Текст книги "Зачем нам эта любовь?"

Варда

Уму непостижимо, но ее сын собрался жениться на немке. Ей хотелось визжать, хотелось ткнуть его в карту Польши, в каждое исчезнувшее местечко. Хотелось отправить в Яд ва-Шем и заставить выслушать поименный список погибших в Катастрофе. Невозможно было представить, что у нее будут немецкие внуки. Она понимала – это совсем не интеллигентно, и она не может позволить себе такое поведение, но точно знала – все приглашенные на свадьбу будут думать именно об этой насмешке судьбы, о том, что ее блестящий мальчик женится на внучке немца – может быть, даже солдата, который (теоретически) мог лично уничтожать ее двоюродных бабушек и дедушек. В начале тридцатых ее отец и его младший брат оставили Варшаву и приехали в Палестину, дедушка их проклял и грозился не пустить на порог. Потом смягчился и простил, и им даже удалось еще пару раз навестить родных. А потом порога не стало, да и навещать после войны оказалось некого. Бабушка с маминой стороны и ее старшая сестра два года шли от деревни до деревни, просили милостыню, иногда их кормили, давали одежду, разрешали помыться. Или прогоняли. Иногда им обеим было понятно, что лучше к этому дому близко не подходить. Развился собачий нюх на неприятности. Они выработали четкий метод – затаиться, пока не увидят первого человека из дома, потом очень внимательно за ним понаблюдать, молча посмотреть друг другу в глаза, после этого обе знали, можно ли подойти. Они и потом продолжали так общаться – молча, глядя друг другу в глаза.

А семья исчезла как дым. Точнее, стала дымом. Много лет спустя, после войны, после замужества и рождения детей, Варда посетила Дахау (сам не поняла, как ее вообще туда занесло) – такой щадящий концлагерь, воспитательный в первые годы существования и только уже потом, в конце войны, вручную перекидавший в печи тридцать две тысячи тел. Нет, она не плакала – ее непрерывно рвало. Даже стыдно не было. Ее рвало от ярости. После этого она никогда больше не смотрела телевизор в день памяти Катастрофы и прекрасно понимала, почему их мама не распространялась на тему двухлетних скитаний по военной Европе. А теперь Катастрофа догнала и ее. Она с трудом удержалась, чтобы не наорать на своего любимчика по телефону. И больше она с ним не разговаривала, впервые в жизни, не отвечая на телефонные звонки. Ее уравновешенный муж как-то эмоционально заморозился и вежливым голосом уточнял детали их приезда.

Сын вез свою будущую жену знакомиться с семьей. И пришло время рассказать об этом хотя бы Галит.

Галит

Она не могла позволить себе мигрень. Или лежать в постели целый день. Не говоря уже о том, чтобы плакать. Ее мир разваливался на части. Казалось бы, big fucking deal – от нее уходит муж. Она состоявшаяся, обеспеченная, вырастившая детей, почему она так цепляется за него? Когда-то давно она была очень сильно влюблена в него. Но даже не заметила, когда это прошло. А может, не была влюблена? Может быть, она осталась с ним, потому что пришло время и все в нем вроде бы подходило. Он был хорош собой и перспективен, приятно за ней ухаживал и смешил. И познакомились они в тот правильный отрезок времени, когда все вокруг женились. Почему он ее разлюбил? У нее запершило в горле, а внутри что-то царапало и жгло от того, что он ее разлюбил, и неважно, что это произошло много лет назад. Ей хотелось скрутиться собакой и выть – так было больно, что он ее разлюбил. Она не хочет быть женщиной, от которой ушел муж. Она не хочет переезжать из уютного дома в престижном районе, который она столько лет благоустраивала. Она хочет жить в этом сытом кругу и продолжать радостно встречаться со всеми знакомыми, не чувствуя их жалости и любопытства.

Она боится остаться одна, жалкой, ничтожной и молодящейся. Приходить вечером в онемевший дом, заискивающе смотреть на будущих невесток – придут ли они к ней на праздники или ей самой придется идти бедной родственницей в семьи их родителей? Да и совместные отпуска с Давидом были в радость. Уже не осталось повода для борьбы или недовольства. Такое устойчивое равнодушие со взаимной симпатией. Как можно повлиять на него, чтобы все осталось как есть? Она не готова была проиграть. Ведь тогда он все-таки не ушел. Что тогда она сделала правильно? Какие слова нашла? Чем она его зацепила? Большими алиментами, переходным возрастом сыновей? Он остался не из-за нее.

