Текст книги "Зачем нам эта любовь?"

Надя

В грустном ожидании прошли еще несколько дней. Она была раздражена и злилась на мужа. За то, что он опять собирался в отпуск к своим родственникам в Баку. Она, разумеется, не поедет. Сидеть у накрытого стола, слушать идиотские тосты, сплетни и пьяный бред. Потом помогать женщинам убирать и мыть посуду, а на следующий день готовить все заново. Он обидится, что она пренебрегает его родственниками, но лучше она съездит в Тоскану. Будет сидеть в провинциальном кафе и любоваться на элегантных мужчин и женщин вокруг. И фантазировать свою жизнь. Когда зазвонил телефон, она даже обрадовалась возможной клиентке. Итак, она едет в Тоскану. Значит, нужны деньги. Самым любезным своим голосом она сказала «алло» и услышала в ответ: «Твой голос не изменился».

Она его, конечно, узнала, хотя последний раз они разговаривали пятнадцать лет назад. Тогда он сказал, что развелся. Она испугалась. Это был чужой мужчина. Замечательный любовник, который любил секс так же, как и она. Он мог не выходить из постели часами. Он был первый, кто принес ей сексуальные игрушки и научил всему, что знал сам. А знал он немало. Если было что-то в его жизни, что он действительно любил, то это был секс. Он исследовал его с женщинами из разных культур. Он любил их всех – высоких, худых, полных, мягких, строптивых. Это была его страсть. Он мог часами доводить ее до высшей точки наслаждения. И снова. И снова. Это было как подниматься по горной дороге вверх – еще виток и еще. И кажется, она больше уже не может. Но он ее останавливал и направлял, и она могла продолжать еще и еще. А потом, когда захватывало дух, она взлетала высоко-высоко. И парила. С ним она стала любить медленный и нежный секс. Впрочем, так же, как и жесткий, неожиданный, быстрый. Она умела выбирать подходящих партнеров, но этот человек просто родился для нее. А когда он, без денег и перспектив, ушел от жены, она испугалась. У нее был маленький мирок. Далекий от ее мечты, но он уже был. Муж – привычный, которым она умело управляла. Друзья и установившийся быт. И, трезво рассчитав, она не захотела все поменять ради мужчины, который будет ей изменять и может от нее уйти. У которого денег было еще меньше, чем у нее самой. Зато много братьев и сестер, взрослые дети и – другая культура, со своими праздниками и традициями. Шабатные свечи – он был как-то полурелигиозен и соблюдал кашрут. А вот ее оперного театра и классического балета у него было. Или русских ресторанов, где можно танцевать под знакомую с детства музыку. Не было ее друзей и Нового года. Любви к снегу, застольям и музеям. И она все прямо ему сказала. Он смертельно на нее обиделся: «Ты говоришь, что я недостаточно хорош для тебя? Необразован? Тебе стыдно со мной? Тебе не стыдно только трахаться? Ты таешь под моими руками, ты кричишь и просишь еще, и это ты отказываешь нам в этом счастье».

Он ушел от нее. А она еще много лет мечтала встретить его случайно на улице и снова соблазнить, потому что не было другого мужчины, который бы притягивал к себе таким мощным магнитом, который бы так пах. Однажды в магазине она унюхала похожий запах – запах тела, одеколона и чистоты. Она была готова идти на этот запах. Конечно, это был другой мужчина, и она просто стояла рядом с ним и жадно вдыхала воздух. Но при этой тоске по его телу, по сексу с ним она никогда не жалела, что не ушла от мужа. Потому что так было правильно – у нее был дом, муж, ее семья. Не было ни любви, ни страсти, но это была ее добыча. И никто не мог посягнуть на нее. И все равно, что скажут свояченицы, потому что она всегда на высоте. И она для них не паршивая русская, которая увела отца из семьи.

Потом было снова много мужчин и секса – чуть лучше, чуть хуже. Такого упоения телом больше не было. Но и это забылось и прошло. И наступили тишина и уныние.

И вот он позвонил. Он тоже волновался и немного хрипел. Сказал, что после долгих лет и многочисленных женщин скучает по ней. И когда вспоминает ее тело под его руками, у него перехватывает в горле. И… Он не знал, какими словами объяснить ей, что происходит, – предложил приехать к нему и все увидеть самой. Он живет в маленькой квартирке в районе Яд-Элиягу и ждет ее прямо сейчас. Она пыталась отказаться – мол, клиенты, и ей надо домой, потому что не готова к встрече (надо принять ванну, и хорошо пахнуть, и накрасить ногти). Но он засмеялся и сказал, что так давно ее не видел и так соскучился, что ей не нужно быть на своей заоблачной высоте. Пусть отменит всех и едет к нему прямо сейчас. Шампанское (он помнит, что она любит шампанское) уже в холодильнике. И у нее вдруг бешено застучало сердце.

