Текст книги "Невский романс"

Глава 11

Следующие две недели Полина провела дома. Выезжать было некуда: балов и премьер не давали, только скучные вечера, где все спорили о том, кто будет наследовать престол: великий князь Константин Павлович или его младший брат Николай. Да и самой Полине сейчас было не до развлечений. Она жила в постоянной тревоге за брата, поведение которого с каждым днем все сильнее смущало и настораживало ее.

И действительно, Иван Вельский начал вести себя как заправский заговорщик. Службу почти забросил. От завтрака до обеда расхаживал по гостиной с загадочным и глубокомысленным видом. А поздно вечером, сменив гусарский мундир на подобие маскарадного костюма итальянского разбойника, куда-то исчезал. Причем перед этим всегда долго и тщательно проверял пистолеты. А однажды Полина заметила у него под плащом черкесский кинжал в серебряных ножнах.

Но больше всего Полину огорчало, что родители ничего этого не видят. Им было совсем не до детей. Отец, как всегда, пропадал в Английском клубе, а маменька пуще прежнего носилась по модным лавкам: ведь предстояли грандиозные придворные торжества по случаю вступления на престол нового императора, и нужно было не ударить в грязь лицом.

Родительская беспечность раздражала Полину. Впервые после выхода из пансиона она задумалась о том, что же представляют собой ее самые близкие люди. И пришла к невеселому заключению, что обожаемый папенька – очень добрый, но довольно легкомысленный человек, а нежно любимая маменька недостаточно чутка и умна. Последнее открытие показалось Полине настолько ужасным, что она не рассказала о нем даже Вере. Да и как можно было говорить такое про родителей? Думать – и то недопустимо!

Зато про Ивана они с Верой разговаривали часами напролет. Та сразу заметила перемену в поведении молодого барина и первой поделилась опасениями с Полиной:

– Нет, барышня, как хотите, а мне все это очень не нравится. Все эти таинственные разговоры, загадочные намеки, ночные прогулки… Иван Юрьевич еще слишком молод, горяч. Не ровен час, втянут его в темное дело.

– Да ведь у него, Верочка, своя голова на плечах имеется, – не слишком уверенно возразила Полина.

– Голова-то имеется, да что толку, ежели в ней ветер один? – резонно заметила Вера. – Ну скажите мне еще, что я не права! Да если бы у него хоть вот столечко ума было, не связался бы он с такими людьми.

– С какими «такими»?

– Да с теми, что зачастили к нам в последние дни. Вы что, ни разу не прислушивались к их разговорам?

– Почему же? Прислушивалась.

– Плохо прислушивались, раз не заметили ничего странного. А я вот обратила внимание, что в их рассуждениях никакого порядка нет. Только какую умную мысль выскажут, как тут же себе возражают. Будто и сами не знают, чего хотят.

– Почему же не знают? Знают. Царя отстранить от власти, республику установить.

– И вы так спокойно об этом говорите? Да мыслимое ли это дело – поднять руку на помазанника?! Ну и к чему все это приведет?

– К новому, более гуманному устройству государства, к конституции.

– К новой смуте это приведет, вот к чему! Помните, как мы с вами учили в пансионе про смутное время – сколько крови русской тогда пролилось, подумать страшно. И теперь такое случится.

– Да нет же, Вера, ты все не так понимаешь! Никакой крови не будет. Просто наше тайное общество…

– Наше?!

– Вера, я к слову сказала, а ты сбиваешь! Послушай: тайное общество предложит будущему царю отречься от престола. И установится у нас такой же государственный строй, как в Англии. Страной будет управлять парламент, а царь… царь останется для сохранения традиции. Или же царя вообще не будет, а будет республика, как в Америке. Крепостное право отменят, крестьяне станут свободными, и все граждане будут равны перед законом.

– Ну, не знаю, не знаю, – с сомнением проговорила Вера. – Если то, о чем вы говорите, так хорошо, то зачем тогда заговор? Разве все дворяне не хотят, чтобы было лучше? А если не хотят, то разве позволят установить новые порядки? Конечно, нет, это и младенцу ясно! Стало быть, без крови и смуты все же не обойтись.