Она не знала, к какому адвокату обратиться – это была империя Давида, и все знакомые адвокаты были его приятелями, а к незнакомому после всего, что она наслушалась за эти годы, было просто невозможно прийти. И это было очень унизительно. Можно было спросить приятельниц, некоторые уже пережили развод, но она еще не могла осмелиться произнести вслух, что он уходит от нее.

Как не вовремя, что Матан собирается жениться. Поведение Давида вообще не укладывалось в описание «родителей жениха», и да, звучит банально, но какой ужасный пример для его будущей жены и племянниц.

О, на это можно давить. На то, как страшно это скажется на детях. Может, поговорить с Анат? Они никогда не были близки, но у Анат на Давида большое влияние, и если она вмешается, то, может быть, он одумается.

Она выжала себе сок сельдерея с огурцом на завтрак. Очень тщательно причесалась и подкрасилась. В такие дни надо быть в форме. И не плакать перед ним. Оставим это на потом, когда другие средства будут исчерпаны. Ей казалось, ее тело вот-вот распадется на мелкие частицы. Ей пришло в голову надеть корсет. Но она не смогла найти его в шкафу.

А потом пришла Варда. И она окунулась в ужас своей сестры. Профессиональные советы тут были не нужны, все слова о толерантности, о прощении и о том, что каждый делает выбор сам, были нелепы. Варда нуждалась в возможности оплакать с кем-нибудь этот шаг сына. В самом конце визита, когда слезы были пролиты и все линии поведения выстроены, она призналась, что Давид хочет уйти от нее.

– Снова? – спросила Варда. Этот вопрос хлыстом ударил ее.

– Да, – покорно согласилась она.

– И что ты думаешь?

– Я не хочу остаться одна. Я не могу одна, – сказала она очень тихо.

– Разговаривай с ним, все время разговаривай с ним. Мило, открыто, не давай ему повода, – наставляла Варда.

– Я его ненавижу, он встретил "любовь". Я ненавижу свое бессилие. И, мне кажется, он не выносит звук моего голоса.

Варда посоветовала нанять частного сыщика. Пусть у нее будут фотографии, записи телефонных разговоров. Пусть будет куча разного материала, которым можно будет его шантажировать. А потом она решит, стоит ли всем этим воспользоваться, или нет. Варда позвонила какой-то знакомой, которая недавно подписала очень выгодные экономические условия развода, после того как уличила мужа в том, что он хотел бы скрыть. А еще она посоветовала оставить угрызения совести до того момента, когда разгорятся страсти. Тогда они еще раз поговорят о морали.

Варда ушла, а она позвонила частному сыщику Асафу и сообщила адрес офиса Давида, номер его телефона и машины. Жизнь повернула куда-то не туда. И только от ее личного вкуса зависело, превратится ли это в голосистую комедию дель арте, или ограничится точно выстроенной интеллектуальной новеллой. Она послала Давиду сообщение, что ждет его через два часа дома, чтобы поговорить. Ей хотелось непрерывно держать его в поле зрения. Что-то ему говорить, проверять его реакции. Нужно было найти правильные слова и темы, чтобы повлиять на него. Она избегала смотреть на себя в зеркало, чтобы случайно не увидеть там немолодую базарную тетку, которую бросает муж, но вместе с этим радость от предпринятых шагов приятно согревала ее. Она не даст просто так вычеркнуть себя.

Давид

Ему удалось уговорить Галит приехать к нему в офис. Точнее, в кафе под офисом, чтобы не пришлось терять время на дорогу. Она потребовала разговора сейчас же, и что-то в ее тоне подсказало ему, что надо согласиться. Галит была в бешенстве, клиенты недовольны, а Мейрав, партнеры и стажеры злились, не получая его внимания и ответов на вопросы. Надвигался завал, ему снова придется работать ночами. А он уже не хотел. Раньше он любил эти одинокие ночные часы. Ему приходили в голову нестандартные решения, а одиночество позволяло сосредоточиться только на работе. Но теперь он хотел обнимать Танины плечи, пить с ней вино, слушать ее рассказы и смотреть, как улыбаются губы и округляются глаза, как нежно двигаются бедра, когда, лавируя между столиками, она приближается к нему.

