Текст книги "Зачем нам эта любовь?"

Анат

Давид замкнулся, и ей больше не удавалось поговорить с ним по душам. Он мельком бросил, что Галит ведет себя по-блядски, а Матан с ним больше не разговаривает, что у его клиента на носу слушание в суде, а он к нему еще не готов, и поэтому душевные беседы придется отложить.

Она сказала, что готова отменить отпуск и остаться на лето здесь. Шай уезжал на две недели по работе, она планировала присоединиться к мужу, а потом остаться с ним на две недели где-нибудь на вилле в Тоскане. Туда приедут дочери, чтобы провести вместе семейный отпуск. Давид попросил ее не дурить – с ним все будет в порядке. Он очень надеется, что к ее возвращению Галит подпишет бумаги о разводе, и все будет позади. И тогда он познакомит ее с Таней. Ах, он совсем забыл, что они знакомы. Ну а пока он побежал: его уже ждут.

Она беспокоилась о нем, хотя он всегда со всем успешно справляется. Шай говорил: оставь его, он знает, что делает. То, что происходило с Давидом, поселило в ней тревогу. Она все время ждала, что вот-вот произойдет что-то неприятное и у нее в семье. Стала внимательно прислушиваться к телефонным разговорам Шая – она готовилась узнать, что у него тоже есть любовница. Было невозможно поверить, что ее миновало узнать о любовнице мужа. Она очень злилась на Таню. Потому что это неправильно (раньше говорили «аморально») – встречаться с женатым человеком. Это вносит путаницу и ломает правила игры. А играть надо по правилам: семья, дети, обязанности, прожитые годы и нажитое имущество. Только вот любви в этом списке нет.

Она забывала, что Давид сам активный участник событий, и вообще неизвестно, кто первый это затеял и кто больше нуждался в любви. Может быть, надо злиться на Давида. Таня ведь тоже замужем, и кажется, весьма неплохо. Муж преподает в университете и имеет партнерство в стартапе.

Когда проходил очередной припадок страха, она вспоминала озаренное лицо Давида во время телефонного разговора с Таней. И становилось понятно – это и есть жизнь. И она кружилась по дому, расставляя все по местам, прибирая в шкафу, вела этот бесконечный диалог с собой, в надежде навести порядок в душе. Только она никак не могла выбрать себе позицию. Хотела бы она, чтобы Шай оставался с ней, если бы у него появилась другая женщина? Что бы изменилось в их отношениях? Ушла бы интимность. Это самая большая потеря, когда появляется третий – уходит интимность. Но ведь это случилось с Галит и Давидом до появления Тани, когда он не ушел от Галит пятнадцать лет назад, хотя вроде бы собирался. Она спросила его почему он остался, и он ответил: «…понял, что такое семья». Интересно, что именно он понял тогда и что изменилось теперь, когда он настроен уйти? Что значит для него семья? Ведь то, что он не ушел от Галит тогда, ведь не могло гарантировать, что он больше никого не полюбит, особенно если в браке любви нет. Она блуждала по лабиринту – пробиралась к некой истине через нескончаемый диалог с собой. Что такое семья? Почему она сначала важна, а потом вдруг утрачивает свое значение? И не было рядом Давида, чтобы ответить на вопросы и развеять ее страхи. Она переставляла вазы и передвигала мебель – ей необходимо было себя чем-то занять. А потом она упала.

Матан

Он ненавидел отца, как в детстве, когда тот всегда пропадал на работе, как в школе, когда друзья ходили с отцами на футбол, а он с мамой – на музыкальные спектакли. Матан мечтал, чтобы они вместе пошли на стадион и ждал его каждый вечер, чтобы уговорить. Отец приходил поздно – уставший, часто раздраженный, заикнуться о футболе было невозможно, и он перестал ждать. Он хотел перестать его любить, чтобы не расстраиваться. Но не мог, хотя научился скрывать боль и разочарование. Когда он стал старше, отец нашел общие для них хобби. Они стали вместе кататься на лыжах и нырять, а на Песах и на Суккот ездили в «культурный» отпуск по музеям Европы. Боль ушла, ее вытеснили интерес и удовольствие от совместного времяпрепровождения. И долгие годы он любил свою семью и любовался – положением и успехом отца, покоем и красотой мамы, уютом, достатком, взаимным уважением.

