Текст книги "Приключения гламурного грузчика"

Глава восьмая. Козел-Дерезел или Генрих, ты довыдрючивался!

Генрих Валентинович, как обычно, вторую половину ночи спал очень плохо. Он просыпался каждые пятнадцать минут и смотрел на ручные часы со светящимися стрелками. Мужчина боялся проспать.

Возле дивана, который служил для супругов брачным ложем, стоял старый железный будильник. На журнальном столике лежал мобильный телефон, на котором тоже был установлен будильник, мало того, телевизор должен был включиться в определенное время, дабы разбудить гражданина Кружкина на работу.

Но Генрих не доверял технике, его задачей было проснуться и встать чуть раньше будильника. Это стало навязчивой идеей.

А маленький таксеныш, Бруно Сикерз в тот день тоже собирался проснуться пораньше. Немного опередить Генриха Валентиновича. Он готовил мужчине сюрприз.

– Ага, – думал Бруничек, – еще не пора, – и поспал еще немного, проснулся и понял: "Теперь точно пора!" Щенок встал, тихонько выбрался из своей корзинки и бесшумно направился в прихожую. Там в уголке стояли огромные зимние ботинки Генриха Валентиновича. Малыш внимательно их обнюхал, аккуратно присел над ними и отложил в обувь интеллигентного человека несколько черных, блестящих "сникерсов". Затем таксюль сладко потянулся и отправился досыпать в свою постельку.

"Не тормознул, сникерснул", – весело подумал щенок и заснул с безмятежной улыбкой на черных губах.

В семье Кружкиных щенок появился совсем недавно, благодаря настояниям Антоши.

Мальчик с раннего детства мечтал о собаке и завидовал своему другу Пуконьке, счастливому владельцу двух такс Гриши и Тиши.

Генрих Валентинович не любил собак и был категорически против:

– Если так уж хотите завести домашнего любимца, давайте возьмем котеночка! Во-первых, с ним не надо гулять, во-вторых, он не умеет лаять. А в третьих, я могу прямо на улице за час наловить целое ведро кошек, причем совершенно бесплатно.

– А мне нужно гулять. С моим ожирением надо как можно больше быть на свежем воздухе, мне доктор посоветовал, – вполне резонно возразил Антон. – Не хочу я никаких котеночков, мне нужна такса, как у Пуконьки!

– Да, котята, к сожалению, отпадают, у меня аллергия на кошачью шерсть, – согласилась Маша, – но породистая такса стоит немалых денег, а где их взять?

– М-дя! Мои финансы поют романсы, – подтвердил гражданин Кружкин, – зарплату снова урезали, кризис у них, видите ли. Так что никаких собак в моем доме! Не забывайте, что я ответственный квартиросъемщик и категорически против того, чтобы мою жилплощадь, мои родительские стены превратили в псарню.

На этом разговор был окончен. Но через пару дней Антоша принес под курткой крошечное длинноухое существо, которое все время тихонько хныкало. Это был месячный щенок таксы.

– Какая прелесть! – восхитилась Маша, прижимая к себе дрожащий рыжий комочек, – где ты его раздобыл?

– Пуконька подарил. Это Гришин сын от седьмого брака. Алиментный щенок. Мы ходили с ним к хозяевам мамаши и выбрали этого. Он самый толстый из всех.

– А как мы его назовем? – спросила Маша.

– Я уже придумал имя. Пусть будет Бруно по фамилии Сикерз, – ответил мальчик.

– Классно! Маленький Бруничек, толстенький Бруничек, – запричитала Маша, лаская щеночка.

Генриха Валентиновича не было дома. А когда мужчина вернулся с работы, его ждал неприятный сюрприз в виде мирно спящего в коробочке из-под обуви собачьего младенца.

Кружкин брезгливо посмотрел на малыша, сказал "М-дя!" и гордо отвернулся.

С самого начала отношения между Генрихом и Бруничком не клеились. Малыш радостно кидался к мужчине, пытался неуклюже заигрывать с ним, но в ответ получал лишь тычки и презрительные взгляды. Щенок не понимал, почему его отвергают, и продолжал ласкаться к Генриху Валентиновичу. Но тот оставался холоден и неприступен, как скала.