Он надеялся, что вид деловых кварталов с многоэтажками отрезвит Галит своей современностью. Просто нелепо затевать длительный бракоразводный процесс и манипулировать взрослыми детьми. Она ведь не малообразованная тетка, чья самооценка зависит от наличия мужчины в доме. Между ними все давно уже кончилось – осталось только партнерство. Это не плохо, но для семейной жизни недостаточно. Он отдаст ей все, что положено, или даже больше. Может быть, у него получится убедить ее. Наивное заключение, нелепое для адвоката его уровня. За что она борется? Он спросил: зачем он ей? Она не хочет, чтобы он уходил, не хочет оставаться одна, они столько лет вместе, они семья – это важно. Он молча смотрел на нее, позволяя ей высказаться. Но она замолчала. Пришлось говорить ему – они вырастили детей, и он прошел тяжелый период их переходного возраста вместе с ней. Пятнадцать лет назад он остался в семье, с ней.

– Я должна тебя благодарить за это? – съязвила Галит.

– Нет, но сейчас я не готов остаться, это уже не семья.

– Они скоро женятся, – заметила Галит.

И из-за этого, по ее мнению, он должен отказаться от Тани? Может быть, она не понимала, что с ним произошло, что он получил в подарок новую жизнь, полную ощущений и вкусов? На всякий случай он промолчал, потому что ему пришла в голову дикая мысль, что Галит записывает их разговор, и признаваться в наличии Тани опрометчиво.

Надо срочно проконсультироваться. Он не занимался семейным правом, и у него очень поверхностные представления о том, как происходит развод.

– Что ты хочешь получить? Дом? Половину всех денег?

Нет, он не останется ни за что. Ему совершенно наплевать, что подумают их знакомые, и он не боялся потерять клиентов, ему и так приходилось непрерывно отказываться от новых дел. Ей придется отступить.

– Не надо ставить мне ультиматум. – Галит встала из-за стола. – Продолжим разговор вечером.

– Я буду поздно, – по привычке заметил он.

– Я тебя подожду, – ответила она.

– Не стоит. Мне душно от твоего повышенного внимания. Я не привык. Мы поговорим в выходные. – И он проглотил грязные ругательства.

Он смотрел ей вслед и ненавидел ее так, как никогда никого не ненавидел в жизни. В ней все было фальшиво: забота, улыбки, достоинство. Ведь он ей совершенно не нужен. Давно безразличен. А при этом ему казалось, что ее пальцы сжимаются на его горле. Что ж, это не будет легко. Но он уже выиграл столько дел. Она просто не понимает, с кем собирается воевать.

В офисе был бардак, атмосфера всеобщего недовольства и раздражения. Когда же он увидит Таню? В течение дня ему точно не вырваться, не найти даже двадцати минут. Он позвонил и спросил, не может ли она поговорить с ним сегодня в десять вечера. Раньше у него, видимо, не получится. Поняв по ее голосу, как моментально упало у нее настроение, он спросил, помнит ли она, как хорошо им вдвоем. Она грустно засмеялась. И добавила, что ей очень важно поговорить с ним. У нее что-то случилось? «Да, но я не успею рассказать тебе все за минуту, – заметила Таня, – до вечера». И он остался растерянным, не знал, за что хвататься.

Таня

Она понимала, что это последние мирные мгновения перед войной. Надо расслабиться и, может быть, поехать на море – уже вполне можно загорать. Она все равно не знает, что делать, а адвоката у нее еще нет. Но она встала к плите и приготовила много-много всякой еды – которую любил старший сын, младший сын, Давид. Она подумала, что если вечером он сможет подъехать, то она вынесет ему ужин в коробочках. А потом она включила себе «Игру престолов» и стала сжигать время, оставшееся до возвращения детей из школы. Это не помогало, потому что оно все равно мучительно переваливалось с минуты на другую. Она села писать Славику письмо, надеясь, что ей удастся правильно расставить на бумаге нужные слова, и он не останется так категоричен и непоколебим. У нее даже слова не укладывались друг с другом. Все выходило коряво и бессмысленно.