– Ах, Вера, ради бога, перестань меня пугать! – сердито воскликнула Полина. – Я и так… извелась уже вся от беспокойства…

Отложив рукоделье, Полина встала и прошлась по комнате. За окном стоял один из чудесных морозных дней, когда перестаешь жалеть об ушедшем лете. По прочному льду Невы скользили разукрашенные дворянские сани и неспешно тащились простенькие возки с провиантом. Под самым окном, по набережной, прогуливались нарядные женщины, офицеры и щеголи в цилиндрах, с покрасневшими от холода ушами. Тонкий шпиль Петропавловской крепости золотился на фоне бездонного, пронзительно-синего неба с редкими белыми облачками.

– Странно, – промолвила Полина, с улыбкой обернувшись к Вере, – вот смотрю я сейчас на улицу, и все эти разговоры о заговорщиках, о восстании кажутся такими несуразными… Даже думать об этом тошно. Хочется, чтобы поскорее приехал Жан и мы отправились кататься.

– Да и то верно, барышня, засиделись вы уже в четырех стенах, – согласилась Вера. – И потом, что за нужда спорить из-за этих заговорщиков? Может, никакого восстания и не будет. Пошумят, пошумят, да и успокоятся.

– Хорошо бы! – искренне пожелала Полина.

– А знаете, какую презабавную картину я вчера во дворе наблюдала? Подходит Аркадий Свистунов к нашему дворнику Еремею и давай толковать про конституцию. А тот слушает его, слушает… Потом Свистунов закончил и спрашивает: «Ну, дурак, говори: понял ли что?» Еремей и отвечает: «Как не понять, ваше благородие, понял! Конституция – это супруга наследника престола российского, Константина Павловича. И вы, стало быть, ратуете за то, чтобы ее на престол возвести, в обход, значится, мужа. Потому как он, сердешный, умом и здоровьем слаб и в правители российские не годится».

– Супруга великого князя? – со смехом переспросила Полина. – Уж ответил наш Еремушка, так ответил! Нужно будет рассказать Жану этот анекдот.

И, весело переглянувшись, девушки расхохотались.

В комнату буквально влетел Иван и начал торопить Полину.

– Едем, Полетт! Пожалуйста, одевайся скорее! Сейчас все наши соберутся на Невском, чтобы посмотреть, что делается в народе. Посмотреть, послушать и тогда уже точно все решить.

– Да помилуйте, Иван Юрьевич, какой же на Невском народ? – не без ехидства осведомилась Вера. – Народ на Сенной собирается, а не на Невском!

– Ой, Верка, много ты понимаешь! – обиженно фыркнул Иван. – Занялся бы я твоим образованием, да некогда сейчас: поважнее дела ждут.

– Спасибо, Иван Юрьевич, – насмешливо ответила Вера, – да только напрасно вы обо мне беспокоитесь. Грамоте я уже обучилась, пока с барышней в пансионе жила, а большего мне не надобно.

– Так что же насчет наследника, Жан? – спросила Полина, надевая перед зеркалом берет. – Кто же станет императором? Константин или Николай?

– Теперь уже точно известно, что Николай. Великий князь Константин Павлович подтвердил свое отречение.

– Вот это новость! А как же присяга? Ведь, по слухам, Москва уже присягнула Константину, да и у нас собираются.

– Вот именно, что собираются, – многозначительно ответил Иван. – А впрочем, я не имею права тебе всего рассказывать. Поторопись, ты меня задерживаешь.

– Да я и так тороплюсь изо всех сил! Разве я виновата, что ты сам задержался?

В колоннаде Казанского собора прогуливались офицеры. Полина сразу узнала «главарей» заговорщиков, которых называл ей ранее брат: поручика князя Оболенского, Александра Бестужева, своего соседа Трубецкого. Среди них носился и Аркадий Свистунов, дальний родственник которого тоже числился среди руководителей тайного общества. Выпрыгнув из фаэтона, Иван помог спуститься Полине, а затем повел «к своим». Не к Трубецкому, правда, а к каким-то менее известным заговорщикам.

Офицеры любезно раскланялись с Полиной, и она ответила им улыбкой. Потом они с Иваном принялась прохаживаться по колоннаде. Какое-то время Полина пыталась вслушиваться в разговоры брата с товарищами, но они изъяснялись такими туманными намеками, что ей это быстро наскучило.

