет. Зачем пожаловал?

– Ключ, понимаешь, в кармане завалялся. Отдай ей, ладно? – Он протягивает ключ с брелоком.

– Почему я?

– Неохота на истерику нарываться. Ну пожалуйста!

Гуторская неохотно берет ключ.

– И еще чего хотел… Пусть не припутает меня сдуру, в свидетели не потянет! Никаких я ваших дел не знаю, ясно?.. Только ты от себя скажи, как свои мысли. Дуся тебя послушает. Скажешь?

– Ну что ты зубами стучишь? – презрительно кривится Гуторская. – Меня вон в поджигательницы записали, я и то не трясусь!

– А если посадят?

– Просто так не сажают. Доказать надо!

– Железная ты баба, Женечка!.. Слушай, у тебя свободных денег не водится? Мне бы четвертной.

– Это за что же?

– За красивые глаза, – кокетничает Костя.

– Таким глазам – рубль цена.

– Рупь?! – оскорбляется Костя. – У меня собственная десятка есть! – Он отворяет дверь на улицу и гордо выходит.

Щелкает отпираемый снаружи замок, и на пороге появляется муж Гуторской, интеллигентный, приятный человек средних лет.

– Что за типчик отсюда выскочил? – спрашивает он, ставя тяжелый портфель.

– Складской шофер, Митя. – В присутствии мужа Гуторская совершенно преображается, сияя нежностью и оживлением. – Устал, милый?

– Устал. Зачем он тебе понадобился?

– Передал ключи… Ах, да не стоит этот альфонс и минуты твоего времени, поверь! Иди мой руки, на плите все горячее!

– Времени в обрез, в обрез… И как на грех, проклятый твой склад… Я выбит из колеи!

– Митенька, умоляю, выброси из головы! Тебя это совершенно не касается! Совершенно! Думай только о диссертации! Сейчас накормлю, немножко полежишь и начнем печатать. У меня прямо пальцы чешутся!..

Пал Палыч приближается к воротам склада Уваровой.

Вахтер только что не обнюхивает его служебное удостоверение, не раз придирчиво сличает фотографию с оригиналом. Затем возвращает со словами:

– Товарищ Уварова сегодня не присутствует.

– Где же она?

– Нам знать не положено.

– А кто ее замещает, вам знать положено?

– Положено. – Вахтер не замечает иронии. – Спросите там Наташу. – Он пропускает следователя на территорию.

Пал Палыч идет складскими помещениями, оглядываясь по сторонам и постепенно замедляя шаг. Что-то на стеллажах привлекает его внимание. Знаменский рассматривает фирменные наклейки; двигается дальше – и снова приостанавливается, заинтересованный.

– Что вы тут делаете? – раздается голос.

– Ищу Наташу.

– Думаете, я упакована в коробку?

– Обвязаны бечевкой и запечатаны сургучом – все возможно! – подхватывает Пал Палыч. – В проходной мне дали понять, что на складе исключительно суровые порядки!

Девушка смеется.

– Вы заместитель заведующей?

– Скажете тоже! Просто когда самой нет, кто-то должен быть за старшую.

– А вы?

– Рядовая кладовщица. Зарабатываю тут стаж у тети Лены. Если вы по важному делу, то я не решаю.

– Да нет, я из милиции. Насчет… той драки.

– Ну прогремели мы! – веселится Наташа. – И что насчет драки?

– Честно говоря, Наташа, у наших сотрудников хватает работы. И негоже вызывать их попусту.

– Да, глупо получилось…

– Понимать это как розыгрыш? Из-за чего был скандал?

– Как в частушке: я любила – ты отбила. – Не утерпев, девушка прыскает.

– Расскажите мне, и покончим с этой ерундой, ладно?

– Ладно. Все равно все всё знают. Давайте только где-нибудь сядем, с утра на ногах. – Наташа ведет Пал Палыча за собой, по дороге он цепким взглядом охватывает тюки, ящики, коробки…

– Вот «место происшествия». – Наташа вводит его в конторку, приглашает сесть. – В общем, так… Есть у тети Лены приятельница. Тоже в возрасте, но помоложе. И жила она с одним… ездит тут такой шофер, Костенька. Ради него наряжаться стала как сумасшедшая… косметика, духи, даже аэробику пробовала. Умора!..

