Текст книги "Зачем нам эта любовь?"

Таня

Мысли о предстоящем отъезде Давида были непереносимы. Реальность влепила ей отрезвляющую пощечину. Она знала, что этот мужчина – муж другой женщины. У нее не было иллюзий. Но она не хотела боли и разочарования. Это она уже пережила. Не так много лет прошло с той поры, когда ей удалось принять свою нынешнюю жизнь и смириться с ней. Не было счастья, но пришло спокойствие. Если бы знать, зачем это все с ней происходит, что будет дальше. Вот бы ее кто-нибудь успокоил или остановил. К сожалению, ее нельзя остановить. Не удержавшись, она достала колоду Таро (из дальнего шкафа, с высокой полки – куда засунула ее пару лет назад, пообещав себе больше не прикасаться к ней) и вытащила себе карту. «Смерть». Таня затихла. Зачем она снова стала с этим играть? Не надо было брать карты. Они могут сказать что-то неприятное, и придется много дней убеждать себя, что это все ерунда. Конечно, «Смерть» можно толковать как начало чего-то нового, другого, совсем с ее прошлым не связанного. Она прислушалась к себе – страх перекрыл радость. Она решила, что будет думать – это ее новая жизнь стоит на пороге.

Все последующие дни прошли в суете между развозами детей. Наступили школьные каникулы, потом приехал Славик, потом был Седер Песах у свекрови, потом они все были в гостях у ее подруги – дети одного возраста. Она никак не могла поймать минуту, чтобы поговорить со Славиком. Он был, как всегда, занят какими-то своими делами. Крупная американская компания вела переговоры об инвестиции в его стартап. Они по ночам сидели на телефонах с Америкой, до утра обсуждали предложение, днем советовались с адвокатами, потом что-то еще обсуждали – словом, его почти не было.

Давид звонил, приезжал, отменял свои встречи. Был рядом всегда – иногда только на пару слов. У нее возникло ощущение, что ее жизнь похожа на разбившуюся чашку, которую она старается склеить, но ей не хватает отдельных частей, которые рассыпались и безвозвратно потеряны. Давид стал совсем ручной и беззащитный. Он старался перевернуть жизнь так, чтобы работать тогда, когда она не с ним и ей нельзя позвонить – ночь, шабат. А днем он всегда был готов сорваться и ехать к ней. Она не могла сосредоточиться на работе, на мальчиках. За пару дней до его отъезда в Италию он попросил ее поехать с ним в Иерусалим. У него с утра была встреча с клиентом, а потом он предложил ей остаться погулять, пообедать. И понимая, что они расстаются недели на три, она попросила свекровь забрать детей до вечера и уехала с Давидом. Когда Славик недовольно спросил, почему он должен укладывать их спать, она ответила, что он, вероятно, забыл, что у нее тоже есть работа, а у него дети.

Таня

Заседание Давида было в Кирьят ха-Мемшала1414
  Район в Иерусалиме, где сосредоточены здания законодательной, исполнительной и судебной власти Государства Израиль.


[Закрыть]. А у Тани было часа два на все, что она захочет. Сначала ей хотелось пойти в музей, это практически рядом, минут пять – десять пешком. Но, когда она дошла до музея, поняла, что ей надо срочно прикоснуться к Стене Плача и поговорить с Богом. Она даже не спросила себя, о чем ей надо поговорить с Ним, просто – надо. Она остановила такси, а по дороге вдруг начала плакать. Арабский водитель увидел легкое дрожание ее губ и старался больше на нее не смотреть. А она уже просила Бога о том, чтобы Давид остался в ее жизни навсегда. Выйдя около Мусорных ворот, она через десять минут стояла у Стены. Рядом сидели и стояли женщины всех возрастов, и каждая что-то просила. Таня подошла совсем близко к Стене и положила на нее правую руку. Прислонилась к ней лбом и закрыла глаза. Просила, чтобы дети были здоровы и радостны, чтобы у них были друзья, чтобы мама была довольна жизнью и у нее ничего не болело, чтобы у Славика все получалось, чтобы свекровь не теряла интереса к жизни. Чтобы у нее самой была работа. Чтобы у нее был Давид. Чтобы Давид был здоров, чтобы у него всегда было время. Чтобы они могли завтракать и гулять у моря, чтобы она могла десять раз на дню разговаривать с ним по телефону, чтобы у него было время бегать по утрам, обедать с ней, чтобы у него были профессиональные партнеры и старательные стажеры. Чтобы все было в порядке у его детей, чтобы ничего не отвлекало его от нее. Чтобы у него было время, чтобы он был здоров, и чтобы кипучая жизненная энергия продолжала переполнять его. Чтобы огромная черная дыра недолюбленности в душе больше бы не напоминала о себе, и не угрожала поглотить ее с потрохами. Она не замечала, что слезы катились по лицу, но здесь мало тех, кто не плачет. Каждая смотрела только внутрь своей души. Чтобы Давид был здоров, чтобы он всегда был со мной, – продолжала шептать Таня. Потом, не поворачиваясь к Стене спиной, она отошла и проверила телефон. Давид писал, что минут через двадцать будет свободен.