К тому же на площади хватало более интересных предметов для наблюдения. Например, «живые вывески» магазина портного Руча. Их представляли два молодых брата-близнеца. Один из них, задрапированный в модный черный плащ на синей бархатной подкладке, с важным, несколько напыщенным видом ехал на лошади. Второй семенил рядом, щегольской и немного смешной, подпрыгивающей походкой. Он был в модном английском сюртуке каррике горохового цвета, с маленькой пелеринкой. Спустя полчаса братья снова продефилировали мимо собора, но теперь уже тот, что был в каррике, ехал на лошади, а тот, что в плаще, степенно выступал по тротуару.

Не отставали и владелицы шляпных лавок. Их «живые вывески» – стройные миловидные барышни – прогуливались возле собора в новомодных зимних капорах причудливых фасонов. У одной капор был таким огромным, что она казалась в нем бесформенной карлицей. У другой головной убор смахивал на гусарский кивер. На шляпке третьей размещалось такое количество пышных страусовых перьев, что из-за них не было видно самой этой шляпки. Пытаясь рассмотреть, что же такое все-таки на голове этой барышни, Полина отдалилась от брата и оказалась у самого края колоннады.

– Осторожней, мадемуазель, смотрите под ноги, – раздался позади нее встревоженный и одновременно ироничный мужской голос. – А то, не ровен час, упадете, что-нибудь сломаете и не сможете выезжать на балы. Общество не перенесет такой потери.

– Ну, конечно же, это вы, месье Нелидов! – язвительно бросила Полина, не поворачивая головы. – Кто еще способен проявить заботу о ближнем в таком оскорбительном тоне?

– Вы абсолютно правы, мадемуазель: никто.

Отступив от края площадки на безопасное расстояние, Полина повернулась к Нелидову. Он стоял перед ней, в просторном черном плаще и черном цилиндре, скрестив руки на груди, и бесцеремонно рассматривал ее. Почему-то в этот момент он снова напомнил Полине протестантского пастора, которого мадам де Самбрей поспешила удалить от своих избалованных воспитанниц.

– Любезный граф, ответьте, пожалуйста, на один вопрос, – Полина, подошла к нему почти вплотную. – Почему вы всегда так странно на меня смотрите? Будто вас что-то во мне раздражает… Или вы меня за что-то осуждаете? В самом деле, объясните! Моего скромного ума не хватает, чтобы разгадать столь сложную загадку.

По губам Владимира скользнула едва уловимая усмешка.

– Да, – ответил он после небольшой паузы, – вы очень верно подметили, княжна. Меня действительно кое-что раздражает в вас. Ваша манерность, ваша экзальтированность, ваша неистребимая тяга к дешевым эффектам. Но в то же время я понимаю, что вы в этом не виноваты. Видимо, так вас воспитали во французском пансионе. Ведь вы воспитывались во французском пансионе, а не в русском, не так ли?

– Вы угадали.

– Я не угадал. Я пришел к такому выводу, немного понаблюдав за вами.

– Вот как? Значит, вы за мной наблюдали, – не без самодовольства повторила Полина. – Но отчего же вы уверены, что во французских пансионах девушкам дают плохое воспитание?

– Я не имел в виду плохое, просто хуже, чем в русских. Кстати, почему вас отдали именно во французский?

– Потому что в русских много излишних строгостей и ограничений. А вот в пансионе мадам де Самбрей мне жилось очень привольно. Если я не хотела вставать в семь утра, никто не будил меня. Если какой-то предмет казался мне скучным, то учить его не заставляли. Разумеется, за исключением светского этикета и танцев.

– О да, разумеется! – усмехнулся Владимир. – Проще говоря, вам потакали во всех капризах. Что ж, в таком случае я беру свои слова назад.

Полина возмущенно фыркнула:

– Нет, это невозможно! Месье Нелидов, неужели вы не понимаете, что ваше поведение переходит границы приличий? Как вы можете говорить мне в лицо такие обидные вещи? Да это вы – невоспитанный тип, а не я! По крайней мере, я ни разу не позволила себе вас оскорбить.

– Вы забыли нашу первую встречу.

– В Летнем саду и кофейне Марсиаля? Но вы уже запамятовали, что перед этим оскорбили моего брата!

– И чем же я его оскорбил?

– Вы помешали его свиданию с мадемуазель Фонтанж.

– Свиданию? Где? В гримерной?!

– Простите, но я не хочу об этом говорить.

– И не нужно, – неожиданно согласился Нелидов. – У меня имеется к вам более серьезный разговор.