А теперь все сломалось вновь. Может быть, он что-то проглядел в том. Что происходило между родителями? Что он должен сказать Яэль – что папа их бросил, и свадьбы не будет? Папа его не бросил, ему не пять лет. Это фантомная боль. Сказать, что мама не вынесет этого торжества, которое навсегда свяжет радость за них с унижением от того, что папа нашел себе новую женщину? Молодую. Как это пошло. Он что, должен будет пригласить ее на свою свадьбу? Наверно, стажерка, которая думает, что, переспав с боссом, она постелет себе ковровую дорожку в адвокатский мир. Неужели отцу это надо? Зачем ему новая женщина, новая семья? Мама такая чудесная, они были счастливы все вместе. Как можно уйти от мамы?

Он позвонил Итаю. Но в этом новом раскладе сил Итай был не с ним. Он замкнулся и сначала не хотел об этом говорить. А потом вдруг спросил, любит ли он Яэль. А если бы она была замужем за другим? Отошел бы в сторону? Матан ответил, что представить себе этого не может. И тогда Итай сказал:

– Может быть, это высшая мера любви – позволить себе влюбиться в чужую жену, через все запреты и проблемы. Полюбить так, чтобы найти в себе мужество все поменять. Заплатить непомерную цену. Может быть, надо мечтать о такой любви. Может быть, именно так и надо жить.

– А мама?

– Мне за нее больно. Но она должна его отпустить. Если, конечно, в ней осталась хоть капля любви к нему. Потому что нельзя удержать силой. – И добавил, что у него разрывается сердце за них обоих.

– Почему ты так добр к нему? – зло спросил он.

– Я не могу ненавидеть отца. Они оба всегда будут моими родителями. Оба.

И он остался со своей агрессией и со своим страхом. Маленький мальчик внутри боялся потерять папу. В новом для него противостоянии он остался один. И не знал, к кому можно прийти с этим. Яэль еще не стала той, кому он мог довериться. Он позвонил Анат.

Таня

Неужели на днях все закончится? Она попросила Алона как можно быстрее подготовить договор о разделе имущества. На фирму Cлавика она не претендует. Да, детей в совместную опеку. Если можно вписать в договор, то пусть Славик съедет сейчас. Она еще не решила, что делать с квартирой – продать или выкупить вторую половину, надо будет посоветоваться с Давидом.

Когда она сможет увидеть Давида? Она позвонила ему, хотя понимала, что утро – самое неудобное время. Вообще, до шести часов вечера он всегда занят. Давид был раздражен, она слышала это по его голосу. Вряд ли он сможет встретиться с ней днем. А потом он прервал разговор – звонит клиент, и он должен ему ответить, – пообещав ей перезвонить

Может быть она ошибается в нем? Она почти не знает этого мужчину. Какой он в быту? (три дня в Бостоне не считаются.) Не будет ли ее совместная с ним жизнь состоять из оборванных звонков и невыполняемых обещаний?

Сможет ли она прожить одна с детьми и без мужской помощи? Сколько будут алименты на двух детей? Ей придется взять ссуду, чтобы купить квартиру. Она засела за excel своих доходов и расходов. Что она сама сможет заработать в год? Сколько времени она реально сможет работать, когда полнедели дети будут с ней? Можно ли рассчитывать на Давида? Отменить поездку в Бостон и не откладывать продажу квартиры на потом? Или съездить в Москву, чтобы навестить самых крупных заказчиков переводов, сходить с ними на ланч – укрепить контакты?

Легкость пропала, и пришел страх. Жизнь с поездками в Бостон заканчивалась у нее на глазах. Неужели вернется ужас бедности, когда денег снова не будет хватать на скромную жизнь? А если Давид – проходящее явление в ее жизни? Если он так и не уйдет от жены? Или потеряется навсегда в уйме важных дел и клиентов. Его жена и дети будут им манипулировать – болеть, просить совета и помощи, денег. И он никогда не станет ее. Она снова почувствовала себя маленькой. А вокруг – джунгли. Что ж, freedom is not free2020
  Свобода не бесплатна.