– Как прошел твой день? – спросил он ее.

– В молитвах. В молитвах о тебе и о себе.

– Как выставка? – Он помнил, что она хотела пойти в музей.

– Я не пошла. Я смотрела Богу в душу. – И она рассказала ему о деликатном арабском водителе, о женщинах, вымаливающих счастье. О покое и умиротворении, которые опустились на нее.

Она повела его гулять по Рехавии, одному из самых красивых районов города, где в зданиях в стиле Баухаус жили те, кто составлял интеллектуальную элиту: сионистские деятели, профессора, ученые и писатели. А потом они перекусили в небольшом кафе и отправились в Абу-Гош, потому что Давид давно хотел какой-то особенный хумус, который подавали только там. Как только принесли еду, к нему подошел его давний клиент. Давид представил Таню и немного смутился. Потом она спросила его, сильно ли эта встреча осложнит его жизнь. Давид подумал и сказал, что вообще нет, просто он еще не научился скрывать, как сильно он в нее влюблен. И ему кажется это очень личным, и хочется уберечь ее от посторонних глаз.

Галит

Седер прошел замечательно – много вкусной еды, а при этом ей удалось не поправиться. Было приятно смотреть на детей – Матан был с девушкой, Итай еще нет, но, прислушиваясь к их разговорам, она поняла, что он тоже уже не один. Девочки Анат и младшая дочь Варды уже становились взрослыми, красивыми. Они еще не научились себя держать как молодые женщины, по-прежнему дурачились с Матаном и Итаем, как в детстве, – а уже проглядывали штрихи их будущих отношений, когда они станут взрослыми, и будут опорой друг другу, когда они родят детей и проводят родителей. Она любила эти семейные праздники, эту размеренную жизнь —покой и благополучие. Она привыкла к Анат, хотя раньше ей казалось, что Анат недолюбливает ее и критикует перед Давидом. Ей было обидно, что Давид и Анат так близки, хотелось, чтобы только ей, своей жене, он рассказывал свои мысли… Когда-то хотелось. Она часто думала, что Анат не забыла (не простила) ей, что Давид перестал рисовать. Был какой-то семейный миф о его художественном будущем. Но к этому она, кстати, вообще не имела никакого отношения. И вот уже лет пять как это беспокойство покинуло ее.

Игра в счастливую семью незаметно вытеснила настоящие отношения. То есть ее больше уже ничего не волновало. Была Анат с девочками, которые выросли на ее глазах – все уже такие привычные, такие близкие. Такие родные. Все было правильно, как описано в книгах: когда уходит страсть, то остаются дружба, уважение, доверие. Когда ценятся совместные годы, когда заботятся друг о друге. Когда все известно заранее, и больше не хочется ничего.

Дойдя до этой фразы, она напряглась. И вспомнила, как ее маникюрша, в прошлом роскошная роковая дама (русская, бывшая учительница пения, переквалифицировавшаяся в маникюршу и превратившая простую процедуру в драму, наполненную оперными страстями), с тоской говорила, что больше всего на свете хочет снова пережить влюбленность. Даже не влюбить в себя кого-нибудь, а самой потерять голову. Ждать звонка, спешить на свидания, ощущать в себе силы, благодаря которым можешь осчастливить мир. И когда из Нью-Йорка позвонил Шимон (ее то ли любовник, то ли давний друг), чтобы поздравить ее с Песахом, она поговорила с ним самым бархатным голосом и поинтересовалась, когда он уже, наконец, возвращается. Подумала и добавила, что ей все-таки не хватает его. Он сказал, что часто думает о ней и с нетерпением ждет встречи. После разговора, радостная, разбирала шкафы, собиралась в Италию, планировала, что хочет купить там себе, и составляла список подарков (важно никого не обделить). Когда позвонил Давид сказать, что придет очень поздно, она поинтересовалась, что ему приготовить на ужин. Он удивился ее вопросу – последние лет десять она его об этом не спрашивала.

