Текст книги "Философия русской культуры. Метафизическая перспектива человека и истории"

Можно с уверенностью утверждать, что роль Эрна, проявившего в университетские годы активность в работе Студенческого общества, значима не только в создании «Христианского братства борьбы». Ему принадлежит одна из ведущих ролей в организационном и идейном оформлении Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева. По справедливому замечанию Я. В. Морозовой, «Московское религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьева – один из крупнейших религиозно-общественных проектов в интеллектуальной истории дореволюционной России, одно из самых масштабных идейных предприятий в истории русской религиозной философии»[666]666
  Первое заседание Общества состоялось 16 марта 1902 г. После кончины кн. С. Н. Трубецкого (1862–1905) Общество стало носить его имя.


[Закрыть]. Наряду с религиозно-философскими собраниями в Санкт-Петербурге деятельность Московского общества институционально и идеологически оформляет интеллектуальную культуру Серебряного века и воплощает собой одну из вершин религиозно-философского ренессанса в России. Сам факт развития философской культуры в России, выработки оригинальных идей и концепций, сопряженных с процессом становления философского мировоззрения авторов-участников дискуссий, теснейшим образом связан с работой МРФО. Более того, статьи, публикуемые ведущими интеллектуальными изданиями, являются зачастую текстами выступлений, актуальными репликами на бурные диспуты и философские новинки русских и европейских авторов.

Чутко ощущая культурный запрос на новый публичный формат существования философского слова, Эрн, как организатор и один из самых активных участников Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева, направил свои духовные и интеллектуальные усилия на доказательство самостоятельного значения русской религиозной метафизики, развернув научную проблему в плоскость общественной дискуссии. Отстаивая ценность отечественной мысли, он выступил апологетом синтеза восточно-христианской и античной традиции философствования в духе «логизма» в противоположность «меонизму» рационалистической философии Нового времени.

В этом контексте представляется необходимым и своевременным существенно пересмотреть роль и значение Эрна в истории русской и европейской мысли на основании анализа его собственной исследовательской стратегии, раскрывающей исходные посылки интеллектуального творчества. На наш взгляд, подобная процедура смысловой реинтерпретации философского опыта Эрна и ревизии идейного наследия связана с вы явлением в рамках неославянофильского дискурса оригинальной философской программы синтеза европейской и русской интеллектуальной культуры. Фундаментальным основанием философского синтеза, осуществленного Эрном в его работах, выступает христианская традиция метафизики. Единство России и Европы он усматривает в истоках христианской веры и античной философии, смысловое и ценностное взаимодействие которых создало базис европейской цивилизации, чьим плодом являются как европейские, так и русская культуры. Подчеркивая самостоятельное значение русской философии как носительницы восточно-христианского онтологизма, Эрн в своей критике западного рационализма, философски манифестирующего себя в картезианстве, имманентизме, феноменологизме, прагматизме, позитивизме, социализме и атеизме, на самом деле защищает христианскую традицию, как Востока, так и Запада. Противники Эрна, усмотревшие в его риторике проповедь антиевропеизма и национально-культурное самолюбование, не смогли услышать и понять главного – последовательно развиваемую мысль о возможном единстве русской и европейской культуры как культуры христианской, допускающей и признающей опыт разума и опыт веры. В этом смысле роль антизападника совершенно не соответствует Эрну, хотя и была ему навязана, чему немало содействовала война Германии и России, обострившая споры русских философов о духовных началах русской и германской культуры, онтологической природе русской и европейской мысли. Увидеть сквозь борьбу идеологических дискурсов подлинное высказывание философа, означает произвести реконструкцию его религиозно-философской программы и охарактеризовать формулируемые Эрном философские концепты как личностно значимые, связанные с процессом духовной и интеллектуальной самоидентификации.

