Текст книги "Зачем нам эта любовь?"

Галит

Утром она рассматривала фотографии Тани и Давида и не понимала, почему именно она. Почему именно эта женщина уводила ее мужа – что в ней такого, что скрыто от глаз, но стало причиной готовности Давида все начать заново? Может быть, она замечательно делает минет? Или говорит ему, какой он необыкновенный, и восхищенно смотрит в глаза? Почему она, Галит, перестала восхищенно смотреть на него? И делать минет. И вообще хотеть его. Может быть, это произошло тогда, когда он с головой ушел в работу, а у нее были маленькие дети и начало карьеры? Его работа обеспечила им достойное существование, всегда были няни, помощники, дети ни в чем не нуждались. Так удобно, красиво. Но почему он перестал быть объектом ее внимания? Когда она перестала быть объектом его внимания? Впрочем, это больше неважно. Все уже произошло, и оплакивать потерю поздно. Когда она думала о том, что придется рассказать знакомым, что он ушел к другой (правда все равно быстро станет известна), у нее внутри появлялась огромная воронка тоски. Представить другого рядом с собой, который не так пахнет, иначе дышит, просто невозможно. И она вряд ли сможет влюбиться снова.

Она позвонила приятельнице – собрав волю в кулак, рассказала про сложившуюся ситуацию и получила телефон адвоката. Через два часа она сидела у него в кабинете. Ее перспективы нерадостные. Она может долго судиться с ним по финансовым вопросам, но в итоге он все равно уйдет от нее. Адвокат произвел очень приятное впечатление, он был любезен, умен, сдержан и при этом красив. А главное, он совсем не пытался себя ей продать, что говорило о профессиональном уровне. Вывод был неутешительным – она могла отсудить много денег, она могла потрепать ему нервы, но он все равно уйдет. Адвокат предложил всегда обращаться за советом, ничего не предпринимать самой и составить точное представление о доходах Давида, еще лучше – получить его финансовые документы. Можно претендовать на проценты от оборота фирмы или просто взять это на вооружение. Она вышла очень спокойная. Она осознала, что единственная ее карта – сыновья. Ей не хотелось вовлекать их в войну, но, если они ее единственное оружие, – она это сделает. Ведь если удастся остановить Давида, то они смогут его простить, они уже взрослые, они уже догадываются, что такое любовь. Но у них всех по-прежнему будет семья. У детей – дом, куда они смогут приходить на субботний ужин. Как он вообще себе это представляет: когда он будет жить с этой моложавой женщиной (надо узнать, сколько ей лет, есть ли у нее дети, деньги, муж, профессия), его мальчики будут приходить к ней на ужин, зная, что их мама одна? У нее вдруг задрожали руки. Она не допустит этого. Она ни за что не останется одна. Они не будут к ней приходить из жалости. Кстати, ее уровень жизни тоже изменится. Конечно, она может получить алименты, но это не сравнится с тем, как она живет сейчас. Ее охватила ярость. Но нудный психологический голос внутри тихо нашептывал, что надо начать готовиться к моменту, когда Давида не будет с ней.

Надя

Ее пожилая клиентка в десятый раз рассказывала о своей молодости. Когда-то еще в Советском Союзе она была оперной певицей и шикарной женщиной. Каждый год к открытию сезона она шила себе новое платье, потому что директор театра обязал всех оперных и балетных солистов прогуливаться в антракте в фойе театра, чтобы поклонники могли постоять рядом с кумирами. Полковники и партийные боссы присылали ей букеты цветов и машины с водителями, чтобы отвезти ее после спектакля домой. Она всю жизнь любила своего мужа, даже те долгие пять лет, в которые он не мог решиться уйти от первой жены.

Надя слушала и думала, что не только у нее есть своя сказка. Но ее сказка кончилась, а жизнь продолжается. И надо придумать что-то новое, чтобы окончательно не скукситься и не превратиться в тетку. Она хочет быть как те польки, которые уже давно не в себе, но ни у кого не повернется язык назвать их старушками. Она хочет величия в старости. Точнее, не хочет старости вообще. Но морщин становится все больше, желаний меньше, и пугает ежегодное увеличение сумм, которые она тратит на косметику, ботокс и филеры. Непросто было принять, что у нее больше нет месячных – закончился такой прекрасный отрезок жизни, когда сомнения в ее женской сущности не посещали ее. А теперь все чаще и чаще она думает, что к какому-то возрасту все становятся среднего пола. Эти печальные мысли заставляют ее сильно душиться и краситься, чтобы никто не забыл, что она все еще женщина.

