Текст книги "Тотти. Император Рима"

7
Бэтмен и Робин

Антонио Кассано – самый выдающийся футболист из всех, с кем я когда-либо играл. В «Роме» и сборной мне доводилось выходить на поле со многими топ-игроками, но у меня нет никаких сомнений, что самый большой футбольный талант был именно у него.

Такое категоричное заявление необходимо для того, чтобы объяснить наши отношения, или лучше – глубину нашей связи друг с другом, которая не прерывается много лет, вне зависимости от взлетов и падений, которые он пережил. Я обожаю Антонио, знаю, что и он обожает меня. Он для меня как младший брат, которого у меня никогда не было и которому я пытался «спасти» карьеру, и безуспешно. По крайней мере, не так успешно, как хотел. Сегодня наши встречи всегда заканчиваются его признаниями в том, что ему следовало остаться в «Роме» и что вместе мы выиграли бы намного больше. Я меняю тему разговора, потому что за этими рассуждениями всегда кроется горечь. Лучше думать о том, что уже произошло, – это не так грустно. Но Антонио прав: если бы он остался с нами, мы выиграли бы намного больше. И он, вероятно, не ограничился бы тем, что явил миру всего тридцать процентов своих способностей.

«Рома» приобрела Кассано в 2001 году, и это была вишенка на торте скудетто. За два года в «Бари» он однозначно показал, что был самым одаренным из молодых игроков в нашем футболе. «Ювентус» вел его очень долго, но в итоге Сенси их обскакал. Это было мощным ходом, имевшим символическое значение: мы подтверждали, что мы самые сильные – и не только на поле. Антонио стал последним большим приобретением, за которое «Рома» расплатилась лирами – спустя полгода ввели в оборот евро. Мы отдали за него пятьдесят миллиардов и вдобавок Гаэтано Д’Агостино, одного из самых многообещающих молодых игроков Тригории тех времен. Газеты считали, что с учетом этого полная стоимость трансфера составила шестьдесят миллиардов, что в пересчете на евро составило тридцать миллионов – даже сейчас, через два десятка лет, это значительная сумма.

На самом деле с «Бари» договорились еще весной, и в мае уже все знали, что Кассано перейдет в «Рому». Но за четыре тура до конца чемпионата нас ждал выезд на «Сан-Никола». К тому времени было уже ясно, что «Бари» покидает Серию А, наше преимущество было бесспорным, но, когда выяснилось, что против нас Кассано играть не будет, начались кривотолки. Он получил травму в предыдущем матче и в итоге больше не выходил на поле до конца сезона, и все же возмущение было немалое, что хорошо иллюстрирует то внимание, которое он к себе привлекал.

И вот настал день, когда мы познакомились «официально». 20 мая 2001 года. У нас уже были совместные фото, в центре поля, перед другими матчами между «Ромой» и «Бари», но это такие фото, о которых забываешь сразу после щелчка затвора фотоаппарата. Для него, однако, все было по-другому. Я понял это перед матчем, когда Вито привел его в раздевалку и он скромно попросил у меня футболку.

– В следующем сезоне у тебя своих будет сколько угодно, все уже в курсе, что ты к нам переходишь, – сострил я.

– Но я хочу твою, потому что ты всегда был моим кумиром, – серьезно возразил Антонио. Глаза его блестели. Я пообещал ему отдать футболку после матча, польщенный твердостью, с которой он выразил свое уважение. Он не казался тем хвастуном, каким его узнали в следующие сезоны, скорее он казался напуганным. После матча, помимо того что вручил ему футболку, я познакомил его со своим отцом. Антонио поздоровался с ним чуть ли не с благоговением.