И к изумлению Полины, он схватил ее за руку и торопливо завел за колонну, где они оказались скрытыми от остальных гуляющих.

– Боже мой, что вы делаете? – в растерянности пробормотала девушка. – Куда вы меня тащите? Зачем?!

– Послушайте, княжна, – торопливо сказал Владимир, придерживая ее за локоть и с непонятным волнением глядя ей в глаза, – давайте оставим бесполезную перебранку. Скажите лучше вот что… – Он быстро огляделся по сторонам. – Вы имеете хоть какое-то влияние на своего сумасбродного братца?

– Я не понимаю…

– Да все вы прекрасно понимаете! Ваш брат связался с заговорщиками, они собираются устроить выступление против нового царя. Выступление, которое, поверьте, полностью обречено на провал. Но, видимо, господин Вельский…

– Постойте, постойте! – торопливо перебила его Полина. – Откуда вы взяли, что Жан входит в тайное общество? Кто вам сказал… такую ерунду?

Владимир нетерпеливо передернул плечами.

– Да никто мне об этом не рассказывал, успокойтесь! Откровенно говоря, до сегодняшнего дня мне это и в голову не приходило. Жан Вельский – и тайное общество. Вот уж поистине несовместные вещи…

– Месье Нелидов, мой брат не глупее вас!

– Хорошо, пусть будет умнее. Но выслушайте меня! Ваш брат связан с заговорщиками, я понял это, посмотрев на него сейчас. Я же вижу, с кем он тут прогуливается и с кем говорит. И мне это совсем не нравится.

– Да вам-то какое дело? – Полина немного отступила назад. – Вы же не агент тайной полиции?

– Разумеется, нет. Просто мне жаль вашего несмышленого брата. Он рискует испортить себе не только карьеру, но и всю жизнь.

– Неужели? Что-то не припомню, чтобы у кого-то из членов тайного общества пострадала карьера! Но, может быть, вы не знаете, кто туда входит?

– Знаю. Через одного – полковник или генерал. И все об этом знают, включая упомянутую вами полицию. Но пока деятельность заговорщиков ограничивалась только словами, их не трогали. Однако все может измениться. И тогда…

– И тогда мой брат поднимется на такую высоту, которая вам, любезный мсье Нелидов, не снилась, – высокомерно закончила за него Полина.

Владимир посмотрел на нее с глубоким сожалением.

– Так вот что привлекает в тайном обществе господина Вельского – возможность быстрой карьеры! – сказал он хмуро. – Что ж, этого следовало ожидать. Молодой, неопытный, порывистый…

– Пусть так, – с вызовом сказала Полина. – Зато у него, в отличие от вас, болит душа за будущее России, за народ!

– За народ? В таком случае, мадемуазель, ответьте мне на вопрос: ваши крестьяне уже переведены на оброк? И каков размер этого оброка?

– Что? – Полина вскинула на него растерянный взгляд. – Простите, но я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

– Я имею в виду оброк. Вы что, никогда не слышали этого слова?

– Нет. А что это такое?

– Это форма взимания податей с крепостных. Более гуманная, чем барщина.

– Извините, но такого слова я тоже не слышала.

– Еще бы, – усмехнулся Владимир, – его ведь нет во французском языке. Проще говоря, ни вы, ни ваш брат, ни ваши родители никогда не интересовались, каким способом ваши управляющие обирают крепостных. А туда же – рассуждать о благе народа!

– А по-моему, господин Нелидов, вы смешиваете разные понятия, как божий дар с яичницей.

– Тут еще разобраться нужно, что яичница, а что – божий дар.

– Так, значит, вы считаете, что революция России не нужна? Хотя бы даже без крови?

– Без крови революции не бывает, и вы должны бы об этом знать из вашей любимой французской истории.

– Есть еще и английская история – вспомните «славную революцию» 1688 года!

Владимир посмотрел на Полину с легким изумлением:

– Так вы, оказывается, не только одному кокетству учились в своем пансионе? Приятная неожиданность. Но в таком случае вы должны помнить, что в Англии сначала было тираническое правление Кромвеля, казнь короля, гонения на дворянство и прочие ужасы. И потом, ведь это же было в Англии, а мы с вами живем в России. С нашим народом революция невозможна и даже крайне опасна. Нам остается либо хороший, понимающий царь, либо кулуарный заговор, переворот.

