Текст книги "Его величество случай"

Когда брат с сестрой покинули комнату, Аня упала на стул и горько разрыдалась.

– Бедная баба Лина! За что ей бог дал таких внуков? Уж лучше быть одинокой, чем иметь таких родственников… – причитала она, утирая льющиеся ручьем слезы. – Какие гадости они говорили! Я чуть не умерла от стыда…

– Ну не реви ты, дурочка, – неумело успокаивал ее Эдуард Петрович. – Все уже позади… Ты теперь наследница…

– Я же сказала, что мне ничего не надо! – воскликнула она. – Я отказываюсь!

– Вот это ты зря… Мать искренне хотела тебе помочь, сделала единственный правильный поступок за всю свою жизнь, а ты – отказываюсь…

– Но они считают меня убийцей! А если они так подумали, то подумают и другие…

– Убийцу скоро найдут, так что с этим проблем не будет. – Эдуард потрепал девчушку по голове. – А с этими двумя горлопанами, если они вдруг попробуют на тебя наехать, я разберусь…

– Со всеми горлопанами буду разбираться я, – прервал его Петр. – Меня для этого и наняли.

– Мне ничего не надо, – упрямо твердила Аня. – Ничего…

– Тебе что, квартира не нужна? – накинулся на нее Эдуард Петрович.

– Нужна, конечно, но… Она ведь не только мне нужна, многим, вон у бабули два внука, а квартира, это ж очень дорого… Несправедливо будет, если все мне достанется… Надо продать ее и поделить деньги на троих…

Тут Эдуард Петрович не выдержал и заливисто рассмеялся.

– Ну, Анюта, ну даешь! – хохотал он, утирая пальцами выступившие слезы. – Надо же быть такой наивной… Ты думаешь, Фроське эта халупа нужна или Дениске?

– Если квартира не нужна, то деньги-то им нужны… Продадим и поделим…

– У Фроськи машина стоит, как твоя халупа вместе с садом и собачьей будкой! Про Дениску я вообще молчу, он же якобы звезда, на одного парикмахера тратит в месяц больше, чем вы в своем собесе, все вместе взятые, зарабатываете…

– А драгоценности? – не унималась Аня. – Они говорили про какие-то цацки…

– Да, Эдуард Петрович, – заинтересованно посмотрел на Новицкого адвокат. – Что за разговоры про коллекцию драгоценностей? Если она действительно существует, то Элеонора Георгиевна зря не дала насчет нее конкретных указаний… Могут возникнуть сложности…

– Да нет никакой коллекции, – раздраженно отмахнулся Эдуард. – Придумала Фроська все! Конечно, мать всегда была неравнодушна к цацкам, и у нее действительно была когда-то целая шкатулка фамильных украшений, но я сомневаюсь, что она их сберегла… Скорее всего, где-то лежит пара колье, не больше…

– Пара колье? – не поверил Петр. – Но даже пара старинных колье стоит приличных денег… Вы меня извините, конечно, но я видел, в каких условиях жила Элеонора Георгиевна, и сомневаюсь, что…

– А ты не сомневайся, – отбрил адвоката Эдуард. – Моя матушка любила пыль в глаза пустить. В последние несколько лет она искусно косила под старушку – божьего одуванчика, бедную, но гордую… На самом деле я уверен, что у нее где-то заначена пара-тройка антикварных безделушек… Не коллекция, конечно, но что-то есть…

– Но откуда у бедной пенсионерки, которую к тому же, как я понял, обобрала собственная внучка, антиквариат?

– Вот вы, Петр Алексеевич, сколько раз с моей матушкой виделись?

– Три раза.

– И какое мнение у вас о ней сложилось?