– Вы о Стольниковой?

– Ну да, о Дусе. А на днях Костя от нее раз – и смылся. Жуткая драма! – Девушка хихикает. – И вдруг вступило Дусе в голову, будто его тетя Лена переманила к себе. Прибежала с кулаками!.. В итоге у тетки фингал под глазом, сидит дома, примочки делает.

– Вы присутствовали при их ссоре?

– Нет, не присутствовала. Тетя Лена уже потом объяснила. Да еще отругала нас: человек не в себе, а вы милицию!

– Все ясно. Кто ж этот Костя? Есть отчего сходить с ума?

– Что вы! Пупсик надушенный!..

Автофургон Кости подъезжает к воротам склада. На противоположной стороне улицы стоит милицейская машина. Костя мельком на нее косится и не придает значения.

На территории склада выскакивает из кабины и орет:

– Где Увариха?

За спиной у него вырастает человек в штатском:

– Вы кто, товарищ?

– Я? Шофер… груз привез…

– Позвольте ваши документы…

И вот Костя уже сидит против Пал Палыча в конторке склада.

– Товарищ следователь, вы внимательно на меня посмотрите, какой я!

– Смотрю. Неотразимый.

– Талант у меня! Я этих баб пудами ем!

– Вместе с кошельками?

– Да они сами!.. Я на своем грузовозе всегда зашибу на жизнь. И комната, между прочим, хорошая, в ихних квартирах не нуждаюсь. Но вы понимаете – холостой. Это кошмар, даю слово!

– Бедняга.

– Ага. Бабы не знают, чем друг у друга отбить. Одних пиджаков кожаных надарили девять ли, десять – не упомню! Не брать, скажете? Да чего не брать, раз им хочется?

– Действительно, зачем обижать людей?.. А если мы выясним, что источником подарков было хищение?

– Хищение?! Товарищ следователь, я пользуюсь, но не вникаю. Мое дело сторона! Полнейшая сторона!

На складе инвентаризация. Среди беготни и тревоги Томилин листает ведомость. Рядом с ним тот сотрудник БХСС, что остановил Костю, и Уварова с запудренным синяком на скуле.

– Теперь, будьте любезны, предъявите болгарские дубленки, – адресуется к ней Томилин.

– Что вы! – подает голос из-за ее спины Наташа. – Их еще в июне отгрузили!

– Не тебя спрашивают! – зло цыкает на нее Уварова и, обратившись к Томилину, сладко улыбается: – Она путает, никаких дубленок не было. С самого начала поступила пересортица. Руки не дошли с ней разобраться.

– Вовсе я не путаю! – упрямо встревает Наташа.

– Вы кладовщица в этих секциях?

– Ну да!

– Были дубленки?

– Были! А потом вместо них привезли кожанки на синтетическом меху!

– Как вы думаете, кто лучше помнит – сопливая девчонка или я?

– Не надо спорить, – ответно улыбается Уваровой Томилин. – Принесите приходно-расходные документы по этой секции за два месяца, и мы уточним.

Уварова делает несколько шагов и, обернувшись, зовет:

– Наташка!

– Простите, она мне нужна, – мило извиняется Томилин: надо помешать Уваровой «вразумить» девушку.

– Не пойму, в чем дело… – хмурится Наташа. – А вы?

– Кожанки, – Томилин кивает на тюки, возле которых стоит, – позаимствованы со склада, который сгорел. Ну а дубленки были, очевидно, пущены «налево».

– И тетя Лена?! Какая мерзость!.. – Наташа готова расплакаться.

Сотрудник БХСС, посланный Томилиным, приоткрывает дверь конторки:

– Пал Палыч, на минутку.

Знаменский выходит и, возвратясь, заговаривает с Костей построже:

– Товарищ Бугаев, вы – свидетель, к которому юридических претензий пока нет. При честном ответе на следующий вопрос останетесь, видимо, в свидетелях. При нечестном – можете попасть в соучастники преступления.