Когда на пороге ее косметического кабинета вдруг возникла эксцентричная сумашедшая и попросила покрыть ногти ядовито-зеленым лаком за то, что предскажет будущее (заплатить ей было нечем), она неожиданно согласилась. Сумасшедшая пристально посмотрела ей в глаза, взяла ее руку в свою и стала прощупывать ладонь, надавливая в определенных местах. А потом, не вытаскивая взгляда из Надиного сердца, она провела рукой около ее лица, не касаясь его, а как бы снимая ауру, подержала нечто в закрытом кулаке и отпустила в пространство. Сказала, что теперь она все про нее знает и, после того как ее ногти станут зелеными, она с радостью поделится с ней этим знанием. Надя спешно стерла облупленный лак, подпилила ногти и тщательно, вложив душу в каждый мазок, покрыла ногти ядовитым цветом. И тогда сумасшедшая сказала, что прекрасный мужчина, чье присутствие в жизни избавит Надю от всех сомнений, уже на пути к ней. Что, когда он появится, ее дни засияют яркими красками, и счастье, превратившись в нечто осязаемое и простое, окутает ее будни. Надя осталась в растерянности. Больше всего она теперь боялась, что это замечательное предсказание не сбудется, и никто не придет.

Весь день она была немногословна и не шутила вообще. Ее клиентки спрашивали, здорова ли она. И только Галит не задала ей ни одного вопроса, а тихо промолчала все полтора часа. Так и сидели они молча, две молодящиеся женщины, погруженные в мысли, которые обе предпочли оставить при себе. На прощанье Галит посмотрела на нее с грустной улыбкой и заметила, что, видимо, сегодня им обеим не очень-то радостно. Надя непривычно тихо ответила, что пока есть надежда, что что-то изменится, то можно дышать. Галит ушла, а она до самого вечера ожидала непонятно чего. И только уже сев в машину, с горечью подвела черту несбывшимся обещаниям.

Варда

В этот день с утра она взяла успокоительные капли, но в аэропорт все равно не поехала. Она не хотела встретить там знакомых, которым бы пришлось представлять немку как жену сына (будущую жену, но какая разница). Все заморозилось у нее внутри, и она не могла даже улыбнуться. Могла ли она вообразить, что у нее будут немецкие внуки? Маленькие голубоглазые арийцы, щебечущие по-немецки. Ей очень хотелось, чтобы Галит была с ней сейчас, но сын попросил в первый вечер никого не звать – только родители, чтобы они могли познакомиться в семейной атмосфере. А она боялась, что ее ненависть, ее страх и тоска как-нибудь проявятся, и если его невеста проницательна, то она обязательно их заметит. Когда муж привез их из аэропорта, она спряталась за маской абсолютной вежливости. Она наготовила много еды и усиленно их кормила, накупила сладостей и деликатесов, чтобы они устали от пищеварения. Она видела перед собой обычную светловолосую женщину, бледную на фоне загорелых израильтянок. Она пыталась найти в душе зерна симпатии к ней, ну хотя бы потому, что сын был с ней счастлив, чтобы потом расширить этот островок, где они могли бы хоть как-то сотрудничать. Она расспрашивала о планах в Израиле, она говорила обо всем, только бы не спрашивать невестку о ее семье и о предстоящей свадьбе. Наверно, в душе она надеялась, что это может перемениться. Ведь бывают же случаи, когда все в последний момент отменяется.

– Мама, пойдем, я тебе помогу, – сказал Неве и, обняв Варду за плечи, повел ее в кухню. – Мам, я ее люблю. Пожалуйста, не смотри на нее так.

– Как? – пытаясь остановить дрожание губ, спросила она.

– С ненавистью. Она хорошая и тоже очень нервничает. Представь, что это наша Ая.

– Я боюсь спросить, что ее семья делала тогда. Я не хочу открыть для себя то, с чем я никогда не смогу полюбить своих внуков.

– Я прошу тебя, Юлиана знает, как тебе трудно.

– Дорогой мой, дорогой мой, дорогой…

– Спасибо, мама.

