Текст книги "Зачем нам эта любовь?"

Гейл

В первую минуту пробуждения она не понимала, где она и кто ее обнимает. В последние дни было столько изменений, перелетов, стран, людей (какой-то загорелый мускулистый израильский мальчик в ее постели – просто невозможно поверить), что она потерялась во времени и пространстве. А потом, еще даже не повернувшись лицом к нему, а только прислушиваясь к его дыханию, она вспомнила все. Эта минута стала ее высшим достижением. Ни ссор, ни выяснения отношений, ни условий – просто руки мужчины, которого она любила, обнимали ее. Ей не хотелось вставать. Как только она пересядет в кресло, гармония нарушится, и они снова окажутся один против другого. Как бы успеть сказать, что, если он еще ее любит, она готова принять его страну, его карьеру, его детей и его самого как главное сокровище своей жизни. Пока он спал, она наслаждалась теплом и покоем. Потом его дыхание изменилось – он тоже проснулся. И так они лежали рядом, опасаясь нарушить хрупкое счастье. А потом Слава сказал:

– Не поворачивайся ко мне. Если ты меня больше не любишь, то я справлюсь с этим, и через пару минут мы встанем и пойдем ужинать.

Она помолчала, затем набралась смелости:

– А если я тебя все еще люблю? Если все годы люблю только тебя, то ты уморишь меня голодом?

– Я хочу сорвать с тебя одежду, но сначала, перед тем как я снова упаду в эту пропасть, я хочу знать, готова ли ты быть со мной. Я не утверждаю, что мы всегда будем в Израиле. Мы будем между странами. Но я хочу услышать, что ты будешь со мной со всеми вытекающими для тебя потерями. Я всегда буду учитывать твои интересы тоже.

– Я готова переехать в Израиль, как только кончится этот семестр. Я оформлю себе шабатон,2424
  Год оплачиваемого отпуска после 6 лет преподавания, для преподавателей высших учебных заведений, в течение которого они уезжают преподавать или вести исследовательскую работу в зарубежных университетах.


[Закрыть] хотя они будут злиться. Можно я повернусь к тебе лицом? – И, не ожидая ответа, она извернулась и уткнулась ему в плечо. И он задрал ей кофту и обжег жаром своих рук. – Не спеши, я хочу компенсации за каждый прожитый без тебя день, – пробормотала она.

Комната наполнилась упоительным счастьем. Его руки на ее теле – привычные и родные. Они превращали ее грудь, спину, живот в светящийся источник радости. Он и она были как прекрасно сыгранный дуэт, в котором каждый чутко улавливал малейшие нюансы новой мелодии, которую начинал вести второй. И шел за ним, иногда вел и играл соло, а потом снова уступал место другому. И уже одухотворенные, и умиротворенные, и больше друг друга не опасающиеся, они вылезли из-под одеяла и отправились праздновать.

На улице было сумрачно и прохладно, они нашли какой-то семейный ресторан в подвальчике, где при свечах Слава спросил ее, готова ли она наконец-то стать его женой. Он сразу предупредил, что никогда не даст ей гет и от себя больше не отпустит.

На этот раз она согласилась не торгуясь.

Варда

У нее больше не было сына. Не было душевности в их телефонных разговорах. Зато много информации о предстоящей свадьбе – сначала в Германии, а потом в Израиле. Гади настоял, чтобы они пригласили гостей и родителей Юлианы. Он уговаривал ее принять невестку ради будущих внуков. Она твердила о высоком проценте разводов. И что сегодня не принято сразу заводить детей. И искала причины, чтобы спасти себя от надвигающейся свадьбы. Юлиана была с ней любезна и делала вид, что не замечает ее отстраненности. Сын злился, но сказать ему было нечего. Единственное, что он ей пообещал: они не переедут в ближайший год в Израиль, – и едко заметил, что у нее будет время свыкнуться с его женой.

Приехала Галит. Сообщила, что уезжает на лето, а то и до октября. Сначала в Лондон, к подруге, а там уже решит, куда дальше. Находиться в Израиле, когда кажется, что все сплетничают о том, что Давид ее бросил, ей невыносимо. Она устало заметила Галит, что никто не сплетничает, что у всех свои битвы и потери, что другим до нее вообще дела нет. У половины друзей дементные недееспособные родители. Или дети, лежащие на диване и ничего не желающие делать, или очень деловые и сконцентрированные на карьерах, с паническими атаками и абсолютным одиночеством. Некоторым повезло чуть больше, и их дети женаты, но проходят бесконечные искусственные оплодотворения. У других родились внуки, но с различными отклонениями в развитии. Да, это сплошной Босх, и покоя нет нигде. Поэтому уход Давида никого не интересует. Всем вообще наплевать.