Меньше чем через два месяца он приехал в Тригорию. Со мной он общался вежливо и уважительно, для других же он сразу стал костью в горле, потому что не было никакой связи между тем, что он думал, и тем, что говорил: откровенный и порывистый, без какого-либо понимания ситуации. Во время тренировок ему никто не был указ, он изматывал партнеров своей техникой и не оправдывался, безжалостно накручивая их. Томмази и Дельвеккио были его любимыми жертвами, он обзывал их отстойными за каждый неаккуратный прием мяча, и если ему за это не прилетало, то только потому, что у обзываемых был добрый характер. Не подумайте только, что Антонио «наезжал» лишь на добряков. Как бы не так. Он выводил из себя и Батистуту, одного из тех, кто, теряя терпение, был способен погнаться за обидчиком. Вдобавок Антонио выводил Габриэля из себя и в то время, когда у аргентинца были сложные периоды – после того, как Бати сыграл огромную роль в завоевании скудетто, он начал расплачиваться за это болью в голеностопах, которая будет преследовать его и после окончания карьеры. Его сильной стороной всегда была техника, и, если ее качество снижалось, снижался и его уровень, он становился обычным игроком, и Кассано не упускал случая указать ему на это, не задумываясь о неделикатности своих слов.

Я читал, что многие великие спортсмены – Коби Брайант, например, – стимулируют партнеров на тренировках, обращаясь с ними очень плохо и открыто вызывая их показать себя лучше, чем он о них думает. Это никогда не было моим стилем, напротив, я всегда пытался воодушевлять менее одаренных. Но Кассано, как мы видим, другой, а желание говорить правду – это не порок. Антонио не злой. Наоборот, он золотой парень, добрый и щедрый с теми, кто принимает его таким, какой он есть, и прежде всего – не таким, как другие. Легко представить, сколь трудным было его детство, которое превратило его в такого Антонио, каким он вырос: с взрывным характером, готовым бабахнуть в любую минуту. Помню, что в первый день в Тригории ему удалось сдержать себя в руках, и это было естественно, ведь он оказался в кругу чемпионов Италии, слушающих Фабио Капелло, самого титулованного тренера Серии А. Антонио был совершенно обычным человеком. Но со второго дня его природа взяла над ним верх.

Когда началось его приключение в «Роме», я был готов к тому, что Антонио – шизик, но я даже не представлял себе насколько. С другой стороны, я знал, что он талантлив, но даже не представлял себе что настолько. Чтобы было понятнее: Кассано – моя фотокопия. И даже больше. Своим клоном я не рискнул бы его называть потому, что на поле он в отличие от меня умел все. Но он еще и думал, как я. В каждом матче случалось так, что нелогичное решение приходило ко мне естественным путем. Как повернуться, как оценить расположение соперника, как сделать сложный пас – никто не ожидал, что я отправлю мяч именно в ту точку. Никто, кроме Антонио, который непременно оказывался там, куда прилетал мяч. Это были такие комбинации, которые ни с кем другим не проходили бы, даже если бы я заранее объяснил у доски, куда нужно двигаться. Нам было достаточно взгляда друг на друга, а иногда и взгляд не был нужен. Футбольная телепатия, которую я никогда больше не чувствовал с такой силой. Антонио смотрел на мои движения и автоматически синхронизировал с ними свои, развивая атаку. В каждом случае он делал то, что нужно, чтобы выиграть матч. В первом сезоне он играл немного, у нас все еще были Батистута и Монтелла, но, когда мы в Тригории работали в паре, я слышал, как Капелло бормотал:

– Еще немного – и центрфорварды станут лишними…

И чуть ли не облизывался при этом.

Я придумывал развитие комбинации, Кассано же не только понимал задумку, но и утончал ее, превращая интуицию в шедевр, а забивал тот из нас, кто оказывался в лучшей позиции, без какого-либо эгоизма. Мы были как Бэтмен и Робин.