Дальше вечер пошел спокойнее. Гади расспрашивал Юлиану о ее работе —дизайнера одежды в фирме, выпускающей носки, гольфы, колготки. Она показывала свои эскизы, подарила им много пар разноцветных носков. Все было яркое, радостное. Юлиана спросила ее, будет ли она, Варда, носить яркие чулки с экзотическими принтами. В следующий раз она привезет ей и такие, а то сейчас было непонятно, какой стиль она предпочитает. Потом Юлиана предложила открыть семейный бутик в Тель-Авиве. Варда не знала, хочет ли, чтобы они вернулись жить сюда. Ей было бы легче, чтобы они пожили в Германии. Может быть, через пару лет, когда она сможет все это принять и разобраться со своими чувствами, расставив все по местам и найдя место в душе для этой немки, ей будет проще представлять Юлиану знакомым.

Вечером, когда дети ушли в свою комнату, она спросила Гади, как он себя чувствует после этих новостей. Гади помолчал и сказал, что он решил для себя – он хочет видеть своих внуков. Нет, ему тоже непросто, Катастрофа оставила свое наследство и в его семье, но он не хочет потерять сына. Если бы его мама не приняла ее много лет назад, он все равно бы остался с ней, Вардой, но их дети росли бы без бабушки. Она вспомнила первые встречи с родителями Гади. Воспитанные и образованные ашкеназы, немного холодные, немного манерные. Его мама всегда надевала жемчужное ожерелье, когда ходила на симфонические концерты, и делала фен в парикмахерской в день, когда играла в бридж. По пятницам они с подружками пили кофе в кафе на углу Аленби и Бялик в Тель-Авиве и громкоголосо болтали по-польски. И только потом, лет через пять замужества, она приняла эту манерную польку со всей историей ее жизни. С тем, что в четырнадцать лет она вступила в «Хагану» и носила листовки. В семнадцать она встретила Шалома, отца Гади, и вышла за него замуж. Во всех семьях был длинный список погибших родственников. Она была очень предана семье и Варде – обожала своих внуков, и, когда у Гади случился роман на стороне, она поставила его перед фактом, что она останется с Вардой и со своими внуками. А он с его новой женой могут даже не поздравлять ее с праздниками. И тогда Гади уехал в Италию, а Варда осталась с его семьей. Через год Гади вернулся, и больше об этом инциденте в семье не вспоминали. И вот теперь он выбирал своих будущих внуков, как когда-то ее свекровь. А Варда не могла. Один раз у нее получилось справиться с эмоциями – принять Гади обратно. Кстати, она не жалеет об этом. Но еще раз пережить этот эмоциональный испанский сапог ей представлялось невозможным. И тогда она попросила Гади помочь им всем: она пока не может смотреть на Юлиану. Пусть он возьмет это на себя: пригреет их, подружится с ней. Может быть, с годами она сумеет справиться с этим.

А потом она долго лежала без сна, что-то высматривая в темноте.

Анат

Она хотела в эту пятницу позвать Давида с семьей на ужин. Это было в рамках семейных традиций – собираться вместе на субботний ужин. Еще с тех давних времен, когда были живы их родители, а дети были маленькими. Но Давид отказался, сославшись на занятость и многочисленные проблемы. А потом добавил, что какое-то время, наверно, они не смогут приходить на ужин, потому что у них война. – «А потом сможете?» – «Наверно, но только не вместе, мы разводимся». – «И Галит согласна?» – «Нет, но я все равно уйду». Она с трудом удержалась, чтобы не спросить про Таню. Но она знала, что Давид расскажет обо всем сам, когда сочтет нужным. «Береги себя. Я всегда с тобой», – на прощанье сказала ему. А потом задалась вопросом, можно ли уже рассказать про это мужу. Решила пока ничего не говорить. Она не думала, что все это уладится само собой. Металл в голосе Давида ясно давал понять, что он не отступит. Но не хотелось обсуждать это с мужем. Она всегда была на стороне Давида. И когда Шай один раз позволил себе его критиковать, она холодно оборвала его просьбой никогда больше, даже в бреду, в приступе злости или в любой другой ситуации, не сметь критиковать ее брата. Потому что первый мужчина, которого она безмерно любила, – ее отец, но его больше нет, а второй мужчина – Давид, и он с ней, и она всегда будет его защищать. Шай недоуменно замолчал, потом хотел было уточнить может ли он претендовать на место третьего любимого, но остановился на половине слова, увидев ее замкнувшееся лицо.

Разводы, это было нечто новое в размеренной жизни их круга, страсти давно уступили место удобству и ритуалам. С другой стороны, Анат боялась разрушений. Что на месте котлована, который может остаться там, где раньше была семья, ничто новое не приживется. Она разозлилась на Таню. На себя – за то, что была невольной соучастницей их знакомства. И она совсем не понимала, как надо теперь себя вести с Галит. Нелепо ведь делать вид, что она не в курсе событий.