– Милая старушка. Простая, бесхитростная, немного вредная, но это возрастное…

– Простая! – Эдуард Петрович поднял вверх указательный палец. – Ключевое слово – простая! На самом деле Элеонора Георгиевна была далеко не простой женщиной. От рождения она имела титул княжны и носила фамилию Шаховская. Если бы не революция, мать была бы одной из самых титулованных и богатых невест России. И она никогда не забывала о своих корнях, никогда… Например, свою подружку Лизу Голицыну она всегда называла голозадой выскочкой, потому что никакой аристократкой та не была, в Голицыну превратилась после замужества, а в девичестве носила фамилию Поварешкина…

– Но при чем тут антиквариат?

– А при том, что мать Элеоноры Георгиевны, княжна Шаховская, в девичестве Анненкова, сумела припрятать огромную коллекцию серебра, драгоценных камней и фамильных украшений. Мне мать об этом самолично рассказывала. И, самое главное, все это добро не сгинуло бесследно, а попало в руки наследницы, то есть Элеоноры Георгиевны Новицкой, тогда, правда, она носила другую фамилию… – Он выставил вперед безымянный палец с красивейшим, увенчанным огромным камнем, кольцом. – Видите этот перстень? Ему триста лет. Сначала он принадлежал владыке Османской империи, потом главе семьи Шаховских. Рыночная стоимость этого кольца на сегодняшний день сто двадцать тысяч долларов. И таких колец в бабкином тайнике было штук десять, не говоря уже о диадемах, колье, камеях и так далее…

– Вам этот перстень достался в наследство? – восхищенно глядя на камень, спросила Аня.

– Как бы не так! Я выкупил его у одного жуликоватого ювелира. Оказывается, он периодически скупал у моей матери драгоценности, причем нещадно ее обдуривал. Элеоноре на старости лет пришлось распродать фамильные украшения, чтобы прокормить себя и внучку, ту самую, что потом выгнала ее из дома… Вот поэтому я сомневаюсь, что от княжеского наследства что-то осталось, кроме пары паршивых колье…

– Но на этой паре вы все-таки настаиваете? – улыбнулся Петр.

– Настаиваю. А знаете почему? Потому что был в коллекции бабкиных цацок один комплект – колье, серьги, перстень, – который передавался из поколения в поколение всем старшим дочерям клана Шаховских… Это был символ, талисман, если хотите, – по семейному преданию, этот комплект приносил счастье всем его обладательницам. Шаховские считали, что именно благодаря комплекту самыми талантливыми, удачливыми в браке, плодовитыми и здоровыми были старшие дочери… Но в семье моего прадеда девочек не было вообще, поэтому гарнитур унаследовал материн отец Григорий Шаховской, а он, в свою очередь, подарил его своей юной супруге на свадьбу… Ей он, правда, удачи не принес, она умерла молодой… – Эдуард сделал паузу, потом добавил: – Но гарнитур сохранился до наших дней. Я его видел. Он безумно красив, особенно колье: три чистейших бриллианта на витой золотой цепочке… Изысканная простота… Элегантная роскошь… Браслет и кольцо в том же стиле: крупные камни в скромной оправе. Именно об этом гарнитуре вспоминала недавно Фроська – Элеонора любила обвешивать внучку этими побрякушками, приговаривая: «Когда я умру, они станут твоими!» Она обожала Фроську, потому что девчонка на нее жутко похожа, просто одно лицо, мать еще говорила, что именно в ней сосредоточились все фамильные черты Шаховских-Анненковых…

Он замолчал и, грустно улыбнувшись, опустился на диван. Петр тоже безмолвствовал, видно, обдумывал рассказ Эдуарда Петровича, зато Аня все уже решила и заявила:

– Если я найду этот комплект, то передам его дочери Элеоноры Георгиевны… Раз драгоценности фамильные, ими должна владеть настоящая Шаховская… Только не эта ваша Фрося, ей я их ни за что не дам…

– Елена – приемная дочь Элеоноры Георгиевны, именно поэтому мать ей драгоценности и не даровала…

– И что же делать?