Антонио высадился в Риме со своим «кузеном» Николой, и кавычки здесь нужны для того, чтобы было понятно, что речь идет не о родственнике, хотя он был представлен именно так. Никола был его другом, который выполнял его поручения и составлял ему компанию – среди игроков это довольно распространенное дело, особенно среди тех, кто меняет прописку и у которых нет ни невесты, ни жены. Антонио и Никола поселились в Казаль Палокко, недалеко от меня, и поиски виллы сразу оказались непростыми: я предложил им помощь моего отца, но у всех представленных вариантов были какие-то недостатки. Одна слишком маленькая, в другой слишком мало солнца, у третьей нет бассейна, четвертая – «отстой». Кассано зарабатывал сотни тысяч евро в месяц, и, чувствуя значительность этой суммы, он вел себя как в Беверли-Хиллз. Он чувствовал себя киногероем, хотел такую виллу, как в кино. Поскольку найти похожую он не смог, а отношения между нами были хорошие, в конце летнего межсезонья я предложил ему жить в моем доме. У нас была замечательная комната для гостей. Я даже не успел закончить фразу, как он уже обнимал меня. У нас появился новый жилец, и хорошо, что я сначала рассказал об этом матери. Если бы она неожиданно увидела его у нас, с его двумя огромными чемоданами, ее хватил бы удар. «Кузен» остался в гостинице, озадаченный продолжением поисков голливудской виллы. Я был собой доволен, потому что Рим может оказаться непростым для 19-летнего миллионера, не готового держать удар, и роль капитана заключала в себе и помощь такого рода. Но я делал это не из чувства долга. В Антонио было что-то, что не могло не растрогать. В мире, где все искусственно, он был сама простота.

ТОММАЗИ И ДЕЛЬВЕККИО БЫЛИ ЕГО ЛЮБИМЫМИ ЖЕРТВАМИ, ОН ОБЗЫВАЛ ИХ ОТСТОЙНЫМИ ЗА КАЖДЫЙ НЕАККУРАТНЫЙ ПРИЕМ МЯЧА.

Лето 2001 года. Моя первая серьезная история любви, с Марией Мацца, недавно завершилась, Илари еще не появилась на горизонте, это случится следующей весной. Это я к тому, что был молод, известен и свободен. Я проводил почти все вечера с Кассано, мы гуляли в компании друзей и кузенов (мои кузены – настоящие) и «отрывались», потому что Антонио – невероятно веселый парень. И щедрый, даже чрезмерно. Иногда случалось, что я шел на ужин с другими людьми, на деловой ужин, в один из моих любимых ресторанов – например, к Клаудио, – и если там оказывался и Антонио, то первым делом он подходил, здоровался, перебрасывался несколькими фразами с моими спутниками, а затем шел к своему столику. Когда, по окончании ужина, я подходил к Клаудио, чтобы расплатиться, тот поднимал руки:

– Ничего не нужно, Антонио уже обо всем позаботился.

В первый раз я его поблагодарил, во второй уже сказал, что это последний раз, на третий – чтобы он притормозил, потому что где же это видано – платить каждый раз за компанию, в которой ты знаешь только одного человека! Все бесполезно, и мне не удалось даже заставить хозяина отказаться принимать оплату, потому что если Антонио что-то задумывал, то был более настойчив, чем я.

Когда ты молодой футболист, и тем более – успешный, ты не теряешь время на анализ поведения других, особенно если другие с тобой любезны. Тебе кажется, что тебе все должны. И только иногда (может быть, в одну из бессонных ночей), уже после того, как получше узнаешь человека, ты задумываешься – что стоит за привычками, действиями, да даже за странностями того, кто играет какую-либо роль в твоей жизни. Я уже говорил о том, что у Кассано было трудное детство: отец оставил их, когда Антонио был совсем маленьким, поэтому он так непосредственно и естественно привязался к моему отцу, а мать была вынуждена везти все на своих плечах в непростой обстановке Старого Бари. Он вышел оттуда благодаря футбольному таланту, но в душе он целиком и полностью остался ребенком. Яркий пример: по вечерам мы частенько катались всей компанией на скутерах, потому что в закрытых шлемах мы могли неузнанными добраться из Казаль Палокко до комплекса Всемирной выставки. Я, конечно, умел водить; по крайней мере, я так думал. Но потом Антонио тоже купил себе скутер и стал присоединяться к нашей компании. То, как он им управлял, – это было совершенно другое, и я не только о скорости говорю, о прохождении поворотов, о трюках, которыми он нас восхищал, как в цирке. Другим прежде всего было то, как он на нем сидел. Я, управляя скутером, смотрю вперед, и если хочу сказать что-то тому, кто едет рядом, то на мгновение поворачиваюсь к нему. Антонио в отличие от меня, когда ездил в компании с нами, поворачивался на сиденье лицом к собеседнику, как на кресле, а на дорогу смотрел лишь на мгновение; он, конечно, контролировал обстановку краем глаза, но бессознательно. Угорая над этой его манерой езды, которую никто из нас не мог воспроизвести без риска завалиться, мы говорили, что он этому научился в Бари, воруя со скутера сумочки у прохожих, и он от души смеялся, не отвечая, однако, правы мы были или нет.