– Ага, значит, вы все же признаете, что переворот необходим и члены тайного общества – хорошие, достойные люди?

Владимир немного помолчал.

– Откровенно говоря, мадемуазель, мне их жалко. Зря себя погубят. Могли бы еще послужить России.

– Но, позвольте, почему же непременно погубят?

– Потому что… потому что это не те люди, которые способны реально что-то сделать.

– А вы, надо полагать, способны? Так что же вы не в их числе?

– В их числе?! Нет, пожалуй, мы не поймем друг друга. Я монархист, и мои убеждения не позволяют мне поднять руку на царя.

– Но ведь и мы тоже… монархисты. И мы тоже не… – Полина окончательно смешалась. – Вы меня совсем запутали! Да как вам только могло прийти в голову, что мой брат, – она понизила голос до шепота, – способен поднять руку на царя?

Владимир наклонился к ее лицу.

– Посоветуйте своему брату немедленно прекратить сношения с заговорщиками. И уехать… сегодня же! Куда угодно: в деревню, за границу… Да, за границу даже лучше.

– Что? Уехать?! – возмущенно вскричала Полина. – В такое время?! Ну уж нет, господин Нелидов, этого вы не дождетесь! И вообще, я вас любезно попрошу: оставьте нас в покое! Ни в чьих советах мы, слава Богу, не нуждаемся.

– Полетт! Полетт, где ты? – раздался в нескольких шагах от них голос Ивана. – Господи, да куда же она подевалась!

– Это Жан, он меня ищет. Все, прощайте.

И прежде чем Владимир успел ей что-нибудь сказать, Полина побежала к брату. Дождавшись, пока они уйдут, Владимир направился к своему экипажу. Его встретил разгневанный долгим ожиданием Зорич:

– Ну, знаешь ли, приятель, у меня уже даже в карете ноги заледенели. Нет, в самом деле, о чем можно так долго беседовать с Полиной? Вы что, разбирали положения программы тайного общества?

– Почти что, – с кривой улыбкой отозвался Владимир. – Однако толку от нашего разговора ни на грош. Она не согласна с тем, что ее брат должен уехать. И не станет его переубеждать.

– И что с того?

– А то, что он, считай, погиб.

– Ну и шут с ним! Тебе что за печаль? И потом, с чего ты взял, что выступление заговорщиков неизбежно?

– С чего я взял? Зорич, да об этом все говорят! Но, однако, где бы узнать поточнее? – Владимир на минуту задумался, а затем радостно хлопнул себя по ноге перчаткой. – Знаю! Я спрошу у нашего дорогого Николя.

– Как? У самого Николая Павловича?!

– А у кого же еще? Ему-то, верно, уже донесли шпионы, на какое число намечен переворот. Вот я и проедусь вечерком до Зимнего. Разумеется, не один, а с тетушкой – буду ее сопровождать.

– Ну брат… Я даже не знаю, что и сказать!

– И не надо: мы уже подъезжаем к ресторану, а там полагается обедать, а не болтать.

Глава 12

Тетушка Софья Гавриловна очень обрадовалась, когда Владимир вызвался сопроводить ее во дворец.

– И давно пора, mon cher, давно пора, – приговаривала она, усаживаясь в карету. – А то я опасаюсь, что о тебе уже и забыли во дворце. А напомнить оч-чень даже не мешает! Особенно теперь.

– Так императрица Мария Федоровна в Зимнем?

– Да, мой друг, уже несколько дней. Да и как иначе? Должна же она поддержать сына в такой момент. Ах, как ему, бедняжке, сейчас тяжело! Сказать по совести, Вольдемар, покойный государь поступил с ним… бестактно.

– Вы о том, что он не решился обнародовать завещание? Да, это было непростительным малодушием.

– Ради бога, Вольдемар, будь осторожнее! – Софья Гавриловна испуганно огляделась, будто их кто-то мог услышать в карете. – Разве можно так непочтительно отзываться о деяниях царской особы?

– Да какие там деяния! – поморщился Владимир. – Впрочем, Бог с ними. Скажите мне, что там, в кулуарах, говорят о заговоре.

– О чем?

– Да перестаньте вы, тетушка! Неужто не слышали?

Софья Гавриловна вздохнула и вытащила из горностаевой муфты платок.