Преодолеть идеологически ангажированную оценку наследия Владимира Эрна поможет изучение корпуса его исследований западноевропейской и античной мысли, в котором особое значение имеют работы, посвященные католической философии первой половины XIX века. Для характеристики исследовательского стиля философа отметим, что на протяжении всего недолгого, но чрезвычайно продуктивного творческого пути Эрн демонстрирует прекрасную выучку профессионального ученого, обладающего незаурядной эрудицией и навыками критического мышление, блестяще владеющего философским аппаратом и методами теоретического анализа. Философский талант Эрна проявился уже в период обучения в университете, где он обратил на себя внимание исследованиями сочинений Беркли и Иустина Мученика, сосредоточившись на выявлении онто-гносеологических оснований западной философии Нового времени и раннехристианской мысли. Эти две линии исследований – новоевропейская и антично-христианская традиции философствования – составят главную драматургию интеллектуального поиска, два философских сюжета, которые приведут Эрна к формулированию программы христианского универсализма с ее главным тезисом о культурной и духовной общности Европы и России. Вот почему оценка Эрна, спровоцированная полемикой, в которой он представал, скорее, как оригинальный публицист, энергично отстаивающий идейно не близкую для многих точку зрения, не проясняет глубинных интуиций его философского поиска.

Отмечаемая критиками склонность Эрна к публицистической форме предъявления своих взглядов, становится часто повторяемым аргументом, позволяющим оппонентам принизить собственное значение философской мысли автора «Борьбы за Логос». Однако еще большее неприятие вызывало именно пафосное, полемически заостренное противопоставление, как это тогда воспринималось, Запада и Востока, Европы и России, артикулированное Эрном через метафизический конфликт рацио и логоса – двух типов мировоззрений и отношений человека к миру, двух типов культур, оформившихся в истории христианской цивилизации. Нет ничего удивительного, что обозначаемый философом конфликт «меонизма» и «логизма», в терминологии Эрна, его оппонентам легко и удобно было «идентифицировать» и возвести к парадигмальному для русского сознания противопоставлению западничества и почвенничества и, в конечном итоге, философской рациональности и религиозности.

Защита религиозных основ национальной культуры и философии, а вместе с этим отстаивание самоценности восточно-христианского умозрения, или философии Логоса, приводила противников Эрна в священное негодование и заставляла оттачивать аргументацию в пользу европейской философии и культуры, якобы ниспровергаемой Эрном. «Призрак» славянофильства в лице Эрна обретал свое новое интеллектуальное «воплощение». Создавая вокруг его идей общественное мнение, талантливые оппоненты Эрна отвели темпераментному философу и публицисту роль лидера «неославянофильства». В борьбе старых и новых культурфилософских схем понимания взаимоотношений между Россией и Европой, русской и германской мыслью европеизм Эрна был попросту не замечен, если не проигнорирован. Позже некоторые из интеллектуалов-эмигрантов, пережившие революцию 1917 года, проделали трудную работу духовного и исторического самопознания, расставаясь с собственной дуальной схемой, ограничивавшей их «порог восприятия» идей Эрна.

Проясняя специфически возникшую ситуацию с наследием Эрна, мы настаиваем на необходимости переоценки его творчества и новой интерпретации вынашиваемой им философской программы, которая, безусловно, является оригинальной авторской версией русского европеизма. Пожалуй, только в одном важном моменте мы можем признать правомочность рассмотрения его наследия в линии преемственности с идеями славянофилов. Эрн солидаризируется с идеологами национальной самобытности в акте публичной защиты русской духовной традиции и оригинальности русской мысли, доказывая несводимость ее содержания к опыту освоения западного интеллектуализма, добиваясь признания универсальной ценности и самостоятельного значения русской философии для мировой культуры.

Специально заметим, что сам автор «Борьбы за Логос» указывал на расхождение с основными онтологическими и философско-политическими положениями славянофильской доктрины[667]667
  Морозова Я. В. Московское Религиозно-Философское Общество памяти Вл. Соловьева: вопросы возникновения // Вестник РХГА. Том 9. 2008, Вып. 2. С. 182.


[Закрыть]. В контексте поставленной проблемы, как нам представляется, задача для историка философии и философа культуры будет заключаться в целостном анализе творчества Эрна, в создании объемной интерпретационной модели, выявляющей не только главные и второстепенные смысловые линии, но и фоновые, отличающие обертоны смысла от контекстуальных «шумов». Речь идет о такой исследовательской стратегии, которая бы позволила провести разграничение между философской полемикой и философской программой, осуществить процедуру «растождествления» текста и контекста в интеллектуальной биографии мыслителя и публициста, настроив исследователей на иную оптику восприятия и понимания его творчества.