[Закрыть]. Она уже один раз через это прошла, справится и теперь. Надо позвонить в банк и узнать проценты на ссуды. Надо понять постоянные расходы и отменить все лишнее. А в первую очередь надо перестать так бояться – она испугалась до спазм в животе.

Перезвонил Давид и, услышав ее тихий голос, сказал, что сегодня в десять вечера он приедет к ней, ведь мальчики будут уже спать. И они смогут поговорить. Она расскажет ему, что происходит, поделится сомнениями и страхами, а он развеет их и решит все ее проблемы. И пусть она закажет еду, потому что он будет голоден. Что он хочет, чтобы она заказала? Ее голос стал радостнее. Он сказал: все, что она хочет. Отныне такие вопросы ей придется решать самой, он не может думать об этом. Он усмехнулся: «Это важная тема, и если я отвлекусь на нее, то клиент меня не дождется». Он будет к десяти, и пусть еда ждет его на столе. Он счастливо рассмеялся.

Этот короткий разговор успокоил ее – ожидание Давида было приятным. Она решила не заказывать еду из ресторана, а приготовить, пусть привыкает к ее кухне. Она выскочила в лавку под домом, чтобы купить орехов и груш для салата. Потушить курицу в кураге и меде, сварить рис с чечевицей, острый салат из помидоров, купить черного хлеба в русском магазине, который так понравился ему, когда она привезла однажды бутерброды вечером в офис. Она поймала себя на мысли, что вообще не помнит, когда готовила еду для любимого мужчины. В этом важны все нюансы вкусов и запахов. Сам процесс становится праздником. Невозможно поверить, что когда-нибудь бракоразводные дела закончатся, и они будут жить вместе, и она сможет готовить для него ежедневно. Ну, не стоит преувеличивать – хотя бы несколько раз в неделю. Рассказать подружкам – феминисткам-активисткам, о чем она мечтает, они сотрут ее в порошок пламенным сарказмом. Нет, она никому про это не скажет. Не потому, что это стыдно, а потому, что это тайно и трепетно. Интересно, когда стало неприлично любить мужчину? Так любить, что готовить для него обед – в радость. Вот детям готовить с радостью – прилично. А мужчине нет.

Она остановила свое кружение по кухне и представила, каким же это может быть счастьем – просто жить с ним. И водить детей в школу, и готовить обед. И ездить с ним, и приезжать к нему в офис на ланч. И да, она не собирается бросать свои переводы – это тоже важная составляющая ее радости. И она продолжала кружиться по кухне в танце любви.

Анат

Она открыла глаза. Рядом сидел Шай. У нее была странная легкость в голове, а вокруг все двигалось, как в замедленной съемке. «Как ты?» – спросил Шай. «Хорошо». Она улыбнулась, заметила, что это бывает, ничего страшного, и добавила: «Надо успеть пожарить шницели до прихода девочек из школы». – «Школы?» – «Да, они должны прийти около половины третьего». Его лицо стало напряженным, и она спросила, что не так. А потом поняла: на несколько минут целые годы выпали из памяти. Она забыла, что девочки окончили школу. И тогда они с Шаем поехали в больницу.

Она хотела позвонить Давиду, но не знала, что ему рассказать. Что она потеряла сознание, и у нее случился провал в памяти? Что она уверена – это тромб, и ее дни сочтены? Она хотела попросить его не оставлять Шая одного с девочками. Чтобы он всегда был с ними. А потом вспомнила, что у Давида теперь будет новая семья, и вряд ли Таня примет ее девочек вдобавок к мальчикам Давида. Она заплакала и умоляла Шая пообещать ей позаботиться о девочках, чтобы, прежде чем он женится в следующий раз (а она ни на секунду не сомневалась, что именно так все и произойдет), он выучил их и поддержал. Чтобы не бросал их одних перед замужеством. Шай нежно гладил ее по голове и просил не беспокоиться. Они вместе выдадут девочек замуж, дождутся внуков, и все будет именно так, как она и хотела бы.

Позвонил Матан – он хочет к ней приехать, ему необходимо с ней кое-что обсудить. Можно он приедет прямо сейчас? Ей пришлось сказать, что она в больнице. Матан испугался. «Ты позвонила папе?» – спросил он. «Еще нет. Ты не сообщишь ему?» – Матан пообещал. – «Я перезвоню позже, когда врачи решат, что со мной делать. Ладно?»