Таня

Она вышла от адвоката притихшая. Все началось. Она разводится. Она просила, чтобы все было быстро, а адвокат рекомендовал ей требовать опеку над детьми (потом можно было согласиться на совместную опеку), половину имущества и даже часть дохода от фирмы, чтобы были дополнительные ресурсы и рычаги давления. Она категорически отказалась. И попросила дать ей возможность вести себя так, как считает возможным для себя.

Она позвонила Славику на работу и попросила его пообедать с ней. Он неожиданно согласился – она предположила, что он тоже хотел решить все по-дружески. Но за обедом Славик сообщил, что подумал еще раз и не видит никакой причины для их развода – он совершенно не претендует на Танино сердце, а вот дети должны жить с ним. Расплакавшись, она спросила, неужели он втянет их в войну. Она все равно уйдет. Славик молчал. Ей казалось, что если она сможет ему еще раз все толково объяснить, то им удастся избежать суда, но он оставался непреклонным. Она пыталась найти нужные слова, но понимала тщетность попыток. Ничего не добившись, она уехала домой. Должны были прийти дети, надо было развозить их по кружкам, надо было заниматься рутиной.

Летом дети пойдут в дневные лагеря, потом проведут пару недель у свекрови, а в августе она собиралась с ними уехать к Лине, которая уже сняла им домик на Кейп-Коде, и провести там чудесные две недели в дачно-интеллигентном русском стиле. Она еще не успела рассказать про это Давиду и пока он не знал, что она собирается уехать. Может быть, не ехать? Она еще не привыкла к тому, что уже не одна и может быть надо принимать решения иначе. В прошлой жизни она спрашивала Славика, хочет ли он поехать куда-нибудь с ними, и если он соглашался, то они планировали поездку вместе. Но часто она делала то, что считала нужным, а он подстраивался под нее, если у него были на это желание и время.

Давид расстроился, узнав, что она уедет на весь август. С другой стороны, это было неплохим выходом из создавшегося положения – к ее возвращению он снимет квартиру, и она вернется в их новый дом. А до этого надо было рассказать все детям. Познакомить их с Давидом, помочь им наладить хоть какие-то дружеские отношения. В животе становилось холодно, когда она думала, а что случится, если дети его не полюбят, если скажут, что хотят жить с папой. Она села разбирать шкаф, это успокаивало. Глядя на полупустые полки, ей казалось, что скоро она сможет навести такой же порядок в своей жизни. Раздать ненужное, аккуратно разложить оставшиеся вещи по местам, так, чтобы все важное было сразу видно и не надо было ничего искать. На полу собралась гора одежды, которая годами не носилась, а выбросить ее было жалко.

Вечером она сообщила Славику, что обратилась к адвокату, что в августе она уезжает с детьми к Лине и обратно в их квартиру они не вернутся. Дальше она спросила, как он хочет рассказать об этом детям. Славик не хотел, он попросил ее подождать. Чего подождать? Он подумал и ответил: подождать, может быть, она передумает. Им еще было непросто воевать, они по-прежнему хорошо друг к другу относились и не хотели сильно друг друга травмировать.

Но она не передумает.

Матан

В эту пятницу он решил все рассказать дома. Итай давно был в курсе событий, и скрывать от родителей было нечего, Яэль им нравилась, ее охотно принимали, и вообще, никто никогда бы не заикнулся против его выбора. Заканчивался его договор на квартиру, и они решили, что в следующую они переедут вместе. Яэль предложила сделать тихую реформистскую хупу для узкого круга друзей. Они все для себя уже решили, и надо было просто сообщить родителям и начать заниматься организацией торжества. Матан был полностью поглощен предстоящим разговором и не заметил, что дома что-то было не так. Яэль отозвала его в сторону и предложила ничего не говорить сегодня. Ей казалось, что Галит чем-то расстроена, и Давид еще не приехал из офиса, а он обычно не работал по пятницам допоздна. Они слышали о том, что кузен Матана собирается жениться на немке и что Варда в ужасе, а семья не знает, как к этому отнестись. Но он решил – они все равно это скажут сегодня. Пришла пора их родителям встретиться для формального знакомства.

Итай во дворике тихо говорил с кем-то по телефону. Мать что-то доделывала на кухне, отказавшись от помощи Яэль. Но тут приехал отец, разулыбался и быстро пошел принять душ.

А через полчаса, когда они все сидели за столом и солнце начало медленно окунаться в море, наступил тревожный час всеобщей неуверенности во всем, Матан объявил, что они с Яэль съезжаются. Потом добавил, что через пару месяцев они сделают скромную свадьбу только для семьи и близких друзей.