– Ах, mon cher, это все так ужасно! – простонала она, поднося платок к глазам. – Так ужасно, что мне не хочется этому верить. Государыня-мать едва не слегла, когда узнала…

– О чем?

– Да о том, что какая-то кучка неблагодарных, вероломных офицеров осмелилась противиться восшествию Николая Павловича на престол. Говорят, они даже выступить собираются. Нет, ты только подумай! Даже грозятся ворваться во дворец и расправиться с царской семьей!

– Ну, допустим, это у них заведомо не получится… И когда же намечается восстание?

– Вольдемар, голубчик, это ужасно, но как бы не в самый день присяги.

– Послезавтра?! Вы точно знаете?

– Помилуй, дружочек, да откуда ж мне знать? – вздохнула тетушка и тотчас выпрямилась: – Мой долг – поддерживать бедную Марию Федоровну.

– Это верно, – хмуро пробормотал Владимир.

В Зимнем Владимир проводил тетушку в покои матери-императрицы, где провел один из скучнейших часов в своей жизни. Напрасно он вслушивался в болтовню фрейлин и сановников старого двора: кроме того, что выступление доподлинно готовится, ничего разузнать не удалось. Когда гостиная наполнилась людьми, Владимир незаметно вышел во внутренний коридор, а затем свернул к приемным покоям будущего царя.

Здесь было на удивление тихо. Дежурный офицер – еще совсем юный – направился к Владимиру, чтобы спросить пропуск, но, узнав его, вернулся на место. Рядом с юношей стоял другой офицер, чуть постарше на вид, но на него Владимир сразу не обратил внимания. «Войти или не войти? – думал он. – Если войду, то наверняка узнаю все подробности. Но, с другой стороны, рискую быть втянутым в дело».

Самым простым решением было, конечно, напроситься на прием к будущему государю. Они были хорошо знакомы и даже в детстве вместе играли. Встречаясь на балах и приемах, Николай всегда радушно здоровался с Владимиром, а иногда и задерживался для короткого разговора. Но ведь тогда он был еще великим князем, а не наследником престола… Нет, Владимир совсем не боялся, что его холодно примут. Его останавливало другое: то, что люди, которых он глубоко уважал и которым искренне сочувствовал, находились сейчас по разные стороны барьера. И возможности для примирения не предвиделось… Теперь уже точно.

– Господин Нелидов, – услышал он позади себя сильно взволнованный голос. – Простите, что решился побеспокоить вас…

– А, это вы, Ростовцев! – дружелюбно проговорил Владимир, узнав офицера. – Извините, я был занят своими мыслями и не заметил вас сразу.

– Ничего страшного, граф. – Поручик Яков Ростовцев, адъютант генерала Бистрома, командовавшего гвардейской пехотой, быстро подошел к Владимиру. – Позвольте узнать, вы ждете государя?

– Я? Пожалуй… Впрочем, я еще и сам не знаю.

– А я вот жду, – неожиданно признался Ростовцев. – Я… – он смутился и зачем-то понизил голос до шепота, – отправил ему записку. О заговоре против его высочайшей особы. И даже больше того – о восстании.

– О восстании? – быстро переспросил Владимир. – Так когда же оно все-таки намечается?

– Послезавтра, четырнадцатого декабря. В день присяги.

Перед мысленным взором Владимира встало улыбающееся лицо Полины, ее гордо вздернутый подбородок, задорно поблескивающие глаза…

«Так, стало быть, уже послезавтра? – подумал он с медленно закипающей злостью. – Ну ладно, те хоть за убеждения погибнут, а Вельский-то, безголовый шалопай, за что?»

– Я узнал об этом от самих заговорщиков, точнее, понял из их разговоров, – с лихорадочным блеском в глазах продолжал Ростовцев. – Не стану скрывать: я и сам чуть было не вступил в их ряды. Но теперь, когда речь идет о свержении законного государя… Как вы думаете, граф, – он пристально посмотрел в лицо Владимиру, – я правильно поступил, что решил известить Николая Павловича? Или… Но как было молчать, как?!

– Успокойтесь, поручик, – Владимир дружески улыбнулся Ростовцеву и ободряюще похлопал его по плечу, – вы все сделали правильно. Вы поступили так, как подсказывали вам долг, честь и присяга. И никогда – слышите – не упрекайте себя в этом. Даже когда вас станут упрекать другие.

– Я знаю, – уныло протянул Ростовцев. – Знаю, что меня еще упрекнут в предательстве, и не раз.