Она пыталась уверить Давида, что ничего страшного с ней еще не произошло и приезжать сейчас не надо. Пусть сначала получат результаты анализов, а потом уже он сможет навестить ее. А вообще-то она надеется, что ее выпишут.

Когда улеглись страсти вокруг ее обморока, она четко сказала себе, что жизнь делит всех на тех, кому продолжать жить и любить, и тех, чьи дни сочтены. И ей надо рассчитать силы, чтобы все завершить. Надо выучить девочек и как можно дольше быть рядом с ними; а Давид вытянул золотой билет, – подумала она без зависти, – с его пульсирующей энергией и готовностью к еще одной любви. Она не сомневалась: это первый звонок для нее. Она решила больше ни о чем не переживать, а сосредоточиться на главном. Теперь главное – ее девочки, покой и, если возможно, радость. Она остается с братом и будет поддерживать его всегда, а Галит пусть решает, как построить свои отношения с ней, но ни в каких ссорах она не станет участвовать. Жизнь конечна – она чувствует это как никогда раньше, и испытывать неловкость за нарушение приличий она не будет. Если Галит хочет играть в войну, это ее выбор. А ее, Анат, это не касается: не нужно ее ввязывать. В жизни возможно все, особенно когда искренне, особенно когда по-настоящему. Сколько ей осталось любви? Она будет лелеять любовь, а все остальное – рутина, преходящее.

Давид

Он пришел к Тане встревоженный. Анат оставили в больнице на обследование. Матан не разговаривал с ним. От Галит ничего хорошего он не ждал. В офисе бардак: клиенты жаловались, стажеры халтурили, партнеры смотрели с любопытством, из чего он заключил, что до них уже дошли слухи о разводе. Таня была смущена (и это неожиданно задело его): ей неловко принимать его дома. Еще вчера здесь на правах хозяина был Славик. Для Давида недавнее присутствие другого мужчины рядом с ней оказалось невыносимым. Он хотел бы немедленно ее забрать из этих ее воспоминаний. Таня была скована, и следом за ней он тоже оробел. Но когда он обнял ее, и окунулся в запах ее духов, и почувствовал теплоту ее тела под руками, то все встало на свои места. Эта женщина давала ему огромную силу своими прикосновениями, своим присутствием, взглядом внутрь его души. Он крепко держал ее и не давал разорвать объятия. Так замечательно снова почувствовать себя живым и способным неистово хотеть эту женщину. Чувствовать первобытную силу, которая уничтожает сомнения. Все вновь становилось очень простым. Вот женщина, вот ужин, и скоро появится дом. Дом, где будут смех и радость. Дом, куда войдет жизнь. Наконец он сказал: «А теперь дай мне вздохнуть, а то я не смогу остановиться» – и отошел назад. Там была дверь. Таня сказала, что ей совсем не хочется, чтобы он останавливался. Нет, сегодня они просто поужинают. А потом он подумает, как все организовать, потому что по-настоящему важные вещи невозможно откладывать надолго.

Он обрадовался, когда Таня сказала, что, кажется, с ее разводом все будет гладко. А потом рассказал ей про Матана и Анат. Он не позволит себе упустить сына так запросто. Он должен исчерпать все средства. У него только двое детей. Таня переспросила: «А что все-таки с Анат?» И он рассказал, что их мама умерла, когда ей было всего шестьдесят семь. От тромба. Теперь он опасается, чтобы это не случилось с его сестрой. Он чувствовал горечь, когда говорил, что не хочет терять близких ему людей, похороны и поминки и так становятся поводом для социальных контактов. Таня закрыла своими ладонями его глаза.

– Все будет хорошо. Просто поверь мне. Матан будет с тобой. Ему трудно. Он мальчик из благополучной семьи, которому все само падало в руки. Это его первая потеря. Он поймет.

– Когда ты можешь переехать отсюда? Я не хочу приходить в вашу квартиру. Выстави ее на продажу, я найду маклера, и ты подпишешь на мою фирму разрешение продать ее. Заканчивай все скорее. Я скажу, чтобы нам нашли квартиру прямо сейчас.