Давид

Эта поездка была как кость в горле. Он злился на себя, злился на Галит, хотя понимал, что она здесь совершенно ни при чем. Он очень боялся потерять Таню. Телефон прирос к его уху. Утром он шел к машине и говорил ей, как любит ее. Паркуясь у дома, рассказывал, что было на встрече. Стоя в очереди, спрашивал о ее дне, детях, планах на завтра. А потом – улетел. Неделя в Тоскане превратилась в бесконечные поиски двух минут одиночества, чтобы позвонить ей. Галит, как назло, все время была рядом и ее присутствие стало невыносимым.

Они прилетели в Рим и сразу уехали во Флоренцию. Флоренция прекрасна, но он уже был там несколько раз. И никак не мог заставить себя расслабиться и получать удовольствие от этой поездки. В магазине, где Галит выбирала сумки себе, Варде и Анат, он тоже купил Тане сумку. То есть он так долго и пристально смотрел, как Галит выбирает подарки, что она спросила, нужно ли ему привезти подарок кому-нибудь из клиентов. И он понял, что хочет что-нибудь привезти Тане. Да, сказал он, Мейрав. Ты же знаешь, что хорошая секретарша – залог успешного бизнеса. И Галит помогла ему найти сумку – не слишком броскую, небольшую, элегантную, с модным сочетанием цветов, из отличной кожи. Давид прижимал Танину сумку к себе (вместе с огромным пакетом сумок для Галит – две, Варды, Анат) и был по-детски счастлив. Во время ужина он радовался, что его отпуск уже начался, и один день прошел, а значит, осталось только пять дней, и они тоже пройдут, дай Бог, чтобы быстро.

В Сан-Джиминьяно он еще не был. Пятнадцать высоченных башен, которые разрезали небо, поразили его воображение. Он вообще любил историю, любил фантазировать, как раньше жили люди, какими они были. Этот маленький городишко (всего семь тысяч жителей – деревня, можно сказать) слишком суров для Тосканы. Слишком костист, что ли. У Давида был такой клиент – высокий поджарый мужчина. Если бы он не любил вино и музыку раннего Ренессанса, то отпугивал бы своими длинными линиями и острыми углами, а также остротой языка и цинизмом. Но любовь к музыке и вину смягчала и очеловечивала его, так же, как и его новая жена – невысокая женщина с круглыми бедрами и радостной улыбкой. Что это с ним? Когда он успел запомнить, как выглядела новая жена его клиента? И он вспомнил, когда: пару недель назад тот рассказал ему, что бракоразводный процесс закончился благополучно после двух лет дележа денег, ссор, скандалов и моря гадости. И представил свою новую жену. Давид видел, как угловатость и суровость таяли в нежности, с которой он смотрел на женщину рядом. «И теперь я абсолютно счастлив», – добавил клиент. Это было неожиданно ново. Давид отметил для себя, что, наверно, счастье существует для всех. Он спросил себя: когда он сам был счастлив? В той своей жизни, до Тани? Ответа не нашел, и его настроение испортилось.

В Сан-Джиминьяно Галит не пошла с ним гулять с утра. Он вышел из гостиницы и сразу же набрал Таню. Он был так рад, что не знал, что сказать. «Расскажи мне что-нибудь», – попросил он. И пока она говорила ему про новый заказ (он не вникал: какой-то большой патент), про детей, он наконец-то расслабился. Ему казалось, он понял что-то очень важное. Но потом она сказала, что буквально через пару дней улетает в Бостон, и здесь он сбился с мысли. «То есть я не увижу тебя, пока ты не вернешься из Бостона?» “– «Нет, дорогой», – сказала Таня. – «Я очень рада, что ты мне позвонил и нам удалось поговорить». А когда он вернулся в гостиницу, то не переставал думать про ее Бостон. Зачем, почему именно сейчас, когда он уже не может дождаться, чтобы увидеть ее. Больше позвонить ей он не смог.

После Сан-Джиминьяно они уехади в Сьену, потом в Орвиетто и вернулись в Рим. Галит осталась с Вардой еще на три дня. А Давид мечтал о том, как приедет домой, наберет Танин номер и наконец-то сможет слушать ее. Долго-долго. Никуда не спеша, ни от кого не прячась.

Таня

Сидя в самолете, она, как четки, перебирала воспоминания о Давиде. Как он на ее смотрел, как убрал волосы с ее глаз, как обнимал, что говорил, как вздыхал, молчал. Словом, все-все, что было между ними. Уезжать было проще, чем ждать его возвращения дома.