– – Я – соучастник?! Да никогда! Зачем мне, подумайте?!

– Повторяю, ответ будет решающим для вашей судьбы!

– Я ничего такого не знаю, не слышал и не могу ответить…

– Вопрос сам по себе простой. Но вам полезно понять, как я к нему пришел. Следите за ходом мысли. Есть два склада промтоваров. На одном командует Стольникова, на другом Уварова. Вашу машину автотрест прикрепил к обеим базам. Со Стольниковой у вас близкие отношения, с Уваровой дружеские. Все верно?

– Разве я скрываю?..

– Теперь допустим, возникла надобность перебросить что-то с одного склада на другой. Станут женщины ловить грузовик на улице? Нет, конечно. Обратятся к своему человеку: к вам.

– Н-не помню, надо путевые листы проверить… – ерзает Костя.

– Базы разных ведомств, товарищ Бугаев! Между ними не должно быть перебросок. Если же были, то не по путевым листам – по личной просьбе.

– Товарищ следователь, всех ездок в голове не удержишь…

– Не виляйте. Итак, ответ для протокола: производились какие-либо перевозки между складами Стольниковой и Уваровой?

– Во ситуация!.. – Костю терзают сомнения. – Что ты будешь делать?! Не знаю прям, что сказать!..

– Скажите правду.

– Ох, товарищ следователь! Оно ведь как? Раз ты на колесах, всегда кто-то чего-то просит… Костенька, отвези, Костенька, пожалуйста, чего тебе стоит…

– Записываю: факты перевозок между базами имели место…

– Имели… Пропади они пропадом, эти бабы!..

Прощально оглядывая останки склада, стоит на краю пепелища сторож. Потом поворачивается к нему спиной и шагает прочь. Останавливается возле дорожного столбика с указателем «База ГлавУРСа». Покачав головой, отдирает жестяную стрелку-табличку и забрасывает на обочину.

В кабинете следственного изолятора тесновато. Здесь Пал Палыч, Стольникова, Уварова и Томилин.

– В связи с противоречиями в показаниях между вами проводится очная ставка, – объявляет Пал Палыч. – Вопрос первый: что у вас общего со Стольниковой? – обращается он к Уваровой.

– Ну… знакомы. На курсах квалификации рядом сидели.

– Какие впоследствии были отношения? Имею в виду – деловые.

– Откуда деловые? – недоумевает Уварова. – Товар получаем из разных мест. Реализуем каждая через свои магазины. Все порознь.

– Так ли это? – дает Пал Палыч слово Стольниковой.

– Конечно нет! Года два уже друг друга выручали. У нее ревизоры в одни сроки, у меня в другие. Она первая попросила: подбрось закрыть недостачу. Потом у меня обуви не хватило, я у нее заняла, отделалась пересортицей. И пошло… Она своим товаром мои недостачи покрывает. А время придет – мой товар к ней едет, и у нее тоже получается все в порядке… В общем, как начали, Пал Палыч… уже ревизии не боишься… А глаза разгораются…

– По-прежнему отрицаете? – задает следователь вопрос Уваровой.

Уварова отвечает после короткого молчания:

– Может, я когда и пожалела, выручила. В том статьи нет. А зачем мне ее-то было? Своего всегда хватало!

– Позвольте реплику, Пал Палыч? – сердясь, говорит Томилин. – «Ты мне – я тебе», «мое – твое». Да разве оно ваше?! Вы забыли такие слова: «народное достояние»? Они, видите ли, «занимали» и «выручали». Мысли нет, что происходило хищение!.. Извините, Пал Палыч, не вытерпел!

– Не за что, правы. Итак, Стольникова, не случись пожара – вскрылась бы недостача?

– Если б Ленка моего… то есть народного, – смешавшись, поправляется она, – не вернула… и не подбросила от себя, что обещала…

Знаменский вопросительно оборачивается к Уваровой.

– Сказать все можно! – притворно негодует та. – Тут следствие! Факты нужны!

