Текст книги "Встреча (сборник)"

Письмо с фронта (Письмо опубликовано без корректировки текста)

«23 сентября 1943 года.

Здравствуй, дорогая Маня!

За последнее время я получил от тебя 4 письма, а ответить на них не успел. Написал маленькую записку – это примерно 7-го сентября или 6-го, не помню и по сегодняшний день я не имел времени написать более подробное письмо.

Сегодня погода дала мне свободное время, и я решил ответить на все твои письма и через письмо поговорить с тобой. На дворе сильный ветер и осенний дождик, слякоть, вообще осень полностью вступила в свои права.

Как-то, прочтя твои письма, мне пришлось сразу выехать вперед своей части. Ехал верхом на коне ночью, в голове воспроизвел ответ на твои письма. Конечно, мечтая, молча, когда никто не мешал, я хотел написать многое, за 40 км конечно можно многое подумать и передумать. Сегодня все это забылось, ведь прошло времени 2 недели, да плюс за эти две недели сколько мест я переменил и все мое время было занято боевыми делами.

Решил: из сумки вынуть твои последние 5 писем и еще раз прочесть их и потом частично воспроизвести то, о чем я думал 15 дней тому назад, и добавить новые свои впечатления.

В одном письме ты пишешь: „Я тебя благодарю за воспитание детей, я обязана этим тебе…“ и так далее. Вот на эту тему я хочу с тобой поговорить.

Если двое уже встали на ноги (примеч. О.Р.: Вова закончил пехотное училище и уже воевал, Лара работала на военном заводе), так еще, Маня, двое малышей, вот за них чтобы я тебя отблагодарил. Хочу поделиться с тобой моими взглядами на воспитание малышей.

Некоторые родители, особенно матери к воспитанию детей подходят неверно. Жалеют их, и эта жалость в дальнейшем отражается в худшую сторону. Жалеть детей надо, но уметь их пожалеть, чтобы эта жалость не портила их. У одних и тех же родителей бывают разнохарактерные дети, пример: Вова и Лара. В чем дело? Вот сама подумай, почему это у Вовы, собственно уже мужчины характер девочки, а Лара – девочка с твердым характером. Обстановка, дорогая, сложила их характеры. Лара с самых малых лет попала в кошмарную обстановку, вспомни 1932-33 и 34 годы.

Это отразилось на ней и физически и морально, несмотря на то, что ей было всего еще 5–6 лет, она своим детским умом воспринимала окружающую обстановку в доме. А на улице дети, играющие с ней зачастую ей кое-что, видимо, напоминали.

Отсюда, еще тогда некоторая отчужденность ее от своих подруг, ибо обида созданной обстановкой и такими же как она детьми складывалась все труднее, отсюда отличился характер. Она думала, почему у людей так, а у нас не так.

А потом с 1934 года или, скорее всего, с 35 года, когда я появился, пошли другие мнения и разговоры. Разные тетки, которые окружали нас с тобой, ей говорили, что маме теперь не о вас забота. Лара этим разговорам не верила и своим детским нюхом проверяла правильно это или нет, как я отношусь к ним обоим, как ты ведешь себя.

Видимо, все эти разговоры теток – болтушек на нее первоначально производили впечатление, но потом, проверив на фактах, она оставалась довольна тобой и мной. Дальше родилась Нонна, опять эти тетки (даже друзья твои: и Николаевы, и Глуховы) обязательно говорили ей:

– Теперь у папы своя дочь, на вас и смотреть не будет.

Она опять на проверку, видимо результаты были в нашу пользу. Вот таким образом не только эти два-три момента и все моменты жизни детьми воспринимались, и все это в общей сложности создает характер человека. Весьма возможно, что все это и повлияло на ее скрытность и некоторую недоверчивость, о которой ты пишешь. Вот вкратце о Ларе.

Вова. В 1932 году он уже был школьник и ты ему уделяла больше внимания, чем Ларе, ибо он учился, болел, а до этого он у тебя жил как барон, что хотел, то и делал. Отсюда уже к школьному возрасту у него некоторый характер уже был, он видимо был немного баловень.

Резко изменившаяся обстановка его озлобила и все, что его окружало он считал возможным победить. Капризничал. В его школьной жизни никто кроме учителей не помогал ему, ты, безусловно, в этом ему не могла помочь. На него начала влиять улица и первые мои годы совместной жизни мне стоили дорого (конечно, не материально).

Я всем был доволен, но Володя меня бесил, но я держался крепко. Были моменты, когда я думал, что сделал ошибку в жизни, но все это отбрасывалось в сторону при мысли, что я человек и быть свиньей не положено. Неужели не хватит силы привести его в порядок? А потом решил: раз сделанное не возвращать.

Володя часто тяжело болел и до меня и при мне, это конечно отразилось на нем. Ведь, когда он болел, с ним были не только мягки, а помогали ему всем чем могли. Все это сказалось на его характере в сторону мягкости. Вот поэтому по-моему у Вовы и Лары разные характеры. Но учти, они оба тебя любят, только любовь эту выражают каждый по-своему.

Ну, дальше. Вот, чтобы Нонна и Оля не были разнохарактерными и чтобы были они равны, их тебе надо воспитывать ровно, а что значит ровно.

Во-первых, не выказывать перед ними своих настроений, т. е. в „духе ты или нет, относиться надо к ним ровно. Уже сейчас приучать к труду к маленькому, возможному и выполнимому (учти, это Володю выручало и он наверное анализируя прошлое, вспоминает это).

Во-вторых, установить у себя дома порядок и безусловно этот порядок выполнять: вставать в 7 утра – значит в 7 и не раньше и не позже. Ложиться спать в 9 вечера – значит так и делать. Вообще приучать к порядку. Учить их как, что делать, как себя вести, чтобы они чувствовали, что мама про все будет знать и ее надо слушаться, а для этого надо взять себя в руки, держать себя как мать, чтобы никаким своим поведением, ни одним словом не могла уронить свое достоинство перед ними. Не надо бить, кричать и ругаться или, что еще хуже бывает у некоторых, от бессилия начинают плакать. Лучше накажи, но если уж не слушает – примени силу, но без крика и истерик. Всего не напишешь, но я думаю, что ты кое-что уже сама знаешь.

Конечно, Володя характером окрепнет, жизнь его научит еще большему, что он получил в семье и школе. Лариса немного тоже станет откровенней и все это наладится и ты, видимо, годика через 2–3 будешь нянчить внуков.

Рановато ведь, а? Володе еще, на мой взгляд, годиков 7–8 еще надо подождать жениться, ему бы учиться не мешало. С 20 лет принять на шею хомут семейства рано и очень рано.

Лару надо обязательно учить и что бы она на первый случай получила среднее образование, а дальше будет видно. Семейная жизнь не убежит, теперь не те времена, во всяком случае, если к весне вернусь, буду жив и здоров, я ее буду учить, может, год подготовлю на дому для того, чтобы догнать ей пропущенное.

Ты пишешь о материальном положении. Я тебя понимаю. И Володи нет и деньги, посылаемые мной небольшие. Маня, я знаю и еще то, что есть люди, живущие в оккупации или в эвакуации, вот они возвращаются домой и вместо дома одна печная труба торчит и здесь же у своих развалин устраиваются в землянках и шалашах. Все-таки, несмотря на все возвращаются на свою родину. Материально я могу тебе помочь еще тем, что могу выслать рублей 200–300.

Я жив, здоров. Я сейчас дней на десять от своей части оторвался, к концу месяца буду там, примерно 28 сентября. Наверно, там есть опять твои письма, так что дней через пять жди опять письмо.

Крепко целую всех.

Твой Фатых.»

Будем вечные друзья

 
В альбоме фотография лежит,
Она уже с годами пожелтела.
А рамочка имеет сердца вид,
На фотографии – два бравых офицера.
 
 
«Будем вечные друзья» —
Написано на ней.
Но тот, что слева – он погиб,
Не дожил до Победы.
 
 
А тот, что справа —
Как и первый, тоже
Родине служил
И мстил врагу за друга.
Приближал Победу.
 
 
Они шли вместе под обстрел,
Не прятались за спины.
И каждый в сорок поседел —
Такие сильные мужчины!
 
 
От ужаса фашизма мир спасли,
Не все домой вернулись…
Они боролись, как могли,
Но многие погибли.
 
 
Им память вечная от нас!
Пусть помнит мир их подвиг,
Ведь каждый миг и каждый час
Они нам подарили.
 

Про Нюру и Клаву

Дайте покурить…

Перед пасхой они с сестрой закупали по дешёвке искусственные цветы и продавали около метро уже по другой цене.

Обе пенсионерки: Нюра – по возрасту а Клава – по инвалидности. Пенсия небольшая, и решили немного подзаработать. Так они делали каждый год.

Как-то видит Нюра – из метро поднимается к выходу на улицу пожилая женщина, тяжело дышит и всё время останавливается, чтобы передохнуть. Нюра подошла к ней.

– Что с Вами? Вам помочь? Может быть, проводить до дома?

– Ой, милая. Сейчас отдышусь и дальше пойду. В поликлинике месяц назад медосмотр пожилых проводили. Мне сказали, чтобы я курить бросила. Вот бросила. Теперь совсем не могу ходить. А прежде нормально было.

– Да кто ж Вам сказал, что надо резко бросить курить? Голову оторвать такому врачу! Нельзя резко бросать. Надо каждый день снижать количество выкуренных сигарет на одну штуку, – по-деловому объясняла ей Нюра.

– Да не сигареты, а папиросы «Беломор-канал» я всю жизнь курила. И нормально себя чувствовала.

– А сколько Вам лет?

– Да уже семьдесят пять! И чего я их послушалась Не век же жить! И что мне теперь делать? Хоть снова начинай.

– Раз уж Вы не можете без курева – курите потихоньку лучше сигареты с фильтром.

Шли, беседовали, дошли до её дома. Так Нюра её и проводила, и научила, как жить дальше. Вернулась потом на своё место к Клаве и говорит:

– Знаешь, Клава, ни за что не брошу курить! Вот врачи со своими советами до чего довели человека! Курила всю жизнь «Беломор-канал» и семьдесят пять лет прожила, а они ей – бросай! Легко сказать – бросай. С привычкой нелегко расстаться! Лучше не начинать курить!

Поторговали, чего-то подзаработали, купили по дороге пива, пришли домой, сели на кухне, смачно закурили. Помолчали. Пивка выпили и посмеялись над собой и над всем, что происходит вокруг.

Так и живут две сестрички – не хитро, без глобальных проблем, а дома у них всегда чисто, уютно и душевно.

29.11.07

Приехали

Звонит соседка Нюра по площадке:

– Оль, зайди, мы приехали.

Нюра и Клава ездили в деревню хоронить брата. Умер в пятьдесят лет. Много пил, и начались глюки. Где-то прилёг и замёрз.

– Ну, как вы съездили? – спрашиваю.

– Да вот съездили, похоронили.

– Маму не забрали? Сколько ей сейчас лет?

– Да маме-то восемьдесят девять лет будет. Не хочет в город ехать. Вы, говорит, девки, сами тут оставайтесь. А чего мы там сейчас будем делать. Вот уж посадка начнётся, поедем. Сейчас здесь дел полно: за два месяца надо рассчитаться за все коммунальные, пенсии получить.

– Девочки, а вы хорошо выглядите, помолодели.

– А на свежем воздухе, чего нам. Никакой тебе косметики, вода чистая. Воздух свежий. А я вот покрасилась, видишь?

– Вижу, Нюра, вижу. Ещё вижу, не нашла ли ты себе кавалера там?

Обе – и Нюра, и Клава – залились звонким смехом.

– Да ты садись, садись, мы тебе такое расскажем! Конечно же, я нашла!

И опять хором – ха-ха-ха.

– Теперь уж рассказывай, кого ты себе нашла?

– Значит так. Борька-то умер, царство ему небесное, пусть земля ему будет пухом, – рассказывает Нюра, – Надо получить свидетельство о смерти. Поехала в райцентр в собес. Ехать не ближний свет: на электричке два часа, да пешком пять километров. А дороги сейчас, знаешь, какие: песок, земля, глина – всё перемешано. Еле добралась. Пока по всем кабинетам находилась, у них перерыв, ждала, закусила на двести пятьдесят рублей. Представляешь? Там двести пятьдесят, здесь двести пятьдесят. А дадут за умершего всего одну тысячу.

– А почему так мало?

– А он ничейный, ему ж только пятьдесят лет было. Не пенсионер и нигде не работал, жил на мамину пенсию. Всё пропивал, и жизнь свою пропил. Слушай, Оль, дальше. Время идёт, уже сумерки. Да электричку опять ждать. Уже совсем вечер. А от электрички ещё пять километров, я уже тебе говорила по какой дороге топать. Села в электричку. Рядом со мной сел такой симпатичный мужик, хорошо одет, приятный. Я ему и говорю:

– Как же я добираться буду в такую темноту и телефон с собой не взяла. Так бы брату позвонила.

А он мне:

– Доедем до станции, я рядом живу, от меня позвоните. Не дозвонитесь, у меня переночуете.

– И ты что, согласилась?

– А что мне делать прикажешь? Темнотища, грязь. Так вот, зашли к нему, шубу сняла, он стал свой сотовый искать. Я присела на маленький стульчик, и взгляд мой попал под кровать. Смотрю – и глазам не верю: под кроватью здоровенный топор лежит, вот такой, топорищем задвинут вовнутрь. Меня прямо затрясло всю, и холодным потом покрылась. Я его спрашиваю:

– А что это у Вас топор под кроватью лежит? Вы что, дрова колете?

– Да, дрова колю, – ответил он, – а сам продолжает искать свой сотовый.

– Господи, ты, Нюра, похоже нарвалась! Телефон-то он нашёл?

– Нашёл. Я позвонила брату Кольке, он обещал встретить, и я пошла. А перед уходом он дал мне свой номер телефона и записал мой сотовый.

– Зачем ты ему дала? Вдруг маньяк какой! С топором под кроватью!

– Меня до сих пор трясёт, как только вспомню этот топор и то своё состояние. Да ты слушай дальше. Седьмого марта он звонит – поздравил с женским праздником и восьмого приглашает в гости. Я, конечно, отказалась, вспомнив про страшный топор, тем более ко мне должна подруга приехать на праздники. Он сказал:

– Ну тогда в Москве встретимся.

– Не вздумай ему адрес дать!

– Да ты что? Нет, конечно.

– А если позвонит, у него же твой номер есть?

– Скажу, что ко мне мой друг вернулся и живёт у меня.

Клава весь это разговор сопровождала своим тихим подхихикиваньем, неторопливо покуривая, потягивая пиво, и закончила со смехом:

– Вот и нашла она себе кавалера!

И опять обе – ха-ха-ха!

– С вами, мои девочки, не соскучишься!

Я уходила под их дружный смех.

14.03.08

За жизнь

Нюра и Клава часто делают косметический ремонт в своей квартире. К празднику женщин 8 Марта они обновили обои и побелили потолки. Зайдёшь к ним – чистота и порядок. И очень красиво. У Нюры пропал талант дизайнера. Вообще-то она специалист по проектированию электронных плат. Когда проектный институт, где она работала, закрыли, то пришлось выживать, как можешь. Она нанялась в частный магазин продавцом. Работа была по её характеру.

Она очень бойкая, смелая, и палец ей в рот не клади – откусит. И хорошо, что она такая. В трудное время перестройки это ей очень помогло выжить и поддержать всю свою родню и близкую подругу, которая была выброшена по работе и брошена мужем с малым дитём на руках. Если б не Нюра, она бы с голоду пропала. Да Нюра-то и в магазин пошла работать, чтобы не ходить самой с протянутой рукой и своим помочь. Тогда, в те годы, она не думала о своих талантах. Выдержать, выстоять и поддержать – это было для неё самым главным. Но уже тогда, в магазине, директор отмечал её умение красиво оформить витрину и ставил в пример остальным продавцам.

Сейчас, когда отработала своё, можно подумать и посмотреть на себя. А что бы ещё смогла в жизни? И вдруг совсем неожиданно в ней проснулся этот дизайнер. Они с сестрой Клавой прежде жили в коммуналке, и потому особенно красотой в квартире не было возможности заниматься. Но Нюра вышивала всегда: и крестиком, и художественной гладью. Так, для души, просто нравилось это занятие. И вязала всем и всё.

А потом их дом расселили, и они получили хорошую двухкомнатную квартиру. Вот тут и началось. Даже цветы она расставит так, что каждый смотрит на тебя и улыбается. Обои подбирает по настроению своему и по времени года. В общем, всё на своих местах и в лучшем виде.

Себя они с Клавой тоже не забывают. Смотришь – опять новая кофточка, новая красивая женственная курточка. Покупают на распродаже. Пенсионерки. Но хило выглядеть не хотят. Причёска в порядке всегда. Идут по улице, как девочки, без головного убора, в мягкой меховой курточке и, если уж только, капюшон кокетливо накинут. Любо на них смотреть.

Они из деревни забрали свою маму, которой девяносто лет. Мама уже ссутулилась сильно. Но голос такой молодой и мысли хорошие. Любит рассказывать о своих трудовых подвигах: как работала в колхозе, сколько медалей и орденов у неё, как дом строила, как деньги на дом зарабатывала. Они уже всё это слышали и не один раз.

– Мама, – говорит Нюра, – да мы уже всё это знаем.

– Нюра, – вступается Клава за маму, – пусть мама говорит, пришёл новый человек, ей хочется рассказать.

Очень трогательно это слышать.

Как-то пошли они на рынок.

– Девочки, далёко ли Вы?

– На рынок. Мама хочет кисточку винограда, знаешь, такого крупного. Говорит: Хочу и всё! Вот пошли покупать.

Ремонт закончили к 8 марта. Праздник. Зашла их поздравить. Купила цветы, звоню. Открывают дверь, а там у них гости, шум, песни.

– Оля пришла к нам, – радостно встречают.

Обцеловали, разобнимали, и, конечно, – к столу.

На столе – своё угощение, свои выращенные овощи, салаты, всякие вкусные блюда. Мама сидит за столом в самом центре. И подруга со всем своим семейством: новым мужем, сыном, снохой. Они уже хорошо приняли за праздник.

– Оля, пей, ну не можешь, тогда всё равно, чуть-чуть! Это же наш праздник!

В магнитофоне кассета, поёт Надежда Кадышева, их любимая певица. Они хором подпевают.

 
Всё однажды кончается,
Как случайный роман.
Не печалься, красавица,
Всё обман, всё обман.
Бабье лето растаяло
Журавлиной строкой.
Было счастье нечаянным,
Как костёр над рекой.
 

– Одну песню слушаем и все вместе подпеваем, а следующую танцуем! – руководит Нюра.

Голос у Нюры сильный, грудной. Слушать её одно удовольствие! Пропели с певицей, следующую – танцуем. И подпеваем.

 
Течет ручей, бежит ручей,
И я ничья, и ты ничей.
 

Нюра танцует лучше всех – весело, легко, красиво и подолом юбки подначивает. Тут и мама не выдержала.

– Ну-ка, девки, выпустите меня из-за стола, – говорит девяностолетняя мама, – тоже буду танцевать!

 
Я плясунья была, и певунья была,
И всю жизнь свою на горбу пронесла.
 

Поёт и пританцовывает, а сама одной рукой за стул придерживается. И опять Нюра вместе с Кадышевой заводит всех:

 
Чем же я не такая, чем чужая другая.
Я хорошая, я пригожая, только доля такая.
 

Радостно за них, за всех. Нелегко в жизни было всегда. А они умели и умеют устраивать себе и другим праздник. Живём ведь!

Встряхнёт Нюра своими кудрями – и в бой за жизнь, за радость и счастье!

27.03.09

Отдыхаю душой

Захожу к ним иногда за теплом, которое согревает душевный холод. От встреч с некоторыми наоборот замерзаешь, а от общения с ними оттаиваешь и расслабляешься. С ними легко всегда. Никогда ничего не выспрашивают. Хочешь свою боль рассказать – слушают, не осуждая никого: ни рассказчика, ни действующих лиц в рассказе.

Слушают. Сопереживают. Может, мне сопереживают, а может, тем, о ком говорю. Без лишних слов и эмоций. Когда видят, что расстроена, не спрашивают, что случилось, а говорят:

– Оль, давай чайку попьём, садись. А есть хочешь? Мы сардельки такие вкусные купили! Давай, садись, куда тебе удобно. Хочешь сюда, к окну, или вот тут – на диванчик. Ты не возражаешь, мы закурим?

– Нет, конечно, не возражаю.

– Оль, я и забыла, ты же чай не пьёшь, всё кофе тебе подавай! – смеётся Нюра.

А Клава у плиты варит сардельки, достаёт из холодильника свои соленья: помидоры, огурцы. Мы так дружненько усаживаемся на кухне, у них очень уютно и так по-родному! И Клава с Нюрой никогда не спросят, зачем пришла, что наболело. Начинают сами о чём-нибудь рассказывать, и время от времени Нюра спрашивает:

– Оль, ты слушаешь, а?

– Конечно, слушаю, Нюра. Ты мне начала рассказывать, как ты в проектном институте работала.

– Ну так вот, – усаживаясь поудобнее на стуле и дёрнув аппетитно плечиками, продолжает Нюра, – завлаб у нас был немного с приветом. Зайдёт с утра в нашу комнату и начинает спрашивать, как у кого идут дела, как продвигается работа, закончил ли кто схему. Ему начинаешь рассказывать, а он отходит к другому столу, и сидишь с разинутым ртом. Потом мы не стали ему говорить подробности. Отвечали коротко. «Хорошо». «А что хорошего?» – спрашивает он. И так далее. Обойдя все шесть столов, уходит напевая: «А что вы Ваньку-то Морозова, а он ни в чём не виноват, она сама его морочила, а он ни в чём не виноват… Ему кого-нибудь попроще, а он циркачку полюбил». Закрывалась дверь, и мы все в хохот. А он был невысокого роста, плотненький и очень смазливый на мордашку. Его никто не боялся. Интересно было работать. Потом он в Америку уехал. Много специалистов тогда уехало.

Сижу, слушаю и радуюсь этим людям. Они не напрягают тебя ничем, ни расспросами, ни советами, ни своими проблемами. Про свои проблемы рассказывают иногда с юмором, иногда с матерком.

– Нюр, ну ты что, перестань! – останавливает Нюру Клава, – Оля же не терпит твои словечки!

– Ничего, пусть потерпит, я по-другому это выразить не могу.

Они сейчас повезли свою девяностолетнюю маму в её родную деревню, в её родной дом, который она сама выстроила. Просилась очень. Приедут не скоро. Весна, огород, посадки и там, конечно, у них счастье. Нюра всю зиму ждёт тёплых весенних дней:

– Ой, жду не дождусь, как выйду на веранду, вдохну полной грудью и крикну: хорошо-то как!

А я их жду. Приедут – обязательно позвонят:

– Оль, мы приехали, заходи, дверь открыта!

15.05.09