Конференция, новые знакомства, Лина – ее закружило. Они снова болтали почти до утра. Потом, чертыхаясь, Лина замазывала черные круги под глазами, шлепала себя по лицу до появления легкого румянца и, опаздывая, неслась на работу. Она работал в библиотеке факультета теологии в Бостонском университете. В свое время Таня даже вынашивала план уговорить Славика перебраться в Бостон, у него были какие-то переговоры с Гарвардом. А они бы с Линой вместе выращивали детей, пили кофе, бесконечно учились и были бы рядом, как в старших классах школы. Не случилось. Они часто перезванивались, но жизнь на разных континентах и в противоположных часовых поясах все равно разделяла. Дети были маленькие, а перелеты – длительные, и встречаться случалось реже, чем требовали их души. Она хотела рассказать Лине о Давиде – но, оказалось, нечего. Они вышли из возраста пафосных эмоций. Она только сказала, что у нее появился мужчина, ей кажется, она влюблена, и он влюблен. И она уходит от Славика, но еще не успела ему про это сказать. А Лина спросила, чем уж ей так Славик помешал, ведь Давид, если она поняла Таню правильно, не предложил ей стать его женой: лучше быть замужем, чем разведенной. Чем лучше? Статусом. Таня была сыта этим фейком по горло.

Давид

Наконец-то он попал домой, в офис, в Тель-Авив. Первые два дня поглотили его обилием телефонных звонков и бумажной неразберихи. Он снова не высыпался, работал до поздней ночи и думал о Тане, засыпая. А на третий день он просто не захотел утром встать. Да, он, взрослый мужчина, известный адвокат с блестящей репутацией, с опытом военных сборов за плечами, с многолетней привычкой подчиняться дисциплине и сумасшедшему рабочему графику, лежал в кровати и не хотел, чтобы этот день начинался. И только когда позвонила Мейрав напомнить, чтобы он вернул в офис бумаги, которые унес накануне, он заставил себя встать. Что еще произошло за тот день? Он съел полкило орехов в шоколаде и пил виски, он смотрел в потолок и гнал от себя воспоминания о ее улыбке и запахе ее кожи. А ночью заказал билеты в Бостон. Отправил Мейрав мейл с подробными инструкциями и сообщил, что вернется через пять дней. Сложнее было с Галит: с одной стороны, как-то дико будить ее среди ночи, с другой стороны, надо же ей сообщить. И наконец-то успокоился.

Галит

Несколько дней с Вардой были прекрасны. Они снова, как в детстве, завтракали по два часа, обсуждая все на свете. Заботились друг о друге, покупали друг другу какие-то милые мелочи. Вместе выбирали подарки всем родственникам и друзьям. Смеялись, шутили, делились сокровенными секретами. Как будто снова им по восемнадцать лет, и надо так много обсудить. Когда ночью позвонил Давид сообщить, что улетает по делам в Бостон, она даже не напряглась. Такого, конечно, еще не было, но, если честно, он ее больше не волновал. Да и дела у него шли в гору, и в последнее время было много разговоров о потенциальных иностранных клиентах. И только Варда неожиданно спросила, есть ли у него кто-нибудь. Галит даже не поняла, о чем она говорит. Когда поняла, то из какого-то необъяснимого куража набрала домашний телефон и спросила мужа, есть ли у него женщина в Бостоне. Он устало сказал, чтобы она прекратила говорить глупости. И что он надеялся, что с годами Вардино влияние на нее ослабеет. Он спросил, что они пили за ужином и о чем сплетничали перед сном. И неожиданная злость в его голосе пробудила старую обиду. Ей бы очень хотелось услышать какие-то другие, ласковые и нежные, слова. Слова любви. Но они не были произнесены. Она решила, что, может быть, Варда не так сильно неправа.

Давид

Он к ней спешил. Бросал первые попавшиеся вещи в чемодан, звонил в офис и оставлял все новые и новые инструкции, попросил Матана присмотреть за кошкой в те два дня, пока не вернется Галит. Просил водителя такси ехать как можно быстрее. Почти бежал на посадку. Он больше не мог ждать. Выйдя из аэропорта в Бостоне, он сразу ей позвонил. Подождал, пока она рассказала ему, как прошел ее вчерашний день. И поинтересовалась, что он собирается делать сегодня. Немедленно затащить ее в постель. «Было бы неплохо», – сказала Таня. Так что же может им помешать? Повисла пауза. – «Не может быть». – Он радостно велел ей взять такси и ждать в лобби «Мариот Плаза».