Славик

Адвокат спрашивал, что он хочет получить при разводе. Он не хотел ничего, он не хотел развода. Пусть все останется без изменений. Чтобы дети и Таня были с ним. Чтобы она продолжала воспитывать детей, держать дом, минимально заботиться о нем, чтобы они ходили вместе на праздники к его родителям, чтобы была иллюзия счастья. Адвокат спросил, знает ли он, почему она уходит и что будет требовать от него. Нет, он не знал. У него даже идеи не было, что могло с ней произойти. Да она ничего и не требует, кроме какого-то минимума, который ей и так положен по закону. Славик сказал, он не думает, что у нее будут какие-то неоправданные финансовые требования. Она просто хочет уйти. А он хочет, чтобы они – Таня и дети – остались дома. В его доме. Мужчина? Это было то единственное, что могло объяснить ее рвение. Адвокат предложил тянуть время, требовать полную опеку над детьми, привлекать социальные службы, психологов. Было бы неплохо, если бы у него были провокативные снимки для шантажа и давления. Славику стало стыдно. Неужели это он? Пришлось пообещать адвокату нанять частного сыщика, но он сразу предупредил, что провокативные сцены использовать не будет – не подходит ему это, не такой он человек. Адвокат устало усмехнулся и заметил, что они только в начале пути и он даже не представляет, с чем ему придется столкнуться и какого человека обнаруживать в себе. Славик не понял. Адвокат пояснил, что ему еще предстоит познакомиться с самим собой, если война продолжится больше чем полгода. А потом спросил, зачем он все это затевает. Дети будут фактором торга еще лет пять. Потом Таня все равно уйдет, но только тогда у них уже будут невозвратимо испорченные отношения. Ведь мальчики тоже будут втянуты в эту войну и, скорее всего, примут мамину сторону, а у него есть шанс все потерять навсегда, растянув иллюзию семьи на пару ближайших лет. Славик уперся. Ему казалось, что много лет тому назад, когда он был раздавлен и потерян, он слишком легко дал Гейл уйти от него. Он не боролся. Она как-то бросила ему, что, если бы он настаивал, если бы говорил, как важно, чтобы она была с ним, может быть, она бы и уехала с ним в Израиль. Но у нее всегда было ощущение, что у него есть что-то гораздо более важное, чем она, а ей предстояло ради него оставить семью, карьеру, финансовые перспективы. Ради него и его маленькой восточной страны. Они оба понимали, что эти обвинения не более чем слова, но слова запали в душу. И, когда по ночам ему было особенно тяжело, он казнил себя вопросами, как бы все обернулось, если бы тогда он не сдался так просто. Если бы он упирался, звал ее, уговаривал. Если бы воевал за нее.

Теперь он не собирался облегчать Тане жизнь. Он будет бороться до последнего. Кроме нее и мальчиков, у него уже никого нет.

Со смешанным чувством гадливости от самого себя и гордости – он не понимал, как это сочеталось – он пригласил Шани пообедать с ним. Она спросила, как обстоят дела дома, и он предпочел уйти от ответа, сказав, не вдаваясь в подробности, что, может быть, все наладится. Именно тут он понял – ему стыдно признаться в том, что он собирается несколько лет портить Тане и мальчикам жизнь. А Шани ответила, что рада за него. И если его налаживающаяся семейная жизнь не станет препятствием для их встреч, – нет, не в обеденный перерыв на работе, а как вчера, когда он был у нее в гостях, – то по вторникам ее дочка ночует у бабушки с дедушкой, и он всегда приглашен. Только пусть он заранее ей сообщит, что придет. Они могут по вторникам вместе ходить в кино, на выставки и различные мероприятия, если ему необязательно являться домой к определенному часу. А потом покраснела и засмеялась своим фантазиям. И добавила, что ей почему-то очень спокойно в этих свободных отношениях с ним, и хорошо, что он другой, чужой – что они нигде никогда не пересекались, нет общих знакомых и профессиональных интересов. Он накрыл ее руку своей ладонью. Потом они продолжили обедать, отказавшись от вина, чтобы это не помешало им вернуться в офисы и плодотворно доработать.

Давид

Он отвечал на срочные мейлы, делал заметки на утро, собирал бумаги, чтобы почитать на ночь. Набрал телефон Алона Пери, своего однокурсника, который специализировался на семейном праве, и попросил заняться его разводом. Тут он окончательно понял, что прошел точку невозврата. Он уже не мог отступить. Он и раньше не думал, что Галит удастся его вернуть, но разговор с семейным адвокатом подвел финальную черту его браку. Он налил себе коньяк, открыл окна и закурил сигару. В офисе запрещено курить, но сейчас ему все равно. Ему хотелось продлить эту минуту, когда еще ничего не произошло, но рубеж пройден, и он был уже по другую сторону, в другой реальности. Еще глоток, и он позвонил Тане.

Она сразу же сказала, что ей нужен адвокат. Что она хочет развода, а Славик не хочет, и будут проблемы.

– Почему ты хочешь развода? – как-то глупо спросил он.

– Я не хочу больше фальши. Я не жду встречных шагов c твоей стороны, – выпалила Таня. – И мне страшно. – Тяжело вздохнула.

– Записывай: Алон Пери, его мобильный… Позвони сейчас. Я разговаривал с ним десять минут назад. Он в офисе. Скажи, что я дал тебе телефон. Что сначала ты.

– Я не поняла.

– Таня, я попросил его вести мой развод, потому что он лучший. Но сначала пусть займется твоим. Я сейчас приеду к тебе. Ты можешь выйти на улицу? Позвони ему, пока я еду. Я уже выезжаю. Не бойся.