– Факты есть. Вот Томилин пригляделся повнимательней: маркировку на ящиках сверил, даты поступления. И обнаружил у вас многое со склада Стольниковой. Это раз. Второе: эксперты, что работали на пожарище, недосчитались именно этих товаров. Третье: Константин Бугаев признал, что возил грузы со склада на склад. Достаточно?

Уваровой достаточно – молчит, нервно сплетая и расплетая пальцы.

– А теперь, Стольникова, объясните вкратце причину вашей ссоры.

– Когда вы сказали о поджоге, я сразу поняла – только она! Вторую такую злыдню поискать! – Хотя женщина, естественно, повторяет уже говоренное прежде, но опять волнуется до слез.

– Почему она? – призывает ее к точности Пал Палыч.

– Набрала целых две машины чего подороже и держит! А у нас ревизия на носу. Звоню: вези, мол, пора. Ладно, говорит, заскочу к концу дня, условимся… Мы с Женей сидим, пьем чай, является. Что вы, говорит, девочки, тревожитесь, завтра все пришлю! И зачем-то рысцой на склад. Посмотрю, говорит, что у вас есть. Сейчас-то я соображаю зачем! А тогда подумала – вот завистная!..

– В руках Уварова что-то несла?

– Сумку… такую полухозяйственную, на молнии. Мне бы глаз не спускать, да разве придет в голову?! Я во дворе тогда стояла, но видела – везде она совалась! И в тот угол тоже!

– Все врет! Все врет! – вскрикивает Уварова.

– И больше ничего не скажете?

– Ни-че-го!

Пал Палыч поочередно придвигает женщинам протокол:

– Распишитесь… Распишитесь… Николай Александрович, прошу прислать конвой за Стольниковой, – просит он Томилина.

– Хорошо. Я пойду, если не нужен.

Знаменский кивает. Томилин выходит. Спустя короткое время появляется конвойный. Стольникова поднимается.

– До свидания, Пал Палыч… Будь ты проклята! Змея! – напоследок кидает Стольникова и скрывается за дверью.

Знаменский достает отдельный бланк для допроса, заполняет «шапку».

– Давайте все же поговорим.

Уварова молчит.

– Вы систематически занимались хищениями. Это вы теперь признаете?

– Да, – мрачно отзывается Уварова. – Признаю.

– Вас ожидает лишение свободы. Это вы тоже понимаете. К чему же упорное запирательство в вопросе о поджоге?

– Хотите, чтобы я перестала бороться?

– Хочу, чтобы вы оценили цепь косвенных улик. При инвентаризации у вас выявлены немалые излишки. Их происхождение – сгоревший склад. Так что мотив поджога убедительный: присвоение товаров на весьма круглую сумму. Дальше. Кроме показаний Стольниковой, есть свидетельство одной из кладовщиц. Она заметила, как вы выходили из-за ящиков с посудой, отряхивая ладони. Именно оттуда, где возник пожар.

– Еще не доказательство, что я его устроила!

– Но даже известно, как вы это сделали, Елена Владимировна, – вкрадчиво говорит Пал Палыч. – Вы принесли в сумке бутылку с бензином и свечу. Зажгли ее с тем расчетом, чтобы разгорелось не сразу. – Знаменский не торопится и наблюдает за ее лицом, выдающим изумление и растерянность. – Потом ловко подсыпали сторожу в термос снотворного. Выждав время, приехали еще посмотреть на пожар и убедиться, что сработало!.. Видите, все правильно. Женщина вы неглупая, должны признать свое поражение.

– Глупая, умная – немолодая, вот что!.. – почти шепчет Уварова. – Снова сидеть – век кончен… – Помолчав, поднимает голову, говорит жестко: – Ну, допустим, я подпалила. И что? Да гори оно хоть все ярким пламенем!

– Откуда такая озлобленность?

– А судьба меня, гражданин следователь, не ласкала, не баюкала… не то что некоторых… Хотите послушать, откуда змеи берутся? – с вызовом спрашивает она.

– Всегда стремлюсь понять.