Когда малыш немного подрос, ситуация резко изменилась. Теперь таксеныш старался всячески напакостить интеллигентному мужчине, и это прекрасно удавалось, причем почти всегда он избегал заслуженного наказания.

И в то утро, Генрих Валентинович, обуваясь перед выходом на улицу, вдруг нащупал ногой в ботинках что-то твердое. Он не сразу сообразил в чем дело, пока не почувствовал специфический запах. Кружкин отдернул ногу, словно ее ошпарил кипяток, и заорал:

– Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а? Маша! Вставай немедленно! Я обнаружил в своей обуви собачьи экскременты! Это просто беспредел! Вставай немедленно и освободи мои ботинки от этой гадости, – с этими словами гламурный грузчик побежал в ванную менять носки.

Сикерз, услышав крики Генриха страшно обрадовался, малыш понял, что план удался. Он тут же выпрыгнул из корзинки и спрятался под диваном, чтобы избежать заслуженного наказания.

Генрих очень торопился, и расправы не последовало, лишь уходя, мужчина грозным голосом пообещал спустить с мерзкого гаденыша шкуру.

Незадолго до этого интеллигент обильно позавтракал, уложил приготовленные Машей банки с мясным рагу и салатом оливье в свой рюкзачок. Затем он долго прихорашивался перед зеркалом в ванной.

Внимательно оглядев свое треугольное коричневое личико, мужчина чисто побрился, пригладил пластиковой расческой жиденькие волосики, которые торчали в разные стороны, как стружки у Буратино, и остался очень доволен собой.

Кружкин напевал вполголоса самим же придуманную песенку неопределенного мотива:

 
"Мужской мужчина – это он,
мужской мужчина – это он,
красивый словно Аполлон
и мудрый как Наполеон,
короче, просто эталон!"
 

Генрих мило улыбнулся собственному отражению и был неприятно поражен. Голливудской улыбки не получилось. Не доставало двух передних резцов.

Кружкин с раннего детства дал зарок никогда не чистить зубы и свято его соблюдал. Он не связывал потерю резцов с нарушением правил гигиены, а обвинял во всем авитаминоз:

– И вообще, меня недостаточно хорошо кормят! – возмущенно сказал он сам себе. – Работаю, как ишак, с утра до ночи – а толку? Еле-еле семь тысяч платят, жопошники! И это мне – такому мужчине! Умному, интеллигентному, непьющему и дисциплинированному. Да я у них лучший работник, если честно! За три года ни разу не опоздал. Я к ним со всей душой, а они ко мне – со всей жопой. Нет, так дальше не пойдет! Все, с меня хватит! С сегодняшнего дня начинаю сачковать! Пусть дураки за такую зарплату стараются.

На работу он, вопреки желанию, как обычно, пришел раньше всех, за полчаса до открытия магазина. Заняться было нечем, и он решил еще раз позавтракать, свежий зимний воздух вызвал у него волчий аппетит.

Генрих скромно устроился в уголке комнаты отдыха и достал банки с едой. К приходу остальных сотрудников он успел опустошить обе посудины.

А в обеденный перерыв ему снова захотелось кушать. Причем, очень сильно.

Аппетит Генриха разгорался еще больше при виде того, как его коллеги собираются славно перекусить: достают свои припасы и заваривают чай.

Мужчина со скорбной физиономией вынул из кармана завалявшийся пакетик чая и опустил его в большую эмалированную кружку. Залил кипятком из общего чайника. Даже сахара не было. Вчера вечером он, из жадности, сгрыз последние кусочки рафинада. Генрих демонстративно, на виду у всех, громко прихлебывал пустой чай.

Надо сказать, что в магазине народ работал бедный, но добрый. Юная продавщица Катя заметила страдания гламурного грузчика и протянула ему большой кусок сдобного пирога.

– Угощайтесь, Генрих Валентинович, мама вчера испекла, с капустой!