Он налил еще рюмку, а потом засунул бутылку в сумку. Схватил сигару. Выскочил из офиса и помчался по ночному городу к ее дому. Все так и должно быть. Все идет как должно. Они разведутся, потом он познакомится с ее детьми. Потом они смогут жить вместе. Он гнал на сумасшедшей скорости. Он совершенно не был готов слушать противный холодный голос опытного адвоката внутри, который говорил, чтобы он не спешил. Все должно развиваться медленнее. Важные решения должны приниматься взвешенно. А он не мог остановиться. Он уже хотел звонить маклеру, чтобы им срочно искали квартиру на съем с возможностью въезда через два месяца. За это время они все сделают. У Алона огромный офис и наверняка есть отличные адвокаты, которые под его руководством завершат развод быстро. Он может и просто так уйти от Галит. Его больше ничего не держало. Позвонил Алон и попросил, чтобы Давид ему все объяснил. И Давид объяснил – они оба разводятся. Они поженятся, как только будут улажены все финансовые и раввинские дела. Ни о каких проволочках не может идти и речи. Если вторые стороны будут тянуть время, пусть Алон попробует уладить это деньгами. И да, не надо пытаться его остановить. Они очень спешат. Он хочет, чтобы его развод тоже был у Алона или хотя бы в его офисе. Тут ведь нет противоречия интересов? Он платит за все. И он рассчитывает на предельную конфиденциальность.

Когда он подъехал, Таня в шортах и маечке с коробочкой еды стояла около дома. Он прощался с Алоном, сказав, что завтра назначит им встречу. Он хочет быть в курсе Таниного развода и просит присутствовать на всех встречах с ней, а также подписать его на все мейлы, которые она будет получать.

– Таня, подтверди Алону, что ты не возражаешь, чтобы я был в курсе всего, – сказал он ей, когда она садилась в машину рядом с ним.

– Я согласна на все, что говорит Давид, – подтвердила Таня.

«Вам можно позавидовать», – ответил Алон, и разговор закончился.

Давид обнял ее плечи, а она его ладонями закрыла свое лицо.

– У меня есть коньяк. – Он протянул ей бутылку.

– Из горлышка? Бери котлеты, ты, наверно, голоден.

– Давно я ночью не пил коньяк из горлышка, сидя с девушкой в машине.

– Кажется, ты вообще только работал до того, как встретил меня… – Она мягко улыбнулась.

– Да я вообще и не жил до тебя, – усмехнулся он. – Рассказывай.

И она рассказала, что, когда он уехал из Бостона, она поняла, что пришло время все исправить. Она не винит себя, что столько лет была со Славиком, она рада, что родила детей и что они у нее есть. Но это – пластиковый брак. И больше она не может. Когда появился Давид, все стало очень просто. Она не разводится, чтобы быть вместе с Давидом, хотя об этом можно только мечтать.

Таня заплакала. Он отхлебнул еще коньяку.

– Ты будешь моей женой? Мы разведемся, я познакомлюсь с твоими детьми, а ты с моими. Я завтра начну искать нам квартиру, но тебе придется переехать в Тель-Авив, это будет в зоне тридцати километров, чтобы он не смог тебя остановить. Через полгода мы поженимся. Кстати, ты мне не ответила, что ты согласна. Очень вкусные котлеты.

– Ты ненормальный.

– Я люблю тебя. И дай Бог, чтобы это длилось всегда. Подумай, чего ты от него хочешь. Завтра я договорюсь с Алоном, не проси ничего лишнего – гет1919
  Документ о разводе в раввинатском суде.


[Закрыть] и совместную опеку. О деньгах не беспокойся. Я заплачу. Лучше ни о чем с ним не говори, пока мы не встретимся с Алоном. Я надеюсь, что мой развод будет проще, нам ведь уже нечего делить. Хочешь еще? – И он протянул ей бутылку.

– Отличное начало совместной жизни: «Курвуазье» из бутылки ночью.

– У меня еще и сигара есть. – Он разжег сигару и протянул ей: – Не затягивайся, она крепкая.

Таня закашлялась и засмеялась.

– Я пойду, боюсь, что мальчики проснутся, а дома никого нет.

– Ты помнишь, как?

Она кивнула и вышла из машины.

Он еще раз набрал Алона, попросил отложить все – развести их как можно быстрее.

За это время Асаф успел сделать несколько снимков Давида, целующегося с Таней. Первый вечер принес неожиданный улов. И он послал текстовое сообщение Галит.