– Вот-вот, понимайте. Была девчонка не хуже других. Кончила товароведческий, показалось – скучная работа. Устроилась в такси. Вроде жизнь наладилась: замуж вышла за трезвого, жилье получили, сына родила. – Уварова исповедуется не покаянно – ожесточенно. – А рухнуло все в один миг. Пассажир в аэропорт. «Гони, – говорит, – опаздываю! Накину тридцатку!» Тогда для меня это деньги были. Погнала. Сто, сто двадцать, пошла на обгон. Перевернулась. Он – насмерть, мне после больницы – срок. Дальше – лучше. Освободилась, приезжаю домой. Узнаю: муж со мной, с осужденной, развелся, с площади выписал, в квартире новая хозяйка. Выпихнули мне на лестницу чемоданчик с барахлом. «Ребенок?!» – спрашиваю. Простудился, говорят, умер. Как только пережила… Достала старый товароведческий диплом, пошла по объявлениям, где «требуются». Поступила на самую низовую должность. И год за годом прогрызалась в начальницы. И остервенилась, да, остервенилась. Зато прогрызлась… А на промтоварах сидеть да нитки не взять… Э-эх, гражданин следователь… жизни вы не знаете, какая она есть!..

– Я знаю, какая она должна быть, – говорит Пал Палыч после паузы. – И еще знаю: жизнь такая, какой ее делают сами люди!..

Кибрит и Знаменский встречаются на лестнице Петровки, здороваются.

– Ну, отмылась от сажи?

– Не говори! До сих пор в горле першит. Как у тебя?

– Помаленьку.

Рядом возникает Томин:

– Привет! Паша, я тебе обзвонился!

– А что?

– Начала раскручиваться вот такая, – поднимает большой палец, – криминальная история! Просто создана для нас с тобой! И Зинаиду примем, если попросит.

– Еще куча работы с пожаром, – говорит Знаменский.

– Паша, не будет тебе прощения, если откажешься!

– Ладно, созвонимся.

Знаменский направляется к себе для последней беседы с Гуторской, утерявшей ныне всю свою заносчивость.

– Стольникова созналась – очередь за мной. Этого вы ждете. И видите во мне главную преступницу! – обреченно говорит она.

– Ангелом я вас не считаю.

– Не могу найти слов… и, очевидно, бесполезно… но я невиновна! Ни в пожаре, ни в недостаче! Клянусь вам!

– Чем? – вдруг заинтересовывается Пал Палыч.

– Что?

– Чем клянетесь?

– Чем угодно!

– «Чем угодно»… Не впечатляет, – непонятно для Гуторской хмыкает Пал Палыч.

– Я знала, что не поверите!

– Как раз верю. Подозрение в поджоге с вас снято. Известно также, что в хищениях вы участия не принимали. Стольникова решительно все берет на себя.

– Дуся… спасибо ей!.. – вырывается у Гуторской теплая нота.

– Но переброски между базами не были для вас тайной. Как же назвать вашу позицию?

– Я не вмешивалась… не хотела связываться… К Дусе поступал дефицит, на мою половину – что попроще…

– И жили со спокойной душой! Не люблю читать мораль, Евгения Антоновна, но вам скажу. Наверно, каждое второе преступление было бы невозможно – просто невозможно! – без таких вот людей, которые «не желают связываться»!.. А еще на вашей совести Стольникова. Удивляетесь? Ведь вы умная, волевая женщина. Вы имели на нее влияние. Но презирали – за легкомыслие, небогатый интеллект, за этого Костю. На ваших глазах Уварова втягивала ее в махинации! Пытались вы бороться, спасти?.. – Секунду-другую ждет ответа и подытоживает: – Нет, умыли руки!

– Да, перед Дусей я виновата, – пристыженно говорит Гуторская после паузы.

– Мы не берем вас под стражу. Вопрос об уголовной ответственности решит суд. Давайте подпишу пропуск.

Он вручает пропуск растерянной и вместе посветлевшей Гуторской. Та берет его, поднимается.

– Спасибо, Пал Палыч… Спасибо!..

– Не за что, – отзывается Знаменский и звонит по внутреннему телефону: – Саша, уговорил, иду к тебе смотреть новое дело!