Непреодолимое желание платить за всех – это признак щедрости (как я уже рассказал, Антонио был очень великодушным), но еще и способ самоутверждения. Если вы привыкли с детства считать деньги пропуском для входа куда-либо, то логично, что вы будете использовать их для этого, когда вам повезет разбогатеть. Антонио хотел чувствовать себя знакомой и приятной частью моей жизни, и на это размышление меня наводит то, что он сказал в раздевалке стадиона в Бари: я его кумир. Бывали случаи, когда его выражения почтительности доводили почти до неудобного положения. Например, при девчонках. Иногда вечерами мы гуляли с двумя подругами (как я уже говорил, мы с Антонио были свободны), и если я замечал, что ему очень нравится та, что более симпатична, я давал ему зеленый свет. Он схватывал это на лету – он не из тех, кому надо объяснять дважды.

– Ты глянь, она тебя хочет, – шептал он мне на ухо. – Это за километр видно. А такой, как я, кому нужен?

Он говорил это не из самоуничижения, нет. А потому, что, героизируя меня с юности, не верил, что может в чем-то меня превзойти. Он говорил мне это миллион раз, уверял, что хочет быть моим другом без малейшего желания быть моим преемником, потому что в Риме, что бы ни произошло, никто никогда не станет таким, как я. Льстило ли мне это? Да, и очень: учитывая то, что это говорил Кассано, я знаю, что эти слова были искренними. И когда случалось, что мы делили один номер (это было редко, поскольку я предпочитаю селиться в одиночестве, но иногда на выездах в гостинице не хватало номеров), я, просыпаясь, иногда ловил на себе его взгляд и вспоминал, как я делал то же самое, ночуя в одном номере с Джаннини. Кумиром моих юношеских лет.

Наша совместная жизнь в моем доме в Казаль Палокко продлилась несколько месяцев, и это было счастливое время, потому что раз уж мой отец сдружился с ним с того вечера в Бари, то маме и вовсе не потребовалось много времени, чтобы полюбить Антонио так, как будто он был ее приемным сыном. Он, впрочем, был этому рад: обращался к ней как к королеве, окружал ее вниманием, дорогими подарками (что тоже заставляло чувствовать неловкость) и был действительно образчиком воспитанного человека. Настолько воспитанного, что когда мама читала в прессе о его бравадах, то спрашивала меня, правда ли это.

– Бедняжк’ Анто’, неужели он действит’ назвал арбитра рогоносцем? – не верила она.

Ну, что сказать, мама? Смысл был плюс-минус такой, да. Я должен был смягчать рассказы о нем, поскольку это ее расстраивало. Она болела за него с первого дня и с этой точки зрения всегда была верна ему. Даже скрывала это от меня, когда мои отношения с ним становились прохладными.

К тому же те месяцы под одной крышей были мечтой любого родителя, потому что часто бывало, что мы не могли выходить куда-то и предпочитали звать к себе друзей и подруг. Так что они спали спокойно, и даже если мы устраивали праздник до утра, они не волновались о нашем возвращении домой: мы уже были дома. Я не удивлюсь, если кто-то сейчас подумает, что мы не слишком профессионально относились к футболу. Претензии принимаю, но отвечаю: речь идет о начале недели, и мы, разумеется, не загуливали допоздна в пятницу или субботу. Кроме того, в том возрасте мы быстрее восстанавливались. Безукоризненное соблюдение режима нужно для того, чтобы продлить футбольную жизнь, но это важно тогда, когда тебе уже за тридцать. Прибавьте к этому, что ни я, ни Антонио не пили алкоголь, не курили и не употребляли наркотики. Так что наши грехи тяжкими я бы не назвал. По утрам, завтракая перед пробежкой в Тригории, мы их уже и не вспоминали.