– Не делить шкуру неубитого медведя, – строго сказал адвокат. – Пока вы унаследовали лишь квартиру, ни о каких фамильных драгоценностях речи не идет, и мой вам совет, забудьте эти глупости… – Он ободряюще ей улыбнулся и добавил: – В права наследования вы вступите только через полгода, но переезжать можете уже недели через две. На этом Элеонора Георгиевна настаивала. Почему-то ей хотелось, чтобы вы въехали в квартиру сразу после ее смерти… Сразу, конечно, не получится, но пару недель спустя, когда страсти поутихнут, пожалуйста. Ключи я вам дам.

– Но как же? – Аня по-коровьи захлопала глазами. – Сами же говорите, что в права я вступлю только через полгода… А вдруг…

– Никаких вдруг! – отрезал Петр. – Если пристанет участковый, посылайте его ко мне! Всех остальных, типа управдома, к черту.

– Может, все же подождать…

– Въезжайте, устраивайтесь, обживайтесь и ни о чем не думайте!

Часть II
Наследница

День первый

Аня переехала в квартиру Элеоноры Георгиевны спустя две недели. Она хотела выждать положенные полгода, но адвокат Моисеев, он же Давид, он же Адонис, он же Аполлон Бельведерский, заверил ее, что ждать совсем не обязательно и она смело может вселяться – проблем не будет. Анна послушалась и, собрав свои немногочисленные пожитки, съехала со старой квартиры.

И вот теперь она стояла посреди бабулиной комнаты, сжимая в одной руке чемодан с вещами, а другой поддерживая чахлый фикус, единственное растение, выжившее в ее коммуналке. Стояла и не знала, с чего начать обустройство. Вот вроде бы и пришел ее звездный час, но радости почему-то не было…

«Для начала надо разложить вещи, – решила Аня. – Или сперва надо убраться? А может, перво-наперво помыть окна… Нет, окна мыть рано – еще только начало марта»… От растерянности Аня чуть не заплакала, но вовремя взяла себя в руки и, поставив фикус на широкий подоконник, пошла в ванную за половой тряпкой. Первое, что надо сделать, – это вымыть пол, хотя бы для того, чтобы меловой трафарет в прихожей больше не напоминал о трагедии, второе – вытряхнуть дорожки и покрывала, третье – начистить унитаз с раковинами, а уж потом разбирать вещи.

Когда полы были вымыты, дорожки пахли талым снегом (Аня выбивала их на снегу), а унитаз сверкал, Анюта взялась за свой чемодан.

Из старой квартиры она забрала только свою одежду, постельное белье, фотографии, цветок и скатерть, все остальное выкинула на помойку (кроме шкафа, его она просто задвинула в угол комнаты), так как тот хлам, что ей достался в наследство от матери, годился только для растопки печи. Конечно, в бабулиной квартире мебель тоже ветхая, но хотя бы чистая и без плесени. В недалеком же будущем Аня планировала приобрести кухонный гарнитур и телевизор, тех денег, которые она выручила за сдачу своей комнатенки в наем, должно хватить на первый взнос. Да, на ее хибару еще кто-то позарился! С ума сойти! Какое счастье, что есть люди из кавказских республик, которые готовы платить за аренду даже таких убогих жилищ, как Анина комнатушка.

Потом можно будет диван купить. И новый холодильник – лишь бы жильцы не отказались от ее халупы и исправно за нее платили. Но для начала необходимо сделать ремонт.

– Я все здесь переделаю! – возбужденно шептала Аня, деловито выбрасывая из чемодана свои вещи. – Поклею веселые розовые обои. Двери выкрашу белоснежной краской! Повешу на окна цветастые занавески! И заведу кота!

Кстати, надо спросить у Петра-Аполлона, можно ли делать ремонт в квартире, которой еще формально не владеешь – хороший повод для звонка…

Аня обхватила руками стопку простыней, намереваясь положить их в шкаф, но не донесла – уронила (от возбуждения ее потряхивало). Собрав с пола белье, она засунула его на пустующую полку и собралась уже захлопнуть дверцу шкафа, когда увидела в одном из ящиков стопку фотографий. Отряхнув руки, она бережно взяла снимки. Поднесла их к свету и с интересом стала разглядывать.