Кружкин жадно схватил угощение:

– Спасибо, Катенька! Ты меня выручила. Я, понимаешь ли, свой завтрак дома забыл. Что-то с памятью моей стало! Но мир не без добрых людей.

Вслед за Катей к Генриху потянулись и другие сотрудники, услышавшие его громогласную тираду.

– Вот, Генка. Возьми бутик с колбаской, у меня еще есть, не стесняйся! – предложил грузчик Василий.

– Скушайте булочку, Генрих, – сказала старушка-бухгалтер Ольга Алексеевна.

Несчастному голодающему несли кто что мог: пирожки, бутерброды, яблоки, печенье, конфеты.

Он с удовольствием принимал подношения и выражал свою благодарность в самых изысканных словах.

Вскоре возле Генриха образовалась целая гора всевозможной снеди, которую он пожирал с завидным аппетитом.

За этой картиной внимательно наблюдала завскладом, Марина Адольфовна.

Обожравшись, Генрих нехотя приступил к разгрузке фуры. Но на переполненный желудок работать очень не хотелось. И он решил немного посимулировать.

Кружкин вдруг слабо вскрикнул, выпустил из рук ношу и схватился за сердце. Ноги подкосились, и мужчина неуклюже сел на пол, страдальчески закатывая глаза.

– Генрих, что с вами? – подскочила Адольфовна, – вам плохо?

– Да, пустяки, сердчишко побаливает, – кривясь от воображаемой боли, тихо ответил грузчик.

– Может скорую?

– Да уже почти отпустило, могу приступать к работе, – продолжая строить гримасы, сказал Генрих.

– Ну, уж нет! Идите ка вы лучше домой, отдохните, – приказала Марина Адольфовна, – и никаких возражений!

Кружкин с величайшим трудом поднялся с пола, и, продолжая держаться обеими руками за сердце, направился в раздевалку.

Вскоре он уже шел по улице, преображаясь на глазах удивленных прохожих. Сгорбленные плечи постепенно распрямлялись, скорбное выражение исчезло, его заменила игривая улыбка.

Вместо несчастного больного человека по улице бодро шагал веселый, энергичный, готовый к новым приключениям молодой мужчина.

Домой, разумеется, Кружкин и не собирался. Чего он там не видел? Куда как приятнее пройтись по улицам, заглянуть в магазины, выпить чашечку кофе в недорогом кафетерии. Может ему повезет, и удастся познакомиться с какой-нибудь милой дамой…

Время пролетело быстро, и в положенный час, Генрих вернулся домой, как будто бы с работы…

Он взял с полки свои огромные расшлепанные домашние туфли, сел на стул, аккуратно поставил их перед собой на полу и принялся расшнуровывать ботинки.

– Ну, здравствуйте, Генрих Валентинович! Давно не виделись! С самого утра! Что-то вы какой-то скучный сегодня, невеселый! Впрочем, как всегда. Ничего, я вас мигом расшевелю, не дам закиснуть! Придется вам попрыгать на одной ножке! – сказал Сикерз, разумеется, на собачьем языке, схватил левую громадную тапку и с ней вприпрыжку быстро куда-то ускакал.

– Да что ж такое-то! Да что ж такое-то делается-то, а? Дорогие мои домашние, всему должен быть предел! Маша, твое мерзкое животное утащило мою туфлю. Прими меры, немедленно! Накажи его по всей строгости закона, а иначе я сам расправлюсь с маленьким гаденышем!

Испуганная Маша перехватила воришку и принесла Генриху тапок вместе с повисшим на нем щенком. Тот явно не считал себя побежденным, продолжал крепко держать трофей и угрожающе порыкивал.

– Бруничек, отдай маме туфельку! – ласково сказала Маша.

Сикерз не устоял перед ее просьбой, отпустил свою добычу и убежал в гостиную. Там щенок занял выгодную позицию под обеденным столом.

Сикерз знал, что предстоит кормление гражданина Кружкина.

Генрих Валентинович помыл руки и переоделся в домашнее. Затем мужчина устроился в мягком кресле и, благодушно улыбаясь, предвкушал обильный ужин.

Маша принесла на подносе первое и второе: огромную миску дымящегося куриного супчика и хорошо подрумяненную говяжью отбивную с жареной картошкой.