Наибольшую сложность в демаркации границ между славянофильством «означаемым» и «означающим» представляет ряд выступлений и статей Эрна, в которых славянофильский дискурс начинает доминировать, что, на первый взгляд, дает повод причислить Эрна к последователям и апологетам старых почвенников, построивших свою идеологию на критике и неприятии заимствованных европейских образцов культуры. Эрн действительно будоражит просвещенное русское общество заявлением, что национальный вопрос стал идейным знаменем времени, которое «славянофильствует». Однако славянофильская идентификация автора знаменитой речи «От Канта к Круппу» – результат идеологического конструирования его оппонентами ряда философско-теоретических выводов и историософских наблюдений Эрна, которые были спровоцированы мощным геополитическим конфликтом между Россией и Германией. Интеллектуально и морально отвечая на этот вызов, положения, выдвигаемые Эрном, никак не являлись выражением непримиримой антиевропеистской позиции. Знаменитый тезис «время славянофильствует», давший вместе с другими публичными докладами и публикациями военного периода прямой и раздражающий повод обвинить Эрна в антизападничестве, философ развил в двух одноименных лекциях. Прочитанные в январе и феврале 1915 г., они прозвучали в самый разгар войны, которая вовлекла европейские страны в тяжелый мировой конфликт. Емкая метафора блестящего оратора и полемиста, направленная на защиту государственного и национально-культурного суверенитета России перед лицом сильнейшей опасности, исходившей от Германии, на самом деле обозначила водораздел в восприятии русскими Европы. В оценке Эрна война разделила ее на Европу культуры, духовных и художественных святынь и Европу, подпавшую под влияние деонтологизированного германизма, с «его внутренним бездушием и бессмыслием», но с «убийственной логикой немецкой аргументации»[668]668
  См.: Эрн В. Ф. Нечто о Логосе, русской философии и научности // Сочинения. М.: Правда, 1991. С. 80.


[Закрыть].

Эрн призывал увидеть этот трагический надлом Европы – «воспалительный процесс», который объективировался в «подъявшем меч германизме»[669]669
  Серия выпускалась московским издателем и книготорговцем Д. П. Ефимовым под руководством С. Н. Булгакова, В. П. Свенцицкого и В. Ф. Эрна.


[Закрыть]. Для Эрна было очевидно, что меч германизма был занесен не только над православной Россией, но и над Европой, которая была дорога русским как «страна святых чудес». Цитируя знаменитый фрагмент из «Дневника писателя» Достоевского об искренней сердечной любви славянофилов ко всему великому и прекрасному, совершенному европейскими племенами[670]670
  Впервые: «Религиозно-общественная библиотека». М., 1906. Серия II. № 5. Опубликована отдельной брошюрой.


[Закрыть], Эрн подчеркивал внутренний антиномизм отношений русских к Европе. Она привлекала и отталкивала одновременно, пугала «двусмысленною серединою европейской цивилизации» и манила «родственными и близкими святынями»[671]671
  Впервые: «Живая жизнь». 1907. № 2.


[Закрыть]. Политический союз России со странами Европы против милитаристских притязаний Германии, по Эрну, был оправдан высотою духовных целей, объединяющих «не на ненависти к общему врагу, а на любви и привязанности к родственным и близким святыням»[672]672
  Эрн В. Ф. Сочинения. С. 381.


[Закрыть]. Сама же война в перспективе будущего представала прологом новой эпохи, в которой Россия и Европа неизбежно должны были осознать свое родство, выступив в качестве творцов мировой истории: «Как бы ни была значительна и огромна война, – замечал Эрн, – с более общих точек зрения судеб Европы и России она все же представляется только началом нового периода истории, в котором духовные силы Востока и Запада станут в какие-то новые, творческие и небывалые еще соотношения, и Европе в дружном сотрудничестве с Россией придется пересмотреть, в свете пережитого “онтологического” опыта войны, все основы своего духовного бытия и найти новые пути дальнейшего культурного и духовного развития»[673]673
  Там же. С. 381.