Галит посмотрела на нее и предложила обратиться к психиатру, начать принимать таблетки. Как это возможно, жить в ее новом мире? Варда улыбнулась и спросила Галит: стало ли ей легче теперь? Кстати, она, ничего не придумала, это истории большинства ее подруг.

Галит обняла ее, прижала к себе и говорила: «Дорогая моя, дорогая моя, неужели это так невыносимо?» И Варда честно ответила: совершенно невыносимо. Она в присутствии Юлианы не может дышать. И это не пройдет никогда. Так что теперь она понимает, почему изгоняли из семей юношей, женившихся на шиксах2525
  Не еврейская девушка.


[Закрыть].

Давид

Он начал регулярно бегать по утрам, а когда были волны, заниматься серфингом. Море дарило счастье. Он собрался, нельзя же позволить себе распуститься. Его ждало длительное разбирательство с Галит (он уже понял, что легко ему не отделаться), молодая жена и ее маленькие дети. Он подтянулся и загорел. И снова ввел распустившихся работников в жесткие рамки адвокатской конторы.

Он боялся себе признаться, что отдалился от Тани и не уверен, что ему хочется растить ее сыновей. Один раз он уже пережил переходный возраст детей – ничего хорошего. Скандалы, нотации, крики, хлопанье дверями. Два травмированных разводом мальчика, конечно, не упустят возможности отомстить ему. Они ведь будут его винить в том, что распалась семья. Но ведь нет, он не просил Таню уйти от мужа. Он просто встретил ее, когда она была готова развестись. Ему стало стыдно за эти мысли. Это бегство от ответственности. Это недостойно. Он снова очень много работал. Танин бывший муж подписал все бумаги, и там, на удивление, все закончилось быстро и без крови. Осталось получить гет в раввинатском суде, но разногласий у них уже не было. Таня рассказала, что ее бывший муж собирается жениться на своей первой возлюбленной из Штатов. Какое облегчение. Давид ненавидел тот ледяной островок, который возник в его душе. Он тщательно скрывал его. И только кошка тревожно урчала у него на коленях, когда по ночам они вместе смотрели на луну. Он старался быть внимательным к Тане, он не хотел, чтобы она увидела его сомнения.

А потом, вернувшись после пробежки, он увидел Танину машину около своего дома. Ей надо ему кое-что сказать, она подождет, пока он примет душ и переоденется. Нет, в дом к нему она не пойдет, ей и так страшно. Он стоял под холодным душем и в ужасе думал о том, что она может ему сказать. Что она передумала и больше не будет с ним. Почему? Еще пару дней назад они провели прекрасный вечер, он ничего не говорил ей о своих сомнениях. «Боже мой, что происходит?» – кричал он в душе. Неужели он что-то пропустил и потерял контроль?

Когда он сел в Танину машину, она сразу, глядя ему в глаза, сказала, что ей кажется, он не уверен. Он боится того, во что незаметно ввязался. И страх этот ей понятен. Поэтому они не будут снимать вместе квартиру, а проживут еще один год отдельно друг от друга. Она не хочет быть в тягость, не хочет даже на секунду почувствовать себя нежеланной. Она не злится на него, она все понимает. Но есть мальчики, которых она должна уберечь от дальнейших передряг.

Его оглушило. Он ведь так старался скрыть от нее свои сомнения. В эти минуты, когда он понимал, что теряет ее, он терял весь мир – желание дышать, двигаться, жить.

Она замолчала, а он не мог вспомнить, что именно она говорила ему. Растерянно посмотрел на нее и не мог подобрать слова. «Не уходи», – тихо пробормотал, когда молчание затянулось. Она не спешила заполнить паузу. «Я ничего не хочу без тебя!» – «Ты не хочешь меня с тем, что у меня уже есть. Ты боишься». Он молчал, потому что лгать было глупо. Пауза затянулась. И он не мог найти в себе силы выйти из машины. Тогда она сказала: «Я отвезу тебя в офис». Уже выходя, он попросил ее встретиться с ним вечером. Она не могла – сегодня дети с ней. Он хотел было предложить приехать к ней, но она добавила, что, пока все так неопределенно, ему не стоит часто встречаться с детьми.