МЫ ГОВОРИЛИ, ЧТО ОН ЭТОМУ НАУЧИЛСЯ В БАРИ, ВОРУЯ СО СКУТЕРА СУМОЧКИ У ПРОХОЖИХ, И ОН ОТ ДУШИ СМЕЯЛСЯ, НЕ ОТВЕЧАЯ, ОДНАКО, ПРАВЫ МЫ БЫЛИ ИЛИ НЕТ.

Первый сезон Кассано стал первым из тех, в которых мы с ним могли и должны были выигрывать, но оказывались на втором месте. Для Антонио это был прежде всего сезон адаптации к более высокому уровню, потому что в атаке у него были конкуренты. Но в итоге, когда всеобщий задор стал иссякать и меня, травмированного, недоставало в некоторых матчах, стала играть роль его свежесть. Например, когда мы оступились в Венеции, что дорого нам обошлось на пути к скудетто: сопернику, уже вылетевшему из Серии А, мы уступали 0:2, а почему – объяснить невозможно. Я восстанавливался от травмы и на этот крах смотрел по телевизору – крах, который мы лишь частично сгладили в последние пять минут. Коллина поставил два пенальти в нашу пользу, оба были стопроцентными, но чтобы дать их за такое короткое время, требовался сильный характер, который у этого арбитра был. И требовался кто-то с характером Антонио, чтобы пуститься на последних минутах в такой слалом в поисках возможности пробить или хитро использовать наивность защитников. В то воскресенье, за пять туров до конца, лидирующий «Интер» потерпел дома поражение от «Аталанты», и если бы мы выиграли, то зацепились бы за первое место. Этот чемпионат вошел в историю из-за своего последнего тура, пятого мая, и из-за издевательского обгона, который совершил «Ювентус» в последних матчах. Однако, с моей точки зрения, мы сами виноваты в том, что упустили скудетто. Мы были сильнее, но чемпионами стали они.

После этого турнира Кассано переселился из моего дома, его отъезд стал результатом первой трещины в наших отношениях. Это была исключительно его ошибка, и касалась она его месячной зарплаты: речь идет, конечно, о больших деньгах, около трехсот тысяч евро. Однажды утром Антонио пришел к моей матери, сказал, что пропал его чек, что он все обыскал и заключил, что его украли. По его мнению, это могла сделать только наша горничная. Которая, кстати говоря, работала у нас много лет, и за все эти годы у нас не пропало ничего, ни одного гроша. Сначала мама, а потом и я пытались его образумить:

– Даже если оставить в стороне тот факт, что мы за нее ручаемся, ты думаешь, что горничная могла украсть чек на такую огромную сумму? Зачем он ей? Какой банк ей выдаст такие деньги? – задавали мы ему совершенно логичные вопросы.

Антонио ничего и слушать не желал. Ему был нужен козел отпущения, он повторял, что искал уже везде, и поскольку мы не позволяем ему предъявить обвинение в краже горничной, то он уезжает. В этой напряженной атмосфере он собрал чемоданы, вызвал Николу, чтобы тот его забрал, и, коротко попрощавшись с мамой, уехал. И все, конец истории.

Мы не разговаривали месяц. Понимание на поле сохранилось, и было интересно наблюдать, как наши способности продолжали диалог, будто бы живя собственной жизнью. И вот однажды Вито, который в трудные дни всегда был моим открытым каналом связи – и с Кассано, и с другими, – сообщил мне, что Антонио нашел чек у себя в машине, между обивками сидений. Мы смотрели друг на друга как двое взрослых, обсуждающих поступки ребенка: я был рад, что этот дешевый детектив закончился, но теперь ждал извинений. И действительно, на следующий день, когда я пил кофе в баре Тригории, кто-то вдруг крепко обнял меня за плечи. Это был Антонио.

– Прости. Прости. Прости. Я нашел его несколько дней назад, но мне было стыдно подойти и сказать об этом. Я вел себя как ребенок, извинись и перед твоей мамой, и перед горничной, конечно.