Но Таня остановила его порыв – надо познакомить его с мальчиками, надо дать им время привыкнуть к тому, что папа с ними больше не живет. Он заметил, что надо будет перевести их в новую школу. А Таня спросила его, может ли он переехать к ней в Герцлию хотя бы на пару лет. Да, ехать на десять минут дольше. Но тогда у мальчиков останутся друзья, и, может быть, это уменьшит количество детских проблем. Он согласился.

– Я стал пуделем, который выполняет все твои команды, – с шутливой гордостью заявил он.

Но потом серьезно сказал, что не готов жить в этой квартире, ему трудно даже приходить сюда. И лучше, чтобы у них был дом. Или квартира с садом – у него же кошка. Он надеется, у детей нет аллергии на кошек. Таня рассмеялась и радостно сказала, что аллергии нет. И тогда он расслабленно вздохнул и начал есть. Он был голодным и уставшим. Жизнь налаживалась.

Галит

Когда ей казалось, что силы кончаются, она смотрела на фотографии Давида, целующего Таню. Она чувствовала бесконечное унижение, которое становилось топливом ее ненависти. А ненависть давала силы. Не осталось ничего живого. Никаких воспоминаний, которые могли бы умерить ее злость. Когда Матан перестал общаться с Давидом, она почувствовала радость. Но старший сын больше не приходил и к ней. С Итаем еще хуже – он считает, что отца надо отпустить. Он не верит, что тот поступает необдуманно. Если он хочет уйти, то не нужно вставать у него на пути. И она, его мать, должна прекратить эту склоку, потому что сейчас и на ней лежит вина в разрушении семьи, не меньше, чем на отце. Она добивает семью. В результате дети не звонили ей. Варда тоже замкнулась в себе. Ей не с кем было поговорить, поэтому она вела бесконечный внутренний диалог с собой. Порой ей казалось, что надо отпустить ситуацию – развестись с Давидом. Уехать на пару месяцев, решить, как она будет жить дальше. А потом она желала его уничтожить, причинить ему боль. Заставить просить прощение. В другие минуты была готова умолять его остаться: пусть все продолжается, как было, без любви, но с иллюзией семьи, дома, заботы, уюта.

Неожиданно позвонил Шимон, до которого тоже дошли слухи о ее разводе (вот уже все сплетничают за ее спиной), и предложил ей приехать к нему – он в Штатах до сентября. Она может оставаться столько, сколько пожелает. Все-таки они друзья, и он с радостью ей поможет. Их отношения будут такими, как она пожелает, но, ему кажется, ей лучше уехать сейчас из Израиля. Она заколебалась. Глубоко в душе она хотела плюнуть на все и уехать к нему, бродить около озера, ходить в музеи, забыть обо всем. Но рассудок говорил, что это неправильно для развода. Она ведь еще не до конца разыграла карту сломанной судьбы. А дети? Она не боялась их потерять совсем – такого не могло произойти, но они отдалялись, и она должна была это исправить. Как же ей надоело все время оглядываться по сторонам и думать о том, что подумают другие – дети, друзья, коллеги. Хотелось плюнуть на всех. И да, ей совсем не жалко ушедшей любви. Потому что на самом деле она ушла уже очень давно.

Гейл

Оставалось лететь еще два часа. Но она едва могла усидеть. Больше не было сил ждать. Сначала она рассчитывала поселиться в гостинице, выспаться и дать разгладиться морщинам, которые от усталости слишком явно проступили на лице. И может быть, даже час позагорать с утра. Чтобы ушел серый оттенок кожи, и глаза не смотрели так грустно. Она думала о том, что ей приходится лететь через океан в надежде вернуть смысл своей жизни. Или, наоборот, чтобы окончательно распрощаться с мечтой. Ей всегда казалось, что это только игра – они расстались понарошку, подначивая друг друга, кто сильнее. Как раньше – спорим, я добегу до того дерева быстрее, чем ты? Спорим, мой доклад будет лучшим на этой конференции? И, наконец, – спорим, ты все равно не сможешь жить без меня?