На первой фотографии была изображена красивая молодая женщина с волнистыми белокурыми волосами. Женщина была так хороша, что Аня даже подумала, будто это какая-то артистка советского кино, но, перевернув фотографию, прочитала: «Лина. Москва. 1950». Так это Элеонора Георгиевна? Вот это да! Оказывается, в молодости она была не просто привлекательна, а ослепительно хороша. Теперь понятно, в кого пошла эта злючка Фрося…

На следующих снимках тоже была Лина, запечатленная в разные годы своей жизни. На всех она удивительно хорошо смотрелась. Ей шли все прически, будь то гаврош, начес, бабетта или каре. И все мужчины. Рядом с Линой постоянно фотографировались какие-то дядьки, не исключено, что мужья или любовники, и все они, абсолютно разные, одинаково выгодно оттеняли ее безупречную красоту. Одного из кавалеров Аня даже узнала, это был тот старик с розой, что приходил на кладбище, только на фотографии он был лет на сорок моложе, сущий пацан, но очень симпатичный.

Пересмотрев всю стопку, Аня отложила одну из фотографий, на ней Элеонора была изображена в полный рост. В длинном платье, с высокой прической и сверкающим колье на шее, она была похожа на принцессу. Или Снежную королеву – такая же безупречная, такая же холодная и одинокая… Аня не стала убирать эту фотографию вместе с другими в шкаф, она поставила ее на столик, дав себе задание купить для нее красивую рамочку.

Аня вернулась к шкафу, распахнула створки одежного отделения. Оно оказалось полупустым: заняты были только три вешалки. На них болтались сильно поношенные платьица из ситца, две полушерстяные кофтенки, зимнее пальто и старый-престарый плащ фасона макинтош. Все это барахлишко Аня сняла с вешалок и сложила в два бумажных пакета, чтобы выбросить на помойку – такое даже благотворительная организация не возьмет, уж очень оно ветхое.

Оттащив пакеты в прихожую, Аня вернулась к шкафу, раскрыла антресоли. Они были пусты, только в одном ящике нашлось два старых полиэтиленовых пакета, связанных друг с другом за оторванные ручки. Аня достала их, развязала, один положила на стол, второй тряхнула за дно. На пол, блестящей струйкой, стек кусок атласа нежно-голубого цвета. Девушка подняла его, развернула. В ее руках оказалось платье необычного фасона: длинное, узкое, с рукавами-крыльями и глубоким, чуть ли не до пояса, вырезом. На спине имелся целый ряд маленьких перламутровых пуговок, по подолу шла вышивка, а на талии болтался широкий, более темный, чем само платье, кушак. Наверное, в этом туалете Элеонора Георгиевна Новицкая ходила на приемы. К нему бы туфельки на тонком каблучке, чулочки со стрелками, а к поясу приколот букетик фиалок…

Тут Аня вспомнила про второй пакет, развернула его. В нем оказались туфельки с тонкими каблучками, именно такие, о каких она подумала: изящные синие босоножки с закрытым носиком, изготовленные из нежнейшей, похожей на атлас кожи. Аня примерила их, но выяснилось, что у Элеоноры Георгиевны была ножка Золушки, размера тридцать пятого, не больше, не то что у нее самой: полный тридцать девятый, а зимой, на носок, сороковой…

А вот платье подошло – Аня натянула его свободно, только пуговицы застегнуть не смогла, неудобно самой. Элеоноре наверняка кто-то из домочадцев застегивал, уж очень маленькими оказались петельки. Но Аня решила проблему при помощи кушака, обернула его дважды вокруг талии, подчеркнув тем самым… (хм-м!) фигуру.