Тишина тяжело повисла над столом. Итай удивленно посмотрел на родителей и предложил выпить за Матана и Яэль и за то, что семья расширяется. Пока отец молча наливал вино, Итай говорил, что он очень рад за брата, что Яэль чудесная – он это понял сразу, когда познакомился с ней. И для него она стала близким человеком, и он желает, чтобы у них сложилась такая же замечательная семья, как у родителей. Отец молча открывал еще одну бутылку вина. А мать присоединилась к Итаю. Она тоже счастлива, что Яэль входит в их дом, и они с отцом, конечно, согласны сделать все так, как решили дети. Он уловил, как отец еле слышно вздохнул и почти незаметно улыбнулся матери. Мать сказала Яэль, что они приглашают ее родителей на следующей неделе к ним, чтобы ближе познакомиться. Отец заметил, что должен сначала проверить свое расписание, они уточнят дату визита в течение недели.

Матан был счастлив. Все было произнесено, и можно было обсуждать детали. Он не заметил смущения матери, напряжения отца и даже того, что напряглась и закрылась Яэль. Он рассказал, что они уже нашли раввина, что есть прекрасный зал на пятьдесят человек в Яффо, и он заказал его на тридцатое августа. Но только его никто не слушал. Мать предложила прямо сейчас позвонить родителям Яэль. Матан остановил ее и сказал, что она еще успеет. Потом мать стала спрашивать, что надо приготовить, какая помощь требуется от нее. Она очень много говорила. Слишком много.

Ужин чересчур быстро съели. Итай попрощался со всеми, а он и Яэль помогали убирать со стола. Отец вышел в сад и молча курил сигару. На коленях у него устроилась кошка, она заглядывала ему в глаза и неодобрительно урчала.

Галит

Когда дети ушли, она налила себе виски и вышла к Давиду в сад. В голове работал мощнейший компьютер, который просчитывал возможное развитие событий. Ей хотелось растоптать Давида за боль и унижение. Но она справилась.

– Нам еще раз надо все обсудить.

Давид молчал – она хотела бы, чтобы он говорил: все равно что. Ей надо понять, на какой позиции он стоит. Он раскурил сигару. Она поморщилась. Молчание затянулось.

– Спасибо, что ты ничего не сказала сегодня. Нам надо решить, как и когда мы им расскажем, – наконец-то произнес Давид.

– Скоро свадьба. Я хотела тебя попросить все ненадолго отложить. На год.

Она заметила, что он напрягся, так, как если бы его сильно ударили в живот. Потом очень мягко сказал:

– Нет.

Она занервничала. Она не ожидала такого холода. Она хотела понять, чем может ему угрожать. А он все скрыл.

– Ты же не хочешь испортить ему свадьбу. Или первое время после нее.

– Я ничего откладывать не буду. В прошлый раз была бар-мицва.

– Тогда ты потеряешь его. Я расскажу ему про твою девку и покажу фотографии.

Она бросила на стол фотографию, на которой Давид целовал Таню и продолжила:

– …и он возненавидит тебя. Потому что я не приду на свадьбу. Ты своего сына знаешь. Когда разводились Сара и Йоэль, он сказал, что никогда бы не простил отцу, что тот разрушил семью.

– – Ты наняла частного сыщика?

– Я должна была знать, с чем мне предстоит встретиться.

– Зачем тебе эти дрязги?

– Мне нужна моя семья. Чтобы дети приходили к нам в дом. Потом будут внуки.

– Мы это уже проходили. Давай выйдем из этой ситуации достойно.

– Нет.

– Ты получишь все, что тебе полагается. Ведь я не нужен тебе.

– Ты – это моя семья. Мне нужна моя семья. Полноценная. Через три года мне не будет так больно, и мы сможем сделать вид, что ничего не было. А дети будут приходить, и даст Бог, будут уже внуки.

– Я тебе давно безразличен. Я столько лет заботился о тебе, а ты даже не замечаешь меня. Ты зациклена на том, как будешь смотреться на фоне детей и внуков, и не видишь нас. Нас, живых, рядом с тобой.

– Я все время думаю о семье. О тебе тоже. Через десять лет ты станешь старым, а она будет еще молодой. Она оставит тебя, и у тебя никого не останется. Дети тебе не простят.

– Не надо обо мне так страшно заботиться.

– Тогда постели себе в кабинете. Я не хочу больше делить с тобой спальню.