Горничной мы ничего не говорили об этом, поэтому и извиняться не пришлось.

В другой раз похолодание длилось намного дольше, и даже примирение не смогло развеять тучи до конца. Я много лет дружу с Маурицио Костанцо и Марией Де Филиппи, они всегда были рядом со мной, и раз в год я приходил на шоу «Тебе письмо», которое ведет Мария – эта передача помогает искать родственников, друзей или знакомых тем, кто потерял их из вида. Однажды Роберто, продюсер, предложил мне организовать встречу Кассано с его отцом: было известно, что они не общались друг с другом, поскольку Антонио, понятное дело, обвинял его в том, что тот бросил семью после его рождения. Затем в Gazzetta dello Sport вышло большое интервью с этим синьором, в котором он – полагаю, небескорыстно – пытался вновь соединиться с семьей, и я из реакции Антонио в раздевалке на это интервью сделал вывод, что настаивать не надо. Так поступило второе предложение, гораздо более приятное: привести в студию Кассано и полицейского из Старого Бари – того, кто много раз арестовывал его скутер. Человек, с которым у Кассано было немало столкновений, но который желал ему добра, с чем соглашался и Антонио.

Передача «Тебе письмо» пользовалась большой популярностью, а следовательно, очень хорошо платила. Не знаю, сколько они дали Кассано за участие, это их дела, и интересоваться этим мне казалось невежливым. Все прошло отлично, «воссоединение» было трогательным, Антонио был доволен, и я об этом больше не думал. Однако спустя несколько дней я стал замечать, что при встрече в коридорах Тригории он старается обходить меня стороной. Что случилось? Я ему пас не отдал в воскресенье? Меня это не слишком обеспокоило, у Антонио свои тараканы, если в них разбираться, то и сам с ума сойдешь. Но период похолодания растянулся на неделю, и главное, что этот холодок впервые распространился и на Вито, и тогда я спросил Монтеллу (он и Эмерсон общались с Антонио больше других), не знает ли он чего.

– Он на тебя обиделся, – тут же ответил Винченцо. – Ему сказали, что ты запросил пятьдесят тысяч евро комиссионных за его участие в передаче Де Филиппи.

Я остолбенел. Это было чудовищное вранье, и я не понимал, кто мог ему такое насвистеть.

– Спрашивал, – кивнул Монтелла. – Потому что, как по мне, эта история дурно пахнет. Он не хочет говорить. Сказал только, что узнал это в раздевалке.

Кто-то в команде копает против меня? Сомнение вызывали тяжелые чувства, потому что такого еще никогда не случалось. Кивать при рассказах любого встречного было серьезным недостатком Кассано, но его источник, видимо, заслуживал доверия, если между ними был разговор на такую деликатную тему. В противном случае он мог бы как минимум подойти ко мне, чтобы расспросить об этом, не стесняясь. Я начал, с одной стороны, распутывать историю, а с другой – и искать встречи с Антонио, потому что напряжение росло, на поле мы напоминали разведенных супругов, и Капелло, заметив это, уже начинал орать:

– Пасуйте друг другу, в чем дело???

– Ты ему скажешь или я? – бросил мне Антонио, когда мы во время тренировки оказались рядом.

После занятия я подошел к нему и сказал, что он кретин, если думает, что я пытаюсь заработать на нем пятьдесят тысяч евро, я сам получаю намного больше за свое участие в передачах, мне не нужно это делать. Речь моя была довольно хвастливой, мне она не понравилась, потому что мне такое не свойственно, и я тут же пожалел об этом. Но я тогда сильно разозлился на него и на фантомы, что нависли за моей спиной. Я так и не узнал, кто это был.

В этот раз ссора длилась дольше, несколько месяцев, и это был период, в котором «Рома» не работала как надо – думаю, отчасти и по нашей вине. Он сблизился с бразильцами, прежде всего с Эмерсоном и Лимой, и по раздевалке, которая, несмотря на всю разницу между игроками, была сплоченной, поползла трещина. После истории с потерянным и впоследствии найденным чеком Антонио вернулся к нам, чтобы восстановить отношения с моей мамой, которая каждый свой день рождения утопала в букетах из сотни роз, и отношения, слава богу, наладились. Однако в этот раз все было по-другому, похолодание продолжалось долго и в отношениях с моей семьей, однако в итоге что-то его убедило в совершеннейшей глупости подобных мыслей, и он опять пришел извиняться. Мир вновь наступил, но уже не такой, каким он был в первые месяцы. Какая-то заноза осталась.