[Закрыть].

Возможность объединения России и Европы на основе почитания культурных и духовных святынь была для Эрна не только чаемой надеждой, но предуготовляемым близким настоящим. Более того, она была для философа конкретной духовной и интеллектуальной задачей! Для этого нужно было избавить Европу от ее «двойника», губящего душу и ум культуры, разлучающей человека с природой и Богом. Эрн боялся, что восставший антиметафизический двойник Европы, бряцающий «орудиями Круппа», умертвит ее христианский дух. Свою задачу борьбы за Европу Эрн сформулировал весьма отчетливо: «Во имя Запада онтологического мы должны пребывать в непрерывной, священной борьбе с Западом феноменологическим. И, любя бессмертную душу Запада, чувствуя свое умопостигаемое единство с его субстанцией, мы должны насмерть бороться с дурными, внутренно гнилостными модусами его исторических манифестаций»[674]674
  Там же. С. 382.


[Закрыть].

Провозглашенная Эрном защита онтологической, подлинно христианской Европы от Европы феноменологической, выносящей реальность Абсолюта за скобки, понятая мыслителем как основная стратегия духовно-интеллектуальной работы, позволяет сделать важный вывод. Новый опыт прочтения жизненного пути и творческого поиска Владимира Эрна возможен сквозь призму вмененной себе задачи отыскания и установления внутреннего онтологического и культурного единства Европы и России, западной и русской мысли. По сути это была идея духовно-культурного синтеза в рамках западной и восточной традиций христианства, определявшего цивилизационную матрицу России и Европы, ее систему ценностей и политическую философию. В творческом сознании Эрна идея положительного синтеза первоначально проявляла себя на уровне общекультурной интуиции. Постепенно она кристаллизовалась в убеждения и получала философскую огранку в его теоретических и историко-философских исследованиях, посвященных, прежде всего, европейской философии Нового времени.

Новоеропейская философия и русский онтологизм. Именно в рамках научной и издательской деятельности МРФО Эрн начинает отстаивать ценность русской мысли, ее «логизм», продолжающий традицию свершенного восточными и западными отцами Церкви синтеза античной философии и христианского откровения. Критически оценивая философию Нового времени с ее рационалистическим выхолащиванием христианской онтологии, Эрн высказывается резко дискуссионно. Задетые критическими суждениями Эрна о столпах европейской мысли, коллеги по цеху не могут адекватно оценить программный замысел и применяемый философом аналитический метод. Закономерно, что бывший религиозный активист, противопоставляющий русскую религиозную мысль западному автономному разуму, видится едва ли не реинкарнацией антизападнического крыла «самобытников».

Что же представляют собой работы Эрна 1910-х годов, вызвавшие такой общественный резонанс, и можно ли назвать талантливого исследователя европейской мысли антизападником в духе церковно-общинной философии старших славянофилов? Опубликованные в различных периодических изданиях, выступления и статьи этого периода были включены Эрном в книгу «Борьба за Логос» (1911). Пронизанные борьбой за исповедуемую мыслителем христианскую философию, тексты отражают направленность философского поиска автора. Они демонстрируют многообразие анализируемых тем и сюжетов европейской философии, высказывания по поводу которых, как правило, привязаны к конкретным исследовательским, педагогическим, просветительским, философско-критическим, публицистическим задачам. Тем не менее, все тексты находятся в едином проблемном поле, что позволило Эрну объединить их в общий замысел книги и предъявить ее как своеобразный философский манифест.

В жанровом отношении тексты книги могут быть охарактеризованы как самостоятельные статьи, рассматривающие ключевые проблемы современной философии. Так, открывающая книгу глава «Размышления о прагматизме»[675]675
  Там же. С. 382.


[Закрыть], свидетельствует об интеллектуальном чутье и прозорливости автора, способного не только оценить новые философские идеи и направления, но и предвидеть превращение позитивизма в действенную идеологию массового общества. Две следующих главы «Беркли как родоначальник современного имманентизма» и «Природа философского сомнения»[676]676
  Там же. С. 383.