Таня

Неужели мечты сбываются? Подкрашиваясь, она ткнула правый глаз карандашом – глаз покраснел, а тушь размазалась. Джинсы, футболка, кеды. Русское воспитание шептало на ухо, что настоящие женщины так cебя не ведут. Что надо успокоиться, надеть платье и туфли на каблуках, но медлить она не могла, и воспитанной девочке из интеллигентной семьи пришлось замолчать, а Таня прыгнула в такси нечесаная и вдохновленная.

Давид

Он обнял ее сразу на глазах у всех, когда она бесшумно возникла перед ним в лобби гостиницы. Они молчали. Он не хотел разжимать руки. Он хотел прижать ее тело к себе так, чтобы они стали монолитом. Он вдыхал запах ее волос и ее кожи. «Obsession, Кельвин Кляйн», – сказал Давид. Цунами медленно поднималось внутри. Он попросил клерка оформить его как можно быстрее, опасаясь той силы, которая была готова разрушить все вокруг. Он из последних сил держал себя в руках. В лифте они не проронили ни слова. А потом он сорвал покрывало с кровати, повесил на дверь «Please, do not disturb» и задернул шторы. Время остановилось.

Таня

Они существовали в мире абсолютного счастья. Валялись в постели, ходили по музеям, концертам и пешим экскурсиям по Гарварду. Ужинали с Линой, болтали о милой ерунде и просто дурачились. А через три дня он улетел. Она проводила его в аэропорт и вернулась в гостиницу, которая была оплачена еще на сутки. Номер без его разбросанных рубашек стал пустым. Мир стал пустым. Она легла на кровать. Пришло ощущение, что надо все начинать сначала. Она больше не может видеть его украдкой между встречами и судами. Не может ужинать со Славиком. Не может продолжать лгать себе. Потом навалился страх. Вот и расплата за все не принятые вовремя решения и компромиссы. У нее два маленьких мальчика и жизнь, которую надо встречать самой, не прячась больше за Славину спину. Она набрала его номер – ему было некогда. Она услышала, что с мальчиками все в порядке, и сказала, что хочет развестись. Он никак не отреагировал, ей даже показалось, что он не услышал.

Славик

Он был профессором Тель-Авивского университета и партнером в стартапе, специализирующемся на биржевых вкладах. В основе стартапа лежал удачно разработанный алгоритм, который сначала стал основой его докторской диссертации, а потом привел к нему людей, ставших его партнерами в успешном бизнесе. Он еще не оставил академическую карьеру – ему по-прежнему приходилось ездить на конференции, писать статьи, заниматься преподаванием, хотя преподавание было особенно нелюбимо. Ему все удавалось, он был хорош собой, пользовался уважением коллег и успехом у женщин. С коллегами мог вовремя промолчать, а с женщинами элегантно уйти – наличие семьи обеспечивало относительно безболезненный отход. Карьера, деньги, успех, слава – все было при нем. Но ощущение, что жизнь проходит мимо него, иногда неприятно кололо внутри. Тогда он пробегал особо длинную дистанцию (километров двадцать пять), и адреналин не давал печали надолго поселиться в душе. Романы украшали его стремительный профессиональный рост. Будоражили, давали возможность найти какие-то неожиданные решения и вызывали у коллег зависть, смешанную с уважением. А он относительно легко перелистывал любовные истории, оставляя их в жанре развлекательной литературы. За эти двадцать лет была только одна женщина, которую он не мог забыть, – Гейл. Они случайно вместе сняли квартиру, когда он был на постдоке в Штатах. Все в ней ему нравилось: как смеялась, как думала, как бегала марафоны, как бросалась на решение любой задачи – отважно, без оглядки. С ней он начал бегать (три километра с большим трудом), ходить в спортзал. С ней из милого пухлика он превратился в привлекательного мужчину с накачанными мускулами. Она брала его с собой в спортзал, филармонию и синагогу и перезнакомила со всей еврейской общиной Чикаго. Ему хотелось смеяться, когда она была рядом. Она всегда знала, чего хочет, и была уверена, что это получит. Она – ураган, сметающий все на пути к желаемому, и ничто не могло ее остановить. Даже их любовь. После двух необыкновенных лет вместе она отказалась уехать с ним в Израиль. Ей светила блестящая карьера, огромные доходы и мир с его безграничными возможностями. Гейл была готова приезжать в Израиль на праздники и каникулы, привозить туда детей, когда они у них будут, но отказалась переехать туда жить. Она была уверена, что он останется с ней. Что она сможет его убедить, уговорить, заставить.