Вырядившись в чужой туалет, она подошла к мутному от времени зеркалу, посмотрела на свое отражение. Выглядела она смешно. Как ряженая обезьянка из цирка. Роскошный наряд не делал ее красивее, наоборот, подчеркивал убогость. На голубом фоне ее кожа казалась чересчур бледной, а волосы не шли ни в какое сравнение с атласом: он блестящий, струящийся, они тусклые, висящие сосульками вдоль худого лица…

Аня скосила глаза на фотографию Элеоноры. Похоже, на ней она именно в этом платье: та же линия кроя, то же декольте, тот же пояс, но никаких фиалок в качестве украшения, только драгоценности. Одна вещь, а как по-разному смотрится…

Аня встала так же, как Элеонора: плечо вперед, одна рука согнута в локте, ладонь на талии, вторая спокойно лежит на бедре, голова чуть повернута вбок и вверх. Получилось похоже, только как она шею ни вытягивала, горделивого вида не добилась. Не было между Аней и Линой ничего общего – ее даже дешевой копией не назовешь, карикатура! – разве что уши одинаковые. Но вот они как раз Элеонору не красили: маленькие, плотно прижатые к голове, а мочки торчат, как бы завиваются вовнутрь. Аня своих ушей немного стыдилась, а Новицкая, видно, нет, раз выставляла их напоказ…

Аня бросила последний взгляд на дешевую копию шедевра, то есть на свое отражение, и стала раздеваться. Сняв платье, она не кинула его в пакет, а водрузила на вешалку и убрала в шкаф. Туфельки поставила под ним, аккуратно, носик к носику. Закрыв дверку шкафа, она решила попить чаю.

Для этого прошла в кухню, где поставила на электроплитку чайник, и занялась поисками заварки. Аня знала, что бабуля любила покупать чай про запас, поэтому была уверена, что, порывшись в подвесном шкафчике, найдет пачку «Ахмата» (плохого чая Элеонора не признавала). Как и ожидалось, чай нашелся. Осталось взять чашку. Но, к удивлению Ани, чашек в доме не было ни одной. Имелись только стаканы с подстаканниками. Ну что ж, попьем из стакана, хотя из чашки, по Аниному мнению, прихлебывать чай гораздо удобнее.

Пока вода закипала, Аня взялась разглядывать подстаканники – уж больно любопытные узоры на них были выбиты. Она еще раньше, когда они с бабой Линой чаевничали, заметила их необычность, но рассмотреть получше у нее как-то не получалось. Аня поскребла ногтем круглый бок одного из подстаканников, они все были какие-то темные, будто грязные, но оказалось, что серый налет – это не грязь, а что-то другое… Если бы Аня не была уверена, что они сделаны из нержавейки, то сказала бы, что подстаканники окислились… Хм… Чем же это оттереть? Тут Аня наткнулась взглядом на пузырек нашатыря, позабытый врачами «Скорой помощи»: может, им попробовать? Она слышала, что серебро чистят нашатырем, вдруг и подстаканники отчистятся?

Накапав на ватку небольшое количество спирта, Аня начала тереть. Как же она удивилась, когда выяснилось, что серый налет очень даже быстро сходит. Буквально через пять минут подстаканник сверкал так, что Аня зажмурилась. Оказалось, что он не однородно-серебристый, в центре узора, сотканного из переплетенных между собой листьев, имеется цветок из желтого металла. Это было очень красиво!

Аня перевернула подстаканник, чтобы протереть его дно, и с удивлением обнаружила на нем буквы «Апексимов» и цифры «1846» и «98». Неужели 1846 это год изготовления? Тогда что такое 98? Проба? Но Аня только знала 985 для серебра и 585 для золота. Однако до революции драгметаллы могли клеймить по-другому, так что все может быть…

Отставив подстаканник в сторону, Аня распахнула дверцы шкафчика и начала вытаскивать из него все имеющиеся там столовые приборы. Так, ложки, вилки – эти явно копеечные; сахарница, на ней даже цена стоит «3-50»; вот небольшая вазочка из бронзы, наполненная лимонной карамелью, на вид дешевка дешевкой, но на донышке выбит замысловатый иероглиф, не исключено, что вещь дорогая, ее она отставила в сторону… Так, что там еще? О! Какая милая солоночка. Правда, грязная (создавалось впечатление, что ее специально заляпали жиром), но оригинальная: сделана в форме яичка, стоящего на подставке. Аня повертела солонку в руках, приблизила вплотную к глазам и не поверила им, когда прочитала на донышке: «Фаберже». Фаберже! Вот это да! Аня, конечно, не была знатоком антиквариата, но фамилию известного француза слышала не раз…