[Закрыть], показывая эвристический и творческий потенциал критического мышления, демонстрируют ход мысли автора в формулировании центрального тезиса о современной философии. Эрн отсылает читателей к традиции Бэкона и Декарта, которые стоят у истоков новоевропейской мысли, «не признающей природы как Сущего»[677]677
  Там же. С. 390.


[Закрыть].

Обсуждая метаморфозы рационализма, ведущего к меоническому, иначе, деонтологизированному, состоянию ума и души, Эрн показывает трансформацию этих идей в политическую философию и практику современной Европы. Именно этой теме посвящена статья «Социализм и проблема свободы»[678]678
  Статья представляет собой текст доклада Эрна на заседании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева. Реферат выступления 26 февраля 1910 г., легший в основу главы, был напечатан в № 17–18 «Московского еженедельника» за 1910 г.


[Закрыть]. Согласно Эрну, социализм привлекает массы идеей свободы. Но в основе философии социализма – утверждение позитивистской картины мира и, как следствие, отказ от христианской метафизики. Вывод Эрна однозначен: социализм как монопольный борец за свободу несостоятелен в своих претензиях. Без личного бессмертия свобода лишается онтологического статуса. Свободу можно обнаружить только в духовной картине мира, мужественно признав правду Христа, свет Его победы над смертью. Вне радостной веры в воскресшего Христа, провозглашает Эрн, «нет свободы ни личной, ни общественной, ни космически-вселенской…»[679]679
  Статьи являются текстами открытых лекций, прочитанных Эрном в Московском университете 10 мая 1910 г. на получение права доцента. Оба текста были опубликованы в центральном научно-философском издании России – в «Вопросах философии и психологии», в кн. 103 и 105 за 1910 г.


[Закрыть]

Для характеристики исследовательской программы Эрна особый интерес представляют собой четвертая и пятая главы книги «Нечто о Логосе, русской философии и научности» и «Культурное непонимание», имеющая подзаголовок «Ответ С. Л. Франку». В жанровом отношении – это в чистом виде полемические философские статьи, демонстрирующие оригинальный авторский стиль ведения публичной философской дискуссии. В них раскрывается талант полемиста, обладающего не только блестящим литературным стилем, но и силой философской аргументации, основанной на глубоком знании предмета и впечатляющем уровне профессиональной и общей гуманитарной культуры.

Глава «Нечто о Логосе, русской философии и научности. По поводу нового философского журнала “Логос”» была первоначально опубликована в № 29–32 «Московского еженедельника»[680]680
  Эрн В. Ф. Сочинения. С. 35.


[Закрыть] в виде критической статьи, поводом для на писания которой стал выход в свет международного ежегодника по философии культуры «Логос», за которым стояла группа новых западников во главе с С. И. Гессеном, Ф. А. Степуном и Б. В. Яковенко. Программа авторов «Логоса», предложенная поклонниками современной западноевропейской мысли в духе неокантианства В. Виндельбанда и Г. Риккерта, ставила целью посеять в русской интеллектуальной культуре зерна «подлинной научной философии». Теоретическим обоснованием программы выступала тотальная критика русской философской традиции. Авторы пытались доказать, что русская мысль не обладала необходимым философским инструментарием, была «несвободна», не имела ярких философов, а только лишь философски одаренных «личностей», не создала систем, претендующих на научность и вообще не имела самостоятельного значения, особенно в области гносеологии[681]681
  Впервые напечатана в журнале «Живая жизнь», в 1907 г., № 2.


[Закрыть].

Выступление Эрна на страницах «Московского еженедельника» с разоблачением несуразностей в мышлении и представлении идеологов новой научной философии вызвала волну ответных возражений, среди которых были критические статьи С. Л. Франка и А. Белого[682]682
  Эрн В. Ф. Сочинения… С. 197.