Он зашел в лифт и забыл нажать кнопку этажа. Так и стоял отрешенный. Потом двери снова раскрылись, вошли люди, а он, наоборот, вышел. Убедился, что Таня уехала. Купил себе мороженое и орехи в шоколаде. Когда Мейрав увидела его серое лицо и запас сладостей в руках, она молча кивнула – не сказала ни слова. Все-таки умная секретарша – большое счастье. Дел было невпроворот. Он съел мороженое и орешки в шоколаде, выпил колы и почувствовал себя большим помойным ведром. В окно смотреть боялся – там чужая радостная жизнь. А тут, у него в офисе, все пропитано запахом трусости и рутины. В шкафах стояли книги по юриспруденции, папки с делами, поданными в суд много лет назад, – когда он открывал эти книги в последний раз? Давно пора выбросить. Он начал снимать папки с полок и складывать их в стопки на полу. Позвонил клиент. Потом Алон, его адвокат: Галит не согласна на предлагаемые условия раздела имущества и нужно предоставить дополнительные финансовые документы. Давид признался себе, что пятнадцать лет назад он тоже струсил уйти от нее. Подвернулась удобная причина – переходный возраст детей. И он благородно отступил. А сейчас поводок натянулся до предела. Взрослый, уверенный в себе мужчина боится свободы. Смешно. Сначала страшно жениться, потом пугает ответственности за детей, потом – чтобы с ними ничего не случилось, потом боишься, что вот так и закончится жизнь, в этой серой рутине, и ничего уже с тобой не произойдет, а когда ты получаешь второй шанс, то тебя страшит развод и ты пропускаешь момент. Но и это ничему не учит – если повезет еще раз, ты снова всего будешь бояться. Море страха, из которого не каждому суждено выплыть. Он в тоске смотрел на разруху, которую учинил. «Трусость – один из самых страшных пороков», – говорила Таня, цитируя какого-то русского классика2626
  Полная цитата: «…Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок». – Слова Понтия Пилата (часть вторая, глава 26).


[Закрыть]. Он тогда удивился этой фразе, а сегодня согласился с ней. Заболело в груди, около сердца. Только невралгии ему не хватает. Как же жжет на этот раз… Телефон на столе зазвонил снова. А потом скайп. Потом мобильный телефон. Целый мир добивался его, а он пытался выровнять дыхание. Пол качался. Он решил присесть. Мейрав спрашивала из-за двери, почему он не отвечает. Она постучала, он ответил: «Заходи». Вышло шепотом. И она не услышала, пошла дальше по коридору, в кухню. Снова звонил телефон. Он думал: может быть, это инфаркт. Может быть, это избавит его от всех решений и разговоров. Распахнулась дверь, он услышал: «Я ищу тебя по всему офису. Почему ты сидишь на полу? Зачем ты все раскидал?.. – и крик: – Срочно звоните в скорую!» Он хотел сказать, что не надо, что все пройдет само. Так уже было. Но на секунду прикрыл глаза, а потом услышал звук сирены и обнаружил себя в машине скорой помощи.

Таня

Это не было внезапным решением. После совместного ужина в порту она заметила легкую перемену в поведении Давида. Списала на неловкость в общении с мальчиками. А потом она поймала себя на ощущении, что он чуть-чуть отстранен от нее в последние пару дней. После он как-то неудачно и чуть цинично пошутил. И вдруг вечером, в последние перед сном минуты, что-то внутри нее произнесло: он передумал. Передумал, но сам еще не осознал.

Он больше не хочет быть с ней, завтракать вместе, воспитывать ее детей. Она моментально открыла глаза. Да, это было именно так. Груз оказался для него неподъемен. Да и зачем ему все это снова? Он уже это один раз пережил. Она спросила себя: если бы у него были маленькие дети, до переходного возраста, хотела бы она жить с ними в одной квартире? С отвратительными повадками чужих детей, с их скандалами, ревностью. Подумала-подумала – да, все равно бы хотела. Но при этом вполне осознала, что другие, другой может этого и не хотеть. В последующие дни она прислушивалась ко всему, что он произносил. Ловила нюансы, договаривала про себя не законченные им фразы. И убедилась – он не уверен, он боится. А она так не хочет.