Аню охватило какое-то лихорадочное волнение. Что ей теперь делать с этим богатством? Пользоваться такими дорогими вещами она не станет из страха их попортить. Может, отчистить и поставить на видное место, пусть люди любуются… Э, нет, люди полюбуются да, чего доброго, и сопрут…

Что же тогда с ними сделать?

«Продать! – неожиданно решила Аня. – А на вырученные деньги купить косметику! Много, много косметики и туфли синие, под платье, только своего размера! А еще занавески и палас. Или на палас не хватит? Или хватит еще и на диван?» Боже, она совсем не ориентировалась в ценах на антиквариат… Впрочем, на диваны тоже. Она знала только, сколько стоят элементарные продукты питания и проезд в метро.

Надо все выяснить! Немедленно! Аня резко сорвалась с места, схватила полиэтиленовую сумку, висящую на ручке двери, сгребла в нее подстаканники, солонку и конфетницу, бросилась было вон из кухни, но затормозила у самого порога. Чего же она делает, хулиганка? Ведь она еще не владеет ни квартирой, ни мебелью, ни чашками-плошками… Все это пока не ее! А она уж распоряжается… Нахалка! Вот отсудят у нее все это добро злющие Элеонорины внуки, что она тогда будет говорить? Простите, извините, но подстаканнички я загнала, не обессудьте…

Аня тяжело опустилась на стул, не зная, что делать. Так бы и просидела до вечера, если бы в дверь не позвонили.

– Кто там? – крикнула Аня через всю квартиру. Она была уверена, что это соседи-алкаши пришли побираться – больше к ней в гости зайти было некому.

– Откройте, милиция, – раздался в ответ грозный голос следователя Стаса, его бас ни с чьим не спутаешь.

Аня побежала открывать. Поколдовав над четырьмя замками, она распахнула дверь. На пороге, как она и предполагала, стоял Стас, усы его, как у мультяшного Бармалея, торчали, брови были нахмурены, а взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Можно? – хмуро спросил он и, не дождавшись разрешения, проник в прихожую.

– Входите, – нервно сглотнув, проговорила Аня.

– Въехала уже? А не рановато?

– Мне адвокат сказал, можно…

– Ну раз адвокат сказал, тогда конечно… – Стас озабоченно осмотрелся. – Куда я могу пройти?

– В кухню. Я как раз чай пить собралась, будете?

– Давай, – кивнул он и, не разуваясь, прошлепал в кухню.

– Только у меня одна карамель. Лимонная, – Аня ткнула пальцем в горку конфет, вываленных из вазочки прямо на стол. – Хотите?

– Хочу, – буркнул он, усаживаясь на табурет.

Аня засуетилась у плитки, а Стас, подперев худую щеку кулаком, задумчиво протянул:

– Значит, ты теперь у нас богатая невеста…

– Что? – испуганно пискнула Аня, чуть не выронив из рук заварной чайник.

– Богатая ты теперь, говорю, невеста. С квартирой, с садом…

– И кирпичным сараем, – машинально добавила она.

– Обалдеть!

– Вы издеваетесь надо мной?

– Завидую! Я вот сорок лет на свете живу, пятнадцать в милиции работаю, скольким людям за время службы помог, и хоть бы одна сволочь отблагодарила… Нет, взятки, конечно, предлагают, но чтоб от чистого сердца…

Он замолчал, нервно барабаня пальцами по столу, и это молчание пугало даже больше, чем его издевательские речи.

– Вы пришли меня арестовывать? – сиплым от испуга голосом произнесла Аня.

– Чего? – обалдел он.

– Вы хотите обвинить меня в убийстве… Все думают, что это я…

– Кто все?

– Все, – выдохнула Аня и разрыдалась.