В сезоне-2003/04, последнем для Капелло на скамейке «Ромы», мы снова оказались в таблице вторыми: скудетто выиграл «Милан», более стабильный, в то время как мы в марте расплачивались падением за наши разногласия. Это был чемпионат, в котором Кассано на длинной дистанции показал свой огромный талант, и было немало воскресений, когда мы праздновали победу, имея забитые мячи на счету нас обоих. Помню, например, игру в Болонье: я отличился первым, отлично пробив левой ногой с лета, Кассано сделал для Монтеллы второй гол и сам стал автором четвертого, проскользнув по краю мимо защитника. Уровень способностей Антонио я понял тогда, когда увидел, что чем труднее был матч и сильнее соперник, тем он играл лучше. Это самый безошибочный признак таланта, потому что футбол изобилует королями одной тренировки, а тех, кто поднимает уровень своей игры в зависимости от соперника, намного меньше. Мастерами называют именно таких, и играть в паре с Антонио было радостью, когда против нас выходили «Милан», «Ювентус» или «Интер». В тот год он забил всем троим грандам и даже сделал дубль в знаменитом разгроме «Ювентуса» 4:0, когда я показал четыре пальца Тудору, обходившемуся со мной не слишком деликатно. Антонио в тот вечер рвал и метал, и пенальти, который он заработал и который я забил, удвоив счет, был одним из многих примеров парной игры, которая у нас получалась, потому что класс одного поддерживался классом другого. Но, как и всегда, самого Антонио нужно принимать полностью: гол и великолепная игра, да, но еще и обрызгивание тренера вратарей Танкреди водой из бутылки после моего пенальти (тот отвернулся; видимо, не верил, что я забью) или губительный для углового флажка пинок после четвертого гола, того, который опустил занавес. Пока мы праздновали, подбежал взбешенный Коллина, показал на флажок и крикнул:

– Зачем ты это сделал? Теперь я обязан тебя предупредить! – И выглядел при этом как учитель, который не хочет, но должен наказать дерзкого, хотя и не бездарного ученика. Антонио принял наказание и приобнял Коллину. Это называется «быть плохишом топ-уровня».

– БЕДНЯЖК’ АНТО’, НЕУЖЕЛИ ОН ДЕЙСТВИТ’ НАЗВАЛ АРБИТРА РОГОНОСЦЕМ? – НЕ ВЕРИЛА ОНА.

Я раньше упоминал, что мои и его футбольные способности в каком-то смысле «общались» между собой даже во времена наших прохладных отношений, как будто бы таланты жили своей жизнью. На самом деле самое точное объяснение наших отношений звучало бы так: иногда любовь теряет остроту чувства первых дней, но пара остается все так же крепка, потому что этому помогает секс. Нам с Антонио доводилось спорить и даже посылать друг друга куда подальше, но едва между нами появлялся мяч, все шероховатости исчезали как минимум на время игры, потому что это волшебство доставляло нам удовольствие. Но «полноценная» совместная жизнь первых месяцев рухнула весной 2002 года, и не только из-за случая с чеком он уехал из моего дома – просто я встретил Илари и теперь начал проводить с ней то время, которое раньше посвящал друзьям. Еще и потому, что наши отношения с Илари развивались быстро.