– Ну что ж, приступим к трапезе! – высокопарно заявил Генрих.

– Давай приступим! Я не против! Я только за! – эхом вторил Бруничек из-под стола.

Генрих Валентинович всегда кушал не спеша, очень сосредоточено, наслаждаясь вкусовыми ощущениями. И сейчас интеллигентный мужчина аккуратно наполнил ложку прозрачным душистым бульоном, щедро приправленном пряными травами. В супе плавали кусочки сладкой оранжевой моркови, мелкая вермишель в виде звездочек и полупрозрачные кольца слегка обжаренного лука. Всю поверхность божественного блюда покрывали янтарные кружочки жира и изумрудные кусочки мелко нарезанной свежей петрушки, укропа и киндзы. Генрих, прикрыв глаза от удовольствия, втянул в рот этот замечательный бульон и застыл от наслаждения.

А Сикерз в это время перебрался из-под стола на диван, чтобы лучше видеть происходящее. Он с явным сожалением провожал каждую ложку, отправляемую Генрихом Валентиновичем в его широкий, жадный рот.

– Сколько же в него помещается? Ведь уплетает все подряд и не подавится. Да, на суп уже можно и не рассчитывать, почти весь выхлебал. Но ведь есть еще и второе, правильно? Прекрасный, сочный бифштекс… – думал щенок. И тихонько пересаживался все ближе и ближе к заветной тарелке со вторым блюдом.

– Вот он, решающий момент! Сейчас или никогда! – и Сикерз с быстротой молнии схватил кусок мяса с тарелки и мигом нырнул под диван. Все это было сделано так тихо и незаметно, что Генрих даже ничего не понял, и лишь приступив ко второму блюду, удивился и позвал жену.

– Милая! Иди-ка сюда. Что-то с памятью моей стало! Не могу сообразить. Вроде на второе был порядочный бифштекс с картошкой. Вот он картофель, а где же мясо? – Генрих растерянно переводил взгляд с жены на тарелку, и тут до него дошло.

– Бруно! Маленький гаденыш, ну-ка вылезай немедленно из-под дивана, я тебе покажу! Подлый ворюга!

Но щенок и не думал выходить. Он, лежа под диваном, спокойно поедал прекрасный, сочный бифштекс.

– Милый, мне нужно с тобой поговорить, – сказала Маша, когда Генрих Валентинович окончил трапезу.

– Я весь внимание, дорогая, – мило улыбаясь, ответил Генрих.

– Тут вот какое дело, в магазине считают, что я тебя не кормлю, не даю с собой еду, всячески обижаю и унижаю, а также принуждаю заниматься непосильным для больного человека трудом. Недавно звонила Марина Адольфовна и в грубой форме высказала мне эти претензии. Что случилось на работе, и для чего ты распускаешь обо мне подобные слухи? Почему тебя считают сердечным больным, почти инвалидом? – спокойно, не повышая голоса, спросила Маша.

Генрих в ответ принял гордую позу, но ничего не ответил.

– Молчишь? Хорошо! Мне и так все ясно. Кстати, Адольфовна сказала, ты не будешь допущен к работе, пока не принесешь справку из поликлиники, что здоров. Она боится, что ты можешь крякнуться прямо в магазине, разгружая фуру. И эта смерть будет на ее совести. Вот так. А теперь поступай, как хочешь. Выпутывайся без меня, раз я такая плохая жена и жестокая женщина.

– Да что ж такое-то! – возмущенно заорал Генрих. – Какую еще справку? Я здоров, как бык!

– Знаю, но ты, как видно, перестарался, притворяясь больным. Тебе поверили! Радуйся!

– Я немедленно звоню Адольфовне! – грозно сказал Кружкин и потянулся за мобильником.

Но завскладом была непреклонна, она сказала, что если в течение трех дней Генрих не принесет справку от врача, то будет уволен за профнепригодность. И еще добавила: "Магазину "Интерьер" грузчики-инвалиды не нужны!"