– Вот дурочка! – выругался Стас, доставая из кармана мятый, попахивающий бензином платок и протягивая ей. – Вытрись! Вытрись, говорю, и перестань реветь… Никто тебя не подозревает, ясно?

Аня перестала всхлипывать, утерла нос платком, подняла на Стаса влажные глаза и кивнула.

– То-то, – проворчал он. – А то разревелась… У тебя ж алиби, соображать надо…

– А, может, вы думаете, что я того… наняла кого-нибудь…

– Наняла! – передразнил он. – Да кого ты наймешь. У тебя ни денег, ни знакомых, проверили уже…

– А зачем же вы пришли?

– Так просто. Проведать.

– М-м-м, – удивленно промычала Аня, прозвучало это не очень красиво, поэтому она решила больше не мычать, а завести светский разговор. – И как следствие, продвигается?

– Хреново продвигается… – Он недовольно пошевелил усами. – Улик нет, свидетелей тоже, а подозреваемые та-а-а-акие люди, что к ним на драной козе не подъедешь… Это ж надо! Семейка подобралась! Мафик, депутатша, поп-звезда и олигархова подстилка… И как с ними разговаривать?

– То есть подозреваемых четверо?

– Пятеро. Есть еще братец, Сергей Георгиевич Отрадов, темная лошадка, мать его… Ты его, наверное, видела. Старикашечка такой в заношенном полуперденчике, неимущий пенсионер, ядрена вошь… А у самого в Светлогорске (это под Калининградом) вилла, в столице у него бизнес, капиталы за границей, а налоги не платит ни тут, ни там… Как выяснилось, большой зуб на сестренку имел, но предъявляет железное алиби на момент убийства, только, сдается мне, крутит он что-то… – Стас поерзал на табурете. – Я вот ведь чего пришел… Ты всех их видела, так?

– Дочь не видела, она ни на похороны, ни на оглашение завещания не приходила…

– Понятное дело… Елене Бергман рисоваться ни к чему. В ее официальной биографии говорится, что родители ее давным-давно умерли, а теперь, вишь, что оказывается… Бросила старуху-мать… Не помогала, не навещала… Да…

– И о чем вы хотели меня спросить?

– Мне вот что интересно… – Он нервно облизнул свои тонкие губы. – Это не для протокола, а так, между нами, девочками… На твой взгляд, кто из них мог Элеонору Георгиевну убить?

– Никто, – испуганно выкрикнула Аня.

– Они так тебе понравились?

– Наоборот, они мне жутко не понравились… Особенно внуки, они чуть не перегрызлись в кабинете… А как они бабу Лину ненавидели! Ужас! И Сергей этот странный какой-то… Как робот. Придет, сядет, встанет и ни словечка…

– А сын Элеоноры Георгиевны? Как он тебе показался?

– Эдуард Петрович? Хороший дяденька, вспыльчивый, правда, грозный, но справедливый… И сразу видно, честный человек!

– Это Вульф-то честный? – захохотал Стас. – Да ты, Анюта, совсем в людях не разбираешься! Он вор в законе! Преступный авторитет!

– Эдуард Петрович? – не поверила Аня. – Вор?

– И убийца. Двоих убил самолично, за что, собственно, и сидел, еще нескольких убрал чужими руками…

– Как это?

– Киллера нанял, как же еще! Так что бабку, скорее всего, он замочил, но не сам, сам он давно рук не марает…

– Это не он! – неожиданно для себя вскипела Аня. – Не он! Он ее хоронил! Он любил ее… по-своему… Он не мог…

– Что бы ты понимала, – с грустью проговорил Стас, совсем не обидевшись на Аню за ее вспышку. – Мафики, они и не такое могут…

Аня, нахохлившись, уселась на табурет, ей не нравилось, что Стас обвиняет Эдуарда Петровича бездоказательно, в конце концов, нет ни одного факта, подтверждающего, что Элеонору Георгиевну зарезал собственный сын, вот и нечего на человека наговаривать. Пока она дулась, Стас развернул одну карамельку и сунул ее в рот. Почмокав, спросил:

– Чай пить будем или как?