[Закрыть]. Открыв полемику по поводу самоопределения русской философии в контексте истории европейской мысли, уже постфактум, в процессе создания книги, Эрн счел необходимым дать пояснение к развернувшейся дискуссии. Примечательно, что свой текст в «Московском еженедельнике» он определяет как статью, написанную бегло, «по поводу». Однако отмечает, что развиваемые в ней взгляды и положения составляют центральную линию авторского творчества: «Поэтому опрометчиво поступают те критики, – указывает Эрн, – которые считают ее за какое-то окончательное credo, к которому ничего не может быть добавлено. Слишком ясно, – продолжает автор, – что это не систематический трактат по всем вопросам теоретической философии, а критическая статья, опирающаяся на ряд философских, исторических и гносеологических положений, здесь же высказанных. Я считаю, – заключает Эрн, – что критика всегда опирается, сознательно или бессознательно, на положительные воззрения и сильна лишь в той мере, в какой сильны эти воззрения. Вот почему параллельно с критической частью у меня идут утверждения»[683]683
  См. подробнее: Логос. Международный ежегодник по философии культуры. Русское издание. Книга Первая. М.: Книгоиздательство «Мусагет», 1910.


[Закрыть].

На наш взгляд, Эрн весьма точно характеризует свой главный принцип исследователя – это критика, опирающаяся на внутренне непротиворечивые, глубинно выношенные убеждения и представления, которые он называет «воззрениями». Данный принцип определяет устойчиво повторяющийся композиционный прием и идейно-смысловую конструкцию текстов, при котором критический момент в оценке взглядов европейских философов важен для формулирования основного авторского тезиса-утверждения. Жанр полемической статьи, в рамках которого Эрн высказывался о Бэконе, Декарте, Беркли, Канте, Гегеле, Шеллинге, Джемсе, Гарнаке, Виндельбанде и Риккерте, наиболее соответствовал как внутреннему темпераменту, так и особенностям его мышления, с развертыванием текста-высказывания в диалектическом сопоставлении двух логик – аналитико-критической и утвердительно-апологетической.

Тезисы о русской философии, сформулированные Эрном и вызвавшие бурное противодействие, в частности, у С. Л. Франка, имели судьбоносное, едва ли не пророческое значение в истории русской культуры. Позже, в эмиграции, включаясь в трудную работу по переосмыслению трагических событий отечественной истории, Франк практически полностью повторит и разовьет русскую философскую «аксиоматику» Владимира Эрна. Тогда же, к моменту выхода еженедельника «Логос», как признавался Франк, хотя он и преодолел чрезмерные увлечения «кантианства» и «риккертианства», все же однозначно выступил на стороне неозападников. По словам Франка, «полемика Эрна задела гораздо более общую проблему; она была возрождением славянофильской критики западного духовного мира вообще; П.Б.[684]684
  Эрн В. Ф. Сочинения. С. 71.


[Закрыть] предложил мне возражать Эрну, что я и сделал; из этого завязался между нами обмен полемическими статьями»[685]685
  См.: Франк С. Философские отклики. О национализме в философии // Русская мысль. 1910. № 9. С. 162–171; Он же. Еще о национализме в философии // Русская мысль. 1910. № 11. С. 130–137. См. также: Белый А. Неославянофильство и западничество в современной русской философской мысли // Утро России. 1910. 15 октября. № 247. С. 2.


[Закрыть].

Необходимо признать, как полемист и диспутант Эрн был на голову выше Франка. Значительно младше по возрасту, превосходил он Франка и в философской, тем более, богословской подготовке. Тот спор содержательно был выигран Эрном. Франк оказался весьма невнимателен к основной мысли своего оппонента, к тому же по элементарному незнанию, которого никак нельзя было ожидать от гуманитария его уровня, он допустил ряд грубых ошибок, чем блестящий эрудит Эрн, конечно, воспользовался. Но именно после этих публичных дебатов, развернувшихся в философской периодике, за Эрном закрепилась слава едва ли не ретрограда, адепта отжившего славянофильства, и, что еще хуже – националиста от философии и культуры.