Почему ему тогда было так важно вернуться? Очевидно, что Израиль не мог предложить и половины того, что его ожидало в Америке – в плане академической карьеры и в плане доходов. Не в Израиле, а в Америке через десять лет он стал бы очень обеспечен. А вместе с Гейл они бы покорили мир. Но решил, что он возвращается. Без объяснений. И не стал искать причину. В свое время он рассказал Гейл, что женат на студенческой подружке, что брак ненастоящий и он сразу разведется – это не стало причиной ни одной из их ссор. Потом он вернулся, а она осталась заканчивать докторат. Ее ждал постдок в Гарварде. Потом ей предложили работу в «Вартон бизнес скул». Так просто от этого не отказываются. Их расставание растянулось на много лет. Он летал рейсом Тель-Авив – Чикаго по многу раз в год. Она приезжала к нему. Чем чаще она бывала в Израиле, тем меньше хотела там жить. Чем больше она сопротивлялась, тем отчетливее он понимал – не уступит ей ни за что. Израиль стал его больным ребенком, которого он не мог бросить. Это было бы предательством, которое он никогда бы себе не простил. А потом их закрутила и развела жизнь. Он снова жил с Таней, а у Гейл появился бойфренд. Они встретились на конференции. Он с трудом сдержал слезы и ушел, не дожидаясь окончания коктейля. Ночью к нему в номер пришла Гейл и сказала, что, если он вернется с ней в Штаты, она отменит свадьбу. «Пожалуйста», – и умоляюще посмотрела на него. Он знал, что это был его последний шанс, – и сказал «нет». Им было уже по тридцать, и жизнь мчалась на полную мощь.

Тане как раз сообщили про группу риска и про то, что ей надо родить ребенка сейчас (если ее это в принципе интересует). И один за другим родились сыновья. Славик даже не понимал, почему он привязался душой к этой девочке Тане, они были шапочно знакомы, до того как поженились, – это была мицва1515
  Доброе, «богоугодное» дело.


[Закрыть], помочь ей уехать. Потом как-то все не пришлось развестись. Она была мила и беспомощна, а он очень одинок, как многие математические гении, которые с детства решают сложные задачи и выигрывают олимпиады. К тому же ему казалось, что она пропадет одна. Вот так у них случилась семья. Дети были ее. Ему приятно, что они есть, и такие милые и смышленые.

К этому времени он разработал алгоритм, который обеспечил рост биржевых вкладов, и они организовали стартап. Но даже через пять лет у него ныло в груди, когда он должен был лететь в Штаты. Всегда переживал, приедет ли Гейл на эту конференцию, думал: позвонить ей или нет, увидятся ли они еще раз. А потом до него дошли слухи, что Гейл была в Израиле, что здесь была хупа1616
  Еврейская свадебная церемония, которая проводится по религиозным обычаям в присутствии раввина.


[Закрыть]. А потом – что она много лет лечится от бесплодия. А потом – что она рассталась с мужем после того, как открылась его связь со студенткой, которая делала у него докторат. Теперь ее бывший муж – молодой отец, а карьера Гейл стремительно идет в гору после нескольких лет застоя, когда она старалась забеременеть. Пять лет назад он был в Нью-Йорке и позвонил ей. Она прилетела к нему на выходные. Такая же яркая, такая же любимая. «Счастлив ли ты?» – спросила она. «Скорее всего, нет. А ты?» Она помолчала и сказала: «Я тоже нет. Все оказалось зря», – добавила она. «Да», – согласился он. Она осталась на всю неделю его пребывания там – он много работал, а потом они бродили по городу, крепко держась за руки. «Вернись ко мне», – попросила она. «Я никуда не уходил, вернуться должна ты». И они окончательно расстались. Теперь к Израилю прибавились мальчики, которых Таня ему никогда не отдаст, даже на пару месяцев на каникулы. А еще очень постарели родители, и мама теперь так же трогательно беспомощна, как когда-то Таня, когда он ее пожалел. Таня, кстати, стала вполне самостоятельной и самодостаточной. А еще она умна и хороша собой. Их отношения дружеские, заботливые и не так уж сильно отличаются от того, к чему пришли многие его приятели, женившиеся по большой любви.

Он конечно же услышал ее, но решил, что о разводе не может быть и речи.