Все эти годы ей периодически казалось, что они по-прежнему вместе. Вот она позвонит и позовет, а он прилетит. Даже после того, последнего, расставания она думала, что надо немного, год или два, подождать – и она снова встретит его на конференции. И задержит его руку в своей на пару минут дольше, чем принято. А он скажет, что она имеет над ним огромную власть. И они проснутся в одной постели, счастливые. Хотя бы на день. Потому что для них нет большего счастья, чем быть вместе. Потом они пойдут завтракать и болтать с коллегами, и каждый сделает блестящий доклад. Проведут дискуссии, будут шутить, блистать под пристальным вниманием друг друга, зная, что через пару часов они поднимутся в ее номер. И мир станет цветным и радостным.

Прошло пять лет, а ей по-прежнему страшно услышать его голос. Все эти пять лет она тщательно выбирала конференции, на которые он не приезжал. При мыслях о Славе у нее каменело лицо. Принять жизнь навсегда без него она не могла. Она думала, что пройдет еще пара месяцев – и они снова встретятся, случайно, в самом неожиданном уголке мира. И все вернется. А теперь она нервничала. Быть может, все это только ее фантазия. И вдруг он уедет куда-нибудь в те минуты, что она будет получать багаж. Ускользнет, пропадет на следующем витке с новыми женами и детьми. Ведь он успешный, красивый, харизматичный, он только поманит легкой улыбкой, и каждая бросится ему на шею, а ей придется ждать еще десять лет.

Выйдя из самолета, она позвонила в его фирму, ей ответили – он на встрече. Она не решилась просить, чтобы ему сказали о ней, только спросила, будет ли он в офисе после встречи. Секретарша ответила, что вроде бы да, но встреча продлится еще минимум два часа. Гейл обрадовалась – за это время она успеет доехать до Герцлии. Она должна все выяснить прямо сейчас. Зачем тешить себя иллюзиями? Если все плохо, сесть на первый же самолет и вернуться домой. И навсегда забыть этого упрямого мужчину. Как она рассчитывала его забывать? Начать тренироваться к марафону? Поехать покорять какую-нибудь горную вершину или отправиться пешком через Гранд-Каньон? Соблазнить самого яркого и успешного мужчину в городе? И отдать ему свое сердце.

Внутри нее извергался вулкан. По дороге она боялась, что его заседание закончится раньше и он уйдет, а ей придется ждать до завтрашнего утра. Ее злило, что такси едет так медленно, что она в пробке.

Она влетела в его офис. Секретарша сказала, что минут через двадцать все закончится, спросила, какой кофе она предпочитает. Она отказалась от кофе, попросила передать Славе, что будет ждать в кафе внизу. Да, в том, что слева от входа. Можно она оставит свой чемодан здесь? Вот номер ее телефона, пусть он ей позвонит, когда спустится. Как ее представить? Миссис Рейчел Коэн. Она назвала вымышленное имя, потому что хотела увидеть выражение его лица, когда встанет ему навстречу. Разглядывая себя в зеркале в лифте, она самой себе не понравилась. Невозможно любить женщину, которая так плохо выглядит. Ну и что, что она профессор, что она может пробежать марафон, что она по-прежнему носит шестой размер. У нее потухший взгляд, и от нее пахнет тоской.

В кафе было пусто. Она заказала себе двойной эспрессо, потом спросила, есть ли виски. Выпила виски. Потом кофе. И еще виски. Выдохнула. Хотелось надраться, как они это делали сто лет назад. Слава тогда объяснял ей, что такое «надраться». Он принес бутылку водки, соленые огурцы, черный хлеб – и весь вечер они медленно пили и что-то рассказывали друг другу. Под утро, изрядно пьяные и счастливые, уснули. И слово «надраться» вошло в их быт. Сейчас она боялась. Войдет Слава, посмотрит на нее равнодушным взглядом и скажет, что все прошло. Она останется в этом пустом кафе совершенно одна, подвыпившая и чужая всем. Она даже гостиницу себе не заказала. Она будет рыдать, а молодой бариста – утешать ее. И наутро она проснется в его постели? И тогда Гейл выскользнула на улицу, попросила таксиста отвезти ее в один из отелей на берегу. Позвонила секретарше Славы, извинилась – изменились планы, за ее чемоданом сейчас приедет Моше (таксист), а она перезвонит ему завтра. И повесила трубку. Она отодвигала час окончательной потери.