Первая Мировая война вновь оживила дискуссии русских мыслителей о сущности русской и европейской культуры. Эрн, выступивший с программными докладами и лекциями «От Канта к Круппу», «Время славянофильствует», разумеется, не сомневался в цивилизационной и культурной общности России и Европы, наследниц христианского предания. Однако он видел опасность для судеб христианского мира в трансформации, своеобразной духовной подмене, произошедшей с западной ветвью христианской культуры. Германский милитаризм, по Эрну, был оборотническим «двойником» европейской культуры, разрушавшим ее христианское основание и отрицавшим ее творческий гений.

Каким образом выстраивалась линия русской защиты можно понять из жаркого спора, развернувшегося между Владимиром Эрном и его оппонентами во главе с Николаем Бердяевым. Они как бы обозначали две крайние точки в оценке русской и германской (шире, европейской) культурной традиции. В этом обмене полемическими статьями происходило цивилизационное самоопределение русской мысли – проговаривались и формулировались культурно-философские дефиниции, чеканились историософские тезисы и аргументы. Спор, в орбиту которого были вовлечены самые известные авторы, стал публичным, обозначив идейный раскол в среде русских интеллектуалов.

Слово Эрна в защиту религиозных основ русской культуры вызвало бурю эмоций – от недоумения до раздражения и негодования. Ожесточенное сопротивление Эрну оказал Бердяев, заподозривший своих собратьев по цеху в реставрации отживших форм славянофильства и прекраснодушной пропаганде квасного патриотизма. Поводом послужила книга В. В. Розанова «Война 1914 г. и русское возрождение»[686]686
  Речь идет о друге и соратнике С. Л. Франка – П. Б. Струве, редактировавшем «Русскую мысль».


[Закрыть], в которой Бердяев усмотрел «возрождение славянофильства» и повтор «славянофильских задов», давно уже отвергнутых «не “западнической мыслью”, а мыслью, продолжавшей дело славянофилов»[687]687
  Франк С. Л. Непрочитанное… Статьи, письма, воспоминания. М.: Московская школа политических исследований, 2001. С. 467.


[Закрыть]. Бердяев исходил из того, что война должна прекратить старый спор славянофилов и западников, поставить совершенно иной вопрос о России и Европе, который избавит русское сознание от «идеологии провинциальной», с «ограниченным горизонтом»[688]688
  Журнал «Московский еженедельник» являлся неофициальным органом «Партии мирного обновления». Выходил в Москве с 1906 по 1910 гг. при непосредственном участии кн. Е. Н. Трубецкого. Свои статьи в нем публиковали П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, М. О. Гершензон и др.


[Закрыть]. Его статья-рецензия «О “вечно-бабьем” в русской душе»[689]689
  Там же. С. 382.


[Закрыть] в резкой форме отказывала Розанову в христианской идентичности, уличала в ложно понятом русском христианстве, а значимые для автора книги идеи определяла в уничижительных терминах «розанов щины», губящей Россию, «бабьего и рабьего» коллективистского сознания нации, которая «ушиблена и придавлена грехом»[690]690
  Розанов В. В. Война 1914 г. и русское возрождение. Пг., 1914.


[Закрыть].

Эрн, опытный диспутант, всегда стремившийся теоретически обосновать свою позицию, избегавший «переходить на личности» в борьбе за идеи, посчитал своим долгом ответить на выпад Бердяева. Здесь же, в «Биржевых ведомостях», он опубликовал статью (в авторской версии – фельетон), для названия которой остроумно позаимствовал из германо-скандинавской мифологии образ воинственной Валькирии, в контексте военных событий получавший дополнительные смысловые обертоны. «Эти дни я совсем замотался. Представь, в два дня (позавчера и вчера) я написал большой фельетон – 9 стр., ответ Бердяеву. Он с яростью напал на нас вчера в фельетоне “О вечно бабьем в русской душе” и нужно было ему отвечать. Статья вылилась страшно легко и все же 9 стр. в два дня для меня слишком много и я сегодня разбит», – писал 20 января 1915 г., к жене, Е. Д. Эрн, в Тифлис, Эрн[691]691
  Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства. Т. 2. С. 294.


[Закрыть].

«Налет Валькирий (Ответ Н. А. Бердяеву)»[692]692
  Там же.