Но истории, связанные с Антонио, все же продолжали меня забавлять. Как в тот раз, когда мы всей компанией подкараулили его перед рестораном «Консолини», потому что знали, что он пригласил туда на ужин Памелу Прати, но присутствие псевдопапарацци, нанятого нами, испортило ему вечер. Актриса ждала его на лестнице, но Антонио, который испытывал фобию к желтой прессе, подъезжая, заметил человека с фотоаппаратом и уехал, не забыв написать злобное СМС бедной Памеле. Он был убежден, что это она пригласила фотографа, чтобы сделать себе рекламу. Если я и подшучиваю сейчас о тех его неприятностях, которые вызвала наша шутка, то только потому, что сам он делал такое десятки раз. Для Антонио розыгрыши – это просто смысл жизни, занятие, которому он посвящал немалую часть своего времени. Кто-то обижался, но у большей части обитателей Тригории он находил одобрение, потому что шутка, закончившаяся его хохотом, в каком-то смысле приводит тебя в гармонию со всем миром. Это было счастье в чистом виде. Франко Сенси, например, считал его достойным обожания и охотно позволял ему дурачиться. Президент, у которого были серьезные сложности со здоровьем, приезжал каждое утро в Тригорию с физиотерапевтом, чтобы проводить процедуры в бассейне. После тренировки, перед тем как пойти в душ, Кассано подходил к бассейну и начинал шутливо обзываться.

– Ну куда ты собрался, старый паралитик?

Вы не представляете себе, как хохотал Сенси, которого забавляла наглость этого юнца. Он смеялся до колик. Беда же была в том, что Антонио не понимал, что близкие отношения – это привилегия, которой не злоупотребляют и у которой есть некие границы. И вот однажды, после двух-трех поражений, которые мы потерпели из-за «убогих» игроков (я использую его лексикон), Кассано, тараща глаза, подошел к бассейну и начал кричать:

– Скряга проклятый, потрать ты свои чертовы деньги, купи чемпионов!

На этот раз президенту было совсем не смешно, и нам с Вито пришлось встать стеной перед Антонио и объяснять ему, как себя надо вести.

Сезон-2004/05, сезон «четырех тренеров», был самым трудным в моей карьере, а Кассано был его главным героем сначала в плохом, а в конце – в хорошем смысле. В плохом смысле – потому что в этот период с тренерами он был действительно невыносимым. Если уж год назад он потерял все берега в отношениях с Капелло и во время тренировки принимался ходить за тренером, выговаривая ему за прихрамывающую походку («Урод колченогий, ты выиграл скудетто только потому, что у тебя были Тотти и Батистута»), то с приходом Чезаре Пранделли ситуация тут же взорвалась. В конце августа мы приехали в Перуджу, предстоял товарищеский матч за несколько дней до начала чемпионата, и федерация сообщила, что игру посетит главный тренер сборной Италии. Кассано, который после ЧЕ-2004 был единственным, кто избежал критики, дорожил сборной намного больше, чем это виделось со стороны. Так что, когда Антонио был заменен в перерыве, Пранделли получил серию оскорблений на повышенных тонах, которая ошеломила всех. Могло быть и хуже, если бы игроки не вмешались всей толпой, но всем стало понятно, что в раздевалке создался надлом, который в итоге стал основой отказа Пранделли работать с «Ромой». Да, в то время тренер, как мы все знали, еще и боролся с последствиями непростой личной ситуации, но эта гневная перепалка с Антонио приблизила его к отставке.

К сожалению, эта карусель в том сезоне больше не останавливалась. В панической спешке был призван Руди Феллер, легенда «желто-красных», который после четырех матчей сам сдал дела именно из-за уважения к своему прошлому: ему не удалось взять команду в руки, и он не желал рушить добрую память народа о себе. В первом туре, играя против «Фиорентины», Антонио схлопотал удаление за удар рукой Кьеллини. В четвертом, в Болонье, мы уступали 0:3, но уже в начале второго тайма играли одиннадцать против девяти – двое игроков хозяев получили по две желтых карточки. Несмотря на численное преимущество в два игрока, мы забили только один мяч (мой дальний удар), и Феллер понял, что мы ни на что не способны. На тренировках Антонио по своей привычке открыто заявил, что Руди не может быть тренером, потому что не способен справиться с ситуацией. После немца пришел Дельнери, и команда, с трудом придя в себя, выдала успешную серию, подтянувшись в зону еврокубков, но небо все еще было затянуто тучами: мы потерпели два тяжелых поражения – в дерби и в матче с «Юве» – и команда снова рухнула вниз.