– Будем, – заверила его Аня. – Сейчас налью…

Она поставила на стол два стакана, заварной чайник, но тут вспомнила, что подстаканники лежат в полиэтиленовом пакете, и похолодела.

– Ты чего застыла? – удивленно спросил Стас.

– Да я это… Как бы сказать… Ну…

– Хорош квакать, говори нормально…

Но признаться в том, что она наглым образом собралась загнать чужие подстаканники, у Ани не хватило смелости. Поэтому она, не говоря ни слова, достала их из пакета.

– Фу, какие грязные, – брезгливо сморщился Стас. – Что ж бабка помыть их не могла…

– Они окислились, – вступилась за Элеонору Аня.

– Окислились, как же… – Он отодвинул от себя подстаканник. – Я так попью… – Стас шумно втянул в себя кипяток и блаженно зажмурился. – Хороший чай…

– Да, бабуля всегда любила крепкую заварку…

– А ты зачем этот цветной лом в пакет сложила? – Он ткнул пальцем в сумку с утварью. – Выкинуть хотела?

– Нет, – поспешно заверила его Аня.

– Я бы на твоем месте выкинул… На кой черт этот хлам? Лучше чашек купить керамических… Сейчас такие прикольные есть! Мне вот коллеги на день рождения подарили с женскими титьками… – Выдав эту фразу, он немного смутился и поспешно добавил: – Но есть и обычные… С веселыми рожами и цветочками всякими…

– А можно? В смысле, выкинуть можно?

– Почему нет?

– Ну я же еще не владелица… Формально это еще не мое… Вдруг наследники все отсудят…

– Ну и что? Думаешь, они знают, сколько ложек, сколько вилок у бабки было? Да им плевать!

– А если знают? И им не плевать?

– Скажешь, ничего не трогала и пошлешь их на хрен! – Стас поманил Аню пальцем и, когда она склонилась к нему, доверительно сообщил: – Тебе вообще бояться нечего, у тебя адвокат чумовой… Петр Моисеев, это ж глыба. Ты не смотри, что ему только тридцать исполнилось, он знаешь какой прожженный… Так что никаких проблем у тебя с наследством не будет, это я тебе точно говорю…

– Значит, мне можно даже ремонт в квартире сделать?

– Квартира почти твоя, делай что хочешь. Ты пока просто не имеешь права ее продавать или обменивать, документы-то еще на тебя не оформлены… – Он залпом допил чай, вытер губы рукавом, поднялся с табурета и стал прощаться. – Ладно, пошел я… До скорого… Если захочешь мне что-нибудь сообщить, звони.

Тут же в руке Ани оказалась визитка с номером телефона, не такая красивая, как моисеевская, но тоже ничего.

– Я обязательно позвоню. До свидания.

– Эй, постой-ка… – Он шагнул к столу и сгреб с него пакет с подстаканниками. – Давай выкину, все равно иду мимо ящиков…

– Не надо! – истерично возопила Аня.

– Надо, Федя, надо… Сама ведь ни за что не решишься – будешь всякий хлам копить… А новую жизнь следует начинать с того, что выкидывать все старое! Итальянцы вон каждый новый год старье из окон швыряют и как хорошо живут!

– Я тоже выкину! Клянусь! – пищала она, стараясь ухватиться за ручки сумки и вырвать ее из цепких милицейских лап. – Зачем вам-то беспокоиться?

– Да какое беспокойство? Ты чего? Тут бачки прямо за сараями – швырну и пойду на остановку… Ладно, бывай, – приветливо кивнул Стас, после чего покинул ее скромную обитель.

Когда за следователем закрылась дверь, Аня метнулась к окну. Добежав до него, резко развернулась и понеслась обратно в прихожую. Из прихожей опять рванула в кухню, но на полпути остановилась: схватила пальто и, как была в тапочках, помчалась на улицу – спасать свое наследство!