[Закрыть] – статья, являющаяся великолепным образцом полемического стиля Эрна. Талант автора высоко оценил известный журналист и издатель М. М. Гаккебуш, входивший в редакцию «Биржевых ведомостей», предложив дальнейшее сотрудничество. Статья вызвала восхищение четы Ивановых и С. Аскольдова (С. А. Алексеева). «Когда я читал статью Ивановым, – сообщал жене Эрн, – они дико смеялись, Вячеслав от смеха наливался кровью до того, что я переставал читать. Он говорит, что я во всех отношениях превзошел себя и он просто в восторге от остроумия и блеска статьи. Никто из них не нашел никакой грубости. Только вот не знаю, что делать с нею. Для “У<тра > Р<оссии>” она велика, по пробую устроить в “Бирж<евые> Ведом<ости>”, где появилась статья Бердяева»[693]693
  Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства. С. 301.


[Закрыть].

Специально заметим, что отношения Эрна с Бердяевым в этот период были вполне близкими и дружескими, их объединяла не только общая интеллектуальная среда, но и семейное общение. Почему и стоит разграничивать, своего рода, два типа коммуникации, – публичную, в которой в художественно-зрелищной форме, с использованием всех приемов ораторского искусства проговаривались смыслы и выражались точки зрения, и приватную, где разница позиций сглаживалась и корректировалась этикой дружбы и взаимного уважения. Между собой эти формы тесно связаны, переплетены многими смысловыми нитями глубоко интимного личностного свойства. В связи с чем, следует учитывать, что полемическая составляющая многих выступлений Эрна и Бердяева «на публику» несет на себе очевидный отблеск артистизма, характерный для ораторской культуры того времени. Ее риторический арсенал можно увидеть и в творчестве ведущих актеров русских театров, и в практике адвокатов, и в университетских лекциях профессоров, и в выступлениях депутатов Государственной думы. В личном общении и в дружеских беседах Эрн вел себя деликатно, и даже переживал, что столь сильно задел Бердяева в «Налете Валькирий». Регулярно получая от Бюро вырезок негативные высказывания в свой адрес, Эрн начал собирать эти «шедевры для коллекции». В письме к жене от 8 февраля 1915 г. Эрн признается: «Бердяев в фельетоне о Ницше[694]694
  Взыскующие града… С. 611.


[Закрыть] опять меня сильно выругал, еще не зная моей статьи против него. Так что “Налет Валькирий” вполне им заслужен»[695]695
  Впервые: Биржевые ведомости. 1915. Утренний выпуск. 30 января. № 14642. С. 2.


[Закрыть].

В прямую дискуссию, беря во внимание подвижность психики и эмоциональную неустойчивость Бердяева, Эрн старался не вступать, сохранял нейтралитет и поддерживал мир: «Я решил всячески воздерживаться от споров, – в письме к жене тремя днями позже объясняет Эрн, – п<отому> ч<то> с Н<иколаем> А<лександровичем> они совершенно бесплодны. Если начать ему уступать, он празднует “победу”, если же диалектически его побивать – он приходит в раздражение, волнуется и просто кричит. Я устраняюсь и буду смотреть, как будет разговаривать Вяч<еслав>. Он искусен и дипломатичен…»[696]696
  Взыскующие града… С. 611.


[Закрыть] К характеристике используемых Эрном средств художественной выразительности, создающих образ его самого пылкого оппонента, добавим, что фельетонный образ кричащего по телефону Бердяева был буквально списан с натуры. Манеру вести спор, наскакивая на собеседника, нервное возбуждение речи, как и стиль разговора по телефону, Эрн хорошо знал, хотя и не мог предвидеть, что он окажется столь жизненно правдивым. В период февраля-марта 1915 г. общение Бердяева свелось к домашним встречам и телефонным переговорам. В конце февраля Бердяев, возвращаясь с очередного публичного мероприятия, продолжавшего открытый статьями и домашними спорами диспут о «душе России», сломал ногу и общался с «миром» по телефону, бурно выплескивая свои эмоции и нерастраченную энергию на собеседников и оппонентов.