Следующим утром, Генрих поднялся в пять утра, нужно было добыть талончик к кардиологу. Отстояв длиннейшую очередь, он заполучил нужный клочок бумаги и в назначенный час явился к доктору.

– Мы таких справок не даем! – удивилась врачиха, – как мы можем брать на себя такую ответственность? Сегодня вы здоровы, а завтра у вас инфаркт или инсульт. А мне потом отвечать за вас. Ну уж, нет. Надо делать полное обследование. Вот ляжете в больницу, сдадите там все анализы. Но это сейчас невозможно, мест нет. Подождите до лета, может, к тому времени появятся свободные койки…

Женщина быстро вытолкнула растерянного Кружкина в коридор и нажала кнопку вызова:

– Следующий!

Генрих вернулся домой в расстроенных чувствах. Он сам заварил кашу. И теперь не знал, как ее расхлебывать. Маша помогать ему отказалась, она была очень обижена. С тех пор и словечком не перемолвилась.

Генрих Валентинович решил к ней подлизаться. Для этого сделал к ее приходу генеральную уборку: пропылесосил ковры и мебель, вымыл полы, вытер пыль, и даже, отмыл плиту на кухне, к величайшей радости бабушки Матрены.

Кружкин сбегал в цветочный ларек и на последнюю заначку купил букетик гвоздик, на розы не хватило денег.

Когда Маша вернулась с работы, она была приятно удивлена. Квартира сияла чистотой, на столе в хрустальной вазе стояли цветы. Генрих Валентинович с медовой улыбкой встретил ее в прихожей. На руках у него сидел удивленный Бруничек с розовой ленточкой на шее.

– Здравствуй, любимая! – проворковал мужчина. – Смотри какой у нас красивый щеночек! Правда, он милашка?

Маша поняла, что ради примирения Генрих готов на все. Женщина перестала дуться и простила мужа, да чего там! Она ему и не такое прощала, и не раз.

– Ладно, Генрих, я что-нибудь придумаю. Мы достанем эту справку.

После ужина при свечах, сервированного Кружкиным, Маша позвонила своему бывшему однокласснику Илье Бухалову, врачу-психотерапевту и рассказала все, что случилось с Генрихом.

– Ну, твой Генка дает! Ему бы в театре работать, а не мешки грузить, – Илья долго хохотал в трубку раскатистым басом.

– Я понимаю, что смешно! Но он может потерять работу, Илюша, что делать? Мы итак едва концы с концами сводим.

– Да уж, положение тяжелое, что и говорить. Но не смертельное! Вызывай скорую, скажи, что у мужа боли в груди. Они сделают кардиограмму и никаких патологий не найдут. А тут ты и попроси, напишите, мол, все как есть, и сунь доктору пятисотку в карманчик, уверяю тебя, он сделает все как надо.

И действительно, приехавшая на вызов бригада скорой помощи, сделала Генриху кардиограмму. Никаких отклонений обнаружено не было.

Толстый очкастый доктор долго осматривал обнаженного по пояс Генриха, а затем сказал:

– Мужчина, ваши боли не сердечного происхождения, очевидно у вас межреберная невралгия. Это болезнь неприятная, но не опасная. Ваше сердце совершенно здорово, можете быть спокойны.

Тут подскочила Маша с денежкой в руке и очаровательной улыбкой на хорошеньком розовом личике.

– Вот и напишите, пожалуйста, справочку, что сердце у него здоровое, а то моего мужа хотят уволить с работы, – прощебетала женщина, аккуратно засовывая купюру в нагрудный карман доктора.

– Ну, ладно, что с вами делать! Ведь все равно, правду пишу, – согласился врач, игриво поглядывая на мадам Кружкину.

На следующий же день Генрих Валентинович, гордо размахивая справкой, явился на работу.

– И как вам не стыдно было притворяться? Взрослый мужчина, а ведете себя, словно школьник, – сердито сказала Адольфовна, принимая документ, – идите, работайте! Но до первого же нарушения дисциплины. Я буду строго следить за вами!

– Спасибо, Мариночка Адольфичка, уже бегу работать, рад стараться! – приторным голоском пролепетал Кружкин и умчался на склад.

Целый месяц Генрих Валентинович усердно трудился на благо родного магазина, проявляя особенное рвение в присутствии Марины Адольфовны. Завскладом была довольна, но продолжала внимательно наблюдать за поведением Кружкина.

Все постепенно становилось на свои места.

Дома Генрих вел себя, как обычно: был невнимателен к Маше и грозно орал на Бруничка. Все стало так же, как и до неприятного происшествия.

А однажды ночью Маше приснился странный сон. Будто бы едут они с Генрихом в открытом автомобиле по извилистой горной дороге. С одной стороны – скала, с другой – зияющая пропасть. Так вот, едут они, едут, и вдруг, перед ними мост. Страшный такой, ветхий подвесной и прямо над бездной. А на другой стороне – прекрасный лес, елочки растут, птички щебечут, ручеек журчит. И чтобы туда перебраться, нужно по этому ветхому мостику проехать. Страшно! Но нужно двигаться вперед, манит прохладная тень под деревьями и свежесть воды. Поворачивает автомобиль на мост, и смело мчатся они вперед, но трещат под тяжестью машины ветхие доски. И вот, кажется опасность уже позади, почти приехали. Тут раздается страшный треск под колесами, и Маша, несмотря на свои полтораста килограмм, легко, как пушинка, выпрыгивает из падающего автомобиля и оказывается в полной безопасности, под сосной.

А злосчастная машина, вместе с Генрихом, валится в пропасть. И, как это бывает только во снах, Маша видит ужасное падение, словно в замедленном повторе, с мельчайшими душераздирающими подробностями.

Вот Генрих Валентинович, почему-то обнаженный до пояса, вылетает из автомобиля и медленно кувыркается в воздухе с громкими криками:

– Да что ж такое-то? Да что ж такое-то делается! Маша! Прими меры! Спаси меня! Ааааааааааааааааа!

Его длинные руки и ноги беспомощно раскинуты в воздухе, мужчина падает все ниже и ниже, пока не пропадает из виду. И тут, непонятно откуда взявшийся, голос за кадром торжественно произносит:

– Он сдох!

На этом Маша проснулась с бешено колотящимся сердцем.

Рядом, мирно посапывая, спал Генрих.

"Слава Богу, это всего лишь сон, – облегченно подумала женщина. – Но даже сон такой не к добру!"

Утром, провожая мужа, Маша сказала:

– Геночка, береги себя, у меня какое-то предчувствие нехорошее, сон плохой снился.

– Какие пустяки, милая. Мы же цивилизованные люди, высокомыслящие существа! Разве можно верить каким-то снам? Не беспокойся по пустякам, у меня все под контролем, – Генрих поцеловал жену в щечку и отправился на работу.

А во второй половине дня приехала огромная фура с кафельной плиткой. Генрих Валентинович, бравируя перед Адольфовной и грузчиками, поднял сразу три тяжеленные коробки:

– А чего их по одной таскать-то? Я же мужик, спецназовец!

И сорвал себе спину…

От адской боли коробки выпали у него из рук, и в глазах потемнело. Генриха скрючило не на шутку, из его груди вырвались лишь слабые стоны.

Но Марина Адольфовна, умудренная горьким опытам, на этот раз ему не поверила. Она строго посмотрела на Кружкина и сказала:

– Господин Кружкин, вы уволены! Можете идти за расчетом в бухгалтерию, и не забудьте сказать Ольге Алексеевне, чтобы она вычла из вашей зарплаты стоимость разбитого кафеля.

Генрих Валентинович, превозмогая боль в спине, понуро поплелся в бухгалтерию.

"М-дя! А Машкин сон-то в руку оказался! Теперь придется новую работу искать. А это, ой как, нелегко! А впрочем, не вернуться ли мне в кукольный театр? Там и работа полегче, и платят побольше, все-таки муниципальное учреждение! А какие там девочки, выпускницы театрального! Просто прелесть, сплошные очаровашки! Да уж, что не делается все к лучшему! Вот там-то я разгуляюсь!" – так думал Генрих Валентинович. Он во всем умел находить положительные стороны.