Анат

Через полчаса должен приехать Давид. Она готовила ему завтрак с оладьями по рецепту бабушки. Поставила красивые чашки и букетик цветов. Детей дома не было, а Шай ночью улетел на встречу в Лондон. Они вдвоем – только они, как в детстве. Давид пытался отказаться от завтрака, сославшись на дела, но она была категорична. И когда он пришел, она сразу сказала, что нельзя допустить, чтобы они отдалялись. Он близкий и любимый, и она всегда с ним. Он не должен проходить все это один, и она просит впустить ее в его жизнь. Пить с ней кофе раз в неделю и рассказывать о том, что происходит. Давид был растроган. Он не мог сразу стать откровенным после стольких лет, когда общение было формальным – с большой симпатией друг к другу, но на фоне семейных праздников и дней рождения детей. И тогда он предложил ей начать самой: «Расскажи мне про себя, как ты жила эти двадцать лет». Анат тоже не была готова, она вдруг поняла, как это трудно – начать снимать с себя защитную кожу, чтобы обнажить душу. Сначала она сказала, что все хорошо. Потом что дети вырастают, и она остается только с Шаем. Добавила, что поправилась на пять килограммов, и это мешает – трудно привыкнуть к тому, что она уже нелепо смотрится в мини. И пугает мысль о том, что и это пройдет, и тогда наступит старость. Но Шай по-прежнему радует ее, когда она просыпается утром и смотрит на него. Хотя несколько лет назад ей было совсем непонятно, почему именно он. Почему она так хотела выйти за него замуж? Он иногда раздражает ее. Но сегодня ей совершенно понятно, что он – ее муж. Мужчина ее жизни. А это все – и она обвела взглядом красиво устроенную кухню и салон – это ее жизнь. И другой не будет. «Хорошая у тебя жизнь, уютная», – и Давид прижал ее голову к своей груди и поцеловал в макушку, как когда-то много лет назад, когда он был в армии, а она была еще девочкой-подростком и доставала ему до плеча. А потом она спросила, что произошло тогда, пятнадцать лет назад, когда он хотел уйти и не ушел от Галит. Давид сказал, что было несколько причин. Но сегодня он не помнит, какая именно стала решающей. Да, была женщина. Нет, не стажерка. Старше его, блестящий адвокат. Они хотели объединить практики в одну фирму. И тогда же он понял, что их жизнь с Галит стала пластиковой, что ничего живого не осталось. Но дети были маленькие, он пожалел Галит, потом позволил женщине себя уговорить: мол, это безответственный шаг, и он не должен так поступать по отношению к своим детям. Она вскоре вышла замуж за американца и уехала в Нью-Йорк. А он остался праздновать бар-мицву Матана. И окончательно потерял вкус ко всему. Кроме работы, лыж и подводного плавания. Зато повзрослели дети, и с ними стало гораздо больше совместных удовольствий.

Давид спросил ее, как ей удалось сохранить любовь к Шаю. Она не знает. Просто она вытянула счастливый билет. Она вообще не верит во весь этот бред про «работу над отношениями». Все равно что оживлять труп. Она, к счастью, вполне может себя обеспечить. У нее профессия, заработок, она не должна закусить губу и терпеть кого-то рядом, только чтобы выжить. Им с Шаем повезло, наверно. А потом призналась: после того, что произошло с Давидом, она начала бояться – вдруг в один прекрасный день Шай сообщит ей, что встретил женщину… моложе, красивее. И уйдет от нее. И она заплакала. Давид позеленел. «Это так омерзительно? Стареющий адвокат и его молодая любовница». – «Нет, – ответила она, – если любви нет, то развод выглядит как раздел бизнеса». – «Почему же Галит так сопротивляется?» – Анат могла понять, как это унизительно и больно, когда твой муж уходит к девчонке. «Не такая уж она и девчонка», – заметил Давид. Она засмеялась: с точки зрения женщины, которой под шестьдесят, та, которой чуть больше сорока, – девчонка. А дальше, чтобы разрядить обстановку, они вспоминали детство, бабушку, которая говорила на идише и по-польски. К ней приходили ее варшавские подружки, и они, сидя на кухне, сплетничали, прыгая с языка на язык, чтобы дети не поняли. И время летело незаметно, и им обоим было уютно и надежно.

Прощаясь, Давид сказал, что теперь, когда появилась Таня, он совершенно иначе воспринимает жизнь. Но он не понимает, за что получил такой подарок от судьбы. Он даже предположить не мог, что способен на такие чувства. И, смутившись откровенности, быстро ушел. А она подумала – какое счастье, что он у нее есть. Ее жизнь, наверно, и есть счастье. А еще думала про то, как сильно это счастье отличается от того, каким оно виделось в детстве.

Свекровь

Таня привезла к ней детей и сказала, что уходит от Славика. Что он собирается с ней воевать. В общем-то, она хорошо относилась к Тане и знала, как случился этот брак. Данная ситуация была в некоторой степени предсказуемой. Таня заверила, что никогда не будет препятствовать ее общению с внуками, и не доверять ей не было причин. Но за сына она переживала так же, как и сорок лет назад, когда впервые оставила его в яслях, а он рвался к ней и кричал: «Мама, мамочка». Она долго не могла уйти домой и все прислушивалась к детским голосам, чтобы убедиться, что ее мальчик уже не плачет. А сейчас он не звал ее, она не могла взять его на руки, прижать к себе и, погладив по щекам, рассеять его страхи. Боже мой, с кем он может всем этим поделиться?

Когда много лет назад он вернулся из Штатов, то первые три месяца не приходил к ним, а только иногда звонил и говорил, что много работы и он в порядке. Она не поверила и поехала в университет. Дождалась, когда из аудитории вышел последний студент. Протянула сыну рыбный пирог, который он очень любил, и попросила приезжать к ним хотя бы иногда. Он поблагодарил за пирог, обнял ее и попросил никогда не приезжать в университет. Когда он сможет, он приедет к ним сам. Она нашла скамейку, с которой были видны окна его кабинета, и молча глядела в них, пока там не погас свет. И тогда она стала благодарить Бога, что рядом с ним была Таня. Таня, которая не дала ему окончательно утонуть в боли.

Сейчас, глядя на радостных внуков, она с ужасом думала, что ее мальчик (а он всегда был ее мальчиком, ее гениальным и беззащитным любимым мальчиком) снова оставался совсем один. Она не знала, что произошло между ним и его американской подругой, на которой он так и не женился. Он не разрешал об этом спросить. Но она радовалась, что Славик вернулся в Израиль и у них с Таней появились дети. Правда, сейчас она подумала, что, может быть, пусть бы он женился на Гейл и был счастлив. Интересно, был ли он когда-нибудь счастлив?

Она спросила Таню:

– Почему ты решила уйти сейчас?

– Я полюбила и не хочу лукавить перед судьбой, – ответила она.

У нее не было злости на Таню – только боль за своего сына.

– Я могу тебе как-нибудь помочь? Мне бы хотелось, чтобы вы оба не пострадали.

– Уговорите его дать мне развод. Я не хочу войны, я не прошу больше, чем мне положено, я хочу, чтобы у моих детей был папа, которого они и могли бы просто любить и которым могли бы гордиться. – А потом добавила: – Я не отступлю.

– Я попробую.

А потом, вечером, она, как пасьянс, раскладывала варианты развития событий, прислушивалась к себе, чтобы понять, есть ли надежда, что Таня передумает, и не видела света.

Таня

Она лежала, обняв его, обвившись вокруг его тела. Ей хотелось защитить его и уберечь от надвигающейся бойни. Она не знала, почему она совсем не боялась за себя. Ну будет война. Это влетит в копейку. Давид успокоил, что с деньгами у нее не будет проблем. Адвоката оплачивал он, а больше и делить-то было нечего. Она совсем не претендовала на долю Славика от стартапа. А детей и квартиру поделят пополам – иначе и быть не может. Надо будет пристально наблюдать за детьми, но она и так всегда это делала: внимательно выслушивала каждого из них еще с первого года в садике. Устраивала с ними пикники на балконе или экскурсии по ночному сафари. Они создавали рукодельные книжки, много смеялись и рассказывали, как прошел их день, кто был их другом, а кто врагом. А вот Давиду предстоял бой, в котором он мог потерять детей. Их уже не поделишь, они сами решат, на чью сторону встать. Отношение мальчиков и их мам – это неразрывная связь. Они ведь не смогут видеть ее заплаканные глаза.

– Пообещай мне, – сказал она, – что даже в балагане войны мы будем видеться часто. Это может затянуться на длительное время, и я не хочу, чтобы мы жили ожиданием какой-то сказочной жизни, которая наступит потом. Сказка – это когда ты обнимаешь меня, и я могу вдыхать твой запах. И я хочу жить каждый день, а не воевать. И хочу жить ничего не откладывая.

Он прижал ее к себе и зашептал:

– Помни, как я тебя люблю. Помни, как я обнимаю тебя. И если наступят дни, когда я не смогу приехать к тебе, помни, что каждую свободную минуту я думаю о тебе. Ты мое счастье. Все дрязги кончатся, и мы будем вместе.

Она старалась улыбаться ему. Будущее пугало ее.

Давид

Он попросил Алона подготовить щедрый договор о разделе имущества, чтобы Галит было нечего сказать. Он позвонил маклеру и попросил найти большую шестикомнатную или даже больше квартиру в Тель-Авиве. И когда он думал, что, может быть, через полгода каждый вечер сможет возвращаться в дом, где его ждет Таня, у него не сразу получалось вздохнуть.

Он позвонил сыновьям и сказал – надо поговорить. Сначала он хотел встретиться с ними в кафе, но подумал, что это нечестно по отношению к Галит. Он не хотел что-либо делать за ее спиной и привез их домой. На всякий случай решил не сообщать ей об этом заранее. Почему-то он не мог надеяться, что она так же корректно отнесется к его чувствам.

Она не была готова увидеть их всех вместе, стала суетиться, предлагать поужинать. Матан не сомневался, что отец хочет поговорить о необходимости большой свадьбы, и сразу начал с того, что они не собираются устраивать шоу, чтобы успокоить совесть родителей перед всеми друзьями, на чьи свадьбы они ходили последние пять лет. Что у них есть право свою свадьбу сделать такой, как им подходит.

Он остановил его: «Речь не об этом. Мы с мамой разводимся». Галит, конечно, не ожидала. Она закрыла лицо руками. Он подумал, что сейчас она, наверно, просчитывает варианты возможных реакций. Дети молчали. Он продолжал. Он надеется, что они понимают – это никак не скажется на их отношениях. Они с матерью теперь будут жить порознь, но они, несомненно, близкие люди и будут и дальше дорожить своими теплыми отношениями и прожитыми вместе годами.

Галит заплакала (правильно рассчитанная реакция). Сыновья встали за ее спиной. Сквозь слезы она сказала, что не хочет развода и готова простить Давида. Она психотерапевт и знает, что это бывает во всех семьях, но надо помнить о том, как они любили друг друга и как радовались первым шагам мальчиков. Помнить о совместных годах, об успехах и достижениях. Она готова простить измену. Дети молчали, они не знали, что надо говорить.

Он сказал: речь идет не об измене, он полюбил другую и не просит прощения. По отношению к Галит он исполнил свой долг сполна. Дети взрослые и уже знают, что такое любовь и счастье. Ему кажется очень важным достойно пройти этот период. Он до сих пор хорошо заботился о детях и о Галит, и, если им и дальше нужна будет его помощь, они всегда могут на нее рассчитывать. Он будет счастлив видеть их у себя на субботних ужинах. Но ту жизнь, которая ему еще осталась, он хочет прожить так, как считает нужным. Галит зарыдала.

Итай подсел к ней и приговаривал: «Мама, не плачь». Матан отстраненно посмотрел на него: «Ты мне отвратителен. Она посвятила тебе лучшие годы». Если бы это не говорил его сын, он бы рассмеялся пошлости и банальности фразы. Она посвятила? Это ему пришлось отказаться от всего, чего он хотел. Ну не от всего, от многого. И он никого не винил. Это было его решение – отказаться, чтобы обеспечить им уютное детство, а ей общественный статус (ведь это была единственная причина, по которой она не хотела развестись с ним пятнадцать лет назад). Но Матан – его сын, и он его пожалел.

Сказал, что лучшие годы – сейчас. И если их не исковеркать судом и дрязгами, все закончится быстро и достойно. «Я не желаю с тобой разговаривать» – и добавил: «Ты мне отвратителен» – и ушел.

Итай остался, явно ошеломленный и растерянный. Он принес матери чай. Младший сын был миротворцем. Когда отчитывали Матана, он брал его сторону. Когда родители ругались друг с другом, он кричал, что у него самая ненормальная семья, и требовал, чтобы они немедленно помирились. А теперь он сидел беспомощный и разрывался между ними. Мамины слезы были невыносимы – ему хотелось ее защитить и успокоить. Но он, в двадцать два года переживший любовь и еще не оправившийся от потери, наверняка понимал, о чем говорит его отец. С другой стороны, Итай не мог поверить, что папа так просто разрушит его привычный мир. Ему хотелось заплакать самому. Но он сдерживался и завидовал злости Матана, потому что злость многое упрощает.

Галит увидела потерянное лицо Итая и проглотила слезы. Потом сказала, что Итай не должен их утешать, они справятся сами. И снова: «Бог даст, и, может быть, все наладится». Давид попросил ее прекратить – ему было важно поставить точку в этом разговоре. Он понимал, что это только начало, и придется еще не раз говорить отдельно с каждым из мальчиков, но сейчас добавить было нечего. Им всем предстояло пережить эту ночь.

Славик

Он был себе неприятен. Он делал то, чем стыдился поделиться с Шани и о чем не хотел рассказывать маме. Таня ему не нужна. Он, конечно, привык к ее голосу и присутствию в квартире, но если она уйдет, то ничего не изменится. Он понимал, что даже забрав мальчиков, она позволила бы ему видеться с ними столько, сколько он хочет.

Но для него это была битва чести. Если бы прогорел его стартап и он не нашел бы продолжения финансирования, то он бы просто закрыл существующий и начал работать над следующим. А может сконцентрировался бы на академической карьере. Это не было личным. Рынок – дело изменчивое, и, закрытие проекта, не являлось показателем интеллектуального бессилия. Он знал блестящих стартапистов, которые не раз сворачивали деятельность компаний, а потом придумывали нечто новое, что снова возносило их на вершину. К тому же до этого было еще очень далеко – дела у него шли прекрасно. А вот потерять детей – недостойно, особенно если ты живешь в Израиле. Это признание в собственной несостоятельности. Детьми он оправдывался перед Гейл, которая когда-то давно не выбрала его. Он вел с собой этот бесконечный диалог, окончательно запутываясь в своих чувствах и решениях, которые он принимал и тут же отменял. Ему трудно стало смотреть Тане в глаза и даже неловко встречаться с Шани, потому что приходилось врать, будто Таня хочет забрать детей. Иначе как объяснить, зачем он затевает войну.

Он приехал к маме, дети были там, и они вместе поужинали, и было тихо и умиротворенно, как всегда. Почему раньше он так мало это ценил? А потом, когда мальчики ушли собирать сумки, мать спросила его, зачем он все это затеял. Он выкрикнул, чтобы она не лезла в его дела. А она тихо продолжала, что он всегда будет ее маленьким сыном, и она хочет, чтобы его сыновья оставались с ним рядом. И чтобы продолжались совместные праздники. Чтобы у него с его детьми были совместные праздники, даже когда ее уже не будет с ними. Не надо портить отношения с Таней. Она совсем не плохая. Жаль, что так сложилась их жизнь, но сейчас он может уничтожить то, что у него есть. Он прикрикнул на мальчиков, чтобы они не копались, поцеловал маму в макушку (какая она стала маленькая), взял за руки своих сыновей и уехал домой. А потом дома полночи смотрел в темноту не в силах заснуть.

Варда

Она ее ненавидела. Ненавидела это невнятное лицо и синеватую кожу. Отсутствие эмоций и блеклые одежды. Она хотела отгородиться от сына, который обнимал эти покатые плечи и ласково заглядывал в серые глаза. Она не могла вынести, когда Юлиана листала семейный альбом с фотографиями – ее бабушки и дедушки, их семьи, надписи на идиш. Через эти фотографии на Варду смотрели поколения неродившихся детей, нерастраченной любви, несостоявшейся родни.

Она считала дни, когда сын уедет обратно. А в последний вечер Юлиана сказала, что ей очень понравилось в Израиле, и, может быть, им стоит жить здесь. Гади обрадовался. Он вообще вел себя как настоящий джентльмен (или отец), в аэропорту ласково потрепал немку по волосам и сказал, что с нетерпением будет ждать их решения. Она только улыбалась, холодно поцеловала Юлиану и не смогла сказать ни слова на прощанье. А потом приехала домой, закрыла дверь в спальню и без слез оплакивала своего мальчика, несбывшуюся надежду на скорых внуков, невозможность любви и покоя. Хорошо, что у нее есть еще две девочки. И можно надеяться, что у них все сложится лучше. Хотя Неве самый любимый из детей. И именно он оторвался от нее. От корней.

Неожиданно приехала Галит и рассказала про свой ужас. А потом они сидели молча, даже не пытаясь склеить кусочки былой жизни. За что? Почему страсти не обошли их стороной? Все делали так, как надо: удачно вышли замуж за достойных мужчин, родили и воспитали добрых детей, работали, платили налоги, а потом все перевернулось и стало рушиться. Почему?

Просто так легли их карты. Повлиять на это было нельзя. Только принять или нет. И обе не могли. Варда не могла принять своих будущих немецких внуков и белесую женщину, которую полюбил ее сын. А Галит сопротивлялась одиночеству, которое становилось ее судьбой.