Она хочет мужчину, который готов мир перевернуть, чтобы быть с ней. Она хочет такого мужчину, каким был Давид до того, как начались их разводы и его семейные дрязги. И тогда она решила, что съезжаться они не будут. Было больно, хотелось обвинять его, хотелось жаловаться и плакать. Лежать лицом в подушку и умирать от жалости к себе. Но времена, когда можно было так делать, сменились другими, нынешними, когда неудавшаяся любовь не могла стать поводом для саморазрушения. Она ведь интеллигентная женщина, мама двух мальчиков. Она не может неожиданно умереть от чахотки или упасть под поезд. Да и где она возьмет поезд в Израиле. Есть, конечно, электричка из Тель-Авива в Хайфу… Но только у нее нет на это права. И как-то это по-сельски, провинциально – броситься под электричку. Надо продать квартиру, снять меньшую, набрать много работы и вступить в новую жизнь. Мальчики сегодня были у свекрови, Славик собирался познакомить их с Гейл. Смешно, что именно он, который так сопротивлялся, выиграл свой золотой шанс. Она не станет звонить Давиду. Если ему надо, то он появится сам. Она больше не будет ему названивать. Интересно, сколько времени пройдет, пока он поймет, что все кончилось? Очень болела душа. Может, пойти побегать в парке? Там пол-Герцлии бегает.

Интересно, они тоже пытаются убежать от своих потерь?

Мейрав

Она не знала, кому сообщить, что Давид в больнице. Галит? Но они разводились, и разводились скандально. О новой женщине, о которой ходили слухи, что она русская и намного моложе, она ничего не знала: ни как ее зовут, ни номера ее телефона. Анат не отвечала.

Десять лет они проводили вместе по девять часов в день. Давид взял ее на работу, когда она закончила первую степень по социологии и не могла найти себе применения. За эти годы она вышла замуж, родила двоих детей, пережила семейный кризис, когда хотела уйти от мужа. Давид был внимательный, требовательный и очень человечный. Она могла спокойно сидеть дома, когда болели дети, не боясь увольнения (а дети болели два года – когда один за другим пошли в садик). Он не говорил пошлостей, не приставал к ней, как приставали к ее подружкам-секретаршами в других учреждениях. Словом, это были какие-то полуродственные отношения, и она не могла позволить, чтобы он лежал в приемном покое один. Она поехала с ним, а по дороге позвонила Матану. Дети-то его уже не маленькие. Могут решить, что делать дальше. В скорой она гладила его руку и спросила, хочет ли он, чтобы она позвонила его женщине. Он помотал головой: нет. Конечно, она молодая, и он боится, что она уйдет, когда поймет специфику его возраста. Может, позвонить Галит? Может, это шанс для них? Он сделал страшные глаза и замотал головой. Значит, шанса нет.

Почему после тридцати лет брака даже шанса нет?

Матан

Звонок Мейрав застал его в университете, на консультации перед экзаменом. Он по-дурацки спросил ее, что надо делать. – «Приехать в больницу, позвонить родным». Матан потерялся. Итай не отвечал. Маме позвонить он не мог, это ведь теперь не ее дело. Набрал Анат, но и она не ответила. Боже мой, а вдруг он сейчас умирает? Один, никого, кроме секретарши, рядом с ним нет. Почему она позвонила именно ему? Он злился на отца, он его ненавидел, он испугался, что отец умрет, и он навсегда останется с виной, что позволил этому произойти. Что не поддержал его, что не был рядом с ним. Мама ведь тоже не простушка и умела мотать нервы – не приведи господь.

Пусть папа будет жив. Пусть будет папа. Как он должен искать теперь эту женщину? Ему повезло сразу поймать такси. Он все время набирал Анат. Потом, отбросив стыд, позвонил Мейрав – спросить номер телефона папиной подруги, но она его не знала. Яэль не позвонил. После драматического сообщения родителей о разводе он старался не вовлекать ее в детали того, что с ними со всеми происходит. Он доехал до больницы, Мейрав обрадовалась, что кто-то останется с Давидом, потому что ей надо забирать детей из садика. И Матан остался ждать, когда привезут отца после проверки. Врач сказал, что, может быть, это инфаркт. Он не хотел быть здесь один. Он никогда не был еще один на один со смертью. С возможной смертью отца. Боже мой, как, оказывается, он ему дорог. Как надежно было жить в мире, в котором был отец. С мамой или без, но это был его отец, и Матан никогда еще не оставался один на один с миром. Через полчаса он не выдержал и позвонил маме. Ему показалось, что она отреагировала не так, как должна была. Она спросила, что с Давидом, и предложила позвонить Анат.

– Ты думаешь, я ей не звонил? Нужно сообщить его новой жене! – Он кричал.

– Она ему не жена.

– Ты в себе? О чем ты говоришь?! Может быть, он умирает! Он бы хотел ее видеть. Найди ее, ты можешь ее найти?

– Я не собираюсь этим заниматься.

– Ты ведь любила его когда-то. Ты вообще любила его? Или все было фальшью? Если ты не найдешь ее сейчас, я никогда больше не буду с тобой разговаривать! – Он сорвался, наорал на мать. Отключил звонок и вытер слезы.

Галит

Мерзавка судьба. Теперь ей надо было искать Танин телефон и сообщать ей о том, что Давид в больнице. Так вот тебе и надо, девка. Нечего путаться с чужими мужьями. Старыми чужими мужьями, которые прожили жизнь с другими женщинами. С ними они стали такими, какими ты хочешь их сегодня – успешными, известными, обеспеченными. Думала, ты получишь только сливки? Вот тебе больница и реабилитационный период. Борись за него. Она набрала своего частного сыщика: «Дай мне, пожалуйста, телефон подружки Давида, я не у компьютера и не могу посмотреть». Телефон Тани у нее был, вместе с данными о ее муже и его компании, но она была на работе, а Матан требовал ответа сейчас же. Глядя на номер ее телефона, она раздумывала, позвонить ли ей самой или отдать это Матану. Решила позвонить сама.

«Добрый день. Я жена Давида. Он в больнице, в Ихилов, с подозрением на инфаркт. Больше я ничего не знаю. Просто сообщаю тебе об этом». Повесила трубку. Официально она еще жена Давида, пусть девка проглотит это. Как же она на него злится. У него инфаркт, но она продолжает его ненавидеть. Эта боль и это унижение. Пусть его молодая подруга увидит его, больного и небритого, в больнице. Пусть увидит во всей красе его лет. Не лощеным и вальяжным, не подтянутым и легким – а слабым, больным и ничтожным. Потому что в больнице ничтожны все.

Но где ее сострадание? Она прожила с ним тридцать лет – и ни капли жалости и любви? Ей пришлось признаться самой себе, что ничего не осталось. Унижение, как серная кислота, полностью растворило и уничтожило остатки человечности.

Таня

По дороге в больницу Ихилов она позвонила Маринке, которая работала там в ортопедии. Она прожила в Израиле уже двадцать лет, везде были свои люди. Свои врачи, медсестры, адвокаты, полицейские. Большой успех алии2727
  Репатриация (возвращение на историческую родину) евреев в Государство Израиль.


[Закрыть] девяностых, когда некуда было возвращаться, как это произошло с американцами. Пришлось биться до последнего. И они пробились.

«Давид Сегаль. Сказали, что инфаркт. Я буду там минут через двадцать и сразу тебе позвоню». Маринка была после ночного дежурства, но обещала все узнать и спуститься к ней в приемный покой. А когда спустилась, познакомила ее с врачом Давида и медсестрой. И тут вбежала Анат, которой наконец-то смог дозвониться Матан. И Анат познакомила ее с Матаном. Напряжение, возникшее в первые минуты знакомства, ушло, когда к ним подошел доктор Сассон, чтобы объяснить состояние Давида. А потом они втроем сидели и ждали, и к ним присоединился Итай, который получил сообщение Матана.

Она думала: среди бардака приемного покоя их группа, объединенная общей тревогой и молитвой, выглядит как сплоченная семья, как другие семьи, сидящие здесь. И ничто не выдает, какие сложные чувства испытывает каждый из них.

Привезли Давида и сообщили, что это была паническая атака и что ничего страшного с ним не случилось. Давид светился. Рядом с ним самые дорогие для него люди: его дети, Анат и Таня. Никаких разборок и дрязг. Они внимательны и доброжелательны. Он сказал, что он хотел бы умереть так – когда рядом с ним все близкие люди. Матан рыдал и просил прощения. Она сказала, что он обещал ей длинную совместную жизнь, и о смерти думать рано. Он ответил: «Ты снимешь нам дом. Я виноват перед тобой. Пообещай мне. Я не хочу тебя потерять. Я готов». И она обещала. Анат гладила Матана по голове. И все как будто только налаживалось.