Владимир покачал головой.

– Вы не совсем понимаете. Николаю Павловичу было известно о заговоре еще до вас. И необходимые меры предпринимались. Но вы честно исполнили свой долг. А потому успокойтесь и не приписывайте себе роль злого гения, разрушившего планы благородных заговорщиков.

– Да, наверное, вы правы, – с облегчением выдохнул Ростовцев. – Благодарю вас, граф, как все-таки хорошо, что я с вами поговорил.

В этот момент двери императорского кабинета приоткрылись и Ростовцева позвали к Николаю.

Дома Владимир отказался ужинать и сразу пошел к себе. Близилась полночь, на небе высыпали крупные, тревожно-яркие звезды. Он поспешил занавесить окна и зажечь побольше свечей. Потом, дождавшись, когда принесут чай, устроился в кресле и закурил трубку…

Итак, все прояснилось. Престолонаследнику известен день выступления заговорщиков. А значит, оно будет подавлено. Сразу или не сразу, жестоко или нет, важно другое: участников восстания схватят, отправят в Петропавловскую крепость, проведут следствие и накажут по всей строгости закона. А в том, что расправа будет суровой, Владимир не сомневался: он хорошо знал Николая Павловича.

Допив остывающий чай, Владимир откинулся на спинку кресла и снова принялся думать о молодом Вельском. Давно ли тот вступил в тайное общество? Вряд ли. Слишком молод, да и глуповат, болтлив. Вполне вероятно, что его даже и в списках нет. И если в день восстания он не выйдет на площадь или еще там куда, то для молодого повесы все еще может обойтись. В худшем случае отделается высылкой на Кавказ. Но если выйдет… Тогда этот день станет началом бесчисленных страданий и для него, и для всей его семьи, и… для Полины.

– Но, однако, чем же ты можешь тут помочь? – задумчиво спросил себя Владимир. – Ты уже сделал все, что мог: попытался объяснить этой беспечной барышне, что ожидает ее брата, если он не покинет столицу. И не твоя вина, что она не прислушалась к твоим предупреждениям.

Тут его осенила такая блестящая идея, что он чуть не выронил из рук чашку.

А Полина провела этот вечер… в примерках новых нарядов. В одном из них, самом роскошном, ей предстояло в первый раз явиться в Зимний дворец. Платье было сшито из переливчатого темно-голубого муара, под цвет Полининых глаз, и богато отделано золотым шитьем: тонкие золотые полоски на рукавах-фонариках и горизонтальных складочках лифа, обильная золотая вышивка на подоле и длинном, волочащемся по полу шлейфе. Низкое декольте и рукава наряда были оторочены изящными кружевными зубчиками. Широкий пояс заканчивался на спине премиленьким бантиком.

Стоило это новое платье больше, чем пять бальных платьев Полины. Но ведь и случай был особый – ни мало ни много, а представление новому государю!

Когда Юлий Карлович Вульф, приехавший ужинать к Вельским, вошел в гостиную, он был так очарован Полиной, что целых две минуты простоял без движения у дверей.

– Ну как? – с наигранной скромностью поинтересовалась Полина. – Можно в таком виде ехать ко двору?

– Что вы, дитя мое! – с игривой улыбкой ответил Юлий Карлович. – Все остальные дамы возненавидят вас за то, что вы так прекрасны.

– Жорж, вам придется изрядно раскошелиться, – обратилась Элеонора к отцу Полины. – К такому дорогому туалету нельзя надевать жемчуг. Здесь необходимы бриллианты. И рубины. Несколько каплевидных рубинов в ушках и на груди оживят наряд и подчеркнут яркую красоту нашей Поленьки.

Юрий Петрович слегка нахмурился и озадаченно потер лоб. А Элеонора и барон как-то странно – и весьма многозначительно – переглянулись.

– А хотите, я расскажу вам презабавный анекдот? – с внезапным оживлением предложила Полина. – Как-то на днях проходит наш дворник Еремей по Сенатской площади и слышит, как двое каких-то господ толкуют про конституцию…

И она передала, немного изменив детали, услышанную от Веры историю с Еремеем и Свистуновым. Анекдот понравился и Вульфам, и родителям, все очень долго смеялись. И сама Полина весь вечер напролет отчаянно смеялась, пытаясь